Драконы старой Валирии

4. После выступления в Сенате Деймон стал просто невыносим. Только теперь Люцерис понимал, как же спокойно они жили, пока Деймон был в отъезде. Теперь все его мысли сводились к одним и тем же темам: политика, голосование, противники и сторонники. А еще каждый день жаловался на суммы, которые приходится тратить, словно не по своей воле все это затеял, и как мало они окупаются. В их башне почти каждый день бывали разные гости. Люцерис почти всегда пропускал обеды, и хотел бы пропускать и ужины, но Деймон приказал являться, чтобы развлекать его гостей. Люцерис наслаждался популярностью во время гонок, но не желал общаться со своими поклонниками настолько близко. Но большинство гостей Деймона едва обращали на него внимание или бросали презрительные взгляды, и Люцерис совершенно не понимал, к чему Деймон настаивает на его присутствии. Для благостной картинки идеальной семьи было достаточно и его родных детей. Самым худшим из гостей был лорд Бенерезис, который появлялся в их башне чаще остальных. С тех пор, как Деймон их представил, он просто не отлипал от Люцериса, открытое восхищался, осыпал комплиментами, даже подарил дорогие подарки – роскошное седло, инкрустированное драконьей костью, позолоченный хлыст и ботинки для верховой езды из тончайшей кожи. Люцерис вежливо отказался под предлогом, что в гонках лучше всего использовать давно привычные вещи – незнакомое седло или хлыст могут помешать в критический момент. Но тягостнее всего было выносить постоянные прикосновения и масляные взгляды. Для Люцериса не было секретом, чего хочет Бенерезис. Его внешность, больше присущая простолюдинам, рабам или чужеземцам, а не истинным валирийцам, должно быть, делала его в глазах знатного лорда кем-то доступным. Если бы он не был приемным сыном Деймона, Бенерезис уже давно перестал себя сдерживать. После очередного ужина, когда Люцерис почувствовал как пухлая, унизанная перстнями рука, как бы невзначай коснулась его бедра под столом, он не выдержал и пожаловался Деймону: – Я больше ни одного вечера не останусь, чтобы развлекать этого борова! – Следи за языком! Он знатный и влиятельный лорд. И ты будешь делать то, что я прикажу! – голос Деймона звучал спокойно, но Люцерис чувствовал затаенную угрозу. Он понимал, что нельзя разговаривать с Деймоном подобным тоном, тот не терпел, когда все шло не так, как он пожелает, но больше выносить не мог. – Он всякий раз капает на меня слюнями и уже не способен держать при себе руки. Только твое присутствие его останавливает, – возмутился Люцерис. Деймон небрежно отмахнулся. – И что с того? Ничего не случится, если ты будешь с ним немного любезнее. Дай себя немного полапать, и он растает. Люцерис едва не задохнулся от негодования. – Я твой сын, а не шлюха! – Все мы немного шлюхи. Я тоже день и ночь ублажаю лордов. Каждому приходится чем-то жертвовать во благо семьи. «Это не благо семьи, а твои личные амбиции», – мрачно подумал Люцерис. Находить сторонников оказалось не так легко, как поначалу считал Деймон. Каждый день приносил новые разочарования, которыми он щедро делился с семьей. Во время одного из редких ужинов, который они проводили без гостей, он пожаловался: – Я каждый день лижу задницы и трачу целые состояния, чтобы эти идиоты хотя бы выслушали меня. Они мило улыбаются, заверяют в своей поддержке, а на другой день снова меняют сторону! – Ты больше ни о чем не можешь думать, кроме своего проекта, – с укором заметила Рейнира. – Можешь хоть иногда оставлять дела за порогом дома? Она тоже начала уставать от одержимости Деймона и никогда не была в восторге от этой затеи, хотя старалась поддерживать, как примерная жена, и всегда устраивала лучшие приемы его гостям. – Это дело всей моей жизни, любимая! – вспылил Деймон. – Я думала, это дело твоей жизни, – Рейнира поцеловала макушку малыша Визериса и передала его няне. – Разве можно ждать понимания от женщины, – устало