♪ Мот — Кислород (feat. ВИА ГРА)
Вдохнул тебя, как кислород
Как пар летучей смерти-ртути
От этого всего трясёт
От этого так душу крутит
ЧАСТЬ 1. 10 минут до выхода на ринг Вдох-выдох-удар-вдох-выдох-удар. АЙ! Неприятно! Синяк на спине все еще давал о себе знать. Ей бы пару дней отдыха. Забей. Надо разогреться. 8 минут до выхода на ринг Вдох-выдох-удар-вдох-выдох-удар. «Лен, я переживаю — ты ведешь опасную игру». «Ленок, сегодня соперница — прошлая чемпионка. Будь аккуратнее». БЛЯ! Да что ж такое. Лена давно в спорте. С детских лет выучила, что эмоциям тут не место. Если ты выходишь на соревнования — соберись — отключи страх, волнение, сомнение — все, что мешает сосредоточиться на цели. Или готовься проиграть. Проигрыш на ринге в боях без правил — прямой путь в реанимацию. Она не допустит этого. Надо настроиться. 6 минут до выхода на ринг Когда-то давно, еще в спортшколе, 13-летняя Лена Кулемина готовилась к первым в жизни соревнованиям в роли атакующего защитника и капитана. Ее дико трясло, сомнения в собственных силах грозили здорово навредить всей команде. В таком состоянии Лену заметила капитан группы поддержки. Та девчонка была старше Лены лет на пять. Как раз в том возрасте, в котором сейчас была сама Кулемина. И она научила ее приёму, отключающему напрочь все эмоции. Нет, не отключающему — скорее «запирающему» эмоции на замок очень глубоко внутри. Так, что ты как будто больше не ощущал ничего. Лена называла это вакуумом. Поначалу у мелкой Лены не получалось, но очень хотелось быть похожей на лидера группы поддержки — взрослой, смелой, яркой, дерзкой. Казалось, что девушка не боялась никогда и никого. И Лена начала практиковать упражнение постоянно. Надо выйти к доске — отключить волнение. Надо рявкнуть на ребят, отбирающих мяч у ее команды — отключить страх. Со временем и возрастом у нее стало получаться все лучше и лучше. Она и не заметила, что в какой-то момент это вошло в неосознанную привычку — было так хорошо и удобно. Упражнение, предназначенное исключительно для спортивных соревнований, стало спутником в обычной жизни. Когда родители впервые уехали в командировку, она стала проворачивать «отключение» эмоций почти каждый день. Все было до смешного просто. «Найди тихий угол, останься там одна. И делай, что я сейчас скажу. Закрывай глаза. Пять медленных глубоких вдохов и выдохов. Просто считай про себя ра-а-аз, два-а-а, три-и-и, четы-ы-ре, пя-я-ять. Потом представь, что на тебя сверху опускается огромный колпак. Он прозрачный, из очень плотного стекла, пуленепробиваемого. Ты — под колпаком. Внутри тихо, спокойно и не страшно — тут нет ничего. Только ты и твои мысли. Никто тебя больше не достанет, никто не сможет достучаться. Все, кто на тебя орут, пугают, делаю то, что тебе не нравится — они все за стеной. А ты — внутри. И ничего не бойся». А потом появился Степнов — все тоже началось с соревнований. Сначала она заметила, что его взгляд и голос придавали такой уверенности в себе, что страх уходил и без «колпака». Позже ей просто нравились все те эмоции, которые она чувствовала рядом с ним. Он будто заменил собой ее воображаемые стены — защищал, оберегал, поддерживал. Только с ним было веселей, не так одиноко. Класса с 10-го, совсем редко, пару раз, Лена ловила на себе взгляд голубых глаз — и что-то было не так. Вместо уверенности — прилив смущения. На привычные шутливые комплименты тело реагировало не так, как должно было. Потом наступило лето и вернулись родители. Вся хрень из головы тут же вылетела. Мама на каникулах прочитала лекцию о гормонах в подростковом возрасте и безопасном сексе. Лена хотела было пошутить, что единственным привлекательным человеком противоположного пола в ее окружении является физрук, когда прикусила себе язык. Для нее это просто ничего незначащая шутка, но мама вряд ли бы оценила. В последние недели стало хуже: рядом с ним голова начала отключаться. Все в учителе вызывало бурю незнакомых чувств — слишком часто это были злость и раздражение — так ей казалось. Поэтому прямо сейчас Лена просто не могла себе позволить даже воспоминание о прожигающем насквозь взгляде. Потому что, кажется, что в этот раз он больше не успокоит, а вызовет еще большую лавину ненужных неправильных чувств. 3 минуты до выхода на ринг Она закрывает глаза. Она за стеной. Она ничего не чувствует.***
