***
Эндрю ездит ночью по Колумбии все более широкими кругами, обыскивая улицы с углублением в центре. Его глаза горят, когда встает солнце, а Нил Джостен все еще на свободе. — Кто-то? Преследует тебя? — Нет, больше нет. Эндрю не может собраться с мыслями. Было ли это ложью или Нил действительно думал, что он в безопасности? Сколько времени ему понадобилось, чтобы понять это? Почему он не сказал Эндрю? Эта мысль жалит, острая и глубокая. Нил мог рассказать столько других правд, но не эту. Он кружит по городу в последний раз, питаясь только кофе из автоматов и ничем другим. Ники обзванивает все больницы в округе, сообщая Эндрю свежие новости частыми текстовыми сообщениями. Телефон Нила тихо лежит в подстаканнике, не выходя из его поля зрения. Никто не предлагает им обратиться в морг. Только Аарон заставляет его остановиться, когда Эндрю появляется в «Райских сумерках», едва держась на ногах, его рука опухла и покраснела от пореза, который он не успел обработать. Тогда до него доходит, что это конец. Эндрю никогда хорошо не справлялся с беспомощностью, но сейчас она подкрадывается к нему, растущей тяжестью давит на позвоночник, пока не склоняет его голову к столу. Аарон убирает его руку с нежностью, которой между ними никогда не было. Он почти не чувствует жжения антисептика. Ники тот, кто заводит разговор о вызове правоохранительных органов. — Мы должны подать заявление в полицию, — говорит он с выражением озабоченности на лице. Эндрю не может смотреть на него. Его ноги словно стоят на накренившемся камне, и одно неверное движение — и он опрокинется. Безысходная печаль его кузена — это бремя, которое он не может нести и пережить. — Как это вообще может работать, Ники? — спрашивает Аарон, его голос устал от ночных поисков. — Здравствуйте, мы хотели бы сообщить о пропавшем человеке. Его имя не настоящее, у нас нет доказательств, что он здесь работает, и вообще, мы ничего о нем не знаем. Эндрю дергается, стискивая неповрежденную руку на коленях и сдерживая свое отрицание. Он знает Нила. Он знает. — Это не значит, что мы должны просто сдаться, что если он в беде? — Ники обращает умоляющий взгляд на Эндрю, его душевная боль ощутима. — Он был совсем один до нас, кого будет волновать, что его больше нет, если мы этого не сделаем? В груди Эндрю есть пропасть, куда мягкие вещи уходят умирать. Он сам вырыл ее в детстве, столкнув все свои уязвимые части в эту яму и накрыв их камнями, булыжниками и тяжелым гравием, чтобы никогда больше не пострадать. Нил, за те несколько недель, что Эндрю знал его, опустил свои покрытые шрамами пальцы в эту могилу и превратил ее в мягкую землю, посадил нежность и позволил ей вырасти нежной и буйной. Эндрю думает об этой надежде на новый росток в своей груди и сгребает ее в охапку. — Брось это, Ники, — говорит он, тон жесткий и окончательный. — Он ушел. Оставьте его в покое. — Но… Эндрю вырывает свою руку из руки Аарона, от этого движения аптечка падает на пол. Ники скрещивает руки, бросая вызов его гневу, но Аарон вздрагивает. Эндрю не может нести это и для них. Он уходит.***
— Его больше нет. Это единственные слова, которые Эндрю произносит в среду. Би уважает его молчание.***
Эндрю не доверяет людям, которые предпочитают водку в чистом виде. Она не имеет никакого вкуса, только жжет в горле и неприятно скапливается в кишечнике. Но виски… Он делает еще одну длинную тягу из полупустой бутылки, прислоненной к его ребрам. Он не поднимает голову, слишком пьян и слишком трезв, чтобы заботиться об этом. Тонкая линия застывает в уголке рта, набирает силу и неуклонно течет вниз по челюсти и на истерзанный ворс кровати под его спиной. Нил бы разозлился, если бы был здесь. Нил бы… Нил… Эндрю потерял верхнюю часть своего виски где-то между входной дверью и кроватью. Он перевернулся на бок, тени пустой квартиры расплывались в его слишком медленном