Глава 2.
«Коготок увяз, всей птичке пропасть»
- Л.Н.Толстой.
Прошло уже многим больше недели, my dear diary, с момента крайней моей записи здесь. Не то что бы дел было много – их всегда в избытке, но… откровенно говоря, мне просто не хотелось утруждать себя тем, чтобы складывать мысли в строчки. Все это время я раз за разом перечитывал свои старые записи, в поисках той гармонии, о которой говорила Яшви. Ничего. Совершеннейшее абсолютнейшее дзен-буддистское ничто. Бумага, измаранная моим почерком, была словно пустой, с тем лишь отличием, что ее нельзя было заполнить вновь.
Но я не собираюсь ставить на писательстве крест – отнюдь. Просто для начала мне бы разобраться с этим со всем.
И на пути к этому я стал предпринимать первые шаги.
Поиски гармонии привели меня туда, где начинались о ней диалоги – к моей милой храмовой девадаси. На тот момент – и мне неловко признавать сие – но я искал встречи с Яшви. Сам не знаю, зачем искал. Просто. Смотрел вечерами тайком, на церемонию каждения благовоний, как
она провожает, не калькуттцев, очевидно, в храм, а еще на ее разлетающиеся в жарком и страстном танце наряды. Ураган сменяющих друг друга пестрых цветов.
Думаю, Яшви – не простой судьбы человек. И хоть она и чирикает, мол, счастлива служить Дэви - не нужно быть Эйнштейном, чтобы понять – то неправда. Точнее сказать, не полная правда – полутон, оттенок, какая-то часть ее - возможно, но не вся. Не вся. Счастлива она была во время та́нцев. Я смотрел на нее, буквально сраженный наповал просветленным лицом. Что это, если не гармония? Когда я писал, я и близко не выглядел так – нет! Чего стоит история, когда Лалит застала меня с утра пораньше в гостиной, всего перемазанного потекшей ручкой! Я злился и негодовал – мне не давался очередной пассаж (если можно так выразиться, конечно. Вряд ли, «давались» мне и все остальные) – оттого перечиркал половину лесов Бенгалии, в раздражении и злости от неудачи, случайно уснув среди всего этого вороха листочков. Это не гармония, это полнейший фарс!
Яшви после того поцелуя меня избегала. Избегала настолько, насколько могла себе позволить – девушка определенно ловила мои взгляды, но старательно делала вид, что ничего не замечает. Моя маленькая несмышленая девадаси! Игнорируешь мои взгляды, в то время как сама только и делаешь, что смотришь в мою сторону – выдайся свободная минутка. Разве что смелости смотреть прямо ей не хватало – но милая! Про существование бокового зрения знаю и я.
Стоило признать – она мне была интересна. Или, at least, ее танцы.
- Яшви, ты же любишь танцевать? – разве был резон мне медлить? Страшнее всего – признаться в своих желаниях себе самому. Дальше – проще.
- Я же уже говорила Вам, Господин. Очень люблю. Зачем вы спрашиваете еще раз?
- В надежде получить ответ, который получил впервые. Я хочу, чтобы ты для меня станцевала.
Так мы провели вместе ночь. А затем еще одну. И еще.
Не хочется загружать дневник утомительными подробностями - все было точь-в-точь как и бесчисленное
число количество раз прежде. (N.B. «Бесчисленное число»? О Дэва, Амрит, ты серъезно? Видит Бог – я брошу все листы - все свои 15 глав - в Ганг!). За тем лишь исключением, что отсутствовало вино и красные простыни. Так же стучало сердечко девадаси, так же надрывался ее нежный голосочек, так же слезы, струящиеся по полноватым щекам, размывали причудливый орнамент макияжа. Разве что отмечу любопытную деталь, которую я отсек в крайний раз:
Дело близилось уже к своему логическому разрешению. Яшви неровно выдыхала, иногда издавая рваные стоны. Ее слипшиеся от пота волосы небрежно падали на лоб, закрывая от меня большие темные глаза. Я протянул правую руку, чтобы убрать локон с лица – так хотелось мне встретиться с ней взглядами в
то́т самый момент. И пусть я уже давно как отложил свой реквием по деревьям в стол, на запястье, однако, сыскалось крохотное чернильное пятнышко. Почти стершееся уже. У меня всегда руки изляпаны ручкой, а тут – чистые, чистые, за исключением того пятнышка, ладошки. Ведь это после того разговора с Яшви я перестал писать. После того разговора понял, что она – разноцветная крохотная храмовая шлюшка – совершенство само во плоти, когда танцует. Что она гораздо красивее меня. И совершенней. В своих прыжках и покачиваниях бедрами – она часть той вселенной, откуда мы все были родом. Она словно прямая наследница Дэви, в то время как я был лишь ее пасынком. Красивая. Глаз оторвать невозможно.