вздохнул Деймон. За завтраком ему в голову пришла новая безумная идея. – Я подумываю, а не ввести ли Джекейриса в Сенат! Все домочадцы уставились на него недоуменно. Джекейрис отложил свиток, с которым не расставался даже за столом. – Разве это возможно? – удивился он. – Почему нет? Официально я твой отец, ты носишь мою фамилию, у тебя уже достаточно взрослый дракон. Остается раздобыть деньги, чтобы назначить тебе содержание для прохождения ценза! Уверен, я что-нибудь придумаю. Джекейрис уже вошел в возраст, когда знатные юноши начинали посещать Сенат, он был хорошо образован и подкован в политике, но из-за сомнительного происхождения даже не допускал такой мысли. – Ты же понимаешь, что такой поступок посчитают слишком скандальным. Ты повесишь на него мишень для пересудов и оскорблений! – возмутилась Рейнира. – Они ничего не посмеют возразить в лицо, будут лишь шептаться за спиной, – отмахнулся Деймон. – Сенат давно слишком закостенел, ему нужны свежая кровь и новые идеи! Ему нравилось шокировать консервативное общество своими смелыми идеями, пусть он и обладал хорошим политическим чутьем, Люцерис считал, что порой его заносит. – Не думаю, что сейчас эта хорошая идея, – рассудительно произнес Джекейрис. – Никто из моих друзей не посещает Сенат, молодые лорды меня не жалуют, и у меня не будет там сторонников, а ты ради единственного голоса можешь потерять поддержку многих. Лишь это смогло утихомирить Деймона. Казалось, он просто не знает покоя и ищет, куда еще приложить свою неуемную энергию, какие еще ресурсы задействовать себе на пользу. Люцерис был привязан к Деймону, и тот по-своему любил приемных сыновей, но он не питал иллюзий о его приоритетах, и знал, что семейные узы не помешают превратить их всех в разменную монету. Обстановка в их доме становилась невыносимой, и Люцерис все же решил отправиться вечером на праздник Эйгона. Лишь эту причину Деймон посчитал достаточно благородной, чтобы пропустить очередной семейный ужин. Поначалу приглашение Эймонда возмутило Люцериса, и он даже не собирался о нем раздумывать, но сейчас решил, это поможет ему развеяться. Возможно, там он действительно встретит своих поклонников, которые искренне хотят с ним познакомиться. Это лучше, чем презрительные взгляды гостей, которых приглашает к ним Деймон. Вилла, которую снял Эйгон, была такой маленькой, что у нее даже не было площадок для драконов гостей. Люцерису пришлось нанять повозку, чтобы туда добраться. Он прибыл уже поздно, когда гости давно собрались. В воздухе разносились звуки музыки и смех, на стенах у входа ярко горели огни в светильниках, несколько рабов у ограды играли в кости. Поначалу стражник не поверил, что Люцерис один из гостей, и не захотел впускать. – Позовите Эйгона Таргариена! Я его племянник, Люцерис Веларион. Он рассердится, если узнает, что вы меня не пустили. Стражник с сомнением посмотрел на него и ушел в дом. Вскоре он снова появился и кивком головы велел проходить внутрь. Эйгон был уже довольно пьян, когда вышли навстречу. В одной руке он держал кубок, другой обнимал полуголую девицу, но заметив Люцериса, отпустил ее. – Дорогой племянник, как я рад тебя видеть! – он обнял Люцериса и с чувством расцеловал в обе щеки. Люцерис опешил от такого внезапного дружелюбия. – Я уже боялся, что ты не придешь. Эймонд только хмурился и не отвечал на мои расспросы. – Прости, я не был уверен, что удастся выбраться, – проговорил Люцерис, – последнее время в нашем доме столько гостей. – Конечно, Деймон сейчас нарасхват! Но ты здесь популярен не меньше. Пойдем, мои друзья тебя уже заждались! В пиршественном зале стены были задрапированы пестрыми тканями, витые колонны украшены гирляндами цветов. Ярко горели факела и высокие напольные светильники – огонь вспыхивал разными цветами и источал приятные аромат. Ложа для гостей были расставлены вдоль трех стен. Перед ними стояли низкие столики, которые ломились от угощений и