зрении. Он сворачивается калачиком, подтягивая колени к груди, так что бутылка виски оказывается прижатой к животу. Эндрю абстрактно понимает, что нарушает соглашение с судом об освобождении. Роланд может заявить о пропаже бутылки. Кто-то может проверить камеру наблюдения и увидеть, как он смело, как наглец, выходит с ней за дверь. Могут вызвать копов. Он делает еще глоток. Эндрю может сам вызвать полицию, и тогда ситуация действительно выйдет из-под контроля. Алло, 911? Я хотел бы сообщить об ограблении. Что они взяли? Человека, созданного из грез. Только так Нил Джостен мог существовать здесь, как Эндрю мог знать кого-то так хорошо и почти не знать его вообще. Он не был реальным с самого начала. Эндрю не знает, что делать с царапающей бесконечной потерей за грудиной. Его сердце уже должно было бы сгнить, но оно все еще нежно бьется в груди. Он не знает, что делать и с этим горем. Станет ли оно теперь его частью, как ярость и апатия. Эндрю не знает, кем он станет, когда все хорошее будет действительно отнято.***
Эндрю ожидает увидеть Ники, вышагивающего по ступенькам, когда он, наконец, приползет домой, но это Аарон сидит на ступеньках, поставив локти на колени, и катает что-то маленькое и плоское между ладонями. Телефон. Его брат вскидывает голову, когда Эндрю подходит достаточно близко, чтобы его услышали, его плечи расслабляются и сжимаются в кучу, когда он напрягается в ожидании возвращения Эндрю. Аарон морщит нос, когда ветер стихает. — От тебя воняет спиртным. Эндрю не отвечает. — Поэтому ты не отвечал на звонки? — Аарон складывает руки под мышками, как будто он может их спрятать. — Ники волновался, знаешь ли. Ники волновался. Странно, но Эндрю чувствует, как желание рассмеяться прорывается сквозь зубы. Почти четыре года, а такое ощущение, что сейчас они впервые говорят на одном языке. Он приседает, чтобы сесть на последнюю ступеньку, опасно наклоняясь влево, пока его равновесие не восстановилось. — Что ты хочешь? — Поговорить. — Он слышит, как Аарон делает укрепляющий вдох. Потом еще один. — О том, что я сказал. В клубе. О том, что это было ошибкой. Я был неправ. — Был ли ты? — Эндрю больше ни в чем не уверен. Он не сожалеет — это бесполезная эмоция, — но он также не верит в ложь самому себе. — Да, — твердо говорит Аарон, полный убежденности. Усталые глаза Эндрю сканируют дорогу, позволяя Аарону собраться с мыслями. — Я хотел бы… я хотел бы, чтобы все… что сделано, то сделано. Мы не можем изменить то, что произошло с ма… с ней. Но мне придется либо жить с этим, либо жить без тебя, и я не хочу этого. Это звучит слишком развито для пары недель самоанализа, и Эндрю дает ему это понять. Аарон раздвигает ноги, подошвы его кроссовок подпрыгивают на краю ступенек. — Я встречался кое с кем. — Кейтлин. — Имя не кажется горьким на вкус, как думал Эндрю. — Психотерапевт, тупица, — говорит Аарон, но теперь в его тоне слышится веселье. Он постукивает носками своих кроссовок друг о друга. — Кейтлин помогла мне найти кое-кого. Это помогает. Эндрю думает о Би и ее какао, о ее кабинете, полном ярких, блестящих сувениров, о ее теплой знакомой улыбке и соглашается. — Что теперь? Мысли Эндрю текут как сироп, все еще густые от виски и поздних ночей. Он винит в этом вопрос, который проскользнул между ними. — Почему ты разорвал сделку? В этом вопросе сплелись все сложные чувства Эндрю, когда речь заходит о его брате. Его лишили всякого достоинства, самоуважения с тех пор, как он был слишком мал, чтобы понимать значение этого слова. Эндрю нечего было предложить Аарону, когда он написал то первое письмо, нечего предложить ему, когда они сидели лицом к лицу с толстым защитным стеклом между ними. Ничего, кроме обещания защиты. Если Аарон не хочет этого, то Эндрю не знает, что ему еще остается от себя. Аарон проводит рукой по волосам, наклоняя голову, чтобы оставить вопрос между