Зимние цветы

Когда за Гонхаком захлопнулась дверь Дончжу бросился в свою комнату, взбудораженный и оттого обессиленный. Он рухнул на кровать чувствуя себя преданным, чувствуя себя слабым и беспомощным, гнев и слезы душили его, и когда в дверь его спальни постучали, он завопил, все еще не в силах справиться с собой: — Убирайтесь! Дверь в комнату приоткрылась и Ёнджо позвал: — Чжу-я, давай поговорим. — Уходи, я не хочу никого видеть! — закричал на него Дончжу, но это прозвучало жалко, потому что голос его охрип и ослаб. Ёнджо вошел в чужую спальню, присел на край кровати и сказал: — Я знаю, что ты расстроен, но Гонхак был прав и тебе не стоило так разговаривать с ним. Дончжу взглянул на него, изо рта его вырвался нервный смешок, почти перетекший в очередной всхлип: — Он мне солгал! — резко ответил он. Его трясло от обуявших его эмоций. — Пообещал мне помочь, а сам даже не собирался этого делать! Разве было честным давать мне ложную надежду таким образом? Я ненавижу его! — Он просто хотел защитить тебя, — покачал головой Ёнджо, — он был прав насчет того, что «База» очень скоро начнет искать тебя, Дончжу и рано или поздно найдет. Я понимаю, как ты переживаешь за своего брата, но пока у тебя есть возможность покинуть Корею, ты должен ей воспользоваться. Дончжу уставился на него не отрывая взгляда, пораженный чужими словами, не желая верить в то, что именно Ёнджо, который всегда поддерживал его, говорит ему нечто подобное. — Уходи! — рявкнул он затем сердито, его голос дрожал словно натянутая струна от того напряжения, которое Дончжу испытывал. — Что за чушь ты несешь?! Он мой брат, мы были рядом друг с другом каждую минуту, и ты предлагаешь мне просто бросить его здесь, улететь в Японию и жить там счастливо? Неужели ты бы поступил также, оказавшись на моем месте? Ёнджо промолчал, потом потянулся к Дончжу, с очевидным намерением и Дончжу оттолкнул его руку. — Я ненавижу когда ты так делаешь! — с отвращением сказал он. — Ты знаешь, что я просто ненавижу когда ты так делаешь со мной со своим дурацким даром, так что не смей! Чем мы опасны, что с нами так обращаются? Разве я когда-нибудь, кому-нибудь делал плохо или мой брат делал? Тогда за что нас ловят и запирают как каких-то преступников? Уходи сейчас же. Я никуда не полечу без брата. Или Гонхак его вытащит или я сам буду искать способ, но я не улечу из Кореи пока мой брат будет в стенах этой чертовой «Базы»! Он рухнул обратно в постель, отвернувшись, давая понять, что разговор окончен и он не переменит своего решения, и Ёнджо не оставалось ничего другого, кроме как уйти, оставив Дончжу одного. Немного позже, перед тем как лечь спать, к Дончжу заглянул Хванун. — Как ты? — спросил он ласково в полумрак комнаты, Дончжу с шумом втянул носом воздух. Он еще не спал. Он был слишком расстроен и возбужден, так что тревожные мысли душили его, не давая заснуть. Хванун предложил: — Хочешь, посплю сегодня с тобой, Чжу-я? Думаю, тебе не помешает сейчас компания… — Уходи, — устало велел ему Дончжу. — Если Ёнджо-хён попросил тебя переубедить меня, я не собираюсь тебя слушать. Хванун улыбнулся, эта улыбка была слышна в его вздохе, потом сказал: — Конечно, он попросил меня поговорить с тобой, но я не собираюсь давить на тебя в том состоянии, в котором ты сейчас находишься. Просто я подумал, что тебе было бы спокойнее, если бы рядом с тобой был кто-то из друзей сегодня. Дончжу обернулся к нему. — Передай Ёнджо-хену еще раз, что я не полечу в Японию без брата, — сказал он твердо, глядя на Хвануна. Хванун кивнул, вошел в комнату и молча скользнул в чужую постель. Они не разговаривали. Они не проронили ни слова, лежа бок о бок в одной постели, до тех пор, пока Дончжу не