***
Тарталья уже начинает порядком скучать, пока тащится по бесконечным коридорам и лестницам. Он так и не решается начать пилить достаточно активно, чтобы освободиться быстро, и до сих пор не остановил свой выбор ни на чьём пистолете. Нет, так не пойдёт, решает юноша. Он должен уже собраться с мыслями. Одним ножом против стольких людей он ничего не сделает, если не призовёт на помощь находчивость и ловкость. Правда, Чайльд весьма сомневается, что сможет быстро заставить руки хорошо работать, но надеется, что в то время ему помогут ноги. Да и можно немного положиться на помощь его спасителя, верно? — Быстрее, — одними губами шипит тот, пользуясь возможностью наклониться к Тарталье, пока подталкивает его за шею. Поначалу юноше даже кажется, что он перестал понимать английский, настолько ужасен акцент. Ладно, он имел дело и с худшими, напоминает себе Чайльд, тщетно пытаясь вывернуть кисти достаточно для того, чтобы получить нужный угол давления, который ещё могли бы прикрыть крепко держащие его за запястья руки помощника. Тарталье кажется, что каждый, кто случайно бросит на него взгляд, сразу поймёт, что происходит. По крайней мере, яростно движущиеся, чтобы компенсировать, что чувствуют происходящее лишь наполовину пальцы являются достаточно веской причиной для волнения. Жаль, конечно, что господин Осиал имеет деньги на содержание только таких остолопов, с усмешкой думает юноша, но это уже его проблема. Да и проблема ли? Чайльд подозревает, что Осиалу всё равно не спастись, если на него неожиданно нападут. Молодой человек ощущает, как поддаётся верёвка, и едва не падает, когда помощник резко хлопает его по плечу. Чёрт возьми, вот манер-то этим ребятам точно не хватает, думает Тарталья, кое-как выпрямляясь. — В машине, — шепчет человек, прежде чем одним быстрым движением вытянуть нож между ладоней Чайльда. Юноша не сдерживает шипения и рефлекторно складывает руки ближе друг к другу, ощущая, как выступает кровь на новых порезах. Ладно, это действительно самый безопасный для них обоих способ избавить от улики, но Тарталья был бы не против немного подраться. Теперь же, когда верёвка не допилена до конца, он уверен, что ничего не успеет сделать, когда его поймают сразу же после того, как он её раздерёт. Чайльд поднимает голову и осматривается, с радостью подмечая дверь. Очевидно, его путешествие по дому скоро закончится, думает Тарталья, послушно бредя к двери между мощными тюремщиками. Можно будет спокойно выдохнуть и терпеливо дождаться обещанной машины, в которой он будет способен довести начатое до конца. Правда, Чайльд не совсем понимает, как машина способна спасти его от этого конвоя, но уж лучше размытая надежда, чем никакой. Всё равно придётся искать способы выжить, так почему бы не попробовать довериться?***
Юноша понимает, насколько плохой была идея плыть по течению только когда чуть не вываливается в неожиданно распахнувшуюся дверь и сжимает руки слишком сильно. Ладно, пожалуй, он немного переоценивал сам себя, когда думал, что сможет совершенно спокойно пережить боль в ладонях. Наверное, кровь начинает капать, потому что Чайльд чувствует, как кто-то ещё хватает его за запястья. Тарталья морщится, вынужденный молчать уже не потому, что боится выдать план, а потому, что не смеет показать слабость. Молодой человек почти не слышит поднявшийся вокруг него шум, силясь вырваться, хотя и понимая, что это невероятно глупо. В любом случае придётся применять силу, так что лучше начать раньше, чем нужно, чем прозевать момент, решает Чайльд постфактум. Юноша падает на колени, так и не разобравшись с верёвкой, и чувствует, как горит от боли его несчастная щека. Наверное, он предстанет перед Чжун Ли отнюдь не в лучшем своём виде, отстранённо думает Тарталья, яростно пытаясь освободить запястья. Скорее всего, он выглядит как выброшенная на берег рыба, но только в отличие от неё Чайльд умудряется быть эффективным. Не таким, каким хотел бы, но всё же успевает освободить руки и отползти на несколько сантиметров вперёд к тому моменту, как начинается пальба. Безоружный, Тарталья мало что может сделать, да и годами выработанный навык позволяет ему физически ощущать всем телом несколько направленных на него пистолетов. Кажется, у кого-то из его конвоя были даже винтовки, так что Чайльд не собирается