Дневник Амрита Дубея.

Глава 3.

Слова Рэйтана, сказанные мне две недели назад, однако, не возымели своего действия. Рву ей душу, как же. Что за вздор! Впрочем, тепе́рь то я понимаю, что злили меня совсем не упреки Вайша за увлечение девадаси. Я был раздосадован, что Рэйтан так легко брался рассуждать о чувствах – и был абсолютно прав в своих рассуждениях – но вот уже пятнадцать раз возвращал мне все новые и новые части рукописи, не давая им совершенно никакой оценки – он ведь «ничего не понимал в любви»! Но тогда, будучи обуянным разного рода чувствами, мне было сложно разобраться в происходящем. Я чувствовал злость, не понимая причин – и решил, что всему виною отмеченная Вайшем Яшиви. Как-то, будучи совсем пацаненком еще, я съел весь уготованный для калигхора поднос с сандешем. Не потому что меня не кормили дома. Не потому, что мне хотелось сладкого. Просто мама обмолвилась, мол, это для калигхора, если захочешь – дождись, пока кухарка состряпает еще. Невозможность сделать что-то, чего, признаться, я и не хотел то вовсе, настолько меня раздосадовала, что я решил: всем докажу, что мне́ позволено делать все. Что ж: на калигхор отправились амрити, которые мать попросила приготовить специально для меня; отец потрепал меня по моей кудрявой башке, гордясь тем, какой у него свободолюбивый сын. А я, вместо того, чтобы развлекаться с Риши и еще парочкой друзей, пролежал весь вечер на кровати в окружении подушек и нянечки с тазом, в который меня периодически выворачивало. Из истории этой вывод, казалось, прост: делай лишь то, чего хочешь на самом деле. Но ведь жизнь куда сложнее морали, вынесенной десятилеткой: понять, что за зверь эдакий «на самом деле» - порой невозможно. И до сих пор – Яшви тому показатель – причиной моих desires, бывает, становятся запреты других. Я не мог разобраться в том, чего хочу от Яшви. Ее ли? Гармонии? Сейчас, выводя эти строки (это, кстати, основная причина ведения мною дневника), понимаю – мне вовсе не хотелось быть с ней, мне хотелось, быть ей: когда она танцевала, подставляя свои скулы и локоны рассветному Солнцу, всецело покоряясь судьбе и сливаясь с ней воедино. Мне хотелось смочь увлечься писательством так же, как и она своими движениями. Хотя бы на мгновение. Будучи жрецом, я отчетливо понял – многие люди бояться смерти, сторонятся кладбищ и отпеваний, словно могут заразиться ей. «Глупцы!» - всегда думал я. А сам попался на ту же удочку – понадеялся перенять хоть частичку витальности Яшви. Все теснее и теснее стали мы сближаться – и я не про секс. Мне казалось, что я влюбляюсь - с каждым ее новым танцем, с очередным приплясывающим обходом статуи Матери с фимиамом, словно все ближе и ближе становилась ко мне та гармония, которой я напрочь был лишен, к которой был слеп и глух. Я приглашал ее отобедать в ресторанах, звал с собою в библиотеку (к слову, к книгам она не проявляла никакого интереса) – не потому, что хотел впечатлить. Мне просто хотелось ощущать такой непостижимый источник энергии рядом – даже привел в поместье, чтобы познакомить с Лакшми. Нашей с Вайшем подружке с каждым днем становилось все лучше – она уже гордо расправляла крылышки, с аппетитом обедала, ужинала и завтракала, а также любила царственно восседать на моем плече, тычась головою мне в ухо. Однако, она еще не летала – лишь с трудом трепыхалась, перемещая свою тушку с жердочки в саду на дерево в веранде моей спальни. Кстати, о Вайше. Я несколько раз просил отца или Риши передать ему: он может зайти проведать Лакшми в любое время; но тот все не объявлялся. Лишь пару раз я ловил знакомый прищур в калигхате, когда молился Дэви вместе с Яшви, но не боле. Он так и не решался заговорить со мной вновь. Игнорирует за то, что я с ней близок? Боится, что я пораню нежную душу девадаси? Но ему же не пять лет, в самом деле! Почему же он не выскажется прямо? А впрочем, какая разница? Двенадцать он бросить не посмеет, а меня… я больше не писал – мне́ теперь он не нужен. Да и толку-то от критика, который кроме «ну ты же понимаешь, я́ оценить не могу» ничего сказать и не может?! И все же. Он был моим первым читателем. Первым и единственным. И, скорее всего, уже и последним. Для меня это значило многое. И вот сегодня в мою дверь раздался заветный стук. ***