заснул. *** — Вы рассеянны, — сказала Гонхаку следующим утром Ирэ, когда Гонхак второй раз за полчаса пролил кофе на рабочие бумаги задев рукой бумажный стакан, — может быть в этот раз принести вам кофе с крышкой? — Не нужно, спасибо, — поблагодарил Гонхак с тяжелым вздохом и принялся аккуратно сворачивать испорченные бумаги, чтобы тут же выбросить их в мусорную корзину. Он действительно был рассеян из-за того, что не выспался, потому что его всю ночь терзали неприятные мысли, перерастающие в кошмарные сны, когда он все же ненадолго засыпал. Голос Дончжу, кажется, все еще стоял у него в ушах, заставляя Гонхака испытывать всплески гнева и печали, которые у него не получалось контролировать, так что его состояние весьма негативно отражалось на всей его работе. Он был разбит. Не только из-за ссоры с Дончжу, но из-за всей этой ситуации, которая сильно его нервировала. Гонхак чувствовал себя виноватым перед младшим, потому что действительно обманул его, хотя это и была ложь во благо, и Гонхак осознавал её последствия, но это никак не облегчало муки его совести. К тому же этим утром до него дошли слухи, пока что только слухи о том, что назначена дата закрытия границы для непрошедших процедуру сканирования, и эта дата была ближе, чем он ожидал: речь шла о конце марта, а не об июне, как изначально заявила об этом «База». К тому же, краем уха он услышал, что у некоторых уже сейчас возникают проблемы с документами при пересечении границы, среди тех, кто не был в списках прошедших процедуру сканирования и некоторые люди вынуждены были оставаться на территории Кореи. Этого следовало ожидать — даже если не было официального приказа, правительство постепенно перекрывало возможные пути отхода для носителей. Гонхак с тревогой подумал о Ёнджо и о Хвануне, конечно же о Дончжу, все его мысли так или иначе вертелись вокруг него, заставляя Гонхака волноваться о том, смогут ли друзья без проблем пересечь границу, если Ёнджо все же удастся уговорить Дончжу покинуть страну. Гонхак в этом сомневался, но слабая надежда все еще теплилась внутри него. Он нервничал, а из-за этого все у него валилось из рук и он был слишком невнимателен, так что допускал много ошибок в работе. Он решил пока что не сообщать Ёнджо все эти слухи, чтобы не заставлять друга переживать, потому что в конце концов все это было лишь слухами, а им всем нужно сохранять разум трезвым, чтобы объективно решать вопросы с визами, банковскими счетами и переводом в токийский университет — все это требовало много времени, сосредоточенности и сил. Они встретились снова в понедельник вечером, ради этой встречи Гонхак пренебрег тренировкой, на которую должен был пойти в связи со скорой аттестацией, солгав инструктору о плохом самочувствии. Эта маленькая ложь породила в нем очередной всплеск тревоги, словно он еще на шаг приблизился к пропасти, в которую ему было суждено сорваться допусти он хоть малейшую ошибку, но за спиной у него маячила «База» и ему некуда было отступать. Он ничего не сказал Ёнджо, чтобы не беспокоить его, когда пришел к друзьям домой, Дончжу даже не вышел к нему, хотя этого следовало ожидать, потому что он все еще страшно злился, так что Гонхак в прихожей кинул досадливый взгляд на дверь спальни младшего, сбросил с плеч куртку и прошел в гостиную, где забравшись на диван с ногами сидел Хванун, лениво щелкающий пультом телевизора в поисках интересного фильма на вечер. При виде Гонхака он отложил пульт, махнул ему рукой и спросил: — Как дела, хён? Гонхак кивнул ему в ответ и сел в кресло напротив. Ёнджо тоже сел на свободное кресло и сообщил: — Я начал переоформление счетов и перевод денежных средств, своих и Хвануна на счета в токийский банк. Мой отец