вина. Полуголые рабыни, с кожей покрытой золотой краской, разносили еду и напитки. Все гости были уже навеселе, они с жадным блеском в глазах следили за выступлением обнаженных танцовщиков. Трое мускулистых чернокожих мужчин, до блеска намазанных маслом, подбрасывали в воздух тоненькую светлокожую девушку. Она кувыркалась, свернувшись тугим клубком, приземлялась в руки очередного партнера, обхватив его ногами, тот насаживал ее на свой возбужденный член, делал несколько точных толчков, а потом снова подкидывал вверх. Некоторые гости были так возбуждены, что не стеснялись ласкать себя под одеждой. Эйгон оправдывал свою репутацию знаменитого распутника. На приемах в доме Деймона таких представлений не устраивали. Люцерис нервно оглянулся, и в дальнем конце зала встретился взглядом с Эймондом. Тот откинулся на мягкую спинку ложа и держал в объятиях полуголого юношу-раба, который показался Люцерису смутно знакомым. Эймонд ел виноград из его рук, но заметив Люцериса, застыл. Несколько мгновений они пристально смотрели друг на друга. Сердце Люцериса беспокойно забилось. Казалось, Эймонд пронзает его пылающим взглядом. Эйгон отвлек его и увел подальше от Эймонда, чтобы познакомить со своими приятелями. – Друзья мои! – радостно воскликнул он, повиснув на плече Люцериса, – представляю вам моего дорогого племянника Люцериса Велариона, лучшего драконьего всадника столицы! Его тут же встретили радостными возгласами, усадили на ложе, накинулись со всех сторон, жарко приветствуя, обнимая и пожимая руки, сунули кубок с вином, наперебой восхваляли и засыпали кучей вопросов. Люцерис растерялся от такого напора, но вскоре сумел расслабиться и почувствовал, что ему даже льстит такое внимание. У него было мало друзей, в основном он общался с молодыми людьми из компании Джекейриса, среди которых не было знатных лордов, или поддерживал приятельские отношения с некоторыми соперниками по гонкам, но они никогда не были близки. И вот теперь в компании этих веселых молодых людей он чувствовал себя интересным и желанным, они хотели общаться с ним не из-за родословной или титулов, а просто потому, что он нравился им сам по себе. И все же Люцерис держался настороженно, ел мало и пил сильно разбавленное вино. По счастью со своего места он не видел Эймонда, но мыслями постоянно возвращался к нему. Эймонду и темноволосому юноше… И злился… Наверняка, тот наслаждается вечером и больше не вспоминает про Люцериса… Ночь была уже в разгаре, гости перестали налегать на угощения, уделяли больше внимания вину и полуголым девицам, кто-то лапал их прямо за столом, другие уединялись в укромных уголках виллы. Вейтанор Антарион не отлипал от Люцериса весь вечер, то подливал вина, то подсовывал угощение, но даже не пытался слушать, что он говорит, а если задавал вопрос, то сразу перебивал. Он без передышки рассказывал о драконах своей семьи, о том, какие прекрасные седла они заказывают в Мантарисе, как он мечтал участвовать в гонках с раннего детства, но отец считал это никчемной забавой и запрещал. Он был слишком громкий и назойливым, но его компания казалась даже приятной. Потом Вейтанор схватил двух девиц, одну усадил себе на колени, а другую настойчиво толкнул к Люцерису. Люцерис вежливо отстранился и поднялся со своего места. Ему хотелось выбраться на воздух. От тяжелого запаха ароматных светильников болела голова. Гости вокруг предавались разврату, уже не пытаясь уединиться, и ему стало неловко. Он понимал, что в среде молодых аристократов не принято стыдиться развлечений на публике, но его воспитывали в строгих нравах, и даже Деймон не устраивал никаких оргий, хотя Люцерис знал, что тот далек от добродетели. Он почувствовал себя здесь лишним. Зря он сюда пришел, даже приятное поначалу общение того не стоило, а мысль об Эймонде болезненно колола. К счастью, его новые друзья так увлеклись плотскими утехами, что не обращали ни на что внимания. Эйгон уединился с