ними. Затем он произносит: — Мне больше не нужен защитник, но мне нужен мой брат. — Ты не всегда можешь получить то, что хочешь. — Он говорит это для того, чтобы возразить, но если Эндрю что-то и знает, то только это. Нил был бы здесь, если бы желание — это все, что нужно. Аарон хмурится, опускается, чтобы сесть на ту же ступеньку. — Это чушь. Мы оба хотим этого. — Он смотрит на Эндрю, ожидая, не предложит ли он еще один банальный отказ, но ничего подобного не происходит. — Единственное, что нас останавливает — это ты. Эндрю откидывает голову назад, жалея, что оставил свои сигареты на кровати Нила. Он слишком устал для этого дерьма. Если Аарон хочет настроить себя на разочарование, кто он такой, чтобы спорить. — Ладно. Аарон делает паузу, но Эндрю уже закончил спорить. — Ладно? — Он разводит руки в стороны в движении «какого хрена». — И это все? — Ты хочешь, чтобы я отказался? — Эндрю прищуривается на него. — Нет! — кричит Аарон, встревоженный. — Нет, все в порядке. Хорошо. Ладно. Пот неприятно стекает по его спине, пока они сидят в тишине, но теперь он чувствует себя по-другому. Легче. Эндрю не знает, какое будущее ждет Аарона с ним, но оно больше не нависает над ними зловещей угрозой. — Мне жаль Джостена. Нила. — Аарон добавляет, тихо и негромко. — Я знаю, ты хотел, чтобы он остался. Эндрю поднимается на ноги и поворачивается, чтобы войти в дом. — Ничто хорошее никогда не остается.***
Эндрю ненавидит этот проклятый переулок. Енот скачет вдоль задней стены, его глаза отражаются в темноте ночи и устремлены исключительно на светящийся конец сигареты. Он выпускает дым из уголков рта, его взгляд устремляется на улицу каждый раз, когда мимо проходит очередной смеющийся незнакомец. Даже после многих лет доказательств обратного он все еще не утратил надежду. На парковке раздается несносно громкий гул мотоцикла. Звук дрожит в горле Эндрю, сотрясает его грудь и прогоняет в ночь резвящегося енота. Время вокруг него кажется бесконечным, долгим и мрачным. Дождь с того утра все еще висит в воздухе, прилипая к тем местам, которые доставляют ему наибольший дискомфорт — затылок, толстые части повязок, поясница. Он держит сигарету близко к лицу, вдыхает дым так, как Нил делал это бесчисленное количество раз, и испытывает боль. Это глупо, это несправедливо, и ему кажется, что его разум может связывать эти маленькие безобидные действия и предметы с Нилом без его разрешения. Кирпич на стене в углу, который выступает дальше остальных, тот самый, который оставил синяк на бедре Нила, когда Эндрю впервые прижал его к нему. Запах дыма, вкус перезрелых лимонов. Ночью небо точно такого же оттенка, как замороженная черника, а утром — бледно-голубое, как глаза Нила. Между его ушами, там, где когда-то звучал голос Нила, раздается жужжание охранной лампы. В памяти Эндрю всплывает точная последовательность его смеха, то, как уголки его губ кривились в ухмылке, когда Нил искажал его слова. Если постараться, Эндрю может почти увидеть его, может почти поверить в призраков, если наваждение, которое преследует его, — это Нил, счастливый, здесь и живой. — Эндрю. Эндрю напряженно смотрит на грязные кирпичи перед собой и качает головой. Последующее изображение Нила, освещенное светом парковки, накладывается на переулок — жестокий трюк его собственного производства. — Эндрю? Галлюцинация смещается, уходит дальше в тень, но голос Нила никогда раньше так не дрожал, и Нил, который шагает в зону света лампы, никогда не существовал таким в идеальной памяти Эндрю. Он двигается без раздумий, зажженный конец сигареты зацепился за переднюю часть его рубашки, когда она выпала из внезапно онемевших пальцев. Нил ойкает от его силы, сгибаясь под тяжестью рук Эндрю, закидывая их ему за голову, притягивая его туда, где он настоящий, здесь и живой на коже Эндрю. — Нил. — Никаких других слов не существует, просто