***
Даже Бешт, отвратительно воспитанная и презирающая, почти не встречает особенной вражды со стороны Чайльда. Ему нет до неё дела, повторяет, словно мантру, юноша. Она сама слишком глупа, раз не понимает, как отвратительна, и не его беда, что она такой родилась. Она вообще скоро перестанет для него существовать. Так, просто дура, не способная оставить идиота мужа или вытащить его со дна. — Следовало признаться раньше, — заявляет Бешт, опираясь ладонями на тумбу так, что Тарталье кажется, что её спина сломается от прогиба. — К чему всё это было? Чайльд закатывает глаза, но не язвит в ответ. Он несколько не в том положении, чтобы заявлять свои права. Нет уж, для начала ему нужно отыскать хоть что-то острое, чтобы распилить верёвку на руках, чтобы показывать характер. — Что было? — интересуется он. — Я ничерта не понимаю. Женщина склоняет голову набок, выражая полную усталость. — Сомневаюсь, что каждый встречный получает печать Феникса, — заявляет она так, будто Чайльд должен, по крайней мере, упасть в обморок от страшного осознания своей вины. Однако этого, конечно, не происходит. Тарталья только вздыхает, надеясь, что когда-нибудь она ему поверит. — Вы хотели бы другого зверя, госпожа Осиал? — спрашивает он, прекрасно зная, что она не любит это обращение. — Козла, например? смотрит на него как на умалишённого. — Не стоит испытывать терпение тех, кто добр, — отвечает она. — В конце концов и они могут рассердиться. Я могла бы заставить заговорить любого, если бы хотела, однако не делаю этого. Лучше тебе быть осторожным, Чайльд. — Я был осторожен, — отвечает Тарталья, встречаясь с глазами женщины и надеясь хотя бы взглядом передать ей всю свою ненависть. — Судя по всему, этого не всегда достаточно. Я ничего не знаю, госпожа Осиал. Если хотите кого-то обвинять, ищите настоящего виновного и отстаньте от меня. — Отстать? — холодно интересуется Бешт, складывая руки на груди. — Я не могу выгнать дорогого гостя. Чайльд кривится от сладости, которой пропитаны последние её слова, но решает ничего не говорить об этом. Он всё равно не сможет добиться, чтобы она была честна, пока находится в уязвимом положении. Вот если бы его руки были свободны… — Но Вы можете уйти, — уведомляет Тарталья, стараясь выдать лучшую свою ядовитую улыбку. — Никто не держит Вас здесь, госпожа Осиал. Женщина качает головой. — Бешт, — наконец поправляет она. — У меня есть имя. Тарталья быстро жмёт плечами, насколько ему позволяют верёвки. Он надеется, что будет звучать достаточно глупо, чтобы быть прощённым. Пожалуй, её следует поставить на место, но расплачиваться за грехи юноша ещё не готов. — Всё время забываю, — объясняется он. — Разве не проще называть Вас так, как зовут Вашего мужа? Бешт припоминает брови, определённо готовая к устной битве. Чайльд пытается незаметно облегчённо вздохнуть. Отлично, эта дура клюнула на удочку, забрасывать которую он даже не рассчитывал. — Однако это не его имя, — отвечает женщина. — Да? Ну вы оба тоже зовёте меня не так, как мать назвала. Почему это проблема? Женщина презрительно фыркает. — Ты забываешься, — вновь обманчиво мягко говорит она. — Не следует ли мне тогда обращаться к тебе как к Фениксу, раз ты упорно продолжаешь называть меня «госпожа Осиал»? — Я не знаю, что это значит, — отзывается юноша. — Называйте как хотите. Мне-то что? Всё равно в этой комнате нет другого человека, к которому Вы могли бы обращаться. Разве что, знаете, если он не у Вас в голове. Такое может быть. — Верно, — задумчиво, скорее себе, чем Чайльду, говорит Бешт. — Твоё имя не имеет значения. Как бездомную собаку не назови, она всё равно не поймёт. Женщина осторожно встаёт на одно колено рядом