Жаль, вымышленный «колпак» не спасает от физической боли. Левый глаз опух так, что моргать не получается — наверняка там здоровский фингал, губа пылает огнем, во рту солено-металлический привкус крови, в боку что-то колит при каждом вдохе. Больно-больно, блин, почему так больно! Она еще видит соперницу, но в голове уже туман. Не смей отключаться! Не смей, Кулемина! Но одной силы воли недостаточно. Удар в голову — последнее, что она помнит. Теперь они убьют ее, чтобы не мучиться с телом?***
Она будто плывет под водой. На глубине. Вода ледяная — тело сводит от этого холода. Тихо. Под такую толщу никому не докричаться. Кислород заканчивается. Надо выбираться. Всплывать. Дыши-дыши-дыши. — Леночка, не отключайся. Дыши! Давай, Лен! Ох, Виктор Михайлович, и вы тут? От недостатка кислорода мозг подсовывает ей приятные галлюцинации? Что ж, лучше так, чем умереть от пули за клубом. Клуб. Ее вырубили. Где она? Глаза открыть не получается, но чувства медленно возвращаются. Она слышит шум машины и его голос. Маклеры решили ее куда-то вывезти, а ее вымышленный Виктор Михайлович спасает психику от паники? Надо постараться попросить их… У нее ведь дед один. — Леночка, ты слышишь меня? Не отключайся! Его голос. Точно его. Вдох — и парфюм. Она узнает его и на смертном одре. Она не с маклерами. — Кто… — оцепенение проходит. Лучше бы она оставалась под водой! — Больно… — Все хорошо будет, мы почти дома. Не разговаривай пока. Просто слушай мой голос и дыши. Он все-таки тут. Рядом. Как-то нашел ее. Хочется столько всего спросить, но даже мысленно не получается сформулировать предложения. Она подчиняется — слушает его голос, указывающий таксисту дорогу, и подстраивается под ритм его дыхания, запах моря и ветра убаюкивают. Сознание решает все же включиться, когда он берет ее на руки. Видимо, мозг решил, что это событие пропускать нельзя. Они, он… Куда? — Мы дома, Лен. Все закончилось. Дома. Уже. Только были в машине, а уже дома. Он кладет ее на диван. В ее комнате. А у нее не убрано. Боже, это-то тут причем? Но в мозгу — все еще море. Неконтролируемая стихия всплывающих беспорядочных мыслей. Ты сейчас наверняка страшнее любого бомжа. — Виктор Михайлович, м-мы с дедом сами… справимся. Ее тело противоречит словам, рука тянется к его руке. Пожалуйста, останься. — Лен, а как же?… — Я завтра ему сама все расскажу. Пожалуйста, уйди. Как можно хотеть одновременно абсолютно противоположные вещи? Это все шутки воспаленного мозга. Ей надо переодеться. — Хорошо. Сейчас я пойду. Но обязательно звони, если что-то будет нужно. ЧАСТЬ 2. ДЕНЬ 1. Отрицание Кошмар повторялся и повторялся, не давая шанса проснуться. Он заходит в темное помещение. Единственный освещенный пятачок — ринг. Она там — в крови, в синяках, еле держащаяся на ногах. Но сопернице плевать. Удар в челюсть — ее голова резко дергается назад. Лена, нет! Нет-нет! Пожалуйста, держись. Я сейчас! Он бежит слишком медленно. Ненавидит себя за это. Девчонка подходит Лене, скорчившейся от боли на матах — удар ногой в живот — Кулемина уже не сопротивляется. Быстрее, сука! Надо вытащить ее. Он почти добежал, когда Лена получает второй удар. И еще, еще, еще. А он все не может до нее дотянуться. Хочется кричать от боли, потому что он чувствует все, что чувствует она. В 7:08 она будит его звонком. Деду плохо. Виктор еще вчера догадывался, что дедушка с больным сердцем не сможет нормально перенести новости о ленкиных способах заработка. Ее дом — скорая — больница. Инфаркт. Петру Никаноровичу придется задержаться под присмотром врачей на несколько дней. Хочется поехать к ней, но впереди — 6 уроков. Самые долгие часы в его жизни.***