двумя рабынями, и Эймонда нигде не было видно, Вейтанор тоже увлекся поцелуями, и никто не заметил, как Люцерис покинул пиршественный зал. Он вышел в просторный коридор, окна и стены которого были завешаны полупрозрачными тканями, развевавшимися от легкого ветерка. Люцерис пытался найти открытое окно, чтобы глотнуть свежего воздуха. – Вот ты где! – послышался позади радостный возглас. Люцерис обернулся и увидел, как к нему спешит Мейрон Этарион в розовой тунике, заляпанной пятнами жира и вина, с растрепанными длинными волосами и кубком в руке. Он тоже уделял Люцерису немало внимания сегодняшним вечером, обнимал и похлопывал по плечу, часто задерживая руку дольше, чем следует. К счастью, Антарион завладел его обществом настолько, что почти не подпускал других собеседников, и оградил его от компании Этариона, за что Люцерису был благодарен. Он подошел к Люцерису и обдал резким запахом вина. – Почему ты бродишь тут в одиночестве? Уже наскучила наша компания? – спросил Этарион подозрительно. – Просто вино ударило в голову, и я решил проветриться. – В этом весь смысл вина, правда? – Этарион подошел еще ближе и наклонился к уху, – похоже, тебе не по вкусу шлюхи Эйгона? Возможно, ты ищешь других развлечений? Он коснулся руки Люцериса и медленно провел костяшками пальцев по обнаженной коже от локтя к запястью. Люцерис раздраженно отдернул руку и отступил назад. Этарион усмехнулся. – По правде сказать, ты и сам сойдешь за шлюху. Не понимаю, с чего Таргариены решили представить тебя, как почетного гостя. Люцерис попытался обойти его, но Этарион отшвырнул на пол кубок, схватил его за плечи и навалился на него своим грузным телом, прижимая к стене. Люцерис раздраженно его оттолкнул. Этарион был возбужден от вина, но лишился сил. Люцерис с легкостью его оттолкнул, но тот не унимался – Да что ты о себе возомнил? Кому-то есть дело до твоих гонок? Думаешь, не для этого тебя позвали? – горячая рука легла на бедро, и Люцерис раздраженно ее отбросил. – Оставь меня в покое! – сердито крикнул он и яростно отшвырнув от себя Этариона. Тот наткнулся на стену и пьяно сполз на пол. – Ну и проваливай отсюда, маленький говнюк! Никому ты здесь не интересен! Люцерис кипел от гнева. Как он мог быть таким наивным, думая, что они принимают его за равного. Для этих знатных бездельников он просто забавная игрушка, с которой можно развлечься на празднике. Он развернулся и внезапно наткнулся на Эймонда. Тот переводил взгляд с Люцериса на Этариона, который замотался в драпировку, собираясь спать. – Что происходит, чего он от тебя хотел? – требовательно спросил Эймонд. – Спроси его сам, – раздраженно выплюнул Люцерис и попытался пройти мимо, но Эймонд удержал его за плечи. В отличие от Этариона его хватка была твердой. – Он приставал к тебя? Хотел тебя трахнуть? – Он просто пьяная скотина! Вы хотите, чтобы я так привлекал сторонников? – негодовал Люцерис. Эймонд криво усмехнулся. – Надо было соглашаться. Он не слишком богат, но знатного рода. От негодования Люцерис на миг потерял дар речи. – А ты такой же как Деймон! – с возмущением выпалил он. – Тоже пытаешься подложить меня под нужных людей! – И что с того? От тебя не убудет, – голос Эймонда звучал презрительно. Он окинул Люцериса с ног до головы оценивающим взглядом. – Не обязательно подставлять зад. Можешь пососать ему или дать пососать себе, и мы получим преданного сторонника. Обида захлестнула Люцериса. Ему было плевать на высокомерие остальных лордов, но слова Эймонда ранили слишком глубоко. Стоило быть к такому готовым после их последнего разговора. Эймонд ясно дал понять, что для него ничего не изменилось. Люцерис нахмурился и отвернулся, чтобы не выдать своих чувств. Злые слезы жгли глаза. – В чем дело? Почему ты так смутился? Я просто пошутил, – насмешливо сказал Эймонд. – Ты девственник? Жар прилил к щекам Люцериса, внутри все кипело от стыда и гнева. Он бросил на Эймонда испепеляющий взгляд. Тот