с Тартальей и легонько касается пальцами его скулы. Чайльд старается уйти от её движения, отодвинуться как можно дальше, но со скрученными за спиной руками не так-то просто отползти на коленях назад. — Как много ты узнал? — интересуется Бешт так, словно беседует о погоде. — Я знаю, что ты рылся в бумагах моего супруга. Юноша невесело улыбается и опускает глаза. Собирается ли он лгать? Да ладно, он просто не станет ни подтверждать, ни опровергать её слова. Всё равно, что бы он ни сказал, эта парочка продолжит считать его виновным во всех мирских грехах. — Даже если я что-то и видел, Вы же знаете, что я не смог бы понять. Я не знаю китайский. Бешь отпускает лицо Тарталья и поднимается на ноги, медленно направляясь к тумбе. — Однако мне известно, что у тебя недурная память, Чайльд, — замечает она. — И не худшая камера телефона. Тебе незачем лгать. — А что изменит, скажем, моё полное признание? — спрашивает Тарталья, наблюдая за тем, как Бешт задумчиво вынимает из кармана элегантных брюк и кладёт на тумбочку его печать. — Я подумаю, следует ли тебя использовать по назначению сразу или можно дать передышку. — Но… — начинает юноша, замолкая всего на секунду, чтобы вспомнить нужные слова. — Если Вы так уверены, госпожа Осиал, что я… э… никогда не был предан Вашему дражайшему супругу, значит, что у меня другой босс. Очевидно, что не Вам решать, какое у меня назначение и какой должен быть отпуск. — Мне очевидно лишь то, что ты находишься в доме моего дражайшего супруга, — отзывается женщина ядовито. — А пока ты здесь, твоя принадлежность Ли Юэ не имеет значения. — Тогда… — начинает уже Тарталья, но Бешт останавливает его движением руки. — Чайльд, — говорит она. — Ты до сих пор не ответил. Что именно ты вызнавал? Тарталья пожимает плечами и качает головой. — Я не знаю, — отвечает он, вкладывая в свои слова столько чувства, сколько может. — Понятия не имею. Вы полагаете, что меня стали бы уведомлять, что именно я… э… пытаюсь сфотографировать, если бы я, скажем, делал это? — Что-то же должно было тебя интересовать. — Если меня что-то и интересует, то уж точно не Ваш супруг, — отзывается юноша, пытаясь не особенно злорадствовать. — Вы всё равно ничего не сможете от меня узнать, госпожа Бешт. Я сам хотел бы быть посвящёным. Женщина фыркает. Чайльд буквально может ощутить её презрение, но только сжимает зубы. Чёрт возьми, те слова, которые он хочет посвятить её прекрасной особе, не должны сорваться с его языка. Нет, они слишком грубые, чтобы он не заслужил за это пощёчину. — Как Моракс обвёл всех вокруг пальца? — интересуется Бешт почти мирно. — Право, это из всех его деяний единственное, которое можно было бы уважать. — Кажется, я обречён быть лжецом, — сетует Чайльд, хмурясь. — Мой ответ не изменяется. Я не имею понятия, как и что он делал. Я не видел его, пока… пока не встретился с ним с лёгкой руки госпожи Нин Гуан. — Ложь, — замечает Бешт надменно. Юноша пожимает плечами. Пожалуй, это единственная ложь из всей его речи. Но эти люди и не заслуживают правды, если отказываются в неё верить. Они вообще ничего не заслуживают, но Тарталья предпочитает подумать об этом уже позже. Для того, чтобы ненавидеть Осиала, у него останется вся жизнь, если он выберется отсюда. Для размышлений же о способах побега времени у него слишком мало. — Ну, как и говорил, — бубнит юноша. — Я всегда буду лжецом, а Вы, госпожа Осиал — правой. Вперёд, не возражаю. — Ты не в том положении, чтобы возражать, — напоминает женщина. — Как бы Вы не оказались в том же, — задумчиво, скорее самому себе, говорит Чайльд. — Стрелочка, знаете ли, любит крутится. Впрочем, Вам-то что, правда? Вы сама невинность, госпожа