Она открывает дверь и пропускает его в квартиру. Сердце сжимается от одного взгляда на лицо в синяках и ссадинах. Если бы он только мог залечить все это, избавить ее от боли. Сбрасывает куртку. Обнимает за плечи и провожает в спальню, пока Лена выдавливает из себя слова — вопросы про дедушку и его здоровье. Пожалуйста, хотя бы раз в жизни, подумай о себе. — Ты давай ложись, а то я не буду ничего тебе рассказывать. Видит, как тяжело ей сидеть. — Что с ним? Он будет жить? — С дедом твоим уже все хорошо. — Честно? Почти. Ты же так любишь полуправду? Сейчас она необходима. — Конечно. Слабовато пока, но его жизни уже ничто не угрожает. Завтра еще раз схожу, передам ему от тебя огромный привет. — Я с вами пойду. — Куда? С ума сошла? Ложись давай, рано тебе еще. К тому же у подъезда я видел твоих старых знакомых из клуба. Так что, я думаю, мне придется у тебя переночевать — и мобильный для безопасности пусть у меня побудет. Заодно перевязку сделаю. Где бинты и мазь?***
Перепутанность снов и реальности сводит его с ума. Это нереально, не может быть действительностью, это наркотический сон — в том клубе его точно ширнули чем-то. Она сидит спиной к нему, с поднятой чуть выше лопаток пижамной кофтой. Нужно нанести мазь почти на всю спину. Чертово дежавю. — Будет немного неприятно. Потерпишь? — Куда уж хуже, Виктор Михайлович. Только…ну, не смотрите. В его снах она была смелее. В реальности она похожа на испуганного котенка. Лене же жутко неловко. Но кого еще она может попросить, не объясняя, что произошло? Ей так не хочется, чтобы он видел ее такой… не красивой?! А ты прям каждый день как модель с обложки. Ну, хотя бы не с гнездом на голове! О чем вообще ты думаешь? Лене нужно, необходимо заполнить тишину разговором хоть о чем-то. — Вы не могли бы купить кое-что? — Да, конечно. Что нужно? — Я напишу название таблеток.***
Он просыпается ночью от странного шума в квартире. Первая мысль — ее маклеры все-таки решились на взлом. Подскакивает и бежит в ее комнату — пусто. Сердце пропускает удар. — Лена! — Я на кухне. — Ответ слишком тихий, надо проверить. Заглядывает на кухню. Лена стоит у разделочного стола, уперевшись руками в его край. Голова опущена вниз, дыхание рваное. Что за?.. Подходит ближе, но она только сильнее отворачивает голову. — Ленок, что случилось? — Это… знаете… вы можете не смотреть на меня? Чего? — Чего? — Только не смейтесь. Не хочу, чтобы вы видели, ну, меня такой. Точнее не только вы, а… — Ее речь сбивчивая. Ты такая глупая. — Лена, посмотри на меня. Она не поворачивается. Надо сказать что-то, чтоб она поняла. — Лен, мне все равно. Нет, не так. Конечно, мне не все равно на синяки, но ты не должна стесняться. Лен, я сейчас скажу глупость и не смей потом мне это припоминать, но ты самая необычная, добрая, красивая девушка из всех, кого я встречал. Жаль только, что ты сама этого не видишь. И вообще, синяки тебя не портят. Да, Вить, ты просто мастер комплиментов. Хорошо хоть не ляпнул, что украшают. — Хотите сказать, они меня украшают? — Она наконец-то поворачивается. На губах легкая улыбка и эта ее интонация. Куле-е-мина. — Что ты вообще тут делаешь? — А вы мастер уходить от ответов. — А ты сейчас будто не тоже самое делаешь? Она смотрит в глаза несколько секунд перед тем, как ответить. — Иногда я не могу уснуть. Спать хочу, но не могу. — А. Я сегодня в аптеке снотворное поэтому покупал? — Да. Я шла на кухню, когда случайно себя в зеркало увидела. Споткнулась. Вы, наверное, от этого проснулись. Извините. — Не извиняйся. Знаешь, я бы иногда с удовольствием отказался от некоторых снов. — Кошмары? Ты. — Бывает. Она выпивает