И город за спиной моей горит

август, 2016

Екатеринбург встречает Яку расплывом ночных огней под крылом самолёта, и каждый — юная сирена, громкое "падай к нам". Яку смотрит в иллюминатор, когда в салоне выключают свет и больше не ловишь своё отражение на стекле. Ночь — любимый наряд России, который скрывает всё-всё страшное, чем силён каждый город. Поэтому здесь, в ночном небе, она Мориске даже нравится. Когда они приземляются, Яку думает: он ведь ничего не боится. Что бы ни случилось, всё будет лишь хохмой и поводом залезть на подоконник многоэтажки, а высоты он — как ни иронично — не боится тоже. Он не боится, что своим решением мог как-то задеть Льва: не посоветовался с ним, не предупредил заранее, не подумал даже, что оно нужно. Они со Львом в жизни друг друга меньшая часть — пусть и, может, одна из лучших. Яку искренне считает, что и у Льва такой же подход, и вместо пары свиданок он выберет командировку в Париж какой-нибудь. (На Париж просто Яку ещё разрешит себя променять без мимолётного чувства потерянности, но — не меньше.) Он не боится, что новая страна его примет враждебно и что Япония будет смотреть как на предателя, напротив, ему кажется, что они в каком-то союзе обмениваются ядовитыми мальчиками, чтобы сделать друг другу больно и приятно. Он не боится, что новая команда его не примет, потому что он охуенный. И за эту мысль он собирается держаться всё это время. И — мечтать о последнем этаже многоэтажек тоже. В аэропорту его встречают: стоит новый тренер с табличкой, где имя Яку на уже почти привычной латинице. Кириллица ещё не даётся вся, ещё угловатые острые буквы цепляются за страницы учебников, не желают сбегать в память Мориске, и он благодарен, что есть хотя бы английский — боже, храни королеву. Боже, храни королеву драмы — Яку выдумывает, какое бы смешное сообщение отправить всем своим друзьям — посылает себе мысленный воздушный поцелуй за множественное число — и так и не выдумывает ничего лучше я всё — и пусть все думают, он помер там в пути, или всё хорошо, или ещё хуже: он просто — всё. Яку просто очень нравится, когда о нём думают, лучше, конечно, чтобы думали хорошее, но там как пойдёт. — Здравствуйте, — Яку подходит к новому тренеру; русское приветствие колет язык — через несколько полноценных бесед на русском он захочет сделать пирсинг, — но Мориске с ним справляется. — Привет-привет! — тренер расплывается в лучезарной улыбке и крепко пожимает руку. О, точно. Яку же теперь будет окружён не школьниками и не середнячками — настоящими спортсменами — высокими и сильными. И, наверное, сейчас одним пинком насмешки над ростом не прекратить — это должно остаться в школе, а теперь надо быть взрослее и решать вопросы словами. Слов, правда, катастрофически не хватает. Тренер хочет забрать у Яку какой-нибудь рюкзак, но Мориске не соглашается, не из-за недоверия, нет, просто после такого долгого полёта что-то должно прибивать к земле. — Меня зовут Илья Николаевич, — между делом сообщает тренер как что-то неважное. Яку думает: спасибо, что без рычащих согласных. Их ещё хватит — в характере команды, в названии которой есть “тигры”. Яку мог бы поаплодировать иронии вселенной за то, что она снова вернула его к кошачьей команде, и ещё больше — за то, что это всё-таки тигры, а не львы. Илья Николаевич проводит его к своей машине. — Сейчас тебя в гостиницу отвезём, там несколько ночей переживёшь, а дальше, уж прости, придётся тебе как-то искать жильё. Но мы обязательно поможем, не переживай, ты теперь свой, а мы своих в беде не оставим. Он улыбается с водительского — и Яку ужасно вдруг неловко, потому что его такой почти отеческой заботой никто не окружал. Где-то сейчас, конечно, Куроо может хвататься за сердце от несправедливости, но Яку правда кажется, что такое у него почти впервые, чтобы пятиминутное знакомство — и ты уже в чьей-то стае. Не оцарапаться бы, когда при дневном свете будете друг друга разглядывать по-настоящему. Яку вежливо кивает на всё. Тренер расспрашивает о визе, о полёте, о билетах. Яку отвечает односложно, разом позабыв все выражения, потому что особо и практиковать разговорную речь было не с кем, перемешивает английский, русский и японский, но, кажется, это вовсе не смущает Илью Николаевича. — Тебе нужно будет оформить российскую сим-карту обязательно, чтобы всегда ты оставался на связи, да и по городу мы тебя поводим, — обещает он. Потом чуть приостанавливает свой оптимизм. — Ну, все не все, но в основном помогать будем вместе. Яку хочет зацепиться за эту фразу весь: есть кто-то, кто его уже заранее не любит? Вот наверняка этот самый высокий волейболист мира! Вот ничего от высоких парней хорошего ждать нельзя, это правда, синяки после ночей со Львом не сходят иногда по неделе. Яку чуть прикусывает губу и обещает себе, что постарается воспоминания о Льве оставить в первой екатеринбургской ночи и не брать их дальше в таком количестве — оно ведь приведёт к чему-то нехорошему, они как будто балуются спичками на старом пороховом складе, чуть-чуть невинных неверных искр — и всё взлетит к чертям. Яку нужно держать себя в руках, потому что впервые он почти может это почувствовать: он ухватился за самую суть собственной жизни. — У вас много иностранцев в команде? — интересуется он, хотя читал вводные данные, но Акияма честно признался, что то было по прошлым сезонам. — Ну, ты не единственный, — кивает тренер, — а среди команд России так вообще достаточно ребят, так что ты не переживай, у нас опыт имеется. Просто… — он смотрит на Яку и вдруг ударяет по рулю всей ладонью. Машина недовольно рычит в ответ — Илья Николаевич виновато проводит пальцами по панели. — Ой, ты уж прости, ну не могу я ходить вокруг да около. Ты пойми, у нас обновления в составе случаются нечасто, поэтому пацаны мои немножко превратились в детский сад, — Яку чувствует, что и тренеру английский теперь даётся не так легко, но это и к лучшему: хватает времени всё перевести и осознать. — И некоторые балбесы могут что-то сказать про твой рост или про твоё происхождение, знаешь, ну… — он неопределённо машет рукой, — стереотипное, неприятное. Ты не слушай вообще их в таком случае, пару дней перебесятся и начнут уже работать головой. Илья Николаевич выглядит обеспокоенно. Яку нисколько не удивлён возможным подколам и рад, что он к ним готов — всегда, в общем-то, готов к худшему. Зато интересно другое: почему тренер о нём так заботится, почему не бросит “ты уже взрослый, решай свои проблемы сам”? Яку об этом и спрашивает. — Ах, это… — усмехается тренер. — У меня есть свои корыстные цели: команде ой как нужен либеро, причём хороший, потому что наш решил закончить спортивную карьеру и уйти в другую сферу. Поэтому мне не хочется терять кого-то, кто может внести вклад в общую победу. А своему другу в том, что ты хорош, я верю. К тому же я видел записи. Яку чуть улыбается — старается себя контролировать, чтобы не румяниться совсем уж, чтобы не сразу показывать, как он падок на похвалу. — Ты не думай, на тренировках я очень строгий, — предупреждает Илья Николаевич, и Яку уверен: этот человек умеет найти баланс между строгостью и заботой. Он, кажется, в хороших руках. И из окна машины незнакомые вывески, фонари и прячущиеся от света тёмными углами улицы как будто обещают, что всё будет хорошо. Гостиница встречает большими синими латинскими буквами на крыше, которые светятся и отпугивают ночь. Яку снова на земле, и ему тяжело просто стоять после стольких часов движения. Его не бросают и здесь, и Илья Николаевич, добродушно обругав всех на парковке, идёт рядом. — На ресепшене должны знать английский язык, — с некоторым сомнением говорит он. — Мы с менеджером нашим, Женей, больше смотрели, чтобы одноместные номера были. Но не думаю, что будут проблемы. — Я, наверное, туристическую беседу на русском смогу поддержать, — задумывается Яку. И мысленно чувствует, как доверительно зелёная сова из приложения Duolingo положила крыло на его плечо. Не зря же он прошёл там почти все уроки русского языка, пока ездил в токийском метро и просиживал в очередях, оформляя визу. Илья Николаевич кивает, но не то чтобы особо верит. У него уже был опыт с японцами, говорящими на русском, и все тогда с облегчением выдыхали, когда переходили на английский, который было удобно и приятно коверкать обеим сторонам. Но на ресепшене сразу видно отдельного администратора по работе с иностранными клиентами. Илья Николаевич объясняет, что они бронировали одноместный номер для японца, и Яку несколько успокаивается, когда понимает, что на него, на его иностранность здесь никто не пялится. Напротив, в холле ещё встречаются азиаты. Не японцы, нет, Яку сам определить не может, что это за страны, и сталкивается с достаточно странным ощущением, что родную Азию знает едва ли не меньше не такой уж и родной Европы. От мыслей самоопределения и национальностей отвлекает ключ-карта, удобно устроившийся в его ладони. Илья Николаевич пишет свой номер на бумажке, чем немножко шокирует Яку, который был уверен, что уж у тренеров-то точно есть набор своих визиток. — Давай завтра в десять утра встретимся в холле, отвезу в зал, познакомлю со всеми, потом уже с общественным транспортом разберёмся. Мориске кивает, хотя уверен, что в другие дни тренировки будут и для него начинаться пораньше. Илья Николаевич желает всего хорошего, отчитывается по телефону перед менеджером Женей, что всё в порядке, и уходит — где-то за дверью растворяется в своём городе. Яку поселяют на третьем этаже, и пока он не чувствует, что город для него чужой. Гостиница — этакое спасительное место, перевалочный пункт для тех, кто ещё не распрощался со своим, но пока не очень готов принимать город за окном за свой. Яку нужно привыкать к кроватям, свободному обращению с отоплением и горячей водой, к манере смешно называть сети wi-fi и вообще — ко всему. Он смотрит на себя в зеркало — шальной и немножко всё же потерянный. Посмотри на нас, а. Где мы вот, кто мы вот теперь — не предполагалось ни в одном из вариантов, что мы решим потеряться в Токио и найтись в Екатеринбурге. Отражение на вопросы не отвечает, смотрит всё так же удивлённо, почти восторженно, почти испуганно. Яку прячется от мыслей и эмоций сначала под душем, жалеет, что здесь нет ванны. Затем — прячется под одеялом. Сон не идёт: спал ли в самолёте или просто смена часовых поясов так подействовала, но теперь хотелось что-то поделать. Яку отвлекается на брошюру про отель, читает, что интересного и классного здесь можно поделать, если им заплатить. Он пока не думает о деньгах. Кое-что у него в запасе есть, не зря же подрабатывал между семинарами и лекциями — хотя бы матчами, за которые пусть и немного, но платили, да ещё и отец сделал неожиданный щедрый денежный подарок — примирение ли или младшие братья напомнили, что и за старшего он несёт ответственность, или так, надежда на то, что большего сын и попросить не посмеет, — так что на первое время хватит. Но стоит ли тратить их на поход в какую-то баню при отеле? Или на заказывание каких-то блюд прямо в номер? Яку, конечно, любит красивую жизнь, он сам — случайная красивая жизнь, но не настолько, чтобы подвергать себя риску. Пока — нет. Когда захочется номер повыше и обязательно открывающееся окно, тогда ещё можно подумать о спасительной роскоши. Он не решается включить телевизор, зато делает селфи в разных углах номера и скидывает их Куроо и Суге. Суга реагирует мгновенно, прифотошопив Яку дворянский цилиндр и трость. ты будешь первым кто попадёт у меня в чс в россии понимаешь кайф Яку закатывает глаза и решает почитать, какие в России вообще существуют операторы связи. Хорошо ещё, что к wi-fi в гостинице можно подключиться с каким угодно устройством, но вот звонить… Информация о тарифах, предложениях и условиях вся путается цифрами в голове, Яку становится страшно в мире капитализма, и он закрывает все вкладки. Просто спросит у сокомандников, чем они пользуются и что считают выгодным. Или, может, у них вообще есть спонсор среди ребят из этой сферы. О завтрашнем знакомстве Яку думать не хочется, слишком уж там всё непредсказуемо. Всё, что заставляет его нервничать, — это языковой барьер. Они ведь могут говорить о нём какие-то гадости, а он и не поймёт, если они будут на русском. Или, напротив, ему сделают комплимент, и его он тоже не поймёт, а упускать комплименты совсем не хотелось. Вот тебе и не думай о завтрашней встрече — теперь все мысли только о ней. Яку со всей строгостью обнимает одеяло и пытается уснуть. Страна, о которой он ничего не знает, по-матерински целует его в лоб. Губы у неё ледяные. * Когда они с утра едут к спортзалу, настроение у Яку уже не такое: хохмы не придумываются, драматизировать рано. В окна машины бросается огромное количество английских надписей на витринах — то sale, то open — и Мориске даже не знает, как это объяснить. — Тут, если что, недалеко остановка автобуса, — показывает Илья Николаевич, когда они приезжают. Яку кивает, но почти не слушает. Интересно же, каким словом его назовут. Много ли вообще в русском слов для обозначения невысоких людей? И поймёт ли он по интонациям, по взглядам, насколько это, господи прости, унизительно? В раздевалке тренер показывает шкафчик для него, поясняет, что почти все уже здесь и разминаются, но Яку и сам слышит, как кто-то бегает в спортзале. Пока Яку переодевается, тренер отдаёт своим команды — поравняться, построиться — вот что нужно Мориске учить в первую очередь — спортивный язык. К счастью, среди его разговорников был именно тематический, про спорт. К сожалению, Яку не хватило усидчивости выучить абсолютно всё. Яку замирает перед тем, как войти в зал. Но в бездну лучше прыгать сразу — не назад же идти. Когда он заходит, в зале повисает тишина. Один из них, почему-то с ярко-зелёной прядью в волосах, пытается поздороваться по-японски: — Конич… коничувава?.. — он сам в ужасе со слетевшего слова, будто сейчас придёт сотня японских ёкаев щекотать пятки. Стоящий рядом волейболист в очках прыскает, другой тыкает его в бок: — Да решили же, что мы лохи в этом, давай по-нашему, ну. Хэлло! — раскатистым басом уже обращается он к Яку. С английского приветствия с типичным акцентом усмехается ещё пара пацанов. — Привет, — Яку выбирает русское слово попроще, и ему кажется, что у команды что-то тает внутри. Наверное, и они, и он, случайно встретив иностранца, который умеет говорить одно слово на их родном языке, расплакались бы от счастья и восторга. Они протягивают Яку руки, и он с ужасом понимает, что это ведь у всех здесь такая традиция. И ладно вчерашнее рукопожатие — голова немножко кружилась от перелёта, и он не отвечал за свои решения, — но здесь всё же стоит настоять на своём этикете. И Яку отвешивает достаточно глубокий поклон. Это тоже их восхищает. Нынешние сокомандники принимают правила игры и с рукопожатиями не лезут. — Запомнишь наши имена в процессе тогда, — бодро решает капитан команды. — У нас не все даже английский знают, — он косится на тех самых, с зелёной прядью и в очках, — но спорт преодолевает любые барьеры, даже языковые. Сказано мощно, Яку бы присвистнул. — Буду стараться, — обещает он тоже преодолевать все барьеры. — В том числе поскорее выучить русский. — О, тебе бы в этом Саша помог, — капитан вздыхает, — но он подойдёт чуть попозже. Яку пробегает взглядом по команде ещё раз. Ну точно, среди них же нет того самого, который высочайший игрок, все они здесь, конечно, высокие, но не такие прям выдающиеся. Значит, Саша — вот как зовут этого игрока. Яку не уверен, что видел именно это имя, но он больше смотрел фото и видео с матчей, чем пытался запомнить имена. — Ладно, ребята, — прерывает их Илья