Emigrate — Babe The Neighbourhood — Lurk
Чанель прибежал домой и сразу закрылся в своей комнате, падая на пол и тяжело дыша, не то после бега, не то от того, как его душило признание Фаня. Такое искреннее… такое запоздалое. Он повалился на кровать без сил, крича назойливой сестре, чтобы она проваливала, а потом зарылся в подушки, отчаянно выстанывая из груди напряжение. Его выкручивали изнутри непонятные чувства, которые он никогда прежде не испытывал. Его любят… его, черт возьми, любят!... ни мама, ни папа, ни сестра, а совсем чужой человек - одноклассник, бывший сосед по парте, парень… Фань… Чанель зарывается в свои волосы пальцами и крепко сжимает их в кулаки, оттягивая и пытаясь сдержать крик. Он стал раз за разом проигрывать в голове признание Криса и пытался понять, почему все это происходит с ним, почему нельзя его просто оставить в покое. В который раз, вспоминая перед собой Криса с затравленным взглядом, поджатыми губами, такого неуверенного в себе, слабого, он взвыл, опять заглушая это подушкой, а когда в голове вновь прозвучало тихое признание голосом Фаня, Чан скривился от саднящей боли в груди. Пусть в душе теплело, ведь такое мягкое я люблю тебя действительно согревает, но боль совсем никуда не делась, к сожалению. Его любят… если откинув все плохое, то даже улыбка расплывается по лицу, и Чан проваливается ненадолго в свои грезы. Мечтательно запрокинув голову назад, Чанель увидел перед собой красивую аллею с цветущими деревьями сакуры, улавливая сладкий запах... и чувствовал, как его руку кто-то нежно сжал. Это Крис вел его по дороге, и Чанелю было так хорошо-хорошо, что даже не хотелось расставаться с этой небольшой мечтой. Он представлял себе все настолько реально, забываясь в своих грезах, где Фань целовал его как прежде, мягко прижимал к себе, и Ель почти всем телом почувствовал тепло старшего. Его руки уже гуляли по красивому подтянутому телу, оглаживая широкими ладонями чувствительные изгибы, заставляя бежать по коже мурашек. Пак дурел от этих касаний, тяжело дыша, и ему казалось, что и дыхание Фаня, такое же сбитое и возбуждающее. Чанель сам не заметил, как стал медленно стягивать с себя одежду, все представляя, что это делает Фань, как прежде, будто он все еще рядом. Он снял пиджак и медленно принялся расстегивать рубашку, пуговицу за пуговицей, потому что Фань всегда делал это плавно и осторожно, будто боялся спугнуть. Руки поползли дальше, расстегивая джинсы, а внутри все затрепетало, прокатываясь будоражащими спазмами. Его вело от собственных действий и, казалось, где-то система дала сбой, когда только от одной мысли о том, что это Фань - в животе все сводилось судорогами, оседая возбуждением в паху. Он судорожно выдохнул, касаясь себя и все ещё видя перед собой любимое лицо, такое красивое… Чан провел ладонью вдоль возбуждения и развёл ноги шире, зная, что Фань смотрел на него, как всегда, завороженно, и слегка выгнулся в спине. Он уже чувствовал руку старшего на свой пояснице, ведь тот всегда прижимал его ближе к себе, не давая отстраниться. Ускоряя свои движения, Чанель повернулся на бок и задушенно рыкнул в подушку, понимая, что это не то; что ему чего-то не хватает; что с Фанем было в разы круче. Вторая рука сама по себе поползла выше, касаясь искусанных губ, и Чан без колебаний вобрал в рот два пальца, обильно смачивая их слюной. Внутри все горело от возбуждения, стягиваясь узелками и пульсируя на грани безумия, ведь Чан уже не понимал, где реальность, а где выдумка, медленно проникая в себя пальцами и выстанывая имя Фаня. Его пробивало дрожью с каждым осторожным толчком, но когда Чан наконец толкнулся резче, его всего передернуло от потрясающих ощущений. Яростнее проникая в себя и не давая передышки, он наслаждался каждым чувством, открывая рот в немом стоне и желая почувствовать чужие губы на своих, успев даже проклясть Ифаня за то, что тот снова дразнился. Резкие точные толчки сводили с ума, утягивая в пучину неистового удовольствия, а в голове все не исчезал образ Фаня, вбивающего его в кровать. Все чувства обострились, покалывая нервные окончания, когда движения стали жестче и обрывистей, вынуждая Пака тихо хныкать и отчаянно