лишь рассмеялся и схватил Люцериса за подбородок, заставляя посмотреть на себя. – Тогда можно найти предложение получше! – задумчиво сказал Эймонд, рассматривая его лицо, и снова усмехнулся. Это было слишком! Люцерис отшвырнул его руку. – Я не игрушка для развлечения твоих дружков! Больше не смей меня никогда звать! – выкрикнул он, с яростью оттолкнул от себя Эймонда и сбежал. * Было настоящей глупостью убегать в ночь, но Люцерису было наплевать. Обида и негодования настолько поглотили его, что он готов был бежать угодно, только бы оказаться подальше от Эймонда и его дружков. Он оказался в незнакомом квартале с узкими улицами и низкими, не больше двух этажей, зданиями за высокими коваными оградами. Горели редкие факела, все окна в домах были забраны ставнями, ни одного патруля стражи – эта часть города как будто вымерла. Люцерис не знал, как долго придется добираться до собственной башни, не стоило так необдуманно сбегать, и теперь будет блуждать всю ночь до рассвета, пока не сможет найти повозку или паланкин, чтобы вернуться домой. Но возвращаться было уже поздно. Наверняка, Эймонд рассказал своим друзьям, какой он неблагодарный ублюдок, которого больше не стоит звать на праздники. Едва ли он сумел привести новых сторонников для Деймона, но ему было все равно, пусть они с Эймондом проваляться в преисподнюю Балериона! А он не создан для всего этого лицемерия и политических игр. Люцерис всегда знал свое место, у него не было иллюзий, что даже с благородной фамилией на него будут смотреть как на равного, и он не стремился получить больше того, что имеет. Благородные лорды могли искренне болеть за него с трибун, восхищаться им как всадником. Так же они восхищались и бойцами на арене. Но их не звали в свои гостиные, и Люцерису было там не место. В мире, где все решает происхождение, даже дракон не делал его настоящим валирийцем. С чего он решил, что сейчас будет все иначе? На какое-то мгновение он забылся, поверил, что может искренне интересовать этих людей, они будут восхищаться им и искать его общества. А на деле оказалось, что для них он лишь диковинная дрессированная обезьянка на драконе. А невалирийские черты делали его в их глазах доступной игрушкой для удовольствий. Погруженный в свои мысли, Люцерис не услышал приближающихся шагов, пока навстречу из проулка не вышла компания из пяти человек. Он не узнал их лиц, но дорогая одежда указывала на высокий статус. Должно быть сыновья каких-то лордов, возвращающиеся с ночной попойки. Двое в одежде попроще держали факела. – Так-так, и кто же это бродит тут в одиночестве? Тейрис, посвети-ка получше. Слуга подошел ближе и едва не сунул факел в лицо Люцериса. Тот резко отшатнулся. – Да это же таргариеновский выкормыш, – снова рассмеялся молодой лорд и подошел ближе. – Гуляет тут, как будто имеет на это право! Люцерису казалось, что он смутно узнает его лицо, но не мог вспомнить имя. – А ну держите его! Двое его спутников подскочили к Люцерису и схватили его, выворачивая руки. Он тщетно попытался вырваться. Пьяный лорд склонился к его лицу и рассмеялся. – Очень глупо разгуливать в одиночку, бастард. У меня сегодня плохое настроение, а ваша семейка давно меня бесит. «Я даже тебя не знаю!», – отчаянно подумал Люцерис, а потом тяжелый кулак врезался ему в живот. Он задохнулся и согнулся пополам, его тут же его схватили за волосы, задрали голову, и кулак врезался в подбородок. В голове зазвенело, он почувствовал, как из лопнувшей нижней губы потекла кровь. Рука машинально метнулась к поясу, но там было пусто, он не взял с собой на праздник даже кинжал. Его снова ударили в живот, потом в скулу. Люцерис яростно сопротивлялся, едва ему удалось вырваться, как его тут же его схватили, повалили на землю. На живот и бока обрушились пинки. Люцерис попытался сжаться в комок, защищая лицо и живот, и отстранено порадовался, что на напавших надеты легкие сандалии, а не тяжелые сапоги… * Эймонд