Николаевич. — Давайте после разминки один раз сыграем в таком составе, потом уже — с нашим новым товарищем. Пусть он пока посмотрит, потом уже сыграетесь. Вскоре они расходятся по позициям. — А Сашка-то где? — спрашивает парень с зелёной прядью. Ой, скорее бы запомнить их имена, он ведь может перед каким-то серьёзным матчем перекраситься, и тогда Яку его потеряет в толпе. — На похоронах, — отвечает тренер так, будто это обычное дело. — Поэтому придёт позже. “Придёт позже”, — вертит Яку в голове эту фразу. Опоздавшие обычно привлекают к себе внимание. Опаздывающие с похорон — тем более. То есть мало того, что природа наделила неизвестного Сашу высоким ростом, так ещё и сейчас он украдёт внимание, которое направлено на Яку, своим поздним и необычным появлением? Вот это он наглец, Яку сейчас начнёт задыхаться от обиды. Надо срочно выпустить обиду в игру, иначе первая встреча из просто комедийной сцены контрастов превратиться в начало какого-то долгого конфликта. Яку следит за игрой сокомандников и чувствует напряжение в руках. Вау. Наконец-то красивая игра в реальной жизни, и скоро он станет её частью тоже. Он по этому скучал невероятно. Все обиды и волнения проходят с первым свистком: Яку включается в игру, даже если он не на поле. Это вообще привычно для либеро — часть игры провести в наблюдениях. Илья Николаевич честно признаётся: — С либеро у нас что-то в этом году беда: всего двое в команде было, оба получили травмы, один на этой почве совсем ушёл из спорта, второй решил быть только запасным, — он кивает на парня, который всё равно выше Яку, который в японской команде смотрелся бы очень хорошо среди остальных игроков, а здесь ему говорят занять роль малоросликов. Зарубежные игроки всё-таки пугают. Ещё Мориске считывает намёк: покажи себя так хорошо, чтобы у нас точно не осталось сомнений в том, что тебя можно ставить сразу в основу. Яку, конечно, хочет храбриться и говорить, что его хоть сейчас во все сборные мира на все чемпионаты, но боится, что пара лет игры в команде с не самым высоким уровнем его расслабила. Команда не успевает доиграть первый матч, когда в зал тихонечко заходит бог смерти. По крайней мере, Яку видит его так, а потом понимает, что, скорее всего, у русского шинигами имя Саша — почти не созвучно со смертью, но в голове Яку сближается и становится почти синонимом. Русский словарь Мориске отражает, насколько всё поломано в его голове. Саша весь в траурном — понятное дело, с похорон вернулся, — и чёрный ему, светловолосому, высокому, спокойному в своих движениях, преступно идёт. Игра ставится на паузу, Яку не отводит взгляда — не бывает такого, чтобы человек был таким красивым в чёрной водолазке под горло, но вот Саша, и вот мир вокруг замедляется, чтобы восхититься. Мориске ощущает это, разлитое по всему спортзалу: сокомандники тоже готовы восхититься вочеловеченным трауром, даже если у половины из них кольцо на безымянном. — А ну продолжайте, — прокашливается Илья Николаевич, строго посмотрев на команду. Игроки вздыхают, словно их оторвали от чего-то чуть более прекрасного, чем игра. Яку внутренне радуется своей маленькости: не привлекая чужих взглядов, он-то может посмотреть подольше. — И чего ты не переоделся? — ворчит тренер. — А надо? — Саша наигранно вздыхает. — Я думал, может, вы уже закончили, и мы просто разойдёмся по домам. — Александр, — голос звучит чуть строже, — ты прекрасно знаешь, во сколько у нас начинается тренировка и что с её начала прошло всего полтора часа, и это даже не половина нашего сегодняшего времени. — Понял-понял, через пять минут присоединюсь, — Саша извиняющееся улыбается, — просто вот мама просила передать вам это. Он протягивает пакет непонятного содержания. — Сказала, что луковицы лилии можно посадить ещё в течение недели, потом уже будет не очень хорошо, и цветы вырастут по весне. Илья Николаевич кивает. — Спасибо ей, вот единственный человек в нашей команде, который понимает, что такое дача, — он гордо трясёт пакетом, потом прячет его в своей тренерской, оставляя на пару секунд Яку за судью. К его счастью, никаких перемен на поле не случается, мяч всё ещё не падает, никто не нарушает правила. Счёт уже 10:11, играют до 15 без разрывов, потом меняются полями, и в одну из команд позовут Яку. Позовут ли? Или бросят жребий и грустно вздохнут, когда Яку окажется на чьей-то половине? Или, напротив, заинтересованно затаят дыхание? Мысли его прерывает Саша — уже в форме, бросивший тренеру “размялся с утра, вы же знаете про мою зарядку”, — садится на скамейку рядом, чтобы не прерывать чужую игру. Разница в росте ощущается даже когда они сидят рядом; Яку все свои системы переключает в оборону — будет ли насмехаться, задавать двусмысленные вопросы или что-то ещё — он ко всему готов. — Александр Йоффе, — он протягивает руку, — но можно просто Саша. — Яку Мориске, — Яку колеблется, но всё-таки пожимает руку в ответ. Саша становится особенным сразу весь — с приветствия и первой встречи. Саша смотрит прямо в глаза — серое смешалось с зелёным и синим, новое море для Мориске, — не уйти бы на дно. И опять Яку отвлекают, не дают поймать мысль, которая его тревожит, когда он смотрит на Сашу: одна из команд добила до 15 очков, и теперь время всем опоздавшим и новым занять свои позиции. Саша удивляет снова — наклоняется ближе, чтобы Яку точно услышал, потому что после свистка становится очень шумно, — и на ухо шепчет на удивительно звучащем именно здесь японском: — Покажем им классную игру. И, ничего не объясняя, уже втягивается в новое разделение на команды. У Яку ужасно много вопросов, и почему-то среди них один из первых — всегда ли Саша вот так оставляет позади всех, кого успевает чем-то заинтересовать, или это так, сегодняшняя случайность из-за обстоятельств. На команды делятся по жребию; с Сашей они оказываются на одной половине, и Яку успевает просчитать, что иногда именно с ним придётся меняться, когда будет очередь либеро быть на поле. Наблюдать за игрой, когда ты уже в неё вовлечён, — совсем иное чувство, нежели смотреть на неё со скамейки запасных. Вот что Яку уже успел запомнить: парень с зелёной прядью — связующий Арсений, который готов идти на всевозможный риск, иногда даже неоправданный, — может, потому что пока можно ставить эксперименты, раз это тренировка; его друг в очках — доигровщик Дима, который предпочитает отдавать пасы другим, чем перекидывать через сетку, но пасы у него достойные; капитан команды Пётр тоже доигровщик, который очень высоко прыгает; у блокирующего Николая — чёрные волосы убраны в хвост, наверняка в повседневной одежде он напоминает рокера, — удивительная кручёная подача; остальных Яку пока не запомнил по именам, но отметил вот что: никто из игроков не запоминается как плохой. “Вот это уровень”, — думает Яку и сам понимает: это — наконец-то то, что ему подходит. И это даже не самоуверенность, просто факт: Яку — восхитительный и заслуживает лучшего. Теперь он смотрит на нового игрока в своём поле зрения. Высоченный Саша — два, мать его, метра и восемнадцать сантиметров — оказывается очень умелым блокирующим, который умеет предсказывать шаги противника. И вполне успешно возвращает мяч стороне подающего: с таким-то ростом! Во время атаки он скорее предпочтёт отправлять мяч сам, нежели передавать пас, и не то чтобы не доверяет, но как будто руководствуется принципом “хочешь сделать хорошо — сделай всё сам”. Яку тут же становится любопытно, почему так и сможет ли он стать тем, кому Саша будет на поле доверять как себе. Яку не раз в своей жизни слышал признания сокомандников, что он дарит чувство бесконечной надёжности и защищённости, и если ему вдруг подобное скажет самый высокий волейболист в мире, Яку поймёт, что он всех переиграл. А это, кажется, одна из его целей — если у него вообще есть хоть какие-то цели в жизни. — Ой щас Саня пойдёт на подачу, можно на перекур сходить, — ворчит Арсений, с которым они оказались на одной стороне. Подача Саши оказалась под стать ему — преступно высокая. Она как будто уходила далеко в потолок, и казалось, что если бы не было потолка, то мяч летел бы всё дальше и дальше — влетал бы в небо, где-нибудь в точку на маршруте Токио — Москва. Хорошо, что сверху волейбольное поле никак не ограничено, иначе Саша был бы постоянной причиной попадания в аут. На удивление, высокая-высокая и медленная подача отправляет мяч ближе к середине поля, а не к границам. Её не так уж сложно принимать, если привыкнуть, но Яку понимает: следить за мячом — мучительно. Высокие подачи вынуждают запрокидывать голову, сталкиваться взглядом с лампами, подача вообще держит в напряжении, так что это сильно выматывает соперников. И даже если её принять — сложно управлять мячом после, пасы выходят, как правило, неудачными. Затем на поле оказывается Яку — не то чтобы совсем переворачивает игру, но добавляет в неё динамики, спасает команду несколько раз и — он это чувствует всеми своими кошачьими инстинктами, не иначе — вселяет в них определённое доверие к себе. Когда через несколько переходов Мориске идёт обратно на скамейку, Арсений и Саня показывают ему большие пальцы. Яку кивает с самым беспристрастным видом, мол, ребята, сейчас со мной такая жизнь начнётся — полюбите эту игру снова. Садится на скамейку и думает, что кто-то, может, сейчас посчитает это выделыванием и запишет Яку в свои соперники — больше всего он ненавидит, когда начинаются соревнования внутри команды, потому что всё должно быть построено на доверии. Хвалить и ругать себя одновременно — вот такое — стоит поднять палец вверх — хобби, Яку всем советует так не делать. Игра заканчивается на 25 очках, команда Яку набирает 24, в реальном матче ещё могли бы отыграться, но на тренировке все меняют правила под себя. Илья Николаевич вообще выглядит как человек, который всю эту теорию вертел… Яку смотрит на него с большим уважением. — Чуть-чуть передохните и продолжим, — говорит тренер. И они продолжают — пока время не заканчивается после обрывистого свистка. Яку чувствует во всём теле приятную усталость: тренировок с такой самоотдачей у него давно не было, и в голове где-то почти восхищённо хочет взорваться мысль “может, вот теперь-то ты на своём месте”, но Яку от неё бежит как можно быстрее — взрывы в голове легко сменяются насмешкой к себе же, а это хочется переживать потом, не в зале после первой тренировки. Новые сокомандники уважительно кивают навыкам Мориске, мол, ты точно впишешься, и мы очень рады. Яку запоминает всё это тёплое всеми органами чувств — запоминает интонации, взгляды, похлопывания по плечу, — ему в такой похвальбе потом купаться, когда начнутся очередные загоны, которым не нужно оформлять виз — перелетают сквозь границы нелегально, но надолго. Саша чуть задерживает его перед раздевалкой: — Ты только не убегай никуда, пойдём вписывать тебя в российскую действительность, — говорит на японском, чтобы сводить вселенную с ума, с небольшими ошибками, но Яку всё понимает. И они его неловкий русский, наверное, понимают так же и не сердятся — пока ещё не в таких отношениях, когда ломаные фразы — острой бритвой рядом с венами. Потом придёт и такое время. Яку просто кивает и тоже уходит переодеваться, старается не смотреть на голеньких высоченных парней, хотя определённый интерес, конечно, есть — боже, ему просто нравится видеть перед собой высоких парней, которые что-то со своей жизнью вытворяют загадочно, но уверенно, — смотреть на них, как на гравюры в музее, и даже не мечтать прикоснуться к чернильным линиям. Мориске терпеливо ждёт Александра, с которым надо поговорить каждому из команды, и думает, что он своего рода центр команды, этакий маяк — с его-то ростом неудивительно — вокруг которого все собираются, чтобы пришвартоваться в этой реальности. Саша вновь облачается в своё утренне-траурное — Яку позволяет себе не дышать несколько секунд. Узнать бы сейчас, насколько близко подбирается шторм. У Сани своя машина, Яку не разбирается в этих марках, но, наверное, подобная могла бы мелькнуть в пафосном рэперском клипе, а значит можно было бы сделать селфи на фоне неё, чтобы Суга завидовал — вообще неожиданно, но после того, как Дайчи стал рассказывать, кому выписывал штрафы во время своей полицейской практики, Сугавара стал слишком хорошо разбираться в марках автомобилей, особенно дорогих. — Поедем тебе выбирать симку, ну и так проедемся, покажу район хоть, что у нас тут вокруг. Яку не возражает и садится в машину — всё ещё по привычке порывается сперва усесться слева, забывая, что с этой стороны руль. Сквозь автомобильное окно сталкиваются два любопытных взгляда — его и города, который тоже изучает случившиеся внутри помехи. Их никто друг другу не представит, и Яку нужно будет самому знакомиться с божками местных улиц. — Ладно, я не могу это игнорировать больше, — вздыхает Мориске, отворачиваясь от ничего не говорящих ему вывесок. — Японский язык? Серьёзно? Саня усмехается — улыбка идёт ему ещё больше, чем чёрная водолазка. — У меня есть диплом востоковеда, в местном нашем университете учился вот, среди изучаемых стран выбрал Японию, вот так всё и закрутилось… Вообще японский не так чтобы совсем уж редко выбирают для изучения. — Почему ты выбрал Японию? — Будешь смеяться. — А я люблю, когда меня веселят. — Естественно, как в девятом классе начал смотреть аниме и с друганами его обсуждать, так и заинтересовался этим всем делом, а ещё мы хотели делать субтитры к тем тайтлам, которые никто не переводит даже на английский, а нам очень нравилось описание. — Ты делал субтитры к аниме? — Да, практиковался, пока в университете был, даже какие-то фрагменты помогли получать хорошие оценки. Совместил очень приятное с полезным. — Красиво. Саня усмехается снова — в нём сквозит это “я победил эту жизнь, и она от меня без ума” — такое редкое среди всех знакомых Яку, и Мориске на это ведётся — тянется к неизвестному и загадочному сильнее, чем планировал. — Но всё-таки ты выбрал волейбол, — говорит он спустя несколько секунд молчания. — Это тоже с девятого класса потянулось, — вздыхает Саня по юности, которая так много дала — и забрала ещё больше. — Так вот оно неотрывно и шло вместе, и я долго не разделял, совмещал тренировки и учёбу, а потом получилось так, что на волейболе получилось заработать, а на востоковедении пока что нет. Зато вот с тобой общаемся, представляешь, как я смеялся, когда узнал, что у нас будет сокомандник из Японии? Яку не представляет, но понимает, что Саня действительно находит это уморительным. — А может, это моё везение сработало, что в незнакомой стране неожиданно нашёлся человек, который понимает мой родной язык. — Ну, может, тебя в прошлой жизни принесли в жертву какому-нибудь божеству, и теперь оно платит такой вот заботой. Яку сразу перебирает в голове известных ему божеств — кому бы отдал свою жизнь? — но отряхивается от этой мысли. — В России много божеств? Саня пожимает плечами. — У нас тут такая смесь религий и верований, что все пантеоны просто сходят с ума, когда дело доходит до общения с нами. А я мало во что верю. Не в официальные религии точно. А вот и наша остановка, — Саня ловко паркует машину. — Оформим тебе симку и банковскую карту. Яку послушно кивает и благодарит то божество, которое послало ему в этот мир проводника. Есть большая вероятность, что без наставлений он бы запутался в бумажках и нечаянно купил бы себе обратный билет — домой, где пока что никто не ждёт, не успев соскучиться настолько, чтобы позвать обратно. Мориске осматривается. Они не так далеко уехали, но петляли по улицам, чтобы Яку познакомился с городом — Яку вместо этого знакомился с Саней. Торговый центр, который им нужен, — красивое здание