желать скорейшей разрядки. И когда тело наконец пробили разряды сладкой дурманящей неги, Чанель ощутил вместе с накрывшим оргазмом еще и невозможное облегчение. Он откинулся снова на спину, глубоко дыша и слыша только шум крови в ушах. В груди отчаянно колотилось сердце, в этот раз не от боли или бега, и от этого было так хорошо-хорошо. Правда, стоило ему открыть глаза, наваждение пропало, облегчение испарилось, будто и не было, а посмотрев на руки в собственной сперме, стало противно. Он снова застонал от бессилия перед этим высокомерным ублюдком, ведь даже сделав ему так больно, этот урод все равно как-то умудрялся будоражить в Чанеле все, заставляя биться в конвульсиях и кончать себе в руку. Крис все равно заставлял Пака чувствовать к нему все то, что он отчаянно пытался убить. Тщетно, видимо. — Ненавижу… — зарычал Чанель, действительно искренне ненавидя Криса в этот момент. — Как же я тебя ненавижу, — Чанель так хотел сказать это прямо в лицо Фаню, мстя за то, что парень делает с ним, но знал, что не сможет… просто не сможет. Он, наверное, даже в глаза ему посмотреть не сможет после того, что случилось сейчас, не ощутив снова прилива возбуждения.***
Emigrate — In My Tears Black Lab — This Night Wolfsheim — Kein zurück
Двигаясь под красивую мелодию в объятиях любимого человека и чувствуя его неповторимый запах, Лухан сгорал от боли и тоски. Он столько раз хотел бросить эту грёбаную постановку, где ему приходится танцевать с Джунменом, говорить с ним, играть перед ним чертовски привлекательное Зло, но не иметь возможности побыть с ним просто Ханем, а не персонажем. Каждый раз, танцуя вальс с парнем, те жалкие минуты, которые утекали из рук Ханя вместе с Меном слишком быстро, он хотел попросить прощения, вернуть любимого, и каждый раз горло сдавливал обруч, не давая свободно дышать и говорить. Вот и сейчас Мен снова исчез из его объятий, будто его никогда и не было в руках, скрываясь за другими учениками. Лухана так же скрыли за своими спинами другие, и их Хань ненавидит больше всего, хоть и понимает, что не будь между ним и Джунменом преград, он все равно не смог бы ничего сказать. По дурацкому сценарию под финал постановки в конце танца Джунмен должен поцеловать Лухана, и каждый раз Лухан ждал этого момента с замиранием сердца, каждый раз веря в то, что почувствует любимые губы на своих, и каждый раз все его надежды разбивались вдребезги, раня осколками и без того изрешеченную душу. Ким еще ни разу не поцеловал, делая только вид, всего лишь еле касаясь щеки, пока кожа под касаниями горела, а внутри Ханя все обрывалось, мучительно зарастая обратно каждый раз перед новой репетицией. Сегодня Лухан снова "разбился", сдерживая очередной порыв истерики. Он отпустил Джунмена, не понимая, как тот может не видеть всего, что творится с Ханем, не замечать, не хотеть заметить... когда на самом деле Мен так же летел в пропасть, путаясь в своих мыслях, в том, что видит, не понимая, как ему лучше поступить. Он видит как Лу мучается, видит как тот напряжен в его объятиях, как Ханю наверняка неприятно смотреть в его глаза... именно так все и трактуя для себя - Лухану просто противно, он не хочет этого всего, потому что Мен для него сплошное напоминание всего плохого, что было между ними, и как бы он не старался это исправить, все закончилось глупым расставанием. Джунмена рвало на куски, когда он обнимал Ханя в танце, ведя того по сцене и думая лишь о предстоящем поцелуе... как всегда, потом не решаясь выполнить свою маленькую мечту, считая, что поступит слишком эгоистично, ведь Лу только больше сжимался в его объятьях и смотрел так странно, когда Мен тянулся к нему. Он ненавидел себя за все то, что творил, втаптывая доверие Ханя в асфальт, а потом и самого Ханя, такого неповторимого, такого до чертиков любимого… И каждый раз, думая об их расставании, хотел избить себя, наказать как-то или соорудить машину времени, надеясь все вернуть и исправить. Ему до боли хочется быть с Луханом, и он готов на любые мыслимые и немыслимые поступки, только бы узнать, что Ханю это все нужно так же сильно, как и самому Джунмену… Именно это и мешает парню преимущественно — гребаный страх, который