таблетку. Надо расходиться по своим комнатам. — Спасибо вам, Виктор Михайлович. За все. — Брось, Лен. Для этого и нужны друзья. Это слово — спасательный круг. Друзья. Звучит привычно и успокаивающе. ДЕНЬ 2. Торг (с самим собой?) Способность Лены передвигаться поразительно тихо даже в таком состоянии его восхищала и бесила одновременно. Вот и сейчас она уже подошла к дивану на кухне, не дождавшись завтрака. Завтрак в постель. Это могло бы быть романтично, ели б не было таким пиздецом. — Ты чего встала? Иди ложись, дуреха. С твоим сотрясением еще целую неделю валяться надо. Но вместо того, чтобы отправить, заставить, да хоть отнести ее в постель, он аккуратно поддерживает девушку за талию, помогая сесть. Садится рядом. Ты прям мистер последовательность. Но с Кулеминой он всегда, всегда, блин, вел себя крайне непоследовательно. Особенно, когда она сокращала расстояние между ними больше, чем на метр. — Виктор Михайлович, вы со мной как родная мама возитесь. Мне уже неудобно. Не надо только сейчас строить из себя героя. Хватит уже. Видишь, чем заканчиваются твои подвиги? — Неудобно, Кулемина, на полу сидеть ножки свесив. Иди, ложись, завтрак будет через пять минут. Кстати, есть у вас поднос? — Да я уже нормально себя чувствую. Не хватало мне еще завтраки на подносах носить. Давайте я посуду помою? Она встает прежде, чем он успевает сказать хоть слово. Хватается за край стола одной рукой, прижимая другую к голове. Кажется, что сейчас Лена упадет прямо на этот стол. Виктор не думает, что делает — просто хватает ее за талию, опускаясь обратно на диван. Вместе с ней. Усаживая к себе на колени. Такая легкая. Откуда в тебе столько силы? Ее глаза закрыты. — Больно? — Нет. Просто крыша едет. Но он видит, что она слегка морщится от боли. Опять не хочет показаться слабой. Да сколько можно изображать из себя Рембо? — Осложнение хочешь получить? Будешь меня слушаться или нет? Говоришь-говоришь, все как… Как. Секунда замирает также, как и он на полуслове. Всего мгновение, но этого хватает, чтобы воздух между ними наэлектризовался. Всего один поворот ее головы в его сторону — зеленые глаза — приоткрывшиеся губы — выдох, осевший теплым почти-касанием на его губах — ощущение ее кожи под его пальцами сквозь тонкую ткань пижамы. Цепь замкнулась. Он не мог найти в себе силы отвернуться. Какого это, коснуться разбитых губ, нежно проводя языком, не задевая ссадину, чувствовать не тепло ее выдоха, а жар поцелуя. Она так далеко и близко одновременно. Лена делает это первая. Сползает с его колен, отворачиваясь. Он отчетливо слышит ее выдох. Это все только в твоей голове.***
Квартира пустая. Она же не могла уйти в таком состоянии куда-то. Одна. Да бога ради, еще утром ее шатало от одного резкого движения! Полдня, Кулемина. Всего полдня тебе нужно было просто ПОБЫТЬ ДОМА. Вещи по комнате разбросаны, записки нет. Страх. Паника. Отчаяние? Он вызывает такси и едет туда, где меньше всего хочется находиться. Врывается в клуб и видит двоих ублюдков. Так спокойно. Я просто поговорю с ними. — Где Лена?! — Какая еще Лена? Вот сука! — Кулемина. Елена Никитична. — Не видели мы никакую Кулемину! После хука слева увидишь, придурок! — Сядь, парень! Перетрем! — Я сейчас так перетру — сядешь у меня за похищение несовершеннолетней! — Тихо! Тихо! Сейчас охрану позовем! Рыпнуться не успеешь! Всех троих отвлекает звонок его телефона. На экране «Рассказов». Я к вам еще вернусь. — Алло? — Вить, привет! А ты где? Девчонки такой концерт устроили! — Какой концерт? А-а девчонки все там? И Ленка? — Ну да! Я думал, ты знаешь. Тебя вообще где носит? Тут такое шоу! Ну, Куле-е-мина!***