со стильными баннерами. Перед ним — небольшая площадь с фонтанами и нежные, немножко старые трамваи, медленно и ласково увозящие людей, которым активно машут на прощание те, кто остаётся здесь. И хотя это расставание, наверное, не у всех навсегда, Яку дёргается от чужих прощаний, словно вот-вот теперь только догоняет та печаль, которая должна была случиться с ним пару дней назад в токийском аэропорту. И всё же эта печаль ещё не прилетела — её трамваи сходят с путей и искрят от коротких замыканий в незнакомых проводах — и Яку скрывается от неё в толпе людей, восторженно-празднично снующих по торговому центру. Яку с интересом смотрит на огромнейший магазин косметики и парфюмерии и давит в себе желание сорваться к стенду с одеколонами, чтобы решить, какому общему знакомому или известному персонажу подойдёт тот или иной аромат. Общему знакомому. Как будто они у них есть. Яку одёргивает себя и пытается уйти от атмосферы классной дружеской прогулки, ведь в сущности они с Саней друг другу — никто, случайно объединённые игрой и языком. У них нет общих интересов вне поля, а стоит Яку больше погрузиться в языковую среду, то и японский перестанет быть связующей нитью. И всё, что зародилось в загадочном девятом классе, сейчас для Сани вряд ли имеет большое значение. Надо стать взрослым деловым мальчиком и начать соответствовать окружающим и в повседневных делах. Яку ловит своё отражение в витрине — господи, ну шкет же совсем, куда ему во взрослые серьёзные люди. Костюм что ли деловой купить просто по приколу, а то ходит в чёрной толстовке, словно воплощённая юность, погибшая в девятом классе, — как-то так себе Яку это и представляет. Саня ведёт его в салон сотовой связи и помогает оформить симку, и обретение новой связи пусть невесомо, но ощущается. Он куда ближе этой стране, чем был с утра, чем был вчера и уж тем более — неделю назад. Жизнь куда-то несётся, а Яку отвлекается на водителя и не смотрит в окно. В банке они сидят в очереди, и оба молчат, но это вовсе не напрягает Яку, напротив, у него есть время собраться с мыслями. Передумать покупать костюм хотя бы до первых больших праздников, например. Саня вообще, наверное, немногословный человек и сегодня и так уже сказал много для одного дня. Девушка в банке оказывается очень понимающей, говорит медленно, чтобы Яку тоже понимал, что от него хотят, помогает заполнить документы и не ругается, когда Мориске заполняет не ту графу и когда напрочь забывает кириллицу. Саша тоже приходит на помощь, и всё складывается как-то хорошо — аж не верится, неужели в прошлом и правда связался с какими-то богами, и именно с несколькими? — Ну всё, с официальными вещами закончили, — говорит Саша, когда они выходят из банка. Яку по привычке кланяется. — Большое спасибо за помощь. — Ну что ты, — Саня хлопает его по плечу. — Было бы грубо с нашей стороны тебя здесь бросить, да и для меня было бы глупостью упустить возможность потренироваться в японском. — Мы не настолько много говорили, чтобы в этом была польза… — Но и это не последний день нашего общения. Так что если соберёшься узнавать город, но будет страшно одному — зови обязательно. Яку улыбается. Суга всё перед его отъездом пугал новостями, что в российские города иногда приходят волки, и обещал, что Яку непременно съедят. У волка, с которым он знакомится, тёплый бочок. В гостинице, до которой подвёз Александр, Яку не находит себе места. До вечера, когда можно наконец-то уснуть, ещё далеко, и он решает пройтись по набережной, потому что божки местных улиц обычно собираются у кромки воды — говорить о том, что вся жизнь началась из воды, и пытаться в ней утонуть. Он составляет маршрут на карте, приложение показывает цены на такси, и Мориске в ужасе, потому что пока не знает, насколько это большие цифры. Но лишние деньги он предпочитает не тратить — неизвестно ещё, когда там первая зарплата и сколько придётся до неё тянуть, — не так уж далеко идти пешком. Город знакомится — непривычные светофоры, слишком громкие трамваи, очень много смеющихся людей, пара бродячих собак, скульптуры людей, о которых Яку ничего не знает, названия улиц, за которыми скрывается история, прошедшая мимо него, раздражающие плачущие дети и агрессивные велосипедисты, афиши приезжающих музыкантов, — Яку даже фотографирует одного исполнителя, потому что он понравился внешне, этакий мужчина — главный претендент на роль жнеца смерти в каком-нибудь современном фэнтези-сериале, — и обещает себе послушать. Он практически никого не знает из русских исполнителей, и это нехорошо, потому что как только он освоится и перестанет пропускать через себя звуки города, в которых пытается расслышать заветное “добро пожаловать”, он будет гонять по Екатеринбургу в наушниках, и хорошо там слышать родное японское, но поместить бы туда хоть немножечко русского — была бы красота. Саша прав: знакомство со страной произойдёт не за один день и даже, может, не за неделю, Яку нужно слишком много попробовать в ней, чтобы хоть немного понимать пространство вокруг. И иногда рядом нужен будет кто-то, кто скажет, насколько Мориске разгадал тайны российской действительности. И в этом разгадывании может сложиться какая-никакая, но дружба, а это Яку на самом деле нужно. Потому что он обожает быть один — но не одиноким. Набережная открывается как-то неожиданно, и Яку подходит к мосту с осторожностью, словно это всё может оказаться миражом. Он проходит чуть дальше от перекрёстка и опирается на парапет. В этой части река образует некий городской пруд, и, несмотря на то, что другой берег отлично виден, можно спокойно рассматривать тех, кто идёт по той стороне, река кажется широкой. Яку вдруг понимает, что он ничего не слышит чётко: всё какое-то приглушённое, будто его только что ударили по голове, а он не заметил. Машины вдалеке, волн практически нет, и даже чайки, кружащие над ним, не издают ни звука. Это длится всего несколько секунд, и странная тишина приглушённой вселенной нарушается резким гитарным риффом на звонке у случайного прохожего, который не торопится взять трубку. Но этого времени достаточно, чтобы Яку услышал то заветное “добро пожаловать” — и улыбнулся городу, в который начал влюбляться бесповоротно. Мориске по набережной гуляет в приподнятом настроении и даже покупает себе кофе, оправдывая себя тем, что вот на такси-то, на котором не поехал, сэкономил! К местному кофе, конечно, надо привыкнуть, но под тихий-тихий вечер заходит неожиданно хорошо. Яку не знает даже, к какому чувству склоняться — к восторженности ли, к удивлению, к страху, что это всё не для него и вселенная что-то перепутала и заберёт его везение обязательно, да ещё и ткнёт мордой в асфальт, чтобы не зазнавался, или просто к любви к этому моменту — ощущению жизни здесь и сейчас, мурашками пробегающему по коже. С Яку такое бывает очень редко, и это, наверное, похоже на счастье. Он ловит этот момент, догадываясь, что это скоро пройдёт, и надо хотя бы его не омрачить своей гаденькой сущностью мальчика, который ждёт от жизни лучшего, зная, что заслужил только плохое. Набережная — первое место в городе, в которое мог бы вписаться Лев. Даже в свой номер Яку бы его не пустил — это его первая остановка здесь, первое тайное свидание с чужой страной, которое он никому не позволит увидеть. А вот прогуляться со Львом по набережной — это можно, главное, чтобы он ловил такой же восторг, иначе они прямо здесь и расстанутся. Яку делает несколько селфи и ещё больше просто фотографий, большую часть отправляет Льву. Тот заваливает его эмоджи и сообщениями, на которые Яку в целом лениво отвечать. Ему как будто хочется показывать, понимать, что с этих видов тоже блестят глаза, и на этом разговор заканчивать. Он пока не скучает, а Лев, судя по количеству сообщений в это-то время — в Токио уже ночь, — очень, и расстояние между ними сейчас гораздо больше, чем кажется, — прямо как эта река. Мориске позволяет вечеру ещё немного поиграть с его мыслями, чтобы стало счастливо и тошно одновременно, и всё-таки вызывает такси до гостиницы, потому что напоминает себе, что любой день может быть последним. Без этого ощущения жизнь кажется неполной. Он ожидает, что ночью будет ворочаться и не спать, но сон хватает почти сразу, будто какой-то очень нежный бог целует в лоб и прикрывает ладонью глаза. После тренировки на следующий день Илья Николаевич показывает Яку фотографии квартир, которые были найдены Женей — всё ещё загадочным менеджером команды, — для возможного съёма. Мориске очень нравится одна: он видит по карте, что она недалеко от спортзала, и пусть она небольшая, зато с современным ремонтом, потому что ковры на стенах его немного пугают. — Саш, съездишь с ним посмотреть и, может, сразу договор заключить? — Илья Николаевич наверняка знает про диплом востоковеда и как будто извиняется перед той мечтой, которая у Александра не сбылась, сводя его с Яку. Саня кивает. — О, Сань, ты должен съездить потом и со мной тоже, — театрально вешается ему на плечо Арсений, — ты ведь прям приносишь окружающим счастье, и тогда меня никто не кинет во время заключения сделки. — Ты купил квартиру? — удивляется кто-то из сокомандников. — Да-а, наконец-то это свершилось, и там планируется даже не такая ужасная ипотека, — Арсений выглядит искренне счастливым, — с моей-то зарплатой я, конечно, вытяну её быстрее положенного. — Так ты хочешь, чтобы я поделился своей удачей? — Саня смотрит почти строго. — Или ты просто хочешь похвастаться квартирой на двадцать третьем этаже? — Ай, раскусили вы меня, Александр Батькович, — усмехается связующий и отстаёт от него. — Но на самом деле ты просто внушительный, тебе надо просто находиться рядом и пугать своим видом всех, кто решит меня обмануть. — Съездим и с тобой, — благодушно соглашается Саша. У Яку голова кругом идёт от того, сколько вариантов имени сейчас прозвучало. И что-то подсказывает, что это далеко не полный список. Надо тоже выбрать из этого списка своё, особенное имя, чтобы никто так Сашу больше из окружающих не называл. Вариант выбирается практически сам, когда Александр, пока они идут — спасибо пешей доступности за всё, — смотреть квартиру, — рассказывает о традиции первой в дом запускать кошку. Яку смеётся: чересчур много кошачьего в его жизни. — Тогда ты первый зайдёшь, — усмехается он. — М? — Ну в тебе это тоже есть, знаешь ведь. Са-ня, — он произносит второй слог почти мурлыкая, и Саша молчит долгих десять секунд. Яку начинает беспокоиться: — Тебе неприятно? — Мне шикарно, — Саня ерошит собственные волосы, отгоняя какие-то мысли. Яку кивает сам себе за находчивость и решает познакомить Саню ещё со своими приколами: — Я учился в школе, у которой было “нэко” в названии, среди сокомандников был пацан с русскими корнями, которого звали Лев, я ещё Лев по гороскопу, теперь вот в команде, где в названии “Тигры”, ты ещё со своим “ня” в имени, вселенная как будто намекает мне на что-то. — Что ты котёночек? — Фу. Они оба смеются, потому что Яку всё это время успешно демонстрирует, что нежность — это не его тема, он задиристый и прямой. Яку успешно врёт — будут ещё какие-то победы в жизни или только вот эта? И про пацана с русскими корнями тоже врёт, словно он остался где-то в прошлой жизни, и жизни не до отъезда, а вообще — в юности, хотя самое классное со Львом началось после, и Мориске, конечно, в ужасе, что в голове рядом “классное” и “Лев” — и в восторге. Лев клёвый — в контексте воспоминаний. Но когда они подходят к возможному новому дому Яку, он рисует Хайбу, который зашёл бы в подъезд, и выглядит это нелепо. Ему стоит пока что оставаться в японских декорациях. Хозяйка квартиры больше общается с Саней, потому что Яку не понимает эту быструю речь, эти термины, эти шутки. Яку к своему удивлению не полыхает от негодования и позволяет сокоманднику разруливать всё самому, доверяет всецело его солидности и очаровывающей взрослости — Саня старше на пять лет, и Яку, до этого в основном вертевшийся среди ровесников и малявок, впервые на своей памяти вверяет свои проблемы кому-то старшему и ответственному. Взгляд скользит по стенам — нормально, обои не ободраны, по мебели — новая даже, по потолку — без следов затопления. Жить как будто бы можно. Знать бы, насколько адекватна цена, но тут уже помогает Саня и показывает большой палец. — Если тебе нравится, то это прям то, что надо. Стадион совсем рядом, набережная недалеко, цена нормальная. Можно найти, конечно, и дешевле, но сам понимаешь, будет дальше, будут ковры на стенах и мебель, на которой кто-то умер. Ковры на стенах не представляются, а мёртвая мебель — ну, это Яку и сам может устроить. Он подписывает договор почти без раздумий, потому что всегда, если что-то совсем пойдёт не так, можно всё прекратить — да хоть в том же городском пруду. Хозяйка квартиры вручает ключи, и Яку с Саней выходят проводить её на улицу, пока она даёт указания о том, как и куда переводить деньги. И Яку очень хочется провести свой ритуал и открыть дверь впервые самому. Он уверен, что ключ ему дали левый, что стоит открыть, как дверь сломается, что-то рухнет и взорвётся. Новая съёмная квартира открывается с первого раза — ключ нигде не застревает, дверь не заклинивает. Это город теперь говорит громко — добро пожаловать, проходи, располагайся, окна этой высотки в твоём распоряжении, но пока не советую. — С новосельем, — салютует ему Саня. — Хочешь отметить? Яку пожимает плечами. До этого все отмечания с командой — это общая пицца, Яку пока не готов ни видеть пьяных русских, ни сам пьянеть рядом с ними, — и даже если Саня вдруг предлагает чудо и столик на двоих, это всё равно как будто немножко рано. — Хочу пока вещи перевезти из отеля и освоиться немного в районе. Саня понимающе кивает, ни на чём не настаивает и предлагает свою помощь с перевозкой вещей; Яку благородно отказывается, хотя ему и лестно, что ради него так стараются, но всё-таки не хочется запоминаться человеком — вечной бедой, вечным “спаси — спасибо” — хочется быть в чужих глазах классным. Пока что без “самый”, но когда добавится это слово — всё пропадёт. Яку хватает сил следить, но грань уже как будто видится. Саня всё-таки немного помогает: показывает, как снимать показания счётчиков за воду, рассказывает удивительную сказку о том, что в России есть центральное отопление, и Яку не надо, как в родной Японии, беспокоиться о тёплых пижамах, носочках и обогревателях, смотрит вместе с ним по карте, какие рядом есть продуктовые магазины, и советует завести бонусную карточку одной очень популярной сети. Яку растворяется в этом низком голосе, вещающем о бытовухе — угнетало бы всё безмерно, если бы не такое сопровождение. — Ну, ладно, я тогда, пожалуй, пойду, — говорит Саня, когда замечает, что за окном порядочно стемнело. Яку превращается весь в иллюстрацию книги по этикету — спасибо за всё, извини за всё, хорошей ночи, — Саня улыбается, треплет его волосы, чтобы не грузился мыслями о том, что он, может быть, причиняет какие-то неудобства. Во двор въезжает машина — свет фар полоснул по потолку — и словно высветилось затаённое “может, останешься? — может, попросишь остаться?” — и тут же скрылось, почти не замеченное. Яку не просит — Саня не остаётся. Мориске вызывает такси, чтобы доехать до отеля, забрать оттуда вещи, рассчитаться за номер, забрав какие-то документы, которые нужно будет вернуть тренеру, чтобы похвастаться тратами, и возвращается домой — смакует слово — в нём есть какая-то горечь, искусственность, будто он кого-то пытается обмануть, — дверь снова открывается с первого раза. В первую ночь на своём новом месте Яку никому не пишет; в голове немножко звучит знакомый низкий голос, а потом пропадает и он.