оказывается сильнее всего, и Мен отчаянно борется с ним. Но сегодня снова он ему проиграл, коснувшись только щеки любимого, зная, что снова убежит после репетиции... и дома снова будет корить себя и проклинать дурацкий страх. Когда все закончилось, Мен действительно убежал, а Лу остался смотреть ему вслед, обнимая свой рюкзак и ненавидя себя за то расставание, ведь он мог все терпеть и дальше, мог ведь… — Ну как тебе?... — неуверенно смотря на друга, Хань подошел к Фаню. Ему так нужна сейчас поддержка Фаня и его хоть одно одобрительное слово, которое обязательно вселит уверенность. — Ну, если бы ты не строил из себя такого великомученика… — начал было Фань, смеясь, когда его бьют кулаками в плечо. — Ну ладно-ладно, прости. Но это сразу бросается в глаза, правда, а так - я в восторге! Ты молодец, особенно там в одной сцене, где ты уговариваешь Кенсу не делать домашку, ты в ней великолепен, — Фань улыбнулся Лухану, который вроде перестал обиженно смотреть на него. Лу и правда перестал обижаться, ощущая прилив спокойствия и даже какой-то уверенности в себе - теперь ему хватит сил, чтобы подготовиться к завтрашнему аду на этой проклятой сцене. Правда одна вещь его все же не радует. — Правда так заметно? — опуская голову и пряча руки в карманы. — Правда, у тебя на лице просто все написано. Ох, а когда вы танцуете, ты бы не прижимался так к нему, что ли… — Крис почесал затылок, не зная, как еще аккуратнее впечатлительному Ханю сказать, что он ведет себя слишком… заметно. — Не могу... черт, Фааааань, — Лу повис на старшем, обняв руку того, и прислонившись щекой к теплому крепкому плечу. — Я так скучаю по нему, ты бы знал! Хотя ты наверняка по Чану тоже ведь скучаешь? — он задрал голову и посмотрел на друга, видя как тот меняется в лице и кивает. — Блин, раз все так заметно, почему тогда он этого не видит?! Неужели ему противно? Фань, а если это так? Что если, я на самом деле ему уже совсем не нужен, и он еле терпит мое такое поведение? Боже, Фань! Крис испугался такой жуткой реакции Лухана, обнимая того за плечи и стараясь как-то успокоить глупого парня, напридумавшего себе непонятно что. — Успокойся, Хань. Давай - вдох... выдох, слышишь? — Крис делал дыхательную гимнастику вместе с Ханем, будто тот маленький ребенок, и облегченно улыбнулся, когда парень вроде как успокоился, только теперь побито смотря на него. — Я ведь не прав? — Не прав, конечно. Все образуется, Хань, — заверил младшего Крис, зная по себе, что со временем все что угодно перестает иметь значение. — Ты только помни, что ты первоклассное "зло" и, когда он на сцене, не превращайся в побитую собаку, ладно? — Я очень постараюсь... — Лу вздохнул. — Может, когда ты будешь рядом, я буду увереннее. Сегодня было проще, правда, — младший улыбнулся, вновь смотря на Криса и зная, что смутил его таким высказыванием, но он не врал - с Фанем правда легче, даже сейчас это чувствовалось. Крис правда смутился, ведь ему редко такое говорили и слушать подобное было так приятно-приятно. Он надеется, что друг преодолеет это, что сам сможет справиться с тем, что теперь свалилось на него. Он проводил Ханя до дома, усмехаясь своим мыслям, ведь Лухан тут же прижался к нему, чтобы его обняли, и Крис понимает, что это обычная поддержка, обнимая в ответ. Но внутри голосом Чанеля все опаляет желчь его слов о Хане, о тех чувствах, которые Крис якобы испытывает к другу. — Чан думает, что мы вместе... представляю, что бы в его голове разыгралось, увидь он нас сейчас, — вздохнул Фань. — Думаю, он так просто оправдывает свое поведение. Может пытается сделать тебя в своих глазах еще хуже, чтобы не быть в твоих такой истеричкой? — Чтобы его еще больше жалел Бэкхен? — Ифань скривился, думая, что версия Лу имеет место быть, но он точно не хочет, чтобы все обстояло именно так. — Ага, — усмехнулся Хань, отстраняясь. — Нужно же кому-то плакаться, что его бросили. — Не говори так, — фыркнул старший, а Лухан только рассмеялся. — Прости, просто я не понимаю его поведения, — пожав плечами, Лу отошел к своей калитке. Фань в очередной раз только вздохнул, прощаясь со своим другом, и уже в одиночестве побрёл к своему дому. В ушах только играли