Надо было бы обратиться в полицию и не будь в этом замешана Ленка, он бы так и сделал. Но они говорили про ее контракт, про юристов и про то, что она сама, добровольно в это ввязалась, что осталось всего 5 боев. С одной стороны Лена — несовершеннолетняя, и что она там подписала — большой вопрос. С другой — что, если они не блефуют? Что, если у нее могут начаться проблемы еще и с законом? Можно подумать, ей мало имеющихся. Именно так он объяснил сам себе тупейший поступок в жизни. Возможно, не самый, но в топе-10 однозначно. Он решает отработать оставшиеся бои за нее. Но было еще кое-что. Ненормальное, извращенное желание узнать, понять, прочувствовать, что пришлось вынести ей. Семнадцатилетней девчонке. На что она пошла, чтобы разгрести проблемы самостоятельно. Ты чокнулся, Вить. Он с каким-то странным трепетом пошел в раздевалку, где раньше готовилась к боям Лена.***
— Ты понимаешь, что ты делаешь? Не хочешь задать этот вопрос себе? Она сидела в своей комнате, слушала его, виновато опустив взгляд вниз. И ведь даже не спорила! — Я же ведь чуть с ума не сошел, когда понял, что тебя дома нет! — Виктор Михайлович, простите, пожалуйста. — Так, блин, тихо. Ему не хотелось на нее наезжать, но она должна была понять. — Простите? Ты хоть представляешь, о чем я подумал? Я уже решил, что твои маклеры тебя из квартиры выкрали! Что ты на ринге давно в луже крови валяешься! — Я хотела позвонить, но потом совсем забыла. Нужно было быстро собраться и как-то вылетело из головы. Прекрати орать на нее. — Вылетело из головы… я же ведь просил, предупреждал, Лен. Я ведь у тебя даже телефон забрал, чтобы ты опять не влипла в историю. — Да никуда я не влипла! — А вот это уже больше похоже на Кулемину. Лена наконец-то отрывается от изучения пола, ковра и своих тапочек. Длинная челка не может скрыть удивленный взгляд. Ну, конечно. Он мог предугадать ее вопрос. — Виктор Михайлович, что у вас с лицом? — Да в косяк не вписался, когда за тобой побежал. Скорее в кулак. — Виктор Михайлович, простите, ну пожалуйста. Я правда больше не буду. — Я тебе не верю. — Мы с девчонками выступали на презентации журнала. Ну, они очень просили. Не могла же я их подвести! Выйти на сцену с сотрясением, чтоб не подвести друзей — почему бы и нет? Выйти на ринг, чтоб никому не говорить о проблемах — почему бы и нет? Такие как ты еще существуют? — Да знаю я. Как хоть выступили? — Клево! Всем понравилось! Нас продвинутой группой обозвали. Давай. Скажи ей уже. — Молодцы… Слушай, Лена. Ты можешь мне пообещать, что ты так делать больше не будешь? Что ты никогда и никуда не уйдешь, меня не предупредив? Я боюсь за тебя, понимаешь? Она понимает — он видит это в ее глазах. — Обещаю. Сил больше не осталось. Кажется, он ни за кого так еще не переживал. — Пойдемте ужинать?***
За ужином Лена рассказывает про выступление, про деда, про все на свете, но он слушает в пол-уха. Мысли где-то далеко. — Вы чай будете? На кухне приглушенный свет, тепло и хорошо. Уютно так, как никогда не было в его квартире. Это неправильно. — Виктор Михайлович? — М? — Чай будете? — Да, давай. — Слушайте, так здорово, что дед машинку печатную попросил — думала, он не оправится после того, что я наделала. Вы волшебник! Спасибо вам! Не представляю, что бы мы без вас делали. Если бы ты знала, что я, кажется, наделал, ты бы точно так не говорила. — Что вы все заладили, спасибо да спасибо! Я лично за собой никаких подвигов не замечаю! Подумаешь, пару передачек в больницу отнес! — Да лааадно, не скромничайте. Если бы не вы, эти букмекеры меня бы из квартиры достали. А так они знают, что вы здесь. Ну, боятся. Она смотри так хитро, будто догадывается. А если он, по привычке, ляпнет что-то не подумав, то сложить два и два не составит труда. Надо ответить, но аккуратно. — Да, кстати. Что-то мне подсказывает, что они тебя больше не побеспокоят. Полуправда и намеки — девиз их странных отношений. — Так значит вы не останетесь? А ты бы хотела? — Нет, зачем? Ты в порядке, в безопасности, за здоровье твое я не беспокоюсь больше. Так что… спасибо за ужин, Ленок. — Вы что, уже уходите? — Да я тут вспомнил, дела кое-какие, так что пойду. А ты иди спать.***
