hello world (привет, мир)

Следующие несколько дней Нил тратит всю свою энергию на тренировки. Он встает рано и пробегает тринадцать километров в тренажерном зале отеля, прежде чем отправиться с остальной командой на тренировку. Предполагается, что они отрабатывают четыре часа с полудня до четырех, прежде чем вернуться в отель на ужин, но он, Кевин и Джереми остаются с помощниками нападающего, чтобы пройти тренировки. Нил крадется обратно в свою комнату около восьми, чувствуя себя измученным и разбитым, но в хорошем настроении. Они с Эндрю видятся на обязательных тренировках, а иногда по вечерам или ранним утром, но в основном игнорируют друг друга. Нил не возражает. Препирательства — пустая трата энергии, и, кроме того, он не смог выбросить из головы комментарии Эндрю о нем и Кевине прошлой ночью. Он действительно не знает, что сказать, чтобы улучшить ситуацию, и даже должен ли он это делать. Может быть, лучше просто держаться подальше от Эндрю и молча надеяться, что он будет сотрудничать на корте. Примерно через три минуты после начала второго тайма матча против Японии Нил чувствует, что этого не происходит. Ферн ‘Мак’ Маккинни играет в воротах в первом тайме. Мак не Эндрю Миньярд, но она достаточно хороша. Проблема в том, что у Японии тоже есть вратарь-ас в рукаве. Кеко Ониси смертельно опасна, и, по-видимому, она играет два полных тайма. Нил и Лэйни изо всех сил пытаются вырваться вперед в первые полчаса, а затем их заменяют Джереми и Кевин. Когда Нил возвращается на корт в начале второго тайма, США все еще отстают: четыре очка против шести у Японии. Критические различия между этой половиной и первой заключаются в том, что Эндрю заменил Мака, а Ониши скоро выйдет из строя. Учитывая все обстоятельства, это должна быть легкая победа. Должна быть. Нил не знает, то ли это из-за драмы с Дейстеном прошлой ночью, то ли потому, что Эндрю просто настроен превратить свою жизнь в сущий кошмар, но Эндрю вернулся к бесцельному перебрасыванию мяча по корту, когда тот попадается ему на пути, и делает то, что должно быть простыми сейвами. Нил чувствует, что они проиграют, если он не исправит ситуацию, поэтому, когда японцы просят паузу, чтобы поменять местами некоторых своих игроков, Нил пользуется крошечным перерывом в игре и бежит к воротам. — Что происходит? — спрашивает он, стараясь скрыть любой намек на раздражение в своем голосе. — Я играю в Экси, — мрачно отвечает Эндрю. — Ты играешь неаккуратно, — поправляет его Нил. — Ты пропускаешь легкие голы, а твои пасы далеки от цели. — Линия защиты непрочна, — возражает Эндрю, — и это не моя вина, если ты не можешь поймать. — Давай, Эндрю, — говорит Нил, бросая взгляд на рефери и понимая, что у него осталось всего несколько минут, чтобы как-то убедить Эндрю наплевать. — Ты обещал. — О, я обещал? — повторяет Эндрю, передразнивая тон Нила. — Я связал свой гребаный мизинец с твоим? Нет. Убирайся с глаз моих. — Тогда мы заключили сделку, — нетерпеливо поправляет Нил. — Ты должен был работать со мной, помнишь? — Я помню. За одну ничтожную услугу, если я правильно помню? — говорит Эндрю, поднимая указательный палец перед шлемом Нила. — Обналичивай ее в любое время, — осторожно отвечает Нил. Он все еще понятия не имеет, о чем попросит его Эндрю и сможет ли он это сделать. — Если ты начнешь проявлять признаки того, что можешь быть чем-то полезен, я дам тебе знать, — говорит ему Эндрю, делая прогоняющий жест рукой в перчатке. Нил колеблется, но бежит, чтобы присоединиться к Джереми на центральном корте. Япония поменяла обоих своих нападающих, и они выходят на корт с ощутимой энергией. Нил ругается себе под нос, заставляя себя бежать быстрее, идти дальше, но к тому времени, когда он и Джереми удаляются, а Кевин и нападающий Лен Ортега присоединяются к игре, они все еще отстают, хотя и значительно сократили разрыв в очках. Когда Нил падает на скамейку запасных, счет становится семь к восьми. Он глотает воду, когда начинается игра, и старается сохранять оптимизм. На корте Эндрю что-то кричит Жану и Мэтту. Секунду или две они выглядят испуганными, но по ходу игры начинают преграждать путь Японии к Эндрю с удвоенной свирепостью. Тем временем Кевин и Лен сосредоточены на том, чтобы набирать очки. Кевин