любимые, как всегда депрессивные, песни, а на душе все цвели терновником чувства, которые Крис ненавидел, ведь они заполняли все внутри, порой не давая нормально дышать. Чувство тоски он ненавидел с особым пристрастием, во всей красе испытав его, кажется, совсем недавно. Крис только с Чанелем забывал о своем прошлом, наслаждаясь настоящим, тем, что давал ему Чан, а теперь все снова вернулось, заполняя собой, переполняя так, что через края льется черной водой, в которой Фань устал захлебываться. Кое-как добравшись до дома, Крис просидел еще с час вместе с Лэем, пытаясь не думать о плохом. Он даже хотел собаку в дом забрать, но мама бы ругалась, а злить ее Фань не хотел. Рядом с мамой приходилось делать вид, что все хорошо, ведь снова заставлять ее переживать за себя он тоже не хотел. Правда, рядом с ней ему стало чуточку легче, чего нельзя сказать о том, когда он спустился в свою студию. Он надеялся порисовать немного, ведь его это всегда успокаивало, но кроме как закрашивать листки черным, у него ничего не выходило. Крису уже давно не было настолько тоскливо, что даже атмосфера его комнаты с рисунками совсем не помогала. Он лежал посреди мягкого ковра, врубив на полную мощность музыку, и медленно умирал в одиночестве. Ему казалось, что из углов помещения к нему медленно по стенам лезут страшные тени, желавшие поскорей укутать его своим холодом и забрать с собой в угол, туда, где самые трагичные рисунки, туда, где Фаню будет лучше всего. Боясь открыть глаза, Фань буквально чувствовал тяжесть всепоглощающей тьмы, окунающей его в кошмары. Он не мог пошевелить руками и ногами, не мог даже голову повернуть — боялся, а тело все придавливало, будто прессом, становилось сложнее дышать. Где-то глубоко внутри органы скручивала истерика, подбираясь к горлу. И Крис просто не мог ничего сделать. Боль отчаянно пыталась вырваться из Фаня. Ей нужна была свобода. В заточении крисовской души находиться было невозможно, но Фань все продолжал упрямо сдерживать решетки насквозь проржавевшей клетки. Боль рвалась наружу, вереща голосом погибших чувств, втоптанных Чанелем в асфальт. Фань видел перед глазами лучезарную улыбку такого любимого Чанеля, пока его снова переполняло водой его океана, в котором больше нет отражения, сияющего синевой неба. Небо затянулось мрачными тяжелыми тучами, отягощая собой и Фаня.***
Уже вечером, ближе к ночи, Чанель, сгорбившись в кресле, сидел за столом и пытался делать домашнее задание, ведь несмотря на все, что с ним сейчас происходило, учеба никуда не делась. А показывать Ифаню, что без него Чан ни на что не способен, кроме как вновь скатиться в учебе, он не хотел. Фань и так много о себе мнит… Чанель вздохнул, отодвигая от себя тетрадь по математике и зарываясь руками в спутанные черные волосы. К горлу снова подкатил комок, гонимый терзавшими голову мыслями и душевными муками, но он так не хотел вновь сидеть и реветь как маленькая девочка, тем более из-за НЕГО... но парня просто убивало то, что даже поделиться своими чувствами ему не с кем. Рядом не было хоть кого-нибудь, кто бы смог его понять… рядом был только Бэкхен, со слегка гомофобными взглядами, ко всему прочему презирающий Криса. Друг только давал ему силы на то, чтобы строить из себя ледяного принца, но никак не помогал справиться с тем, что не давало Чанелю нормально даже проклятую математику сделать. Он даже Лухана оттолкнул... того, кто был ему лучшим другом с самого начала, Сэхуна… любимого младшенького. Последние два дня он даже порывался написать Джунмену, но понимал, что тот сразу все расскажет Крису, они ведь общаются. Чанель скривился, фыркая, ведь чертов Фань уже со всеми его друзьями общается, когда сам Пак ясно дал понять, что ему они не нужны. Как глупо с его стороны. Вынув наушники из ушей, Пак решил отвлечься и пойти сделать себе чай, надеясь никого не встретить на кухне, и каково же было его разочарование, когда за столом сидела сестра с телефоном и чаем. — Будь добра, свали, — хмыкнул Чан, подходя к чайнику и наливая в свою кружку кипятка. — Будь добр, заткнись, — в тон Чану ответила Юра, даже не отрываясь от экрана телефона и продолжая переписываться с Аароном. — Чего тебе в своей