не хотел привлекать внимание к побегу Люцериса, потому взял с собой лишь одного слугу с фонарем. Они блуждали по округе, надеясь, что мальчишка не успел убежать далеко. Не стоило отпускать его, Деймон разозлится, если с ним что-то случится. Эймонд злился и на себя за то сорвался, что наговорил гадостей, от которых и самому стало тошно. Он не должен был так оскорблять племянника, это низко даже для него. Но появление Люцериса на празднике застало его врасплох, разбив хрупкое умиротворение. Эймонд сумел расслабиться и отвлечься, надеясь, что проведет приятный вечер. А потом увидел, как Эйгон привел Люцериса, и его затопила смесь раздражения, обиды и ревности. Он негодовал, глядя, как Люцерис развлекается в компании молодых лордов, такой невинный, живой, не тронутый их гнилью, так непохожий на их всех. Эймонд вовсе не желал оказаться среди них, но не хотел, чтобы и Люцерис получал удовольствие от общения. Но хуже всего было увидеть его наедине с Этарионом, этим похотливым козлом, который посмел его лапать грязными руками, и пускай Люцерис его отталкивал, захотелось оскорбить и унизить его за то, что он вообще оказался в такой ситуации. Больше всего хотелось разбить Этариону морду, а что бы он сделал с Люцерисом… даже представить страшно. Эймонду пришлось задержаться в коридоре, чтобы отдышаться и прийти в себя, а когда он вернулся в зал, понял, что Люцериса там нет, никто из гостей или слуг его не видел. Эймонд сразу же кинулся на поиски. Он услышал за углом какие-то звуки, похожие на приглушенные удары и крики, и припустил бегом. В узком проулке на мостовой лежал Люцерис, сжавшись в комок и закрывая голову руками. Трое парней били его ногами, подбадривая друг друга и смеясь, а еще двое стояли над ними с факелами, освещая неприглядную картину. В глаза Эймонда потемнело от ярости, он выхватил кинжал и рванулся вперед. Веселая компания даже не успела его заметить, как он налетел на них, одного полоснул кинжалом по плечу, другому заехал локтем по горлу. Один из слуг отшатнулся и уронил факел. Одного из нападавших Эймонд схватил за тунику и приставил лезвие к лицу. Тот испуганно захлопал глазами. Испуг на лице сменился изумлением – Эймонд Таргариен? – пробормотал он. – Джейнор Бергарис, – презрительно выплюнул Эймонд. Младший сынок их давнего врага. Даже Эйгон его презирал, а он водился со всяким отребьем. Эймонд с наслаждением двинул ему по лицу рукоятью кинжала и разбил нос. – Что ты творишь?! – заорал Бергарис, прижимая руки к лицу. – Это же жалкий бастард!.. – Вы подняли руку на мою семью! – вскипел Эймонд, и снова врезал Бергарису по лицу. В глазах того засветилось понимание. – Так это твой… – Если вы еще раз поднимете руку на кого-то из моей родни, я выпущу вам кишки, – пообещал Эймонд. – Живо проваливайте отсюда! Приятель Бергариса прижимал к груди раненную руку, второй потирал ушибленное горло, двое слуг испуганно жались позади. Их было пятеро, но они осознавали, что не справятся с разъяренным Эймондом. Бергарис медленно пятился, потом развернулся и убежал в темноту, остальные припустили за ним. Эймонд склонился над скорчившимся на мостовой Люцерисом. Тот отвел руки от лица, покрытого кровью и грязью, и осмотрелся. Эймонд осторожно прикоснулся к его плечу. – Ты как, сильно ранен? – Я не знаю… – пробормотал Люцерис и попытался подняться. Эймонд придержал его за плечи, помогая сесть. – Таэль, – крикнул он слуге, – беги скорее и найди раба с повозкой! Разбуди всех, если потребуется. Слуга тут же кинулся исполнять приказ. Эймонд не знал, найдет ли тот кого-то поблизости, но надеялся, что надолго не задержится. Можно было вернуться на виллу, но Люцерису нужен лекарь, а не толпа пьяных аристократов и шлюх. Люцерис осторожно ощупывал свое лицо и тело. – Думаю, ничего не сломано, – проговорил он. Эймонд вздохнул с облегчением и присел рядом. Когда слуга убежал с факелом, на улице стало совсем темно, и он не мог разглядеть