нереальное имя, которое проросло корнями в те части Эндрю, которые присущи самому его выживанию. — Нил. Нил прижимается к нему на земле, позволяя руке Эндрю обхватить его подбородок слишком цепкими пальцами. Его нос плотно перевязан бинтом, что говорит Эндрю о том, что он был сломан, а выцветшие зелено-желтые синяки под глазами делают его цвет лица бледным и восковым. Тяжелый груз ударяется о его колено, ярко-белый гипс обволакивает руку Нила от костяшек до локтя. Эндрю узнает имена людей, которые осмелились, людей, которые не знают, что они отмечены для смерти, но только после того, как он убьет самого Нила. — Что. Случилось. — Это не вопрос, потому что они уже прошли тот момент, когда Эндрю ходил по пустой разрушенной квартире Нила и чувствовал, что его выпотрошили. — Что случилось. Нил поднимает свою неповрежденную руку, чтобы коснуться тыльной стороны его руки, обхватывая то место, где Эндрю еще не отпустил его шею. Он прижимается вперед, пока голова Нила не упирается в его голову, и требует от него объяснений. — Люди моего отца нашли меня, — говорит Нил. Его голос грубый, дрожащий от едва подавляемых эмоций. — Они следили за мной несколько недель. Я не знал, пока не стало слишком поздно. — Ты сказал мне, что твой отец умер. — Да, но чтобы разрушить империю, нужно время. — Нил проводит языком по сухим губам, и Эндрю приходится отстраниться, чтобы не склонить их к поцелую. — Теперь все готово. Мой дядя позаботился об этом. — Твой дядя. — Слова прозвучали с недоверием. — У тебя тревожное количество старых знакомых, которые выскакивают из-за побега. Нил слабо смеется, и Эндрю приходится закрыть глаза от этого звука, подгоняемый волной безымянных эмоций, нахлынувших на него. Туман горя и беспомощности, в который он погрузился после исчезновения Нила, поднимается с каждым словом, с каждым прикосновением пальцев Эндрю к коже Нила. Он дышит, и это не ощущается, как тиски, медленно сдавливающие каждую косточку в его груди. — Я не видел своего дядю с девяти лет, — объясняет Нил, честность ярко сияет на его лице. Он не отводит взгляда от глаз Эндрю, взгляд скользит по синякам, неглубоким кругам от бессонных ночей, по его рту. — Он хотел забрать меня отсюда, но… Нил вздрагивает, когда Эндрю крепче сжимает его шею, но его глаза голубые и яркие в темноте, и он не отводит взгляд, когда говорит: — Я сказал ему, что не могу уехать. Тут был кое-кто, кому я обещал вернуться. Кровь Эндрю закипает в его венах, это стремительная поездка в адреналиновом экстазе. Он хочет трясти Нила до тех пор, пока его зубы не вылетят из черепа, он хочет взять каждый нож, который у него есть, и вырезать в этом мире место, где ничто и никто не сможет снова тронуть его семью. Он хочет целовать Нила до тех пор, пока мир не остановится на своей орбите, катастрофической и сокрушительной. Нил, такой нереальный, каким он когда-либо был, замечает разряд в воздухе между ними. Его глаза опускаются к губам Эндрю, и он бормочет яростное «да», ответ на невысказанный вопрос. Эндрю не заставляет их ждать, скользит обеими руками вниз, вдавливает большие пальцы в мягкую кожу под ушами Нила и сжимает их рты. Это похоже на борьбу, толкание и притяжение их тел. Эндрю уже так много сказал, поделился с Нилом секретами, которыми не делился ни с одной живой душой, но в нем есть слова, предназначенные Нилу, которые он все еще не может озвучить. Глубокие слова, которые звучат как «Я вернусь за тобой и останусь», но заставляют Эндрю чувствовать себя как в свободном падении. Неповрежденная рука Нила висит между ними, жаждущая дотянуться, но отказывающаяся нарушить доверие. Вместо этого Эндрю тянется, ловит руку Нила в свою, их пальцы крепко сжимаются. Он сжимает ладонь Нила раз, два, а затем кладет ее на свою грудь, прямо на биение пульса. Эндрю держит их так, рука над рукой над сердцем, желая, чтобы Нил услышал