Осиал. Правда, это несколько не вяжется с делишками Вашего супруга, но Вам не мешает. Бешь лишь фыркает. Она определённо не сердита настолько, чтобы применять насилие, а потому Чайльд позволяет себе ненадолго выдохнуть. — Вы можете смеяться сколько Вам угодно, — предлагает он так миролюбиво, как только поворачивается язык. — Это не станет меньшей правдой. — Любопытно слышать подобное от тебя, — говорит женщина, позволяя быстрой улыбке пробежать по губам. — Что ж, ты ещё научишься рассказывать правду. А сейчас… сейчас ты бесполезен. Ах да, я бы не советовала тебе и дальше выводить моего супруга из равновесия. — А что? Будет большой взрыв? — интересуется юноша, морща нос. — Не думаю, что особенно боюсь. На самом деле, он боится. Чертовски боится, что большой взрыв не просто затронет его, а случайно уничтожит. И он уж точно не собирается играть с огнём, когда кусок его тела уже загорелся. Но разве он скажет это Бешт? Разве потеряет драгоценную возможность пощекотать ей нервишки? — Посмотрим, — отзывается женщина неожиданно холодно. — Ты уже допустил ошибку, когда выбирал сторону, так что я не рекомендую тебе совершать ещё одну. Тарталья провожает глазами её спину, прежде чем позволяет себе расслабиться, хотя бы немного пытаясь ослабить давление верёвок на руки и скрючив спину. Сейчас он как никогда уверен, что уж точно не допускал ошибку, выбрав Ли Юэ. Впрочем, он выбирал Чжун Ли, а не его детище, но это не так-то и важно.***
Признаться честно, Чайльда всё больше и больше пугает отсутствие событий. Он ожидал, что его поволокут чёрт знает куда или хотя бы немного припугнут, но ничего не происходит. Ни-че-го. Тарталья даже не знает, который час. Очевидно, эти сведения для него не столь необходимы, раз милейшие супруги решают избавить его от лишней информации. Однако, если верить жалким попыткам юноши подсчитать вероятное время, должна была уже пройти ночь. Он не уверен, насколько высоко сейчас находится солнце, если оно вообще находится, но знает, что хочет есть. Впрочем, сейчас есть дела поважнее, чем эта ерунда. Он выживал и в гораздо более плохих условиях. Если сжать в руке дурацкую печать, удар может выйти весьма неплохим, Чайльд догадывается по опыту. Сама по себе она не так уж и полезна. Тарталья предпочитает бить предметами, способными проломить череп, а остальные считает не совсем пригодными для драк. Впрочем, всё это неважно. Он до сих пор не может освободить руки. Сколько юноша ни ищет взглядом острые предметы, он не способен до них добраться. Что ж, хотя бы в этот раз Осиал осмотрителен. Даже едва встав на ноги, оставив на подбородке следы от покрывала, Чайльд не может ничего найти. Всё нужное слишком высоко, чёрт возьми. А верёвка затянута на совесть, не давая ни единой надежды вывернуться из неё, вывихнув палец. Да и как далеко он ускачет в полном врагов доме без оружия с плохо действующей рукой? Тарталья вздрагивает и чуть не падает, когда слышит в коридоре грохот. Правда, стук шагов в противоположном от двери в его комнату направлении несколько успокаивает, но Чайльд всё равно пятится. Он должен вернуться на своё прежнее место, твердит себе юноша. Нельзя показывать, что он хоть на что-то способен. Тарталья как раз пытается вновь встать на колени, когда дверь неожиданно распахивается, и на пороге вновь появляется Бешт. — Давно не виделись, — холодно замечает она, заходя быстрым шагом и впуская за собой нескольких человек. — И, надеюсь, не увидимся. Женщина никак не комментирует позу Чайльда, и юноша обретает некоторую смелость. — Не понял, — говорит он, неловко хлопая глазами. — О чём речь? — О многом, — отрезает Бешт. — И ни о чём из того, что тебе можно знать, мальчишка.