специально попросил Лена заменить его, и прямо сейчас Нил может понять почему. Он играет с той же точностью, что и Кевин, и они начинают набирать очки как раз в тот момент, когда Эндрю закрывает ворота на другом конце площадки. Нил встает и бежит к плексигласу, прежде чем успевает остановиться. Истекают последние несколько минут, а затем на табло великолепным неоново-желтым цветом высвечивается окончательный счет: десять очков к восьми. Он выбегает на корт вместе с остальной командой и врезается в Кевина, торжествующе ухмыляясь. Каким-то образом они победили. … После этого Нила и Жана выбирают для работы в прессе. Пока все спорят, хорошая ли это идея, тренер просто улыбается и говорит, что она не волнуется. Нил не может не заметить, что это вымученная улыбка. Интервью всегда проходят по знакомому пути. Репортеры начинают с расспросов об игре, а затем переходят к турниру или лиге в целом, прежде чем завершить разговор несколькими личными вопросами. У них с Жаном все просто отлично получается. Они уверены в себе, но в то же время дипломатичны, и Нил задается вопросом, почему все всегда так волнуются, когда наступает его очередь общаться с прессой. По его мнению, у него гораздо меньше поводов для разглагольствований, чем в колледже. — Мистер Джостен? — спрашивает репортер, кокетливо улыбаясь Нилу, когда тот привлекает его внимание. — Ходили слухи, что вы все разбиты на пары в ваших уютных гостиничных номерах. Нашим фанатам это очень интересно. Не могли бы вы сказать нам, делите ли вы номер с Кевином? — Нет, это не так, — прямо отвечает Нил. — Следующий вопрос. Обычно он не так отвечал на подобный вопрос. Его пиар-команда посоветовала ему быть скромным, расплывчатым, чтобы все оставались в догадках. Дело в том, что он не может этого сделать. Больше нет. Слова Эндрю, сказанные прошлой ночью, проникли в него, и чувство вины заставляет его чувствовать себя так, словно его окатили холодной водой. Эндрю Миньярд назвал себя геем во время вопросов и ответов после игры, мало чем отличающихся от того, в котором сейчас принимает участие Нил. Нил не знает, что послужило катализатором его выхода, но он добавил этот факт в один из своих ответов почти как запоздалую мысль. В тот вечер он был темой номер один в Твиттере, и на той неделе в моде были статьи о гомосексуальности и «ее месте» в спорте. Было много поддержки; было гораздо больше язвительности. Спортивные журналисты любили использовать сексуальность Эндрю в качестве уничижительного эпитета, особенно если он только что забил гол в ворота их команды. Еще хуже была реакция некоторых фанатов «Колибри». Наиболее гомофобные из группы призвали его уйти в отставку, заявив, что наличие игрока-гея в команде не подходит для их детей. Других это устраивало, пока он не пропустил гол. Вот тогда-то на трибунах и посыпались оскорбления. Официально в Экси не было места гомофобии, поскольку несколько лет назад была издана символическая политика нулевой терпимости. Это оказалось трудно регулировать, но Эндрю не прекращал кампанию за справедливое обращение. Дело в том, что в то время никто должным образом публично не поддержал его. Нил, конечно, тоже; он был занят игрой, и, кроме того, он ненавидел этого парня. Прямо сейчас он сожалеет об этом. Эндрю был прав прошлой ночью; Нилу и Кевину было выгодно, чтобы их воспринимали как гей-пару, в то время как Эндрю подвергался нападкам за его сексуальность всякий раз, когда это устраивало фанатов или журналистов. Что ему нужно было выяснить сейчас, так это то, что он мог с этим поделать. — Кстати, о Кевине, — подхватывает другой репортер, прерывая его размышления. — Как идут дела между вами двумя? Нил поворачивается, чтобы посмотреть на нее, замечая, как ее губы кривятся в понимающей ухмылке; она знает, что все это чушь собачья, но пока ее читатели это воспринимают, ей все равно. Гнев — кислый и болезненный — разворачивает свои колючки в глубине его живота. Он зол за себя и Кевина, зол за фанатов, но также, как он понимает, он зол за Эндрю. — Давай уладим это раз и навсегда, — огрызается он, прищурившись на нее. — Мы с Кевином не вместе. Наверное, нам следовало сказать это много лет назад, но мы с Кевином не встречаемся. Мы никогда не встречались и никогда не будем