следы побоев на лице Люцериса. – Нужно как можно скорее отвезти тебя к лекарю, – заметил он. Люцерис рассеянно кивнул. – Почему они на тебя напали? – спросил Эймонд после неловкого молчания, хотя ему не требовался ответ. – Потому что я бастард с грязной кровью, которого они презирают. Потому что я попался им один без защиты, а они были в плохом настроении, – Люцерис сплюнул кровь и зашипел. То, что он так много говорит, хороший знак, подумал Эймонд. Он был зол на Бергариса и его прихвостней, но еще больше напуган. Что, если бы он нашел Люцериса слишком поздно? К счастью, Таэль быстро вернулся вместе с сонным рабом, который вел на поводу мула, запряженного в повозку. Лавка лекаря была заперта на ночь, но Эймонд долго долбился в дверь, пока не разбудил его. Лекарь усадил Люцериса на высокий стол и помог снять тунику. На груди и животе уже расцветали синяки и кровоподтеки. Люцерис болезненно морщился, когда его ощупывали и осматривали. Лекарь успокоил, что кости целы. Он достал из горшочка с полки густую пахучую мазь и щедро смазал ушибы. Люцерис болезненно морщился от каждого прикосновения. Потом лекарь бережно обработал раны на лице. Рассеченную бровь пришлось даже зашить. Лекарь смешал для Люцериса настойку из макового сока, и тот, зажмурившись, выпил одним глотком. – Сидите, не двигаясь, господин. Настойка скоро подействует. Я схожу в подвал за льдом для ушибов, – сказал лекарь. Все это время Эймонд молча стоял у окна и наблюдал. Когда испуг за Люцериса прошел, снова вернулась злость. Он всегда считал Джейнора Бергариса ничтожеством, между их домами никогда не было дружбы, и теперь мысль о том, что тот посмел поднять руку на его кровь, вызывала жажду убийства. Он испытывал сложные чувства к Люцерису и нередко сам хотел причинить ему боль, но все в нем противилось, когда он думал, что его посмеет обидеть кто-то другой. Никого не касается, что творится внутри семьи, он не потерпит, чтобы кто-то ей угрожал. А за сегодняшний вечер на Люцериса уже дважды подняли руку, пусть и с разными намерениями, и Эймонд чувствовал, что его долг больше этого не допустить. Люцерис снова прижал руку к животу и скривился. Эймонд держался в тени, дожидаясь, пока не уйдет лекарь. Он не мог оторвать взгляд от его полуголого тела, по-мальчишески стройного, гибкого, с острыми ключицами и крепкими руками наездника… Взгляд прошелся по плоской груди с маленькими сосками... к животу с темной полоской волос, убегающих под пояс штанов... по скрещенным в лодыжках ногам. Ушибы и синяки лишь подчеркивали его привлекательность, его золотистая гладкая кожа как будто светилась в полумраке. Даже в такой момент Люцерис, избитый и уязвимый, невыносимо его привлекал. Люцерис поднял голову и встретил его взгляд. Они просто смотрели друг на друга, не отрываясь, боясь разрушить тишину. – Спасибо, что помог мне, – наконец сказал он. Эймонд мрачно усмехнулся. Он оттолкнулся от стены и подошел ближе. На столе горела свеча, в ее свете следы на теле Люцериса казались еще более жуткими. – Прибереги благодарности. Мой долг защищать семью от чужаков. – Не думал, что ты считаешь меня семьей, – Люцерис осторожно улыбнулся. Эймонд подошел еще ближе. Встал почти вплотную между разведенных колен. Люцерис смотрел на него снизу вверх, темные глаза затягивали в свою глубину. – Ты моя кровь, – просто сказал Эймонд, – никто не сможет этого изменить. Люцерис изумленно распахнул глаза. Снова во взгляде загорелась знакомая надежда. Собственные слова потрясли Эймонда, когда он осознал всю их безжалостную глубину. Голос крови в них слишком силен, они неразрывно связаны, хочется ему или нет. Их семейные узы, воспоминания, боль, ненависть и обиды соединили их слишком крепко, и все эти годы он не смог разорвать эту связь, а теперь рождалось что-то новое, и с каждой встречей становилось сильнее. Жажда обладания становилась невыносимой. Люцерис пристально смотрел на него, словно ждал