сентябрь, 2016

Осень рассыпается ярким серпантином, Яку успевает только хватать цветные бумажные ленты, вертеть их, примерять краски на себя, а потом отпускать по ветру. Лента зелёная — их первая серьёзная победа с Яку в основном составе. Он не запоминает название команды, потому что ему сложно выговорить название российского города. Он помнит другое: то, как охренительно хорошо он играл. Мориске объективен: если можно похвалить самого себя за игру, то нужно это сделать, а тут получилось не пропустить ни одного мяча, да ещё и сделать два очень удачных паса, которые не нужно было корректировать связующему — красота. Русские ребята после победы оказываются очень тактильными — Яку поднимают несколько сильных рук, в воздухе немного страшно и прикольно, восторженное что-то бродит по крови — хочется срочно найти журналистов с камерой и кричать Куроо, дурак, я наконец-то прочувствовал вот это — кислород в венах — по полной, слышишь, оно вот так ощущается — оно и во взрослом мне никуда не умерло, — но никаких камер нет. Яку прокричит это через несколько часов после матча: он доверяется и идёт с командой в бар. Не такие они уж и пьяные, знают свою меру, выбирают бар с караоке и больше поют, чем пьют — Яку не знает ни одной песни, но ему нравятся мотивы, он отбивает ритм пальцами по стеклу бокала. В темноте, израненной цветными вспышками, он много раз пересекается взглядом с Саней, у которого наконец-то нашёлся изъян: он совсем не умеет петь. Они смотрят друг на друга — невозможно не улыбнуться, даже если ничего не говорить. Яку смутно помнит остаток вечера, но просыпается в своей кровати абсолютно один, а пьяные смешные голосовые отправлены только Куроо, причём две из них на русском, боже, бедный мальчик, он наверняка очень перепугался, услышав такое посреди ночи. Впрочем, извиняться Яку не спешит и посвящает утро чтению заметок в местных Интернет-СМИ о том, какая их команда классная и как отличился игрок из Японии. “Вау, вот это жизнь”, — думает Яку, неожиданно ощущая в себе какую-то приятную радость, уводящую его от подоконника многоэтажки. Он переводит взгляд на пустую кровать. Если бы Лев был здесь, он бы точно его не понял: ну это матч не такого уж большого размаха, далеко не первый в жизни Яку, к тому же он не очень хорошо знает соперника — вдруг там и побеждать-то нечего было, откуда такая радость? И неужели это прям всё, что нужно было Яку — чтобы его вот так сильно похвалили? Или радость случилась от того, что Яку всё ещё может находить в себе какое-то потаённое счастье и делить его сквозь стекло бокала с человеком напротив? Нет, Лев бы точно его не понял. Но он бы попытался изо всех сил. По нему скучается вдруг — и это приятная печаль, потому что Яку уже начинал беспокоиться, что что-то пошло не так и он вырастил в себе предателя, но это, видимо, кутерьма новой жизни оказалась куда более сильной, чем представлялось перед переездом сюда. Яку включает видеозвонок почти не задумываясь и кокетливо выглядывает из-под одеялка. Лев визжит и благодарит всех богов, что у него сегодня выходной — у Мориске тоже, и они как будто его проводят вместе. Видеозвонок длится три часа, и они могли бы поболтать ещё немного, потому что у Яку скопилось много историй, но Хайбу отвлекает деловое предложение срочно приехать на съёмки. Он немного колеблется, но всё-таки сам решает поехать, а потом уже спрашивает Яку — ты ведь не против? Яку не против — и рука сжимает простынь не от злости, что предпочли не его, а просто так. — Я позвоню завтра в это же время? У меня ещё выходной. Лев отрицательно качает головой. — Прости, у меня прям вся неделя следующая забита съёмками. — Подожди, неделя? Мы с тобой в пятницу договаривались фильм онлайн смотреть вместе? — Яку хмурится. Из-за часовых поясов приходится находить редкие стыковки, чтобы что-то делать вместе, и чаще это приходится на время, когда у Яку ещё рабочий день, а у Льва уже законный вечерний отдых, и Мориске всегда удивляется, когда даже эти вечера забирают у него Льва. И то, что Лев соглашается уходить куда-то, когда у них были договорённости, — это, конечно, ужасно злит. Впрочем, Яку свою злость направляет больше на себя: ну что вот он за человек такой, ну не посмотрят фильм завтра — посмотрят на следующей неделе, неужели так сложно порадоваться тому, что у непутёвого Льва наконец-то наладилась жизнь, что ему прям нравится то, чем он занимается? И Яку радуется — пытается, правда пытается — но снова и снова оказывается тем, кому приходится менять своё расписание под чужую жизнь. — Прости, ты ведь понимаешь, что я не могу им отказать, — Лев выглядит совсем уж расстроенным. — Знаешь ведь, что тут такое воспринимают как капризы, а значит, не пригласят в следующий раз, даже если ты везде прекрасно успеваешь. “Ну так стань таким охуенным, чтобы у тебя было право капризничать”, — думает Яку, но злость почти исчезает: печального Льва хочется поцеловать в лоб, укутать в плед и за него сделать математику. Проблемы больше не решаются вот так просто. — Я всё понимаю, — говорит Яку, хотя всё равно он ничего не понимает, — удачи тебе. Фотки хоть потом пришли. — Любоваться будешь? — Делать смешные фотошопы. Всё, бывай. Яку отключается первым. У него в телефоне есть папка с фотографиями Льва, конечно. Но не этими постановочными модельными, где Лев, безусловно, самый крутой и красивый мальчик на свете, но как будто не его. В папке Яку все фотографии с долей нелепицы — и с большой любовью. Яку смотрит на них куда реже, чем в первые дни после приезда.

октябрь, 2016

Синяя лента серпантина — в цвет логотипа “Почты России”. Яку хочет поступать как взрослый, не срываться ни на ком, когда обстоятельства в очередной раз делают видеозвонки короче, не обижаться, а просто принимать теперь уже очевидное: отношения на расстоянии всё-таки получаются, но — свободные какие-то, они ничего друг другу не обещали, они наконец-то умеют жить каждый своей жизнью, и иногда эти две линии пересекаются. Но чаще нет. И всё-таки Мориске не хочет быть мудаком. Если их отношения и раскалываются, то мелкой крошкой — не поцарапает, разве что будет колоть иногда в груди при слишком глубоком вдохе. Жить можно. Но не то чтобы Яку вообще видел какие-то трещины. Он сам всё это выбрал, и было бы странно, если бы сложилось всё иначе — да и как это — иначе? Всё свободное время они бы пытались посвятить друг другу? Очень глупая надежда, Яку такое не планировал никогда, Лев представлялся этакой отдушиной комфорта, спасательным жилетом в океане безнадёжной новой жизни — тонуть в одних водах, добираясь до катастрофы разными самолётами, — но не чем-то, что было в жизни в любую минуту. Просто, наверное, Мориске, в котором живёт иронично-злое ощущение, что его любят гораздо больше, чем он может сам, чувствует детскую обиду, что это — “я тебя отпускаю, но ты иногда возвращайся и позволь возвращаться и мне” — оказывается абсолютно взаимным. Их общие знакомые наверняка недоумевали бы, как их притянуло, но вот Яку начинает объяснять себе это только сейчас: Лев может быть ужасно глупым по жизни, но безмерно проницательным — пытаться, по крайней мере — когда дело касается Мориске, и ему иногда можно абсолютно ничего не говорить — всё поймёт как будто бы, даже если на самом деле не понял ни черта, даже если Яку ещё сам чего-то не понял. Так что Яку решает быть взрослым и показать, что Лев всё ещё замечательный и почти ничего не поменялось, просто Мориске зачем-то вцепился в связь, которую сам же и пытался оборвать, а теперь, добавив в их отношения больше свободы друг от друга, Яку открывает их с новой стороны. И где-то там как будто намечается какая-то лучшая жизнь. Яку выбирает Льву подарок на день рождения — в первый раз так серьёзно. В школе готовили что-то общее, затем жизнь развела и свелась лишь к поздравительным смскам. Но сейчас Яку настроен решительно. Он умеет быть заботливым мальчиком, даже если выдумал себе предательство и нарисовал будущее, в котором нет никаких принципов. Яку выбирает Льву подарок на день рождения — и начинает ненавидеть его спустя всего полчаса раздумий. Он понятия не имеет, что бы Льву такое подарить, чтобы и полезно, и с особым для них двоих подтекстом, но при этом и ненавязчивое что-то и уж точно не связанное с романтикой, Яку бы стошнило прямо в подарочную коробку, и вряд ли такая посылка долетела бы до Японии в сохранности. Яку делится своими переживаниями с командой — больше не с кем, потому что тут можно увиливать, расплываться в формулировках, самому смеяться с “это для приятеля из Японии”. — Отвезти тебя в огромный торговый центр, чтобы ты решил всё на месте? — предлагает Саня. — Да ты просто адрес скажи, я доберусь, — Яку, конечно, льстит, что опять ради него порываются что-то сделать, но не хочет быть должником. — Тебе не нравится моя компания? — игриво усмехается Саня. “Кошмарно нравится”, — думает Яку. И ещё — что его останавливает, чтобы сказать вслух? Как будто ничего нет. — Кошмарно нравится, просто не хочу тратить твоё время. — Вот и порешили, вместе съездим, но не сразу после тренировки. Я заеду за тобой в шесть, нормально? Яку показывает большой палец. В конце концов, он никогда никого не будет отговаривать от любви — в широком смысле — к нему. Вечерний Екатеринбург, конечно, уже привычное зрелище — постоянные огни, яркие рекламы, неспящие люди, иногда — тёмные провалы строек, и Яку завороженно смотрит на высокие краны, обвешанные предупредительными огнями. В темноте они похожи на духов, что охраняют этот город от зла. Маленького бесёнка Яку они пропустили — наконец-то можно порадоваться своему невысокому росту. Торговый центр завораживает тоже, и Яку смотрит на этих моделей, что сменяют друг друга на огромных экранах, чтобы вызывающе смотреть в камеру, почему-то глубоким декольте или голым прессом рекламируя то помаду, то духи, и думает, что Лев тоже может оказаться в таком контексте. Оно пока не представляется — боже, огромные плакаты со Львом посреди ночного города, в котором всё намекает на таинственное богатство? — ну глупость же, — но Мориске будет очень смеяться, если именно это встретит его, когда он вернётся в Японию погостить. Сам себе удивляется: уже планирует, что, вернувшись домой, там не задержится, что свяжется с этим городом надолго. Где-то впереди облизывает сухие губы неизвестная русская зима. До какой степени с ним случится обморожение, Яку пока не знает, и где будет греться — тоже. Саня, идущий рядом, вырывает из потока мысли вопросом: — Это кому-то особенному? — он интересуется будто невзначай, праздный интерес, но смотрит внимательно — не отвертишься, не отшутишься. — Это я для кого-то особенный, — усмехается Яку. Ловит своё отражение в зеркале примерочной, мимо которой приходит, и смотрит чуть-чуть осуждающе — “ты правда не захотел сказать, что у тебя кто-то есть?” — но больше с весельем — “а вот пусть и правда думает, что я свободный мальчик, это ведь вряд ли к чему-то приведёт”. Яку внимательно читает вывески, чтобы хоть что-то зацепило, но пока из интересного видит только лавку сувениров и прилавок прямо посреди этажа, где продают смешные чехлы для телефонов, но Мориске честно не помнит, какая у Льва модель, если он вообще за это время не поменял. А потом среди вывесок в глаза бросается слово "якутские", у Яку голова кружится от приветов своей фамилии и эгоцентризма. — Это что? — заинтересованно указывает он в вывеску. — Это “Якутские бриллианты”, — Саня переводит взгляд с Яку на вывеску и обратно. — А, — он улыбается, понимая созвучие, — наша страна прям ждала тебя. — Я заметил, — усмехается Мориске. И дело даже не в забавных созвучиях, но пока он промолчит. — Что обозначает первое слово? — Это Якутия, самый большой российский регион. Саня немного рассказывает о якутах, вечной мерзлоте, оленях, пока они на эскалаторе едут до