Ты неравнодушен к ней. Нет. Не так. Почему нет? Ты ввязался в незаконные бои из-за нее. Ты готов сделать все, что она попросит. Ты видишь с ней сны. Ты готов слушать ее голос часами. Ты чуть не поцеловал ее сегодня утром. Прямо сейчас ты сидишь на скамейке у ее подъезда и просидишь тут всю ночь, карауля ее от ублюдков, которые втянули ее в это дерьмо. Ты втрескался — влюбился — в ученицу. В свою ученицу. Холодный ночной воздух, кажется, наконец-то промыл ему мозги и открыл глаза. Но пока Лена держит дистанцию ничего не произойдет. Она — его ученица. И он для нее — учитель и друг. Ничего больше. «Не подведи, Лен. Потому что из нас двоих только у тебя есть шанс остановить все это». Так ведь? Да, так. Точно. Пусть он больше не отрицает свою влюбленность, но сдаться без боя не готов.***
ДЕНЬ 3. Принятие Он всего лишь зашел к ней перед работой за печатной машинкой для деда. Они всего лишь обменивались колкостями в шуточной перепалке. Что могло пойти не так? Он уже упаковал машинку, уже поднялся и должен, должен был выйти за дверь, когда Кулемина решила проверить его выдержку. Глядя в глаза вдруг сделала ЭТО — нарушила чертову дистанцию. Подошла ближе и просто, так легко и просто, как будто это было само собой разумеющимся, коснулась щеки у ссадины. Просто дотронулась — а в голове взорвались сотни петард, фейерверков и бомб. Нет-нет-нет. Остановись! В мозгах мантра из слова «нет». Но Лена так быстро ее заглушила. Прикосновение ее пальцев к ссадине вызывало больше боли, чем сама ссадина. В месте соприкосновения кожа горела пламенем, языки которого распространялись дальше и дальше, вниз по всему телу, сгущая кровь в венах, заставляя ее кипеть в адском огне. Заставляя представлять. Огонь следовал за ее пальцами — подушечки скользили от ссадины правее — к скуле, по линии челюсти вниз — обводя контур лица. Приближаясь к губам. Останови это. Пожалуйста. Глаза невольно закрываются, когда она касается ссадины над верхней губой — так легко, что можно было только гадать — было или не было? Но жар подсказывал — ее пальцы обводят контур губ. Хочется поймать каждую подушечку, также легко обхватить губами и… — он совсем немного наклоняет голову, тянется ближе к ее руке, к ласке, которая больше никогда не повторится. Не в этой реальности. Осознание невозможности большего, невозможности происходящего, невозможности всего не дает остановить ее. Глаза были все еще закрыты — и это была роковая ошибка. Потому что не увидел, допустил, позволил ей приблизиться. Коснуться губами уголка его губ, совсем невинно. Но не для них. Ее губы — ледяной душ, заставляющий глаза распахнуться, а тело резко отпрянуть назад. От нее. Зеленые глаза в этот момент полны ужаса. Обоюдного. Отражающегося в синеве его глаз. — Я не…простите…это… Он разворачивается, берет сумку и молча уходит.***
После очередного утреннего инцидента нет смысла отрицать очевидное — он не просто влюбился, он помешался на своей ученице. Он ненормальный, долбанутый псих, готовый от одного прикосновения и недопоцелуя прижать ее к ближайшей стене и целовать-целовать-целовать, пока в легких не закончится кислород. Показать, как нужно. Как это должно быть по-настоящему. И если Лена, не дай бог, провернет что-то подобное второй раз, его мозг может послать хозяина нахуй. В голове набатом отбивается слово «ненормально». Ему нужна помощь. Больные ведь так поступают? Обращаются за помощью к специалистам. Именно поэтому он только что, сидя в кабинете школьного психолога, впервые признался кому-то в том, что он болен… Влюблён. — Яночка, милая, помоги мне! Я не могу уже! Я нормальный! У меня нормальные принципы, взгляды на жизнь, понимаешь? Секции, баскетбол… а тут это! — Ты не волнуйся, я попробую что-нибудь сделать. Знаешь, вообще то, что ты рассказал мне и что ты хочешь от этого избавиться