ответа на какой-то невысказанный вопрос… Эймонд поднял руку и коснулся большим пальцем нижней губы, Люцерис попытался отстраниться, но он надавил сильнее, рана снова открылась и закровила. Эймонд размазал кровь по его губе. Люцерис застыл, пристально смотрел ему в глаза. Жаркое дыхание коснулось пальца Эймонда, рот маняще приоткрылся… Воздух между ними застыл, словно густая патока, в тишине дыхание и стук собственного сердца казались оглушительными. И Эймонд не мог больше этого выносить. Он обхватил ладонями лицо Люцериса, яростно припал к его рту, целуя разбитые губы, чувствуя кровь на языке… В их венах текла общая кровь… И сейчас он жадно слизывал, причащался ей, как в священном ритуале, раскрывал языком рот Люцериса, касался его языка, делясь густым металлическим вкусом… глубоко вонзался в податливый рот, больно сталкиваясь зубами, глотал каждый сладостный вздох и стон. Люцерис отвечал так пылко, словно тоже только об этом мечтал, с вызовом встречал яростный напор чужого рта, обхватил Эймонда руками за пояс и втиснул в манящий изгиб своих раздвинутых бедер. Они целовались, целовались и не могли насытиться. Эймонду казалось, что он сходит с ума, наконец, заполучив его в свои объятия, грубо сминал его губы своими, в неистовой ласке вылизывал гладкую теплую изнанку рта, боролся с его непокорным языком, целовал так глубоко, словно пытаясь проглотить целиком. Его ладони слепо шарили по телу Люцериса, зарывались в густые кудри, стискивали затылок, обводили острые ключицы и покатые изгибы плеч… Даже в тумане вожделения Эймонд сдерживался, стараясь не касаться ушибленных ребер и живота, но Люцерис сам тянулся навстречу, прижимаясь всем телом, и, не сдерживаясь, стонал от удовольствия и боли. Они оторвались друг от друга, чтобы восстановить дыхание, Эймонд прижался лбом к его лбу и открыл глаза, с вожделением рассматривая гладкую щеку, изгиб подбородка. Губы Люцериса припухли и были перемазаны кровью. На языке Эймонда остался ее соленый вкус со смесью горького лекарства, а под ними сладостный вкус самого Люцериса. Ему хотелось большего. Вкусив его, он уже не мог остановиться, не мог совладать со своим разумом. А Люцерис отвечал так податливо, так заманчиво сжимал его бедра ногами. И твердость в его паху прижималась к члену Эймонда. Он тоже был возбужден, несмотря на боль и маковый сок, и это воспламенило кровь Эймонда еще сильнее. Сколько же огня в этом мальчишке, сколько горячей покорности и вызова… Никогда в жизни Эймонд не был настолько возбужден. Все, что нужно, просто сдернуть с него узкие штаны и повалить грудью на стол… Люцерис так жадно льнул к нему, он будет не против… – Ты готов отдать мне свою девственность в уплату долга? – хрипло произнес Эймонд. На лице Люцериса мелькнуло выражение боли, словно его снова ударили. Он убрал руки с шеи Эймонда и откинулся спиной на стену. Эймонду хотелось прикусить свой предательский язык, сквозь затуманенный разум он осознал, что снова сболтнул лишнего. – А я на миг поверил, что что-то изменилось, – с горечью сказал Люцерис. Во взгляде снова появилось то беззащитное выражение боли и разочарование, которые Эймонд видел всякий раз, когда давал надежду, а потом унижал его. Эймонд разозлился на себя и на него, ему хотелось вернуться к поцелуям, но момент был упущен, и Люцерис не позволит притвориться, что ничего не случилось. Эймонд с сожалением выпустил его из своих рук. Как всегда неудовлетворенное желание обернулось злостью, которую хотелось выплеснуть на Люцериса. – Ничего не изменилось, дорогой племянник. Ты ведь все тот же мелкий ублюдок, который лишил меня глаза. Вернуться к прежним обидам оказалось проще, чем разбираться с новыми чувствами. Люцерис опустил глаза. Ему хотя бы хватает совести испытывать вину. – Эймонд, я… – начал Люцерис. – Просто заткнись, – рявкнул Эймонд и отошел к противоположной стене. К счастью, вернулся лекарь, и больше не нужно было продолжать разговор.