нужного этажа, и по пути показывает завораживающие фотографии кимберлитовой трубки “Мир”. Яку смотрит на эту бездну, которую нежно обнимает маленький город, и хочет отправиться туда прямо сейчас, чтобы походить по краю, потому что вся его жизнь как будто вот именно такая — ходить по краю карьера, где добывают алмазы и где слишком большой риск свернуть себе шею. В магазине несколько солидных мужчин рассматривают кольца, но Яку точно знает, что кольцо дарить не будет — слишком много символизма. Он решает посмотреть подвески и выбрать что-то небольшое: это он и потянет по деньгам, и ни на что не намекает. Ему нравится одна: серебряный треугольник с тонкой сетью внутри, на которой рассыпано несколько бриллиантовых осколков. Из-за того, что самих драгоценных камней мало, в цене всего 4 цифры, и это не так пугает. — Тебе нравится? Яку смотрит на Саню — ох, как же ему чертовски идёт быть в пафосном магазине. — В качестве подарка — шикарно, мне кажется. Саня кивает, оценив выбор. В моменты дорогих покупок Яку ужасно хочет купить что-то и себе самому, потому что рвущаяся наружу потребность быть самым обожаемым мальчиком проявляется и в материальном тоже, давит на мозг своим “ну себя-то ты тоже должен порадовать, никто тебя не сможет порадовать так же сильно, как ты сам”, но не предлагать же сейчас Сане шальную идею купить парные браслеты. По крайней мере, не в этом магазине. Это была бы юмореска у прилавка с явно заказанными где-то в китайском интернете чехлами, игрушками и бижутерией, вот там это можно было бы провернуть, но Яку хочется чего-то более пафосного. К нему подходит консультантка уточнить выбор, Яку в своём не сомневается, и уже через пару минут завороженно держит красивую упаковку — сам сказал, что искал подарок, пока Саня одобрительно кивал его всё ещё неловкому русскому. — Как отправлять будешь? Или ты поедешь домой? Яку качает головой. Мотаться из страны в страну было бы утомительно, к тому же лететь — слишком далеко, да и занимает много времени, а куда ему лететь, когда вся осень и начало зимы расписаны турнирами и играми. — Есть же местная почта, да? — Ну есть, да, но это будет не так быстро, как службой доставки. Яку пожимает плечами: собственное воспитание подсказывает, что местная почтовая служба всё же как-то надёжнее, чем фирмы, которые как появились, так и закроются, а посылка не дойдёт никогда. — Просто надо отправить заранее, вот прям даже сегодня. — Как хочешь, — соглашается Саня и ищет на карте, где ближайший и ещё открытый отдел почты. — Тут недалеко, но мы подъедем. Яку с грустью смотрит на вывески ресторанов на верхних этажах, в которых уже обрисовал себе приятный вечер, в котором потешит своё эго, и отворачивается. Не последний раз здесь, можно будет прийти сюда в день рождения Льва и отметить праздник. Без Льва и даже без видеозвонков. Они едут к почтовому отделению, и Яку только теперь замечает, что у Сани лежит флешка, а слушают они радиостанции, на которые почти не обращают внимания, поглощённые обсуждением всего, что они видят: Яку почти всегда находится на персональной экскурсии, и Саша ему рассказывает о том, из чего соткан этот город — из петель висельников, красных нитей и тёплых пледов. — Это ведь с музыкой, да? — он кивает на флешку. — Да-а, — Саня чуть сжимает руль, словно его поймали с поличным за чем-то нехорошим, — но там такое, ну, очень-очень на любителя. Поэтому мы с тобой пока не будем. “Значит, будем когда-то потом”, — прекрасно понимает Яку всё несказанное. В Сане столько загадок — и в изучении тоже ходишь по краю карьера, только тут даже если упадёшь, то — самые сильные руки подхватят. Яку, пока они стоят на перекрёстке, выцепляет взглядом синюю вывеску “Почты России” — почти приехали, осталось найти парковочное, — и думает что-то классное про себя и в то же время болючее: он дарит своему пацану бриллианты. И мысли о парных браслетах с другим. Вот это жизнь — Яку почему-то очень смешно с той драмы, которую он сам себе выдумывает, — украдкой смотрит на сосредоточенного на параллельной парковке Саню, — и мысленно влетает в аварию, из которой не хочет выбираться живым. Лента белая — первый снег в конце октября. Яку просыпается не по будильнику: сегодня у них выходной, — и вид за окном пугает ужасно своей белизной. Яку даже решает, что это открылся наконец-то портал в лучшую жизнь, где нет никаких интересных мужчин в его жизни, о которых иногда хочется думать — и даже не хочется одёргивать мысли, о чём-то себе напоминая. Но это снег — Яку никогда не видел снег в октябре, в Токио если и выпадает, то где-то в январе, а здесь — здесь уже всё белое-белое. Мориске открывает окно и ловит несколько снежинок на ладонь. Ему, может быть, только кажется, но первый снег здесь злее и холоднее, чем в Японии, словно его разбудили и прервали очень приятный сон, и теперь он ворчит с утра. Яку влюбляется в эту озлобленную снежность сразу же. Босым ногам быстро делается холодно, он закрывает окно и долго борется с желанием выйти на улицу и ловить снежинки ртом. В общем чате команды висит фотография Арсения, который делал снежного ангела в три утра, — Яку вообще не понимает, когда этот человек ложится спать, потому что он часто присылает какие-то сообщения посреди ночи, а потом на тренировках бодрее всех, — и сразу же фотография, где Дима своими берцами давит снежинки, подписанная злым “как же я вас ненавижу, можно мне удалиться из этой зимы”. Мориске уверен, что фотографии сделаны в одном и том же месте, но спрашивать, почему двое сокомандников встречали первый снег ночью — или это он их встретил и потревожил, — не стал. Остальные сокомандники ввязываются в вялую перепалку о том, насколько клёвая зима, и большинство честно проклинают грядущий сезон. Саня предпочитает отмалчиваться, он вообще либо пишет только по делу, либо шлёт какие-то смешные видео в ужасном качестве; Яку нечего сказать о русской зиме. Она придёт и приставит к его горлу свой ледяной клинок — вот тогда они с ней поговорят. Яку знакомится со снегом, когда выбегает в магазин. Он поскальзывается и чудом удерживается на ногах. Снег смеётся и слепляет ресницы. Мориске показывает ему язык и всё-таки ловит кончиком несколько снежинок. Чувство классное — первый поцелуй с русской зимой оказывается невесомым и безболезненным. Они друг друга переживут. Через несколько дней снег тает весь, словно его и не было; Лев звонит именно теперь и кричит в трубку почти минуту. Яку улыбается: всё-таки не зря они в тот вечер столько провозились с оформлением заграничной дорогой посылки. Всё прошло как нужно. У Льва уже там день рождения, Яку ещё здесь, в другом дне, но всё равно находит, что сказать хорошего. Они делятся кусочками своих жизней друг с другом. Яку не запоминает, для каких там журналов и компаний успел сняться Лев, Хайба даже не пытается повторить наборы слогов, из которых состоят названия команд, которых обыгрывает Мориске, но они друг другом страшно гордятся. — И всё-таки мне кажется, что зима здесь тебе бы не подошла, — задумчиво говорит Яку. — До зимы ещё месяц, ты её ещё не успел посмотреть. Яку усмехается. За снегопадом — успел. У русской зимы зелень в глазах — смешана с серым, отражает воды северных морей, — Яку эти глаза видит почти каждый день. Всё рушится, Лев. С днём рождения, мой мальчик.

ноябрь, 2016

Красная лента серпантина — опасное ночное приключение. В середине ноября Саня скидывает Яку афишу японского театра кабуки. я даже в токио никогда на такое не ходил Вот и повод познакомиться с частью твоей, между прочим, культуры. пф ты тоже не всё традиционное соблюдаешь Тут и не поспоришь. Организацией этих гастролей просто занимается моя бывшая одногруппница, мы с ней много друг другу помогали по учёбе, так что я бы поддержал её сейчас, а то она переживает, что никто не придёт. Осталось только выбрать, один мне билет брать или два. два Яку почти не задумывается, когда соглашается. просто хочу хохму что я всё японское познаю в россии Ну прям-таки всё… не ну те суши и роллы которые мы пробовали в том кафе недавно просто огонь у нас бы такое даже не придумали сделать Саня присылает пару стикеров — хохочущий и извиняющийся. мне всё нравится спасибо, что стал моим проводником по этой действительности Ооо ну что ты вот Яку отправляет смайлик с котом и срочно переключается на чат с Сугой, чтобы рассказать ему юмореску. прикинь вот на днях в кабуки пойду дурачок??? ты же уснёшь сразу я тебя знаю ну там рядом будет сильное плечо о нет о нет ничего такого не думай я только такое и буду думать теперь что за контент ты мне тут создаёшь своими намёками никаких намёков только чистая правда я пойду туда не один но хохма же не в этом а в том что я в россии иду в японский театр а потом хохма будет что ты возвращаешься не на съёмную квартиру а в вертеп суга! я тебя всё равно очень люблю пойду поцелую свои сильные плечи а то тут постоянный риск что дайчи заденет шальная пуля если я не оставлю укусы-обереги ты лучший да ;) Яку откладывает телефон. Суге он осторожно, мягко-мягко говорит о том, что в его поле зрения попал интересный молодой человек, но ничего определённого не сообщает. Потому что ничего и нет: Яку достаточно украдкой смотреть, создавать смешные двусмысленности, особенно в разговорах, иногда придумывать себе что-то перед сном, но забывать все фантазии наутро. Именно с Сугой он до конца формулирует сам для себя, что же у них со Львом: они не то чтобы встречаются, у них просто какие-то отношения, которые существуют почти независимо от них самих. Яку смотрит на них, словно он сидит в кинозале, и скоро, наверное, будут титры — с лучшей во всём кинематографе сценой после. Саня на своей машине под окнами дома Яку — Мориске осторожно выглядывает из окошка, выцепляет взглядом машину во дворе и радуется этому ужасно, — такая привычная картина уже, Яку на такое подсаживается на раз-два. Ловит своё отражение — вообще Яку нравится быть стильным, — ну красивый же мальчик, ну. Сам смеётся с себя — нелепица же. И поправляет рукава на чёрно-красной рубашке. Саня прикид оценивает: — Мы как будто на испанскую оперу идём. — Ну, только если ты позовёшь. Саня как будто берёт это предложение на заметку. — Ладно, сейчас немножко попетляем по городу, чтобы понять, кто мы, откуда и куда мы идём. — Ты не знаешь, куда нам ехать? — Ну… — Саня мнётся, наверное, потому что не может признаться, что не знает. — Был в этом районе пару раз всего, да и то по молодости, больше туда не тянет. — Плохой район? — Район такой, знаешь, где ребёнок развивает мелкую моторику на перочинном ноже, где алфавит учат по матерным словам, где розочки в подарок — только из разбитых бутылок. — Кайф, — усмехается Яку. И думает вдруг, что в какой-то альтернативной вселенной он мог бы именно в таком районе и родиться — в Екатеринбурге ли, в Токио, в Мадриде — где угодно, везде есть такая городская бездна, которую обходят с опаской и которой приносят в жертву заблудших мальчиков, которые просто хотят странных вечеров, наполненных непонятным искусством. Саня включает навигатор на телефоне. Низкий глубокий голос оповещает, что до точки назначения осталось — Яку не разбирает количество, потому что тему числительных честно избегает чаще других. Даже глаголы спрягаются изящнее, чем эти страшные названия чисел. — Почему твоя одногруппница решила везти их в такой район? — Наверное, новое арт-пространство там открылось, и они ещё недорого берут за аренду. Яку кивает. Ему очень повезло связать свою жизнь со сферой, где крутится большая денежка, но останься он в университетской команде, не познакомься он с российской — всего этого бы не было. Мысль о собственном везении — и побочном эффекте фортуны, когда хочется с радостным смешком броситься под самую дорогую машину в этом городе, — ведёт в сторону, и Яку выдёргивается из размышлений резким