помог мне, так что это не займет много времени. Я предложил заняться и счетами Дончжу тоже, но он все еще злится и отказался подписывать доверенность, так что я решил пока не давить на него с этим. — Что насчет документов? — спросил его Гонхак, Ёнджо покачал головой: — Сохо еще не звонил, — сказал он озабоченно. — В последний раз когда мы разговаривали он сказал, что из-за высокого оттока корейцев и ограничений правительства нагрузка на департамент миграции сильно возросла, так что все взаимодействия с японской стороной происходят дольше обычного, это все, что ему известно. Нужно ждать. Гонхак кивнул, помолчал, потом сдержанно поинтересовался: — Вам удалось… Убедить Дончжу? Ёнджо отрицательно качнул головой: — Дончжу не очень-то настроен на подобные разговоры сейчас, — ответил он слегка виновато и добавил, видя, как помрачнело лицо друга: — у нас еще есть немного времени, Гонхак-а. Я попробую переубедить его. Гонхак с трудом выдавил улыбку в ответ. Времени у них действительно было немного и этот факт заставлял его переживать. Он все еще оттягивал как мог тот момент, когда ему пришлось бы отнести личное дело Донмёна в лабораторию, чтобы дать друзьям больше времени, но конце концов он все же вынужден был передать документы брата Дончжу, потому что больше не мог игнорировать эту процедуру. Когда в среду днем он передавал личное дело Донмёна в лабораторию, Гонхак не мог сдержать дрожь от того, что его маленький и нелепый обман с подделкой данных Дончжу вскроется в эту же минуту, но этого, к счастью, не произошло, хоть его и отчитали за то, что он принес документы так поздно. — Больше так не делайте, — сказал ему сердито лаборант, когда принимал бумаги и регистрировал их во внутренней базе, в то время как Гонхак стоял перед ним чувствуя, как от напряжения пот выступает у него на висках, — почему вы так поздно принесли это личное дело, а? Вам просто повезло, что этот носитель уже неделю сидит на карантине, так что им никто толком не занимался. — Почему Сон Донмён находится в карантинной зоне? — спросил Гонхак осторожно. Сотрудник лаборатории посмотрел на него из-под очков и снова уткнулся в компьютер. — Что-то не так с анализами крови, — буркнул он, — такое часто бывает при простудах, скорее всего он просто болел при первичном обследовании, но в любом случае, пока анализы не придут в норму в основной блок его не переведут. Гонхак кивнул, поблагодарил и отбыл обратно в свой отдел, испытывая пусть и небольшое, но облегчение. Пока Донмён находился в карантинной зоне «База» не стала бы начинать исследования, а значит не стала бы интересоваться Дончжу. Это действительно было везением. У них получилось выиграть еще несколько дней. В конце недели Гонхак снова заглянул к друзьям, но Дончжу по-прежнему не выходил к нему и они не виделись. — Может быть попробуешь с ним поговорить? — предложил другу Ёнджо, когда заметил, какие взгляды Гонхак кидает на дверь спальни младшего, но Гонхак задвинул ногой ботинки, повесил пальто на крючок вешалки и сказал: — Это не имеет смысла. Дончжу ясно обозначил, что между нами все кончено, так что я не собираюсь быть навязчивым в отношении него. Они прошли в кухню, Хванун сидел за кухонным столом с конспектом по мировой истории, хотя он скорее делал вид, что учит, потому что все они были слишком напряжены происходящими событиями, чтобы суметь сосредоточиться на таких вещах как учеба. — Что-нибудь стало известно о ваших паспортах и учебных визах? — спросил Гонхак присаживаясь за стол рядом с младшим. Ёнджо щелкнул клавишей чайника и повернулся к нему. Он выглядел немного озабоченным. — Сохо сообщил, что японская сторона одобрила визы мне и Хвануну, но так как паспорт Дончжу все еще не