действовать слишком быстро, раз у него нет и маленького ножа. Тарталья поднимается на колени и послушно замирает, несмотря на желание вытереть лицо и шею. Чайльд внимательно наблюдает за двумя мужчинами, целящимися прямиком ему в лоб, медленно сжимая и разжимая ладони. Он надеется, что успеет достаточно размять руки к тому моменту, когда получит шанс подраться. Юноша полностью игнорирует обращённые явно к нему слова, только качая головой и на секунду опуская глаза. Разве он виноват, что ничерта не понимает по-китайски? Разве виноват, что эти идиоты не хотят выбрать другой язык для общения? Тарталья вздрагивает только тогда, когда слышит резкий выстрел прямиком за своей спиной. Он едва не падает вновь, пытаясь устоять на коленях под давлением безжизненно свалившегося сзади тела. Чайльд сжимает зубы и оглядывается по сторонам, чувствуя себя загнанным в угол зверем. На самом деле, примерно так и есть, но юноша не хочет сейчас сравнивать. Один раз он уже выиграл в драке, где не имел ни одного преимущества, так что должен попробовать вновь. Более того, теперь он взрослый, полностью обученный сражаться мужчина, привыкший к далеко не самым приятным событиям в жизни, а не напуганный мальчишка. Да, теперь-то у него гораздо больше шансов, чем было тогда. Нельзя трусить, подбадривается себя Чайльд. Не трусить и не спешить — вот правила, которым всегда надо следовать. По крайней мере, теперь его никуда не ведут, что уже является достижением. И руки у него свободны. Правда, и без того выглядевшая не лучшим образом щека ещё и саднит, а колени наверняка не будут ему благодарны, но Тарталья попросту игнорирует подобные мелочи. Умудрялся же он столько времени справляться с Осиалом, значит, с такими мелочами точно должен справиться. — Не понимаю ни слова, — бурчит Чайльд себе под нос, и не мечтая, чтобы хоть кто-то разобрал его речь. Тарталья уже собирается съязвить что-нибудь о коммуникации, чтобы поддержать самого себя, но не успевает. Он ожидает тычок откуда угодно, но только не сзади, однако получает его именно оттуда. Чайльд фыркает от неожиданности, поворачиваясь настолько быстро, насколько возможно в его положении, и удивлённо смотрит на мужчину. — Руки, — чеканит тот угрюмо, приподнимая винтовку и упираясь дулом Тарталье в лоб. Юноша послушно поднимает их, демонстрируя пустые порезанные ладони, и, не отрывая взгляда от главного противника, осторожно пихает коленом труп. Он понятия не имеет, кто именно убит, но подозревает, что именно тот человек, который сунул ему нож. — Вставай, — всё тем же тоном приказывает китаец. Он выглядит достаточно устрашающе, чтобы Чайльд подчинился. Ладно, теперь юноша меняет своё мнение о людях Осиала. Пожалуй, среди них есть и те, кто хоть немного умеет пользоваться ситуацией. Правда, Тарталье это не на руку, но он всё же не слеп, чтобы отпираться. Молодой человек медленно поднимается, откидывая слипшиеся волосы назад, и чуть приподнимает руки. Чайльд не собирается полностью идти на поводу тех, кто вооружён, но и не желает пересечь ту тонкую грань, которая отделяет его от смерти. Нет, он не должен доставлять особенно много хлопот, но и слишком уж быстро сдаваться тоже не станет. — Иди, — приказывает мужчина, поднимая дуло за движением Тартальи. — Куда? — интересуется юноша, оглядываясь. — Здесь много сторон. Китаец указывает винтовкой путь и фыркает. Он не в лучшем настроении, Чайльд видит по сжатым челюстям и побелевшим от напряжения костяшкам пальцев. Вообще, вполне очевидно, что человек будет сердиться, когда прямо под его носом у него чуть не утащат заложника. Тарталья ощущал бы примерно то же самое, разве что не стал бы так открыто проявлять ярость. Нет, он лучше приберёг бы её на потом, чтобы неожиданно напугать неудачливого беглеца. — Ладно, — бормочет Чайльд примирительно и уже собирается развернуться, как замечает в дверном проёме женщину. Нужно полностью ослепнуть, чтобы не узнать даже в полной темноте худую фигуру Бешт с презрительно приподнятым подбородком, считает юноша. По крайней мере, он ещё никогда не ошибался и случайно не путал с ней кого-то другого. Женщина ступает за порог и, окинув Тарталью взглядом с ног до головы, обращается к одному из сопровождавших его. Юноша только молча стоит, переминаясь с ноги на ногу и пытаясь придумать положение, в