его. Понял. Сплетение пальцев не заставляет его разум бегать по кругу от страха, когда Нил сжимает ткань его рубашки, удерживая ее крепкой, но поддающейся, если Эндрю захочет, хваткой. Сообщение получено. Хлопнувшая дверь в служебное помещение заставила их обоих вздрогнуть, и в темноте раздался сердитый голос. — Эндрю, какого черта ты делаешь, твой перерыв закончился десять минут назад… Аарон издает звук, не похожий на тот, что издавал енот, когда видит их, скрючившихся вместе на грязной земле, руку Нила, прижатую к груди Эндрю. — Нил? Ты… Господи… — Глаза его брата ненадолго замирают от этого прикосновения, в них заметно борются неверие, подозрение и удивление. Его взгляд сужается на Нила. — Ты выглядишь как дерьмо. — Спасибо, ты тоже, — искренне говорит Нил, поднимаясь на ноги. Эндрю следует за ним, отпуская их руки, но оставаясь рядом. Выражение лица Аарона становится хмурым. Он смотрит на Эндрю, потом на небо, изображая чистое отчаяние. — Конечно, ты должен был пойти и влюбиться в придурка. Почему я вообще удивляюсь… Ники! Эндрю не смотрит на него, не может, когда заявления Аарона так небрежно брошены к их ногам, но он чувствует, как кончики пальцев Нила протягиваются и касаются его пальцев. Ему приходится бороться, чтобы не сцепить их пальцы, когда его кузен выходит на внезапно переполненный переулок, в его взгляде светится облегчение и счастье, когда он понимает, кто стоит рядом с ним. Эндрю не отходит назад, чтобы дать им место, но внимательно наблюдает, как Ники обхватывает затылок Нила и нежно кладет подбородок на его вьющиеся волосы, как закрываются глаза Нила, когда он осторожно наклоняется к нему, и понимает, что, возможно, Эндрю был не единственным одиноким человеком, нашедшим семью этим летом.***
Никто не спорит, когда Нил возвращается домой с Эндрю в тот вечер. При всем том, что их объединяло, Эндрю никогда раньше не приводил его в первый дом, который он считал домом. Нил жадно осматривается, проводя кончиками пальцев по пыльным краям фотостены Ники, и неуверенно смотрит, как Эндрю достает из холодильника бутылки с водой, батончики мюсли и оставшуюся половину сэндвича Аарона. Он хочет устроиться на краю дивана, но Эндрю цепляется пальцем за потертую петлю на поясе джинсов и тащит их обоих в спальню в задней части дома. — Ты не должен… — начинает Нил, но Эндрю останавливает его уничтожающим взглядом. Он не протестует, когда Эндрю сует ему в руки стопку теплой одежды, чтобы он переоделся, или когда Эндрю подталкивает его обратно к кровати, жертвуя своим желанным местом у стены, чтобы Нил был в безопасности, защищенный от мира, который все еще может попытаться забрать его обратно. Нил в его одежде, в пространстве, которое Эндрю создал только для себя, должен сработать провод, сработать ловушка, полная воспоминаний и насилия, но все, что он чувствует, это глубокое до мозга костей удовлетворение, звенящее чувство правильности после того, как он запирает дверь и опускается под простыни рядом с ним. Мягкий сонный взгляд, который он получает за свои переживания, заставляет его сжать челюсти. — Заткнись, — говорит Эндрю, выбирая батончик мюсли с клюквой из кучи, лежащей между их телами, и бросая его Нилу на грудь. — Ешь. Говори. — Тебе придется выбрать что-то одно, я не могу делать все сразу. — Я уверен, что ты сможешь это сделать. Нил говорит, теряя рассыпчатый кусочек гранолы в простынях, когда рассказывает Эндрю о встрече с женщиной по имени Лола на парковке у «Икеи». О том, что в течение нескольких недель он чувствовал, что за ним наблюдают и охотятся, но так и не понял, где кончается инстинкт и начинается паранойя. Он рассказывает Эндрю о получении первой фотографии, и от воспоминания о страхе на лице Нила у него сводит живот. — Я думал о побеге, — признается он, выглядя маленьким и пристыженным. — Я думал, что это будет легче, я уже делал это раньше. Я