писком навигатора. — Ой-ой, — Саня резко выворачивает руль и отключает телефон. — Что случилось? — Помехи какие-то, точка назначения сбилась. Саня тормозит на стоянке у продуктового и изучает настройки, вбивает другие адреса, меняет маршрут с автомобильного на пешеходный, но всё тщетно: низкий глубокий голос сообщает, что обнаружены помехи, и всё это сопровождается периодическим неприятным писком. Александр выключает телефон. — Что вот делать теперь, — хмурится он, и в его голосе почти нет вопроса, словно ответа он ни от кого не ждёт. — У меня ведь тоже карты на телефоне установлены, — спохватывается Яку и шарится по карманам. Телефон не находится совершенно; Мориске пытается вспомнить, схватил ли его вообще, но помнит только, что сказал себе в зеркало, что он клёвый и нелепый одновременно, и больше ничего. — Вот это мы смешные ребята, — тянет Саня, когда Яку разводит руками. — Прости. — Да ну что ты, это я тебя вытащил. И вообще это мой город, это мне надо сгорать со стыда, что я его не знаю. — А тебе правда стыдно? — Ни капли, если честно, — усмехается Саня, — но немножко страшно, что мы можем опоздать. Ладно, попробуем самостоятельно найти. — А если позвонить твоей одногруппнице? — Дельно, — соглашается Саня. Но со связями в этом городе беда сегодня у всех: у неё выключен телефон. — Наверное, готовит мероприятие, вот и отключила, чтобы никто не отвлекал. Или сменила номер, а я и не в курсе. — Ну, пусть городские духи нам помогут. — Не возражаю, если честно. Если помогут, мы потом с тобой в городском парке белочку покормим. Или браслетик у дупла оставим. Что там богам надо в жертву? Он спрашивает у Яку то ли как у знатока, то ли как у представителя божественного мира — Яку краснеет ушами с обеих версий и пожимает плечами. Но что-то они точно сделают. Но, видимо, духам веселее наблюдать, чем получать подарки. Саня уверенно выбирает дорогу, потому что запомнил примерный маршрут, который выстраивал навигатор. Они тут же упираются в забор, огораживающий стройку. — Ого, тут что-то снесли, — восхищается Саня, — и даже что-то потом построят. Как будто многоэтажку хотят. — Я видел, на набережной тоже как будто хотят строить что-то, — деловито отзывается Яку. — Ох, там вообще будет шикарный район, прям не дом, а мечта. Яку за мечту цепляется очень и ставит себе в план по жизни “снять квартиру на набережной”. Пункт оказывается где-то между “не болтать лишнего Суге в сообщениях” и “чаще звонить отцу” — и такой же невыполнимый. — Ладно, будем надеяться, что где-то есть проезд, — Саня снова резко выворачивает руль, но по улице едет медленно, боясь пропустить нужный поворот. Но то ли сворачивают не туда, то ли вообще ни одна улица к театру отсюда не ведёт — они кружат в основном вокруг огромной стройки, рассчитанной на несколько больших домов, — и никуда не приезжают. Яку смотрит на часы: времени в запасе ещё достаточно, они выехали рано как раз на случай, если что-то пойдёт не так, если котёнок, играющий с клубком улиц, когтями вопьётся именно в тот фрагмент нити, который связывает их двоих, японское искусство и смешной-страшный вечер. — Блять, — впервые искренне выругивается Саня, когда очередной поворот приводит их в тупик. — Всё нормально, давай будем честны: мы не то чтобы прям горим желанием идти на это мероприятие. — Мне нравится твоя крысиная искренность, но задета моя городская гордость, так что я найду это здание, — зловеще обещает Саня. Яку вжимается в сиденье и предпочитает ничего не комментировать. Саня, со всей серьёзностью подходящий к такому делу, немножко пугает, но больше завораживает — и хочется пускаться с ним в авантюры каждый субботний вечер. Стройка за окном стремительно скрывается за осенней темнотой: Яку ждёт, когда включатся уличные фонари, а потом понимает, что в районах-безднах не бывает даже искусственного света. Они делят опасность на двоих — мурашки по коже вместо городского электричества — искрит внутри сильнее, чем могло бы снаружи, если бы башенный кран решил сорваться целовать провода. — Тебе страшно? — Саня по-своему объясняет повисшее молчание. Яку пытается его разгадать: хочется ли ему разделить страх, чтобы обсмеять всю ситуацию? Хочется ли выступить в роли сильного мужчины, который защищает мальчика-бояку? Хочется ли быть настолько надёжным, чтобы услышать "с тобой ничего не страшно"? Но как бы Яку ни угадывал, он уверен лишь в одном: он ни за что под отгадку подстраиваться не будет. — Не знаю даже, есть чувство, будто это всё не со мной сейчас, будто я немножко пьяненький. — Хорошо, — Саня мягко улыбается, — мне не хотелось бы, чтобы у нас были пугающие воспоминания. Он снова поворачивает в темноту города. — Мы ведь уже опоздали, да? — Яку смотрит на часы. — Угу. Хочешь попытаться приехать ко второму акту? Или просто поищем дорогу домой? — Домой, — уверенно говорит Яку. И не думает больше, что его путь домой — по тёмному небу через тысячи километров. Съёмная квартира в этом городе, с которым ничего не связывало, сейчас посреди чёрной ночи — добрый маяк, мягким светом окна, за которым хочется спрятаться — в кои-то веки, — зовёт к себе и отзывается на слово "домой" без тоски. Это всё из-за потерянности и адреналина, но Яку запоминает это чувство — будет укрываться им, когда на полу скрутит осознание, что дома у Мориске нет ни здесь, ни за тысячами километров. Саня теперь ведёт более уверенно, словно и у него есть свои маяки. Чёрт, Яку даже не уверен, что Сашу тоже никто не ждёт в квартире. В нём зрело подозрение: Саня никогда ни о ком не говорит, никогда никто не приходит на тренировки принести что-то, никого нет на трибунах, да и постоянные вылазки с Яку тоже намекают, что к этому никто не будет ревновать, к тому же Мориске замечает, что пассажирское сиденье никто не регулирует, а он его подвинул достаточно близко, и либо Саня подвозит низких людей, либо — никого. Но вслух они это не обсуждают, Яку просто заплатил своему внутреннему детективу за расследование и на этом успокоился. Впрочем, спрашивать такое посреди побега из района глупо, и Яку обещает полюбопытничать после. — О нет-нет-нет, — вдруг бормочет Саня. — Что случилось? Саня включает аварийку и съезжает к обочине. Яку вертит в голове кучу паникушных сценариев: закончился бензин, Саня кого-то опасного заметил в этой темноте, он вспомнил что-то важное, он понял, что они заехали в тупик, из которого нет выхода… Он ждёт ответа, но Саня напряжённо вглядывается в высвеченные фарами подозрительные кусты. Радио крутит какую-то красивую песню, но Яку думает, что музыка отвлекает, и тянется к переключателю: — Может, сделать потише? — Не смей, — Саня резко хватает его за руку, сжимает холодные пальцы, и Яку испуганно затихает. Так они сидят до конца песни, в которой лирический герой явно тоскует по какому-то городу. Кажется, что это очень важная для русской культуры песня, потому что даже ведущие после неё несколько секунд молчат, а потом возобновляют эфир. — Песня охуенная, — делится Саня и наконец-то отпускает руку Яку. — Подожди, мы остановились только чтобы песню послушать? — Ебать трюк, скажи? — Саня явно горд собой. — На самом деле нам ещё повезло, что ведущие не болтали, а то любят у нас треть песни вырезать, лишь бы потрепаться о чём-то ненужном. Яку прислушивается к себе — он в безмерном восторге. Хотя случилось определённо что-то сумасшедшее. — Такой вот вечер у нас, — Саня разводит руками. — Не кабуки, конечно, но тоже культура. — Роскошно, — соглашается Яку. — Покурить бы теперь. — Не вопрос. Саня едет дальше медленно и высвечивает фарами стоянку. Они выходят и закуривают одновременно. Яку любуется, наверное, открыто. Саша — высокий-высокий, приютивший у губ пламя, — ворует у съёмной квартиры образ маяка. К Сане хочется возвращаться, тянуться, прибегать снова и снова. Захочется ли от него уплывать к далёким берегам? Яку не знает. И всё же не отвечает "нет". Яку понимает, почему городские духи не приняли их обещанных жертв за правильный путь: смотреть на Сашу, курящего посреди проклятого района, заставляющего хитрую злую ночь присмиреть, — это стоит всех брошенных храмов. Саня явно из тех людей, в которых вселенная влюблена, а значит, в них так или иначе влюбляются все вокруг. Яку знает только одного человека с похожим эффектом — Иваизуми Хаджиме, с которым они пересекались лишь несколько раз, но Яку положил его фотографию с закатанными рукавами футболки в воображаемый медальон и смотрит на неё в тяжёлые дни. И прекрасно знает, что он такой не один. Их безмерно любит вселенная — и позовёт в свои объятия-петли обязательно — дорожным кольцом под окнами многоэтажки, извивающейся рекой — чем угодно. Она многих так зовёт, и Яку не исключение, но, наверное, только такие, как Саня и Хаджиме могут сказать вселенной “нет”, и она это примет. Яку надеется, что Саня скажет ей “нет” и за него тоже. — Такие мы себе спортсмены, конечно, — Саня усмехается и тушит сигарету. — Но ты ведь нечасто это делаешь, да и я тоже. — Мы не будем признавать, что делаем что-то не так? — Никогда, — Яку улыбается. Они всё делают правильно, даже если проёбываются во всём. — Вот теперь можем возвращаться, — Саня как будто преисполняется вселенским знанием собственного пути. Яку кивает, тушит сигарету тоже и возвращается в машину. — Может, кстати, вся проблема в радио. — Городская страшилка какая-то? — Яку страшилок не очень хочет, у него сейчас в голове бардак и наверняка подозрительный румянец на щеках, ему не до легенд про призрачные радиостанции, сводящие с ума, он и без них прекрасно сбивается с пути. — Не-не, просто я слушаю немного другое, — Саня кивает на флешку, — а радио создаёт непривычную атмосферу, вот это меня и сбило. — Разумеется, — со всей серьёзностью соглашается Яку. — Тогда ставь свою музыку и поехали отсюда. — Да такое не всем понравится, я ж поэтому радио и вклю… Саня не успевает договорить — Яку вставляет его флешку. Вот наверняка у Саши в жизни был какой-то милый сердцу мудак, который критиковал его музыкальный вкус, поэтому он сейчас так осторожничает. Яку ожидает всякого: русского рэпа он наслушался у себя под окнами, когда во двор приезжали щедрые люди, которые хотели всем соседям навалить битов и рифм; русского рока, в общем-то, тоже, потому что у команды традиция после тренировок и тем более игр в раздевалке горланить хором песни этого жанра и снимать под них шорты — Яку к этому контенту в своей жизни ещё не привык, но теперь его такой музыкой не напугаешь. Однако музыка Сани словно выдернута из элитных клубов, где бизнесмены медленно расстёгивают манжеты, нелепо танцуют и немного плачут в чужие сильные плечи. Яку в таких никогда не был, но атмосферу почувствовал сразу. То испанская гитара, то восточные мотивы, то пронзительная флейта и скрипка смешаны с битами, которые не бьют по голове, но зовут в какое-то смазанное далёко — долгую дорогу без пункта назначения. Они почти сразу выезжают на какую-то яркую освещённую улицу — и хватает трёх песен, чтобы Яку узнал район за окном. Как только они подъезжают к дому Мориске, он осторожно спрашивает: — Не хочешь зайти ко мне? Смотрит прямо в глаза — малахит чужих глаз блестит явным "хочу". Но Саня не успевает ответить: телефон оповещает о важном сообщении в командном чате. Саня зачитывает вслух, что тренировка переносится на два часа раньше, потому что кто-то забронировал зал во второй половине дня, а Илья Николаевич принципиально не хочет сокращать тренировку. — Чтобы завтра быть в это время в адекватном состоянии, я уже должен быть в кровати, — мрачно вздыхает Саня. — И мне, — Яку тоже не радуется новости. — В таком случае спасибо за вечер, пусть всё пошло не по плану, но было классно. Саня кивает: — Доброй ночи. Уже в квартире Яку старается как можно быстрее уснуть. Ему снится клуб и Саня в дорогом костюме. Они просто танцуют — ничего больше.