готов, то и информации по его учебной визе нет, — покачал он головой. — Он сам не знает в чем проблема и не рискует задавать вопросы, чтобы не вызвать подозрений. Мы с Хвануном подумали, что это может быть из-за того, что Донмён на базе. — Вряд ли, — нахмурился Гонхак, хотя это все равно заставило его испытать напряжение, — «База» пока не знает, что они близнецы, иначе его бы уже объявили в розыск. Но было бы лучше, чтобы эта проблема решилась как можно скорее, «База» наверняка рано или поздно затребует медицинские документы Дончжу на предмет истории болезни, чтобы сравнить их с медицинскими документами его брата. Я и так тяну время как могу, но я не всесилен. Чем быстрее Дончжу покинет Корею, тем будет лучше. Вам удалось его уговорить? Ёнджо и Хванун переглянулись. — Он сильно подавлен в последние дни, — пробормотал Хванун, голос его звучал смущенно и расстроенно, — я пробовал с ним говорить, но… Он не особо хочет разговаривать. Жутко злится и все время твердит, что останется в Корее и чтобы мы летели без него. Говорит, что уедет в Санджу. Кажется, у него там есть родственники. Гонхак поджал губы. Он испытывал беспокойство, потому что, конечно же, он любил Дончжу, все еще и все так же, его чувства не остыли ни на миг. Он действительно волновался за него. — Вам нужно его уговорить, — попросил он глядя на Ёнджо. — Его брат сейчас в карантинной зоне медицинского блока из-за того, что при поступлении некоторые его анализы были не в порядке, это все, что мне удалось узнать. Думаю, он проведет там еще не меньше недели, прежде чем его переведут в обычную палату. Как только это произойдет, «База» начнет исследовательскую работу. Я смогу еще немного потянуть время с отправкой запросов и регистрацией ответов, но это не сильно поможет, если он и дальше будет так упрямится. Ёнджо понимающе кивнул. — Я попробую снова убедить его, — пообещал он, хотя в голосе его не было особого энтузиазма. — Останешься на ужин? Гонхак покачал головой: — Нет, у меня сегодня ночное дежурство, — ответил он с сожалением, — я зашел просто чтобы узнать, может быть вам удалось убедить Дончжу. Сейчас мне уже пора идти. Он попрощался к Хвануном и вышел в прихожую, Ёнджо вышел вместе с ним, чтобы проводить друга. — Послушай, — попросил Ёнджо Гонхак, когда они остались вдвоем, — я знаю, что прошу тебя сейчас очень о многом и ты имеешь право мне отказать, но пожалуйста… Не оставляй Дончжу как можно дольше, если он все же откажется лететь. Я не хочу, чтобы он оставался в Корее один без поддержки и без защиты в такой сложный и опасный период. Может быть скоро я найду способ… Помочь ему и его брату, но пока что… Ёнджо с тревогой посмотрел на него: — Ты ведь не задумал ничего такого? — спросил он. — Нет, — ответил Гонхак, — ничего такого. Мне пора. Он обулся, накинул куртку, прихватил рюкзак и поспешил к лифту. Его обуревали опасные мысли, которые, как бы он не старался гнать их прочь, с каждым днем крепли в его голове. Если бы он действительно смог вытащить Донмёна, тогда братья покинули бы Корею, оказавшись вместе в безопасности в Японии. Нет, Гонхак не мог этого сделать, потому что это было слишком рискованно. Но он думал об этом. Чаще, чем стоило бы. *** В пятницу вечером Дончжу вышел из своей комнаты одетый в джинсы и толстовку, с аккуратно прибранными волосами и выглядел он намного лучше, чем всю неделю до этого. — Можешь дать мне адрес Гонхака-хёна? — попросил он у Хвануна, найдя старшего в кухне за поеданием остатков лапши, оставшейся с обеда. — Я хочу перед ним извиниться. Я был не прав, когда так сильно накричал на него. Хванун поперхнулся, закашлялся и с трудом проглотил еду, вставшую комом у него в горле. Дончжу терпеливо подождал, когда