котором бы его ладони не болели настолько сильно. Он уже начинает скучать, получивший слишком много адреналина, так быстро оказавшегося бесполезным, как замечает отблеск стали в сжатой руке мертвеца. Прекрасно, нож он получит, только нужно будет изловчиться упасть так, чтобы его не пристрелили на месте. — Я знала, — неожиданно уведомляет Бешт на своём безупречном презрительном английском. — Что ты устроишь представление. Как ты думаешь, почему ты до сих пор жив? Чайльд пожимает плечами и разводит руками, выражая полную неосведомлённость. — Потому что нравлюсь Вашему мужу? — спрашивает он как можно невиннее. — Больше не знаю. Бешт сжимает губы, но в этот раз Тарталье не хочется смеяться. Ему хочется случайно поскользнуться и наконец завладеть оружием, а остальное его скорее пугает, чем позволяет расслабиться. — Потому что они все допустили промах, — холодно отрезает женщина. — Я уже сказала им, но повторю и тебе, раз ты всем рассказываешь, будто не знаешь наш язык. Если ещё раз ты предпримешь попытку сопротивления, то будешь пристрелен без предупреждения. Надеюсь, что теперь это тебе ясно. Чайльд тяжело вздыхает и кивает. — Как Вам угодно, госпожа Осиал, — отзывается он послушно. — Я не стану возражать. — Ты собрался проверить истинность моих слов? — интересуется Бешт надменно. — На твоём месте я бы не стала. — Но Вы никогда на нём не были, — замечает молодой человек, кончиком ботинка подталкивая безжизненное тело. — Впрочем, я не собирался совершать самоубийство. Пока что, знаете, не очень тянет на такое. Я ещё не использовал эту… штуку, которую Вы у меня отобрали. Жаль, что Вам с мужем не понравилась. Я старался. Бешт фыркает и складывает руки на груди, проходя мимо Тартальи к другим его конвойным. — Поразительно, — говорит она. — Ты способен издеваться даже тогда, когда можешь сдохнуть в любую секунду. Очевидно, ты напрочь лишён интеллекта. Впрочем, другие Мораксу никогда и не нравились. Чайльд уже собирается напомнить, в какой роли он изначально удержался рядом с Осиалом, но вовремя прикусывает язык. Он не знает, насколько далеко способна зайти рассерженная Бешт, да и не горит желанием проверять. Шутки, конечно, упрощают его жизнь, но он не хотел бы случайно с ней расстаться. — Вы никуда теперь меня не ведёте, так? — после некоторого молчания интересуется Тарталья, наконец вытаскивая кончик ножа достаточно, чтобы прижать его ботинком и продолжить вытягивать более незаметно. — Или Вы тянете время, пока кто-то придёт и убьёт меня? Чайльд вздрагивает всем телом, ощущая, как дуло тычется ему между лопаток, но не отступает. Он нарушает указание Бешт всего через несколько минут после того, как оно было дано, и не собирается показывать это так скоро. Женщина резко разворачивается на каблуках и фыркает. — Ты всё же хочешь умереть, — замечает она холодно. — Что я сделал? — спрашивает Тарталья, разводя руками. — Мне и стоять просто нельзя. Бешь закатывает глаза и кивает в сторону. — Отойди от того места, где стоишь, — приказывает она сурово. — Да побыстрее. Чайльд тяжело вздыхает. Он ощущает, как сердце совершает несколько ударов у него в горле, пока раздумывает. В любом случае он должен будет действовать быстро. И в любом же случае почти обречён на провал. Возможно ли выбраться из-под надзора Бешт? Тарталья сомневается. — Я не понимаю, — бубнит он, морщась от избытка возбуждения. — Подойдите и посмотрите, я ничего не делаю. Женщина закатывает глаза, но делает несколько шагов вперёд. Именно это становится точкой в размышлениях юноши. Он, едва не падая, хватает нож с земли и кидается на Бешт, не обращая внимание на несколько пролетевших мимо локтя пуль. Женщина, не ожидавшая таких проворности и бесстрашия, оказывается прижата к земле. Правда, в той позе, в которой они находятся, Чайльд не успеет быстро её ранить, однако он всё равно ощущает собственное превосходство. Ничто не может так взбодрить юношу, как ощущение ходящей под его коленом груди многоуважаемой госпожи Бешт. — А теперь отпусти её, — неожиданно раздаётся приказ, от которого Тарталья едва не подпрыгивает. Он поворачивается на голос, уже и не думая о том, как ужасно выглядит, и наполовину безумными глазами смотрит на мирно стоящего в стороне Чжун Ли. — Я сказал отпустить, — повторяет тот, приподнимая бровь и постукивая тростью.