декабрь, 2016

Лента чёрная — они с Саней идут заценить ресторан и вид из окна, потому что он очень высоко. Идея возникает как-то спонтанно, когда капитан команды рассказывает, что видел рекламу нового ужасно пафосного места, и Яку с Саней одновременно выдохнули “надо заценить”. — Вот вы первые туда и пойдёте, — радостно соглашается капитан, — а мы уже потом сходим, если вам там понравится. — Доверяешь нашему вкусу? — удивляется Саня. — Конечно, — капитан похлопывает его по плечу, — мы вообще обнаружили тут, что у тебя чуйка на чудеса. Пётр переводит взгляд на Яку — быстрый и многозначительный, но пока Мориске ещё не понимает и хочет беспомощно дёрнуть Саню за рукав, чтобы перевёл. Капитан, кажется, понимает заминку и объясняет: — Он, — кивает на Александра, — был первым, кто согласился с тренером, чтобы мы тебя позвали. — О. Теперь очередь Яку многозначительно смотреть на Саню, но он просто заинтересованно молчит, никакой глубины во взгляде, просто честное — а мы прям почти связаны, да? — и восторг. Саня просто кивает, и Яку хочет напрашиваться на комплименты весь вечер. — Прям повод устроить вечеринку, — усмехается Яку. Саня понимает его тут же и проводит небольшую лекцию о том, что вечеринка в русском — это не про любой клёвый вечер, где намечаются развлечения. Капитан машет на них рукой и уходит переодеваться, оставляя их наедине. — Я никогда не выучу русский, — сокрушается Мориске. — Никто никогда не выучит русский, — соглашается с ним Саша. — Поверь, каждый из нас в течение как минимум одиннадцати лет его изучал, и вряд ли все мы можем похвастаться большой грамотностью. Яку это никак не успокаивает: он несёт на себе бремя чужеземца, который обязан влиться в окружающую среду, стать в ней лучшим, победить её изнутри. — А ты прям сегодня хочешь поехать? — уточняет Саня, переводя тему с языка русского на язык в меню пафосного ресторана. Яку пожимает плечами, быстро мысленно пробегается по собственному гардеробу: последнюю приличную рубашку только вчера закинул в стиральную машину, а в футболке идти да рядом с таким красивым мужчиной — полиция стиля в голове Яку никогда себе такого не простит. — Точно не сегодня. Они договариваются проведать ресторан послезавтра, Саня даже звонит, чтобы забронировать столик “с лучшим видом”. Яку не представляет, что можно увидеть из окон: очередную стройку, пустырь, зелёный парк или новый район — но будет рад всему. Или отвернётся от окон с лучшим видом на город, чтобы смотреть на Саню. Чёрт его знает теперь. Яку ненавидит гладить вещи, но не скажешь же Сане: смотри, на какие жертвы я иду ради того, чтобы быть красивым рядом с тобой, — чтобы он похвалил после. И вообще надо сначала себя спрятать в очень тёплую куртку, потому что за окном зима. То, как его смешно отчитывали все сокомандники, когда он показал свою самую тёплую одежду, привезённую из Японии, и как все закидали советами, что нужно купить, чтобы зима не лезла ледяными пальцами под свитер, вспоминается теперь с большей благодарностью. Саша в этот раз не на машине: они решают пройтись пешком, благо, это не так уж далеко от дома Яку. — Главное, чтобы ты не замёрз, — Саня осматривает его со свойственной ему серьёзной заботой. — Да не замёрзну, будто у нас в Токио не было зимы. Саня хмыкает, мол, о нет, малыш, не было. То, что у вас там — это её воздушные поцелуи, России же она дарит засосы, от которых синяки — временные зоны вечной мерзлоты расползаются по городам. Яку, впрочем, охотно верит, прячет руки в карманах и думает, что надо бы и правда купить перчатки. Январь и февраль, говорят, будет ещё холоднее. По пути они обсуждают планы на зиму, возможные игры — Саня обнаруживает, что знает так много фактов о случайных ребятах из других команд, что пугается сам, — и городские проблемы в виде нечищенных дорог. — Не поскальзывался ещё? Яку мотает головой. — А должен? — Ну каждый обязан хоть раз за зиму плюхнуться в сугроб. Слово сугроб определённо нравится, как и всё, что про гробы. Нет, что бы про русский язык сами носители ни говорили, он классный. В каждом отзвуке то юмореска, то смерть — как такое не любить вообще? — Хорошо, я постараюсь, — послушно отвечает Яку. — А вообще бывало так, чтобы из-за зимних травм кто-то потом не приходил на тренировки? Саня задумывается. — Слушай, вообще да, пару тренировок, мне кажется, за всю карьеру каждый пропустил, потому что столкнулся с обледенелым асфальтом, ободрал коленки или что-то подвернул. Ты заметил, Илья Николаевич на пару с Женей очень трепетно относятся к нашим даже маленьким ранам, сам понимаешь, и из-за царапины может случиться непоправимое, ну, в кровь что-нибудь попадёт, и ногу ампутируют потом… Яку несколько раз испуганно моргает. — Но до такого ведь не доходило? — Нет, конечно, нет. Но всё равно стоит беречься. — То есть лучше бы мы вызвали такси? Саня поскальзывается — опасно шатается, но не падает, — и смеётся: — О да, было бы лучше. Но ведь так рискованнее и веселее. Веселее — это точно, Яку очень весело давить в себе порыв схватиться за рукав Сани и идти так, никогда его не отпуская, чтобы оба держались друг за друга и не тянулись к земле — тянуться приходится в основном к Сане, на ходу выгибая шею и противясь неуместным головокружениям. У Александра звонит телефон — неожиданный гитарный рифф, потому что на одной электронике в этом мире не выжить, — и он становится совсем серьёзным и немного грустным, когда видит имя звонящего. — Алло? — он немного молчит, выслушивая, что ему говорят, а потом внимательно смотрит на Яку. — Нет, я не могу, у меня планы. Да, которые важнее вашего предложения. Нет, я понимаю, но… Угу, точно отказываюсь. И вам всего хорошего. Яку смотрит с любопытством, но не уверен, что ему можно спрашивать. — Позвонили и предложили сняться в рекламе вместо какого-то заболевшего футболиста, представляешь? — он то ли возмущается, то ли хвастается. — За это, наверное, много платят. — Ага, и, может, в какой-то другой день я бы согласился, но сегодня у меня на вечер ты. Ну в смысле наши планы, — Саня неловко дёргает рукой на оговорке. — Мы ведь можем и в другой день сходить, если не хочешь упускать шанс. — Очень хочу упустить этот шанс, а вечер с тобой упускать не хочу. Яку бы сейчас громко выругаться в рыхлый снег — и с речевых оборотов, и с того факта, что ради него отказывают взрослым богатым дяденькам, которые вертят шоу-бизнес. Но он позволяет себе сжать руки в карманах и чуть-чуть улыбнуться. Они доходят до ресторана без особых происшествий. Яку задирает голову, рассматривая верхние этажи высотки. — Сколько здесь вообще этажей? — Почти тридцать, — щурится Саня, не считая, но вспоминая информацию из рекламной брошюры. — Ресторан на двадцать седьмом. Яку кивает. В лифте они оказываются не одни, поэтому приходится не разговаривать. Вроде и не запрещено, и не то чтобы вбито в культуру, но Яку заметил, что вообще люди приумолкают, когда делят пространство с кем-то ещё: то в лифте, то в метро, то в автобусе все неодобрительно косятся на тех, кто позволяет себе говорить громким или даже нормальным голосом, и этот разговор не о маршруте. Ресторан оказывается стильным: вроде и минимализм, а вроде и много маленьких, скрытых от первого взгляда деталей, которые видишь позже и радуешься тому, что вообще их заметил. Их ведут к столику с лучшим видом — у панорамных окон, из которых виден совсем недавно отстроенный район, новые многоэтажки, сквер и трамвайная конечная. — Ого, — разглядывает всё это Яку. — Тебе нравится? — Ну, я вообще ничего не ожидал, поэтому да, нравится. Саня смотрит в окно тоже, но Мориске понимает, что он-то как раз ждал чего-то другого. — Ты разочарован, — говорит Яку почти без вопросительной интонации. — Немного. Яку садится спиной к окну. — Тогда смотри на меня. Очень хочется, чтобы за соседним столиком разбили бокал от такой дерзости. Но глаза Сани блестят как-то нехорошо, опасно, и он говорит ниже, чем обычно: — С удовольствием. И правда смотрит — долго-долго, пока не отвлекает официант своим “вы уже готовы сделать заказ?” — и приходится вообще смотреть меню. Яку видит знакомую кириллицу, но не понимает почти ни слова. — Что это за блюда вообще… Это какой-то специализированный русский? — Поверь, — усмехается Саня, — я тоже почти ничего не понимаю. Это как будто всё из французской кухни пришло. Официант, стоящий поодаль, замечает их растерянность и приходит на помощь с ненавязчивым, но приятным комментарием, и Яку открывает для себя неизведанные миры высокой кухни — в высоком-то ресторане, с высоким спутником — очень хочется смеяться и бить бокалы (на высокой ножке, естественно) уже самому. Они заказывают вино с самым труднопроизносимым названием, и Яку надеется, что не потеряет контроль после пары бокалов. Вроде его не развозит так, но он уже немножко плывёт с Саши в такой обстановке, а его действия не помогают Мориске держать себя в руках совершенно. Саня то коснётся его ладони, то посмотрит в глаза дольше положенного, и Лев тоже так делал — но у Льва это всё “ты мне нравишься, давай сделаем что-нибудь с этим”, то у Сани иначе — “ты мне нравишься” — и с этим нужно просто жить. Яку уверен: они ничего не проговорят вслух — это как будто и не нужно, и как будто не так уж и хочется. И вообще — может, Яку всё себе придумывает, а Саня просто такой вот человек в общении. Мориске хочет осторожно выяснить, есть ли вообще у Сани кто-то. Может, он кого-нибудь тщательно скрывает. К ним подходит официантка забрать лишние тарелки, пока их официант обслуживает другой столик. — Заметил, какой у неё крутой браслет с черепами? — восхищается Саня. — Ага, — Яку такой бы предпочёл носить на щиколотке, есть в этом своё бунтарство. — Но лучшее украшение — это отсутствие кольца на безымянном. — У неё? — У кого угодно. У тебя тоже. Это, наверное, всё от вина — забывать за секунды, что хотел что-то сделать осторожно и аккуратно. Саня намёк понимает и усмехается так по-опасному, словно сейчас вызовет такси на незнакомый Яку адрес и сделает с ним что-то невероятное. Но Саша никого не вызывает, а просто говорит, что никогда не планировал, да и нет в его жизни человека, с которым хотелось бы связывать судьбу вот так надолго. — Да и вообще никакого человека у меня в жизни нет, — мягко добавляет он — смотрит в упор, чтобы понять, важно ли это Яку. И Мориске думает вдруг, что нет, неважно, что даже если бы кто-то был, это не помешало бы ему вот так открыто пялиться — даже не оправдаешься красивым видом из окна, потому что он за спиной, — просто он бы ни на что не надеялся. Ровно как и сейчас. — Вот кстати вечером поздним тут странно, — кивает Саня на окно, меняя тему. Яку оборачивается: в тёмном окне отражаются огоньки и он сам. Надо сильно вглядываться, чтобы разглядеть огни снаружи, а уж какие-то детали города и вовсе невозможно увидеть. — Но всё равно красиво, — продолжает мысль Саня, и Яку даже не нужно оборачиваться: он знает-чувствует, что Саша смотрит сейчас только на него. За окном начинается снегопад — настоящие снежные хлопья. Яку смотрит завороженно — несколько секунд, а потом отворачивается, потому что смотреть на Саню — смотреть глаза в глаза — оказывается куда приятнее. Яку не запоминает, о чём они говорят весь оставшийся вечер. После они правда вызывают такси и много смеются, водитель, наверное, жалеет о своей жизни больше, чем обычно. Они едут сначала до дома Яку, потом курят, ожидая другое такси, которое увезёт Саню: никто не додумался попросить составить маршрут с остановкой, а идея поехать двумя разными машинами даже не рассматривалась. Мориске ловит снежинки замёрзшими пальцами, когда машет на прощание, а дома даже не пытается согреться — и так отчего-то тепло — даже когда он засыпает один. Яку ждёт до середины декабря, но чудес не случается: Лев не зовёт его обратно в Токио. То есть не то чтобы он прям должен был, но вот Саня зовёт его всегда и везде куда-то — в лучшую жизнь как будто, — а Лев просто интересуется, как он там. На самом деле Яку ждал простого: “возвращайся на новый год, без тебя никакого желания встречать будущее”. Но Лев ничего подобного не предлагает, а сам Мориске в Японию не стремится. По родине скучается, конечно, особенно по еде, потому что японская кухня в России мало напоминает то, к чему Яку привык, скучается по прогулкам с друзьями, да и вообще классно было собраться вместе и на заднем дворе дома Кенмы, который стал самым богатым и классным мальчиком из всех нэкомовских, поиграть в волейбол по-простому, по-дворовому вот, без всяких баллов и соревнований. По привычной речи тоже скучается, потому что в последнее время они с Саней всё говорят на русском. По братьям, в конце концов, и хотя Яку знает, что они устанут друг от друга за несколько часов, это был бы очень приятный вечер. И в то же время не хочется возвращаться, пока ещё нет, город не душит, от окружающих людей не тошнит, хотя и у них случаются мелкие ссоры на пару минут, которые забываются после первой же шутки. Поэтому Яку ставит на единственного человека, который по нему мог бы в Японии скучать сильнее, чем все остальные. Но Лев, вроде не теряющий связи, всё равно не зовёт. Лишь в двадцатых числах, когда они созваниваются в очередной раз, Лев спрашивает как будто невзначай: — Ты же приедешь в Японию на Новый год? Яку давится чипсами, которые грыз под монологи Льва о том, в какие рекламы его звали сниматься. — Нет? — он даже сам удивлён. Лев несколько раз моргает, а потом долго молчит. Яку грызёт чипсы усерднее, но не торопит, он помнит: мальчик у него с нюансами. — Почему? — Да никто не позвал вот. — А если я позову? — Если бы ты позвал, — Яку ударяет на условном наклонении, — я бы приехал. Но сейчас я уже не успею ни билеты купить, ни оформить всё это заграничное дело. Да и вдруг ты будешь так занят какими-нибудь клёвыми мероприятиями, что мы не пересечёмся? Хайба точно хочет что-то возразить, но не может: наверное, знает, что Яку может оказаться прав. — Надеюсь, ты весело проведёшь время, — вздыхает он. — И вообще, если у тебя будет хоть малейшее желание на время вернуться, то представляй, что я тебя позвал. Яку усмехается — Лев наивный и очаровательный, скорее бы вот он понял, как же у них всё неправильно. — Пришли мне селфи на фоне первых солнечных лучей, — Яку показывает знак мира и отключается первым. Разговоры о праздновании Нового года звучат и в перерыве между сетами. Часть сокомандников разъезжается из Екатеринбурга по небольшим городам и даже деревням к своим большим семьям, кто-то собирается пойти в ресторан на праздничную программу, у кого-то — обычный семейный праздник. Дима увозит Арсения на море, потому что у них такая традиция — никогда не отмечать Новый год в городе, где есть снег. Они до последнего не говорят, в какую страну полетят, потому что у команды тоже традиция — делать ставки. Яку наугад выбирает Кубу. — Я запощу лучшие фото, — обещает Арсений, — и всё станет понятно. — А ты, Яку? Полетишь в Японию? — спрашивает Пётр. — Не, я… — Мориске пожимает плечами. — Что-нибудь придумаю здесь. Ему сразу же советуют два клуба с лучшими вечеринками, и Яку вежливо благодарит и даже не запоминает названия, потому что это точно не его тема. И вообще он замечает, что вокруг этого дня в России гораздо больше шума и восторга, нежели в Японии, поэтому, наверное, для других его одинокое веселье кажется чем-то странным. После того, как все расходятся, Саня деловито кладёт руку на плечо Яку: — У меня тоже нет планов на Новый год. Хочешь отпраздновать вместе? — Если в клубе, то нет. — Нет, я зову к себе. Познакомлю с традициями, все дела. — Многих ты позовёшь? — М-м, — Саня делает вид, что считает, — да нет. Только тебя вообще-то. — Ого. — Даже если бы я и хотел кого-то ещё позвать, у людей уже есть свои планы. А я хотел бы звать только маму, но она уедет в санаторий, она обожает весь