друг восстановит дыхание и добавил: — Я хочу извиниться перед ним лично. По телефону это будет выглядеть не очень красиво. Хванун замялся. На его лице было нерешительное выражение. — …я не знаю, — с сомнением пробормотал он потом, — разве… Разве это хорошая идея? Имею ввиду, ты не в розыске, но тебе небезопасно выходить на улицу, к тому же уже поздно и темно. — Пожалуйста, хён, — надавил Дончжу, преследуя, конечно же, свои личные цели, связанные не только с желанием извиниться, но Хвануну он говорить об этом не собирался, — мне правда нужно с ним увидеться. Я сильно ему нагрубил и чувствую себя виноватым. Хванун сглотнул. Протянул: — У меня нет адреса Гонхака, но он должен быть в ежедневнике Ёнджо, а если Ёнджо узнает, что ты к нему поехал он будет переживать и рассердится. — Он сегодня в баре, так что он не узнает, — нахмурился Дончжу, — пожалуйста, Ун-и… Я съезжу к Гонхаку на такси, туда и обратно. Я просто… хочу перед ним извиниться. Я был с ним груб и… Я не хотел говорить то, что сказал, про расставание с ним. Хванун прикусил губу и было видно, что он колеблется, но он также довольно быстро сдался под выжидающим взглядом Дончжу. — Ладно, но это все равно очень плохая идея, — недовольно пробурчал он и отправился в их с Ёнджо спальню, чтобы пролистать ежедневник возлюбленного. Через несколько минут он вернулся с обрывком бумаги, на котором был записан адрес. — Пообещай, что отлучишься не больше, чем на пару часов, — потребовал он прежде чем отдать записку Дончжу, — и поедешь на такси. Ёнджо-хён вернется в три часа, так что до трех ты должен быть дома, Чжу-я… — Обещаю, — твердо ответил Дончжу, сунул записку в карман и отправился в прихожую одеваться. Внутри у него бушевала буря, царапая и захлестывая Дончжу с головой от тех эмоций, которые переполняли его. Он был в отчаянии. Он чувствовал себя так, словно стоит над пропастью и сорвется от любого дуновения ветра. Он был в отчаянии и это толкало его на безрассудные мысли и безрассудные поступки, вроде того, какой он задумал сейчас: поехать к Гонхаку и попробовать его еще раз убедить помочь Донмёну. Дончжу готов был пойти на все, что угодно и готов был отдать все, что имел, чтобы вытащить брата, пусть порой он и вел себя так, словно ненавидит его, но это был Донмён — тот, с которым он провел двадцать лет жизни и перед этим девять месяцев в утробе матери вместе, неразлучно, и он не мог его оставить. Сердце его ныло и болело, не только от страха за себя и свое будущее, не только за тоску и вину перед братом, но и за тоску по Гонхаку, потому что он еще любил его, любил все так же и это чувство нельзя было вытравить за столь короткий период, так что вся ненависть, которую он испытывал была обманчивой, минутным порывом, вызванным чувством потерянности и беззащитности перед ситуацией, в которой он оказался. Он вышел из дома, добежал до ближайшей стоянки такси, сел в машину и продиктовал адрес с клочка бумаги. Когда Гонхаку в дверь позвонили он как раз вышел из душа. Он прошел в коридор, на ходу натягивая футболку, мельком глянул на экран видеозвонка, он никого не ждал, но это не мог быть кто-то посторонний, потому что вход в здание был доступен лишь по пропускам, так что он открыл дверь не интересуясь личностью незнакомца, маячившего по ту сторону экрана. Мужчина, пришедший к нему поднял голову, скинул капюшон, стянул с носа маску, открывая лицо, и Гонхак настолько растерялся, увидев перед собой Дончжу, что просто уставился на него, даже не поздоровавшись и не предложил войти. Дончжу замялся на пороге, ожидая приглашения, потом очень серьезно, даже хмуро спросил, так и не дождавшись: — Ты меня впустишь? Гонхак посторонился, пропуская его, Дончжу вошел