В порыве чувств, я заглушил очередной стон девадаси поцелуем. Она тоже не отрывала от меня глаз – я увидел, как удивленно поплыл вверх ее прищур, как испугано
в мгновение ока раздались ее зрачки. (N.B. нет, работам тако́го каламбуриста место точно на дне речном). Испуганно? Неужто она меня все еще боялась?
- Ты очень хорошо танцуешь, Яшви. Очень.
***
Выходя из залы, мы с Яшви наткнулись на Вайша. Он смиренно стоял у входа в калигхат, пристально разглядывая влюбленное выражение лица лежащего под ногами Темной Матери Шивы.
- Господин Дубей? – не знаю уж, как этому сукиному сыну удавалось заложить в одну фразу столько всего, но так или иначе: своим видом, потухшей интонацией, безразличным взглядом, вперенным в умиротворенного Дэву, слегка приподнятыми бровями и нарочито вежливым обращением – всем он словно кричал: «возможно, Амрит, ты не захочешь, чтобы свидетелем этого диалога стала Яшви, но мне, впрочем, все равно. It’s up to u». Стало быть, речь не про двенадцать. А кроме двенадцати с Рэйтаном нас связывало лишь одно – роман.
(*Втиснуто между строк, однако, слово «роман» не переправлено*: о Дэва, Амрит. Ты тот еще sala-kuttaa.)
\Прим. sala-kuttaa - что-то около «тупой ублюдок» на хинди\
Я глянул на Яшви из-под ресниц, глубоко вздохнув. Этого хватило, чтобы Дэви вдруг отчаянно зануждалась в новой порции фимиама. Танцовщица откланялась нам с Вайшем. Взгляд Рэйтана, до этого бывший словно самим определением слова «атараксия», тут же сменился на лисий и подкрепился такой же плутовской ухмылкой.
- Не забудь принести жертву Дэви.
- Разве ритуалы и так не в ее честь?
- Но это же не ритуал, - уголки его губ скользнули вверх. Сукин сын видел все насквозь, и меня это раздражало. Раздражало потому, что я не умел так сам.
- Ты хочешь обсудить Яшви?
Он не ответил. Помолчав с полминуты, мужчина протянул мне стопку листов.
- И что скажешь? – моя душа трепалась теперь как мотылек, не могущий найти выхода из застекленной мансарды. Хоть я и знал – ничего он не скажет. Просто поведет своими плечами; как всегда это делал. Возможно, опустит взгляд в пол, будто бы разглядывая старую, аки сама Бенгалия, плитку калигхата, но на самом деле, просто не понимая, как ему поступить. А потом сомкнет руки в замок и протянет: «думаю, как обычно».
Рэйтан сохранял безмолвие, вглядываясь в мои глаза, иногда перемещая зрачки с них на изображение Шивы – по цвету сравнивает что ли? А затем виновато прикрыл ресницы, силясь рассмотреть ручейки жертвенной крови на полу.
- Интересный узор, не находишь?
Я тоже взглянул. Они, и правда, виляли, расходясь, но затем обязательно сливаясь снова в своем рыжевато-буром танце, а иногда обрывали свое течение, становясь багровым отпечатком чьей-то босой ноги.
Я молчал, силясь справиться с сердцебиением.