знал, как выжить в одиночку. Нил тянет подушку к себе на колени, дергает за свободную нитку на краю гипса, прежде чем сделать глубокий вдох и поднять взгляд, чтобы встретиться со взглядом Эндрю. — Но я устал бежать, устал быть один. Я хотел остаться здесь с тобой. — И ты, как идиот, решил в одиночку справиться с группой гангстеров? Нил закатил глаза. — Нет, я собирался связаться с ФБР. Джексон опередил меня. Он с раздражением трогает повязку на носу. — Я очнулся в багажнике машины, — продолжает Нил, в его голосе звучит раздражение от такого унижения. Он выглядит отстраненным, неприкасаемым, а пальцы на его правой руке дергаются при воспоминании, как дергались бы при нажатии на курок пистолета. — Я пытался развязать ноги, когда мой дядя сбил машину с дороги. Эндрю вздрогнул. — Он… — Не знал, что я там, я был в багажнике, помнишь? Вот так я и сломал руку. — Он покачивает гипсом в воздухе, пока Эндрю не протягивает руку и осторожно опускает его обратно на кровать. — Я был где-то недалеко от Западной Вирджинии. Так близко, но нигде, куда Эндрю подумал заглянуть. Нил молчит, предоставляя Эндрю самому разобраться в деталях последних нескольких недель. Что теперь? Это единственный вопрос, который приходит на ум, и он озвучивает его, мысли набрасываются друг на друга, требуя внимания. Он барабанит пальцем по груди, просто чтобы почувствовать вибрацию в основании горла. — Все закончилось? Кто-нибудь еще придет за тобой? Нил проводит большим пальцем по нижней губе. — Я не знаю. — Это полезно. — Дядя Стюарт сказал, что он искореняет внутренний круг Веснински с тех пор, как умер мой отец. Он думает, что Джексон и Ромеро везли меня к кому-то в Западной Вирджинии, кто раньше работал на моего отца. Я не удивлюсь, если это тот, кто занял его место, и они решили, что я свободный конец, о котором нужно позаботиться. Сейчас Западная Вирджиния кажется некомфортно близкой, как будто кто-то протянул Нилу достаточно веревки, чтобы сделать себе петлю, если он не будет осторожен. — А если они попытаются снова? — Эндрю трогает ножны под повязками и думает о том, чтобы купить очень большой меч. — Дядя Стюарт сказал, что будет вести переговоры от моего имени, вот он сейчас там и находится. — Нил взбил подушку, которую держал в руках, прежде чем бросить ее обратно на кровать и тяжело на нее опуститься. — Он заткнулся довольно быстро, когда понял, что я ничего не знаю о работе моего отца, кроме денег, которые мама украла, когда мы бежали. Я не знаю, чего ему будет стоить освободить меня. Нил прикусил губу, напрягая все силы, прежде чем добавить: — Он хотел отправить меня обратно в Великобританию, чтобы я там переждал. Я убедил его привезти меня сюда. Сердце Эндрю снова расцвело. — Почему? — Вопрос прозвучал отрывисто, почти сердито. Простое везение вырвало Нила из рук смерти на дороге, слишком далекой, чтобы Эндрю мог до нее добраться, и вместо того, чтобы ехать на счастье в безопасное место, он здесь. В постели Эндрю, сонный и теплый, не в безопасности, но в безопасности сейчас. — Ты просил меня остаться, — голос Нила ломается на слове, прогибаясь под его тяжестью. — Ты просил меня остаться, и я остаюсь. Эндрю сглатывает, протягивает руку к щеке Нила, проводит большим пальцем по старым шрамам, истории которых он еще не знает. Есть слова, которые он мог бы сказать, заявления, которые он мог бы сделать сам, но Эндрю хранит молчание. Нил, такое невозможное создание, каким он является, уже знает. Они так и лежат, прижавшись друг к другу, пока Нил не погружается в тяжелый неподвижный сон глубокого изнеможения. Глаза Эндрю горят, но он не закрывает их, бдительно и недоверчиво наблюдая за тем, как первые слабые лучи рассвета пробиваются сквозь подножие кровати. Когда Нил не исчезает вместе с рассветом, не исчезает, как утренний туман, Эндрю наконец позволяет себе закрыть глаза и погружается в сон.