снимая на ходу шарф и шапку, отложил на полку под зеркалом и поднял взгляд на Гонхака, словно ожидая его вопросов, которые непременно должны были последовать после его появления на пороге чужого жилища. Гонхак действительно спросил, чувствуя раздражение и беспокойство, раздражение не из-за того, что Дончжу заявился к нему на ночь глядя, а потому, что он должен был сейчас находиться дома, в безопасности, но явно не здесь. — Что ты здесь делаешь, Дончжу? — спросил он. — Тебе же велено было оставаться дома, это небезопасно! Здесь живет полно других работников «Базы», ты подставишь и себя и меня появившись здесь! Хмурая морщина пролегла между бровей Дончжу, когда он отвел взгляд от Гонхака, очевидно, пристыженный, потом подернул плечами, вцепился в язычок бегунка на молнии, раздумывая, стоит ли ему продолжать раздеваться и потер его пальцами. Бегунок был вытертым. Окислившимся. — Меня никто не видел, — ответил он затем неуверенно, продолжая сверлить взглядом Гонхаку грудь, — я хотел извиниться, хён. Гонхак протянул руку к своему пальто. — Я отвезу тебя домой, — категорично сказал он. Дончжу вцепился ему в предплечье, останавливая и у Гонхака в животе потеплело от этого прикосновения. Дончжу заставлял его быть мягче. Присутствие Дончжу заставляло мысли Гонхака путаться, потому что он был влюблен. — Я правда хочу извиниться, — сказал Дончжу, подняв на Гонхака взгляд, Гонхак отпустил ткань пальто, — за то, что наговорил тебе и… Я не ненавижу тебя, хён. Я просто был расстроен, напуган, речь ведь шла о моем брате, ты должен меня понять, поэтому я был так зол на тебя… Мы… Могу я пройти и мы поговорим? Гонхак сглотнул, испытывая неловкость, потому что слова Дончжу звучали довольно искренне, но он все еще был напряжен из-за внезапного появления младшего. Не сразу, но он посторонился, молча, пропуская Дончжу в комнату и Дончжу торопливо принялся стягивать куртку и обувь. Затем еще раз поклонился, из вежливости, впервые переступая порог чужого жилища и прошел в помещение, служащее Гонхаку одновременно кабинетом, спальней и гостиной. Это была служебная квартира, хоть она и была небольшой, но Гонхак жил один и большую часть времени проводил на работе, так что ему вполне хватало места. Большую часть восточной стены в комнате занимало панорамное окно, прикрытое этим вечером плотными темными шторами. Около окна стоял рабочий стол, так, чтобы дневной свет падал слева, обеспечивая достаточную видимость для работы в бумагами или за компьютером. Постель оказалась спрятана в небольшом закутке, который Дончжу не сразу обнаружил, потому что спальная зона была отделена стеллажом, почти пустым, если не считать чахлое зеленое растение на верхней полке. Рядом со стеллажом стоял диван, с которого Гонхак поспешно убрал валявшуюся там толстовку и забросил в искусно встроенный в белоснежную стену шкаф. Напротив дивана на стене висел хороший телевизор с большой диагональю, по которому сейчас шел какой-то иностранный фильм. Темный деревянный пол прикрывал ковер светло-зеленого цвета с коротким ворсом, около дивана стоял журнальный столик на котором лежал пульт и деревянная миска в которой были неаккуратно сложены бумаги. Стены были светлыми, но на них не было ни фото, ни картин. Вся обстановка была очень сдержанной, безликой и почти спартанской. Но Дончжу, тем не менее, сказал: — У тебя очень мило. Это было скорее вежливостью, чем правдой. Гонхак потоптался на пороге, потом снова спросил, теперь более мягко: — Зачем ты приехал, Чжу-я? Ты мог бы позвонить, если для тебя это так важно, тебе небезопасно сейчас выходить на улицу, ты ведь знаешь. Дончжу посмотрел на него, стоя посреди гостиной, закусил губу, он нервничал, потом попросил: — Я