Пару дней назад видел на почте открытку с видами Калькутты и подписью на английском: «you are making my heart race». It fits this situation so close!
Переводя взгляд обратно на меня, Вайш сомкнул руки в замок, поведя плечами.
- Знаешь, думаю, как обычно.
Какой он предсказуемый, о Дэва! Однако, я никак не ожидал от него продолжения диалога:
- Пройдемся в сад?
Я кивнул, зачем-то пытаясь выцепить в зале девадаси. Но так и не сумев ее найти, последовал за Рэйтаном к выходу во внутренний двор.
Близился дождь. Ветер колыхал раскидистые пальмы, заставляя те дрожать и изгибаться под его случайными порывами. В воздухе пахло железом, сандалом и гарью – должно быть, муссоны снова несли с собой в Калькутту смог из городов-спутников – разросшихся деревушек близ бенгальской столицы. Несколько редких капель с грохотом разбились о землю, склеивая сухую придорожную пыль. Тревожно рокотали птицы, взвиваясь ввысь. Из храма приглушенно лился ситар, перебиваемый изредка какими-то неясными всполохами.
Рейтану до того, казалось, не было никакого интереса – он словно вообще не замечал происходящее. Мы не обулись, и теперь он шел по насыпной тропке босым, собирая полами одежды ту пыль, что расплескивал ногами – но ему и до того не было дела, даром что дорогая красивая ткань вся измарана. Этот человек во все́х своих проявлениях не от мира сего?! Вот и теперь он безучастно прошел – не заметил напросто – мимо трепещущей в пыли крошечной ласточки. Всполохами, прерывающими ситар, оказались звуки бьющейся о стекло калигхата птицы. И вот теперь она совсем из сил выбилась и обломала крыло, ковыряясь теперь в песке, не имея возможности взлететь. Птица всего лишь маленькая, сбившаяся с дороги, ласточка! Я бы не стал писать об этом тут, но…
Разве перемотать ей крыло – не естественное желание любого? Калигхат и так тонет в крови своих жертв, к чему была нужна еще одна? Я поднял беднягу, аккуратно расправляя перья – нужно было посмотреть, ушиблено крылышко или таки сломано. М-да. Бедная пташка вся сжалась при попытке расправить ей конечность – сломано значит. Ничего хорошего.
- Подержишь? - Я протянул Рэйтану рукав своего шервани, попутно отрывая ткань по швам – птаху стоило во что-нибудь завернуть, чтобы обездвижить.
Вайш, не заметивший птицу, сначала удивленно принял расшитые тряпки в руки, почти так же спокойно – лишь слегка изумился он, не понимая причин, по которым господин Дубей рьяно скидывал свою одежку посреди Калигкхата. Заметил Лакшми – так я назвал свою ласточку! – он многим позже. И тут, дорогой дневник (а именно с целью запечатлеть реакцию Вайша я и упомянул о птице), произошло нечто до ужаса забавное: скинув с себя накидку и помогая завернуть в нее нашу новую подругу, аккуратно, чтобы не задеть Лакшми, он меня о б н я л. Обнял! Но быстро отстранился, глядя большими и грустными глазами в мое лицо:
- Ей в тепло надо. Себе заберешь?
- Да. Да, следует выходить кроху.
- Здесь, в калигхате, обычно умирают, а не обретают новую жизнь.
- Что ж, пусть хоть кому-то из нас повезет.
Рэйтан побледнел. О Дэва! Я не это имел в виду!
- Что ж. Поезжай домой скорей тогда. Дождь собирается. Птица твоя замерзнет.
- Ты хотел поговорить.
- Я… Да… К слову… - он опять опустил взгляд, заметив только сейчас, кажется, свою босоту. – Ты же ее не любишь. Не мучай беднягу, она обещала себя Дэви. Ты ей душу рвешь.
С этими словами Рэйтан, сбивчиво сославшись на перепачканный пылью саронг, поспешно зашагал в сторону храма.
Какой же он все-таки странный. Более того, засранец так и не дал отзыв на мою работу. Опять. В пятнадцатый раз.