комнате не сидится? — Отвали от меня и пей себе молча свой чай. — Знаешь, ты бы могла свой чай пить в своей комнате, — все настаивал парень, ведь возвращаться в свою комнату ему безумно не хотелось, а вот оставаться в одиночестве — очень даже. — Блять, Чан, чего пристал? Поговорить не с кем? — фыркнула сестра. — Так позвони своему дружочку зловредному, как его там, Бэкхен? — Не буду я никому звонить, и ничего он не зловредный! От твоего кота вреда больше, чем от него, — Чанель нахмурился, садясь с другой стороны стола и буравя сестру недовольным взглядом. — Оставь Сникерса в покое, — поморщилась девушка, таки отставив телефон в сторону. Все же состояние брата, которое тот пусть и пытался скрывать, она замечала и это очень беспокоило. — Чан, что происходит? — Мы пьем чай, — огрызнулся Чанель, ненавидя задушевные разговоры с Юрой, но даже это казалось сейчас наилучшим вариантом. — Почему Крис к нам больше не заходит? — решила поинтересоваться Юра, тут же цепляя зорким взглядом, как переменился ее брат. — У вас что-то произошло? — Не заходит и не заходит, дел у него много, — стараясь вернуть прежнее выражение лица, спрятавшись в чашке с чаем, но снова почувствовал этот раздражающий комок в горле. Он сжал чашку сильнее, глубоко вздыхая. — Мы расстались… — тихо произнес младший, поднимая затравленный взгляд на сестру, — он… он сказал, что между нами ничего не было… и ушел, — Чанель закрыл ладонями лицо, ощущая, как глупая истерика сковывает челюсть, не давая нормально вдохнуть так недостающего сейчас воздуха, ведь снова все внутри раздирали обида и боль. Удивленно чувствуя теплые объятия, он опустил руки, смотря на сестру, но стоило той улыбнуться - так мягко, понимающе - младший наконец дал волю чувствам, обнимая девушку в ответ. Он вывалил на нее все, абсолютно все... все, что мешало ему сейчас жить, оставляя себе только то, что случилось пару дней назад, остановившись на признании Ифаня. Юра только продолжала крепко обнимать брата, вспоминая те моменты, когда в детстве так же успокаивала маленького ранимого Чанеля, которого обижали все, кому не лень, пытаясь стереть с лица вечное доверчивое выражение и несменную улыбку. — А ты его любишь, Чанни? — девушка ласково перебирала волосы младшего брата, который так сильно запутался в себе, наверняка не зная, чего хочет. — Я… я так зол на него, и мне безумно обидно… но…, но наверное то, что я чувствую к нему все равно можно назвать этим вот, — буркнул он, все же не решаясь произнести эти слова. Боясь даже себе признаться в этом, просто потому что не хотел снова быть тряпочкой, которой вытирают ноги. Ведь он всегда всех прощал, все продолжая улыбаться. — Он наверняка очень сожалеет о том, что сделал… Чан… — Ты предлагаешь мне и ему все простить?... и снова улыбнуться, нуна? Я ведь уже не маленький мальчик… — Маленький, еще какой, — улыбнулась сестра, смотря на заплаканную мордашку. — Я уверена, в тебе есть силы простить его. В конце концов, он первый, кто извинился. — Я тряпочка, — глубоко вздохнул Чанель, чувствуя, что простил Криса еще тогда, когда тот признался ему, подтверждая тем самым свои же слова, ведь Крис добился своего — Чан снова у его ног. — Неправда, Чан, прекрати так говорить, — фыркнула сестра, хватая брата за щеки и растягивая их так, чтобы казалось, будто Чан улыбается. — Ты просто влюбленный дурак, с кем не бывает?! И он точно такой же дурак. — Ты так в этом уверена? — икнул Чан и шмыгнул носом, доверчиво смотря на сестру, будто ему и правда снова пять лет. — Уверена, конечно уверена. Он точно стоит того, чтобы довериться ему снова, — заверила Юра своего мелкого. Хотя на самом деле не была в этом уверена, вообще не была. Но она только с Крисом видела брата таким счастливым-счастливым, зная только то, что самому Елю этот Фань очень нужен. Чанель снова шмыгнул носом и спрятал лицо, зарывшись в живот сестре и обняв ту крепче. Он чувствовал снова то облегчение, которое испарилось, стоило ему только открыть глаза, но сейчас все было не так… сейчас действительно было куда легче, и Чан был за это очень сильно благодарен родной сестре. Возможно он даже сможет поговорить с Крисом, завтра, после игры, обязательно.