уже говорит о том, что все не так уж плохо. — Да? — Скажи, а ты действительно хочешь от этого избавиться? Нифига себе. А ты считаешь, что нормально?! — Конечно! Яночка, прошу, помоги! — Ну, хорошо. Тогда начнем с традиционных методов. Думаю, этого будет достаточно. Значит так: держи лист и ручку. Дели лист на две колонки. На одной стороне листа пиши достоинства своего предмета обожания, на другой — недостатки. И обрати внимание именно на недостатки, постарайся ничего не упустить. Да без проблем! Могу перечислять бесконечно. — Она красивая, веселая, добрая…она смелая, довольно скромная… — А недостатки, Вить? А вот с этим сложнее. Первая попытка. — Ну, она немного грубоватая… Но мне это нравится! Вот это достоинство или недостаток? — Вот-воот, недостаток. Только не грубоватая, а грубая. Постарайся относится к этому негативно. Он уже готов написать «грубость» в колонку под названием «Недостатки». И вдруг. Ее голос в голове, смеющийся, подкалывающий. Кого вы обманываете, Виктор Михайлович? Яну или себя? Бесишь, Кулемина. — Не получится. Не могу, понимаешь? Просто грубость ее не портит, скорее, даже подчеркивает спортивную злость. — Ну есть же что-то, что тебе в ней не нравится?! Ох, Яночка. Хороший вопрос. Вторая попытка. М-м-м. — Я не знаю, не знаю. Ощущение, что мне ВСЕ в ней нравится! Идеальное чистосердечное. — Знаешь что, идеальных людей не бывает. Есть же что-то, что тебя в ней бесит? Вызывает негатив? Настоящий негатив, Вить. Не то раздражение, после которого хочется ее зат… СТОП. Не в ту сторону поворот. Еще раз. Раз-дра-же-ни-е. Она добрая, сильная…сильная, вот! — О, точно! Она же подтягивается всего 10 раз! Видно же, что может больше! А тут — 10 раз! Прибил бы! Яна психолог. Специалист. Она всеми силами старается не показывать глубину проблемы. — Та-а-к. Ладно, проехали. Попробуем другие методы. — Все так плохо? Очевидно, да. — Знаешь, есть старый проверенный способ — переключить свое внимание на что-то другое. Или кого-то. — На кого, Ян? Я же в школе постоянно. То уроки, то секции, то мероприятия. Завуч, блин. — Так давай попробуем в школе, среди учителей. Смотри, Борзова, Круглова и Копейкина — сразу нет. Я — психолог, это не в счет. Остаются Каримова и Уткина. И я точно знаю, что вторая к тебе неравнодушна. Чем не кандидатура? О, бо-о-жее. Ты же это не серьезно? Он постарался сказать как можно корректнее. — Светочка?! Яна, она милая, забавная девушка. Но такая… старомодная что ли. Красивая, но как из 19 века. — А если бы она стала посовременнее, ты бы смог обратить на нее внимание? Что ж. Никто не обещал, что лекарство будет сладким. Пилюли вообще редко обладают этим свойством. — Не знаю. Я последнее время вообще никого не замечаю. Но, возможно, стоит попробовать. Ему пора на урок. — Спасибо за советы, Яночка. — Не за что. Главное, чтоб помогли, раз ты так хочешь. Кстати, что послужило причиной такого решения? — Что? — Ну, как ты осознал? Почему пришел сегодня? В голове всплывают воспоминания этого утра. Рука сама дотрагивается до уголка губ. В буре своих мыслей и переживаний он не подумал о самом важном. Еще один хороший вопрос. Что это вообще было, Кулемина?***
Днем они столкнулись в палате Петра Никаноровича. Просто супер — вчера она скакала на концерте, сегодня — приехала в больницу. Все попытки хоть что-то донести до Кулеминой заканчивались полным провалом. Одна улыбка, обмен дежурными колкостями — она действовала, как успокоительное. До жути хотелось задать ей пару вопросов. Хотя, он надеялся, что Лена сама соизволит все объяснить — поэтому утащил ее из больницы спустя 5 минут после того, как она пришла. — Дедушка дорвался до машинки, ему поработать нужно. — Есть хочу жутко, ты мне хоть что-то оставила? — Да и тебе нечего шататься по улице! — И еще сотня предлогов остаться с ней наедине. Очень интересно услышать твою версию развития событий, Лен.