этот движ. — Тогда я, конечно, приду, — Яку уверен, что у него предательски блестят глаза. Год умирать будет в лучшей компании. Яку в конце декабря — нагретая солнцем метель, всё кружится и переживает, в нём столько энергии, что все вокруг кажутся сонными мухами. Или все всё уже сделали, подготовили все подарки, всё запланировали, купили билеты, а Яку только заметил, что выпал снег, а сам он не знает, что с таким нужно делать. Тридцатого он пишет Сане. я ничего не знаю Ну прям так категорично? Привет, я Саня ну не ёрничай Очень хочется ведь. Ты не знаешь, как вести себя завтра? Радостно и празднично. От тебя требуется твоя очаровательная улыбка и способность кушать примерно целую ночь. а как одеться как что-то дарить и надо ли и вообще Слушай, ну мы просто посидим дома, оденься так, чтобы было удобно и что легко постирать в случае неизбежного попадания майонеза на одежду боже что за вечер будет Один из лучших ;) ну естественно Я тебе пришлю завтра днём список продуктов. если мне что-то понадобится, чтобы ты не переживал о своём нулевом вкладе в праздник так я и хочу помочь! Вот и сходишь в магазин. Просто признай, что иногда от тебя ничего не требуется, и расслабься. л а д н о Яку в некоем раздражении отбрасывает телефон. Ну что, конечно, за человек такой невыносимый — говорит именно то, что Яку хочет услышать, прям как будто знает, как найти к мальчику подход. Вот бы в России была традиция кусаться под бой курантов, в самом деле. Он уже много чего гуглил про то, как здесь отмечают эту ночь, и многое для него осталось непонятным. Но кусаний среди традиций не обнаружилось. Прискорбно. Яку плохо себе представляет ночное празднование. В Японии всё же важнее не сама смена часов, а первое солнце в году, и все подтягиваются именно к рассвету. А здесь пик праздника приходится на полночь, и Яку пока не знает, как перенесёт такое. Саня зовёт его к десяти вечера. За день Яку успевает посмотреть пару новогодних комедий, но в целом ему не смешно, потому что он всё время отвлекается на поздравления, пожелания чего-то в следующем году, потому что в Японии год наступает гораздо раньше, и сообщениями они засыпают уже сейчас. Лев тоже пишет длинное сообщение, в котором говорит, что в следующем году желает им больше встреч, больше разговоров и пересечений, а ещё — чтобы Яку не желал ни об одном выборе, сделанном в уходящем. Яку желает ему больших карьерных успехов в новом и ничего не говорит о свиданках и встречах. Почему-то частым среди друзей и знакомых пожеланием стало “никогда не обращаться к врачу”, словно случилась какая-то проблема у всех разом, что они все пошли в очередь к одному и тому же доктору и там открыли друг в друге и мире вокруг новые черты. Яку думает, что в целом согласен, но вот если выяснится, что его врач кто-то вроде Иваизуми Хаджиме, то тогда, конечно… Следующий год намечается весёлым, о да. Когда он едет в такси, оживляется командный чат: тренер пишет поздравительную речь, пока ещё относительно трезв и пока все в состоянии прочитать. Он о каждом говорит хорошее, что случилось за год. Арсений, например, благодаря ведению социальных сетей (преимущественно путём выкладывания своих фотографий), притянул к клубу спонсоров, далёких от спортивного мира, но, тем не менее, заинтересованных в рекламе и среди спортсменов тоже, а Дима умудрился найти какой-то баланс между своей язвительностью и рациональностью, что стал чуть больше обдумывать, что и кому говорить, чтобы не нарываться на драки. Саня оказался в топе самых результативных игроков по всей стране. И, конечно, Яку оказался самым выгодным приобретением клуба за последние несколько лет, чему тренер особенно рад, потому что Мориске оказался славным парнем и очень хорошим игроком. Илья Николаевич полагает, что через пару лет подобной игры — или ещё более слаженной и уверенной — за Яку выстроится очередь из столичных клубов, но он намерен сделать всё, чтобы Яку остался в тигриной команде. Отдельно тренер говорит ещё много хороших слов про них всех сразу: и про то, какие они дружные, и как друг друга поддерживают, и как справляются с трудностями; Яку знает, что такая общая слаженность — нечастое явление среди команд, особенно если вдруг внутри поддерживается некое соперничество между теми, кто стоит на одной позиции. Илья Николаевич не из таких, соперник для него — это либо слабость внутри человека, либо команда по ту сторону сетки, но не внутри команды точно. А ребята явно до Яку пережили много сближающих моментов, и Мориске удачно влился в коллектив, очаровав всех своей умилительной агрессией и правда потрясающими навыками игры. В конце тренер добавляет пожеланий в следующем году: здоровья, побед, устойчивости в жизни. И ещё советует бросать курить. Арсений в ответ на это скидывает фотографию, где они с Димой самые крутые в бассейне у отеля — и оба с сигарами. Яку угадывает про Кубу, Арс шлёт ему стикер с поцелуем, Дима всем желает быть такими же шикарными, как они, а потом они оба отключаются — и до новых тренировок о них явно ничего не будет слышно. Пётр на правах капитана тоже пишет большое сообщение, полное восхищения навыками других людей. Он расписывает планы на оставшиеся зимние месяцы, чтобы было, за что каждому из них держаться, чтобы под бой курантов представлялось настоящее будущее. Яку искренне тронут всеми этими словами и пишет осторожное “спасибо, что приняли меня в этом году, это лучшая встреча, которая могла случиться”, пока поднимается к Сане. Отправляет сообщение в аккурат когда Саша открывает дверь перед ним. И правда лучшая встреча. — Вот это вы устроили, конечно, парад обожания в чате, — Саня не ворчит, просто немного удивляется. — Такого раньше не было? — Да нет, было, просто как будто все немного постарели и больше предаются душевности, чем раньше, когда мы были моложе и циничнее. — Это вот такое праздничное настроение у тебя? Разбирай тогда пакеты с продуктами, — Яку протягивает то, что купил, прежде чем сесть в такси. — О, вот это я понимаю подгон. Саня уходит с едой на кухню, Яку раздевается, моет руки, смотрит на себя придирчиво в зеркало — сейчас главное не обнаружить на рубашке в мелкую клетку какое-нибудь пятно. Но вроде всё в порядке, и он идёт на кухню: — Тебе с чем-то помочь? — Да нет, я уже всё порезал и приготовил, блин, на самом деле я так люблю готовить, когда не надо торопиться, — Саня сцепляет руки в замок и разминает пальцы. Яку с интересом смотрит на три салата, разложенные по кастрюлям. — Это мы щас ещё заправим и положим в красивые салатницы, — замечает его взгляд Саня. — Просто в салатницу всё сразу не влезет. — А мы точно только вдвоём будем? Тут же еды… — …на несколько дней, да, — Саня серьёзно кивает. — Самый кайф в новогодних днях — вставать первого и второго января позже двенадцати и завтракать салатами. Это просто восторг. Яку восторга пока не наблюдает, и Саша вздыхает. — Слушай, ну ты поймёшь. — Я постараюсь, — Яку серьёзно кивает. Они накрывают на стол, и Яку не понимает состава большей части блюд. — Я могу тебе рассказывать, как готовится оливье или крабовый салат, а можешь сам угадать, — предлагает Саня. — Но вообще давай уточню, хотя надо было это раньше: аллергии или еда, которую прям терпеть не можешь? — Да я как будто в целом всеядный, но если мне что-то не понравится, я скажу. Саня кивает. — Ладно, я тоже пойду переоденусь под праздник, а то ты красивый, а по мне видно, что готовка была на мне. — А, то есть эта футболка с котиками не праздничная… — Яку подвисает на несколько секунд. Потом переключается на то, чтобы наконец-то рассмотреть украшения в комнате. В углу стоит ёлка — искусственная, но зато в таком обилии разных цветных шаров, мишуры и каких-то игрушек-фигурок, что самой ёлки почти и не видно. Яку видел много фотографий того, как люди предпочитают украшать ёлочку в каком-то одном стиле, одной цветовой гамме — получается красиво, но Саня явно не из таких. Наверное, это то, как принято было украшать ёлку в его семье и раньше, когда выбора в игрушках особого-то и не было. На стене висит гирлянда, каким-то хитрым образом держащаяся за карниз и дверной косяк, плавно меняется цвет лампочек. Саша ещё украшает ручки шкафов мишурой, чтобы если что-то понадобится достать из шкафа, человек сталкивался с цветной колючкой, охал и неловко смеялся, но продолжал бороться с праздником. Это очень хорошая проверка ценности той или иной вещи: если ты не готов уколоться мишурой ради неё, то, может, она и не нужна вовсе. Саня из своей комнаты возвращается быстро. — Смотри, развлечение у нас одно… — Стой-стой-стой. Яку прищуривается. — На тебе гавайская рубашка? Ну то есть что это, там кошки в боа? — Оставайся таким же наблюдательным в новом году. Яку вдруг прыскает с того, какими нелепыми оказываются его переживания. Да Саша же весь живёт по принципу “делай так, как тебе удобно”. Было бы странно, если бы он вдруг на что-то от Яку, который просто пытается найти себя в этом празднике жизни, смотрел с осуждением. — Да, короче, гавайские мотивы на рубашке, чтобы как-то оправдать ананас в одном из салатов, — поясняет Саня. — Ну и просто мне больше некуда её носить. — Это шикарно, — усмехается Яку. — Так что там по развлечениям? — Смотреть телевизор, осуждать или хвалить тех, кто появляется на экране, а ещё подпевать песням, если ты их узнаешь. — Я ничего не узнаю, — вздыхает Мориске. — О, это ты так думаешь, но ты здесь уже несколько месяцев. Просто поверь мне: определённые песни уже влились в твоё подсознание, просто ты ещё этого не понял. А вообще у меня ужасная привычка бегать между каналами, если мне что-то где-то не нравится. — Я приму все твои странности. Саня фыркает и включает первый попавшийся канал. Там комики соревнуются в том, чтобы лучше других спеть в караоке, и Саша мягкими рассказами знакомит Яку с тем, как в России работает медийный юмор, благодаря кому начинает зарождаться стенд-ап и импровизационный жанр, а ещё не умирают скетчи про российскую действительность. Параллельно с этим он следит, чтобы Яку не сидел без дела, то есть обязательно что-то ел и чтобы у него блестели глаза. Ближе к полуночи они обмениваются подарками: они договорились заранее подарить друг другу что-то именно новогоднее. Яку дарит Сане свечу, которая переливается разными цветами, пока горит, и он в восторге сразу её зажигает и ставит на стол, добавляя к и без того украшенной квартире цветов. Саня дарит Яку миниатюрный светильник в виде ёлочки, который при включении тоже мигает разными цветами. Русские новогодние блюда оказываются вкусными, Яку рассыпается в комплиментах. По телевизору мужчины в костюмах поют про пьяное солнце и вскрытые вены, и все остальные зрители с них в шальном восторге, и Саня говорит, что эти ребята далеко пойдут. — Как тебе вообще год? — спрашивает Яку, когда песня заканчивается, и Саша делает телевизор тише. — Ну, я впервые в сознательном возрасте побывал на похоронах, — начинает перечислять всякие события Саня. — Ой, я вот не хотел о таком напоминать. — Да всё нормально, знаешь, там очень долго и мучительно уже болел человек, уже готовился к тому, чтобы взять и увеличить самому себе дозу лекарств, но смерть смилостивилась. Яку к последнему слову прислушивается с особой тщательностью, потому что это не самое известное ему действие. Саня проводит короткую лекцию о концепте милости и милосердия в русской культуре. Гимн они слушают в молчании, Саня думает о чём-то своём, Яку не думает вообще ничего, вслушиваясь в слова. Но речь президента Саня делает совсем тихой, потому что надо позвонить маме и поздравить её. Но, может, и без этого звонка они бы эту речь не слушали. Мама Саши передаёт привет и Яку тоже, Мориске теряется от чужой доброты, но соображает поздравить в ответ. Под куранты они чокаются бокалами и желают друг другу лучшего. А потом чуть-чуть молчат, потому что лучшее — это быть наедине с собой. После в телевизоре снова кто-то поёт, и Саня оказывается прав: Яку эти песни почему-то знает. Может, их часто крутили в такси или в торговых центрах, может, музыка в России обладает каким-то аномальным эффектом. — Смотри, если резко пропадёт праздничное настроение, то это нормально. Новый год — это такие эмоциональные качели: ты слишком много готовишься ради одного мгновения. Яку прислушивается к себе: да нет, вроде никаких изменений. Хотя он, наверное, не осознал ещё, что самое главное в этой ночи уже случилось. Саня снова следит за тем, чтобы тарелка Яку не пустовала. — Слушай, а я вот пирожных купил зачем, это мы себя так переоцениваем? — Нет, это традиция такая: купить десерт и не дойти до него, потому что объелся ужином. У нас ещё неделя впереди, ну то есть очевидно, что ночевать ты останешься у меня, вот на завтрак пирожные и съедим. А вообще на этих новогодних выходных если хочешь, то приходи снова. Яку принимает к сведению и пытается перепланировать следующую неделю. А потом понимает, что планов-то никаких и не было. — Блин, какой интересный мужчина в куче перьев, — Яку переключается на экран. Российское телевидение куда более сдержанное по сравнению с японским, и наконец-то он видит что-то почти родное. — О да, и правда интересный. Саня рассказывает теперь о каждом представителе шоу-бизнеса, который мелькает на экране, и Яку воспринимает всё с ужасным восторгом, потому что культуры медийных личностей в их странах разительно отличаются. Рассказ становится медленнее, Яку пребывает в эйфории без всплеска эмоций. Наступает та ленивая праздничность, ради которой всё и задумывалось. Саня смотрит на часы. — Скоро начнётся салют, — тянет Саня лениво. — Идти куда-то надо? — Угу. На балкон пойдём выйдем. Саня идёт прямо так — в своей этой смешной рубашке с пальмами, Яку всё ещё в восторге, насколько гавайская рубашка не подходит новогодней атмосфере — но насколько она идёт всей этой их ситуации. Мориске накидывает на плечи свитер. Сане хорошо жить в угловой квартире, где из одной комнаты видно кладбище, а окна другой направлены в сторону центра города, где и собираются пускать фейерверки. — А мы точно увидим? — Не знаю, смотря сколько денег потратили, если купили что-то прям качественное, то он будет высоким, и мы увидим. Яку вглядывается в темноту, пока Саша закуривает. А потом Саня делает то, чего Яку ждал-ждал, но всё-таки не так, чтобы по-настоящему: он приобнимает Яку, проводит рукой по ключице, останавливается на плече. Мориске мог бы сделать шаг в сторону — и всё бы закончилось под фейерверки. Но Яку льнёт ближе — и смотрит на яркие взрывы сквозь сигаретный дым. Саня целует его в макушку, когда в небе рассыпается последний огромный золотой цветок, и ничего не говорит. — Тебе хоть понравилось? — спрашивает всё-таки он через несколько секунд тишины. Яку не знает, что именно — цветное небо или как они делают всё одновременно хуже и лучше, — но ответ на всё один: — Очень. Саня мягко улыбается. — Ладно, пойдём обратно, чтобы мы совсем не замёрзли. В квартире тепло — пожар на щеках всё равно греет сильнее, Яку бы задержался на морозе ещё немного. — Сейчас, кстати, может стать очень тоскливо, потому что может показаться, что праздник прям всё, прям закончился весь и навсегда, — предупреждает Саня. Яку прислушивается к себе, но это, наверное, что-то из русской культуры, у него такого нет, он вообще до первых лучей солнца не осознает, что год умер и воскрес. — Тоски нет, но вот в сон клонит, — честно признаётся он. — Располагайся, — Саня указывает на кровать в спальне. — А ты? — Я диван себе разложу, не переживай. Яку как будто чуть-чуть обидно, что на двуспальной окажется он один, но что-то подсказывает, что так будет правильно сегодня — другое ещё успеется. Но это — планы на будущий год. Классно, что они у Яку вообще появились. Он засыпает почти сразу; небо затянуто тяжёлыми облаками, и первое в году солнце он даже не пропускает.