немного замерз, пока ехал сюда. Можешь сделать мне горячий кофе, пожалуйста? Гонхак тяжело вздохнул, Дончжу тянул время, увиливал от цели своего визита и Гонхака это нервировало, но он не стал возражать или давить на младшего, послушно отправился на кухню, засыпал кофе в кофемашину и через несколько минут вернулся с чашкой крепкого напитка. — Держи, — сказал он, поставив чашку на журнальный столик, Дончжу поблагодарил, присел на диван и обхватил чашку ладонями. Гонхак потоптался посреди комнаты и снова спросил: — Ёнджо-хён знает, что ты здесь? Дончжу неопределенно повел плечами и это нельзя было расценить как четкое «да» или четкое «нет», так что Гонхак так и не понял, в курсе ли Ёнджо о визите младшего, он переступил с ноги на ногу, потом со вздохом сказал: — Если ты приехал просто чтобы извиниться за свои слова, то не стоило. Я понимаю, как ты расстроен всем этим. Мне действительно очень жаль, что я солгал тебе. Дончжу помолчал. Это была неловкая пауза. — Я тебе больше не нравлюсь? — спросил он потом нерешительно. Гонхак почувствовал, как руки и шея у него покрылись мурашками и он ответил: — Ты мне нравишься, но мы расстались. Дончжу горько улыбнулся ему. — Мне очень жаль, что я сказал тебе нечто подобное, — произнес он глядя на Гонхака. Взгляд Дончжу был пристальным, почти тяжелым, но он часто смотрел так на старшего, когда они оставались только вдвоем, так что Гонхак почувствовал как мысли его теряют ясность. Его влекло к Дончжу, особенно сейчас, когда они находились наедине и Дончжу был таким открытым для него и таким беззащитным, что Гонхак с досадой подумал, что теряет осторожность, вновь поддаваясь младшему. Он отвел взгляд, с трудом отбросив собственные неуместные в этот момент мысли и предложил: — Допивай кофе и я отвезу тебя домой. Тебе не стоит больше пользоваться такси, тебя могут запомнить, так что это не безопасно. База со дня на день объявит тебя в розыск. Дончжу не ответил, опустив голову. Кофе в его чашке остывало, а он так и не сделал ни одного глотка. — Как… Как там Донмён? — спросил он затем, после долгого молчания и Гонхак почувствовал как у него слабеют колени. Было глупо предполагать, что Дончжу пришел сюда только для того, чтобы извиниться и речь в любом случае зашла бы про его брата и про отъезд и про все остальное, но Гонхаку не хотелось об этом говорить. Он не был готов к подобному разговору, потому что он по-прежнему не мог никак повлиять на ситуацию. Но ему все равно пришлось ответить. — Он в карантинной зоне, — сказал он сдержанно, чувствуя себя неуютно, некомфортно, потому что этот разговор напрягал его, он ничем не мог помочь и не мог дать Дончжу надежду, и он чувствовал давление из-за этого. — Как только его переведут в медицинский блок, лаборатория начнет исследования и тобой наверняка заинтересуются… Дончжу, я знаю, что ты не хочешь покидать Корею без него, но подумай хотя бы о своих родителях, думаешь, им будет легче, если вы оба окажетесь на «Базе»? Дончжу не ответил, медленно кивнул, потом пробормотал: — Прости. — он выглядел разбитым. — Ты прав во всем, я знаю, знаю, мы это уже обговаривали, но он ведь мой брат… — Мне очень жаль, — ответил ему Гонхак. Он чувствовал себя мерзко из-за того, что Дончжу начал говорить об этом, мерзко из-за своей работы, мерзко из-за того, что ничем не мог ему помочь, мерзко из-за того, что Дончжу сидел перед ним, а Гонхак не мог сделать ровным счетом ничего, что было в пределах его возможностей… Он присел рядом с ним и пересилив себя мягко коснулся чужой руки в попытке ободрить. Дончжу потянулся к нему, словно только этого и ждал, прильнул, обвивая шею Гонхака руками, прижимаясь губами к его губам и прижимаясь к нему всем телом — это было страстно, глубоко и немного отчаянно. Гонхак коснулся его, поддавшись желанию: коснулся его узкой талии, привлекая к себе, мягких бедер и ягодиц, не переставая целовать, пока в груди у него не стало жечь от недостатка воздуха. Когда Дончжу отстранился, Гонхак увидел в его взгляде и на его лице лишь потерянность и отчаяние ребенка, который нуждался в защите и заботе. Он протянул руку и ласково коснулся его волос, убирая со лба растрепавшуюся челку. — Ты меня хочешь? — спросил Дончжу тихо, Гонхак сглотнул, втянул в горящие легкие прохладный воздух, пробормотал: — Ты ведь знаешь, что хочу, но разве это уместно сейчас? Дончжу потянулся к краю его футболки, Гонхак нехотя перехватил его руки, останавливая, хотя и очень хотел продолжить происходящее между ними, но не хотел пользоваться ситуацией, когда Дончжу, очевидно, не слишком отдавал себе отчет в том, что делал. Дончжу улыбнулся ему, горькой, болезненной улыбкой. — Мне… Нечего тебе больше дать, — сказал он затем, глаза у него блестели, — у меня недостаточно денег и мне не к кому больше обратиться, хён. Я знаю, как это выглядит, но я не знаю, что еще мне сделать, чтобы ты вытащил моего брата с «Базы», что я могу дать тебе помимо этого и что сделать для тебя, чтобы ты помог мне вывести Донмёна… Он осекся, когда Гонхак отстранился, разомкнув объятия и горечь захлестнула его с головой, когда он понял, что Дончжу имеет ввиду. Он почувствовал себя униженным. Гонхак почувствовал себя оскорбленным и, что хуже всего, наивным обманутым глупцом, и это вызвало у него внутри гнев, который он не смог сдержать. — Уходи, Дончжу, — сказал он резко, не в силах смотреть на младшего, Дончжу сидел перед ним поникший и пристыженный, но Гонхак был так зол, что даже не заметил этого, а когда младший потянулся к нему вновь, Гонхак оттолкнул его руку, не желая чужих прикосновений, поднялся на ноги и сделал несколько шагов чтобы увеличить дистанцию между ними. — Что ты такое несешь? — спросил он сердито, глядя на него, с трудом сдерживая переполняющие его эмоции, хотя он всегда был сдержанным человеком, но сейчас обида и раздражение переполняли его, так что он едва не закричал: — Что ты такое несешь, Дончжу?! По-твоему я так к тебе отношусь?! По-твоему это все, чего я от тебя хочу?! Ты знаешь, что я не могу тебе помочь, мы уже говорили об этом! Ты знаешь, что я не могу вытащить твоего брата, как бы ты и как бы я этого не хотел — это слишком небезопасно для всех нас, ты ведь знаешь, почему я не могу этого сделать, Боже мой, и ты все равно пришел сюда вот для этого?! Да что творится в твоей голове?! Он замолчал, разгневанный, избегая смотреть Дончжу в лицо, сжал ладонями виски, в попытке сбросить испытываемое напряжение, когда Дончжу наконец посмотрел на него, поднялся с дивана, лицо у него было бледным, глаза — покрасневшими, голос дрожал. Он сказал: — Я сейчас уйду. Гонхак позволил ему выйти в прихожую, затем вышел следом, рассерженно позвал: — Куда ты пойдешь, тебе нельзя ходить одному на улице, ты можешь наткнуться на патруль! — Плевать! — огрызнулся Дончжу, поспешно натягивая куртку и когда Гонхак попытался удержать его, оттолкнул старшего, схватил с зеркала шапку и ушел, хлопнув за собой дверью, оставив Гонхака одного, разбитого произошедшим. Это было концом. Он был раздавлен и почти не спал той ночью, терзаемый тревожными мыслями, тянущими его на дно. Гонхаку казалось, что сердце его разбито, хотя, наверное, так оно и было, потому что в груди у него ныло каждый раз, стоило ему подумать о Дончжу. Обида, гнев, разочарование переполняли его и каждый раз он испытывал желание бросить все и остановиться, но он зашел уже слишком далеко, чтобы закончить все вот так просто.