встречаться. Я знаю, что вы, журналисты, любите эксплуатировать своих читателей-подростков рассказами о моем эпическом романе с Кевином, но сейчас это прекратится. В конце концов, вы те же журналисты, которые писали гадости об Эндрю Миньярде, когда он не смог закрыть ворота, верно? Скучные намеки на его мужественность и так далее? — Я… я не имел в виду… — начинает репортер, выглядя шокированным. Огни камер быстро мелькают в море репортеров, собравшихся вокруг него, и кто-то впереди — кто записывает каждое слово Нила — ухмыляется, как будто Санта-Клаус только что спустился по гребаной трубе. — И эй, давайте поговорим об Эндрю Миньярде, — продолжает Нил, прерывая ее протесты. — Он первый открытый гей-игрок на американском корте и активный участник предвыборной компании. Он также лучший гребаный вратарь в игре, и он собирается выиграть для нас этот чемпионат мира. Я надеюсь, вы это знаете, и я надеюсь, что вы все думаете, что он… ну, такой же блестящий, как и я. Рядом с ним Жан выглядит наполовину страдающим, наполовину веселым. Нил пожимает ему одним плечом и снова поворачивается к прессе. Все репортеры спешат задать вопросы о том, не поссорились ли они с Кевином, гей он или нет и когда именно закончилось печально известное соперничество его и Эндрю, но Жан поднимает руки, сдаваясь. — Больше никаких вопросов, — выкрикивает Жан, слишком запоздалая попытка контролировать ущерб. Кажется, это только еще больше заряжает их энергией. Их вопросы сливаются друг с другом, образуя океан слов. — Убирайся нахуй со сцены, — бормочет Жан, слишком энергично толкая Нила. — С удовольствием, — отвечает Нил. Он сказал то, что хотел сказать, и на самом деле ему больше все равно. Они с Жаном, спотыкаясь, входят в зеленую комнату, где их все ждут. Рот тренера застыл в идеальной круглой букве «о». — Они раздражают, — объясняет он, пожимая плечами. — Какого хрена? — Жан шипит с его стороны. — Ты же знаешь, что это грандиозно, верно? — Нет, — раздраженно говорит Нил. — Я просто хотел внести ясность в ситуацию. — Многие люди верят, что у вас с Кевином были отношения в течение многих лет, — продолжает Жан, как будто Нил какой-то забывчивый идиот. — В Интернете около пятидесяти тысяч фанфиков о вас, ребята, — добавляет Джереми. — И все эти порнографические блоги тоже. — Есть теории, что вы, ребята, тайно женаты, — продолжает Жан. — И вы оба никогда ничего не отрицали. Не публично. — А теперь отрицаем, — говорит Нил, которому надоел этот разговор. — Я не понимаю, почему это так важно. Это никогда не было правдой. — Но они этого не знали, — недоверчиво огрызается Жан. — К чему ты клонишь? — спрашивает Нил. Внезапно у него в груди возникает такое щемящее чувство, как будто, возможно, он действительно облажался. — К чему он клонит, — вмешивается тренер, — так это к тому, что ты только что разбил кучу сердец, малыш. Нил тяжело сглатывает и смотрит на Кевина, уверенный, что, по крайней мере, он поймет. Он всегда жалуется на то, что они с Теей не могут вести себя как пара на публике, или вынуждены переодеваться, когда едут в отпуск, или притворяться, что они не живут вместе на интервью. Но Кевин смотрит на него так, словно он только что нанес ему сильный удар в спину, так что Нил отводит взгляд. Как ни странно, самое безопасное место, чтобы сосредоточить его внимание, — это Эндрю. Он прислоняется к стене, совершенно неподвижный, и наблюдает за Нилом с этим непроницаемым выражением на лице. Нил не знает, удивление это, раздражение или что-то еще, но он отвечает на это самым пустым взглядом, на который способен, пока их не уводят в автобус. … Всю обратную дорогу до отеля Нил готовится к худшему. Часть его счастлива, что он наконец-то отправил Дейстена на покой, но он не глуп. Жан был прав; его слова возымели эффект домино. Шумная толпа, ожидающая у их отеля, ожидаема, но, тем не менее, вызывает беспокойство. Его сердце мгновенно бьется в груди, как пойманное животное. — Черт, — шипит тренер себе под нос, поднимаясь на ноги, хотя автобус еще не остановился, и хватаясь за поручень, когда она немного спотыкается. — Я же говорила тебе, Джостен. Нил заставляет себя пожать плечами, когда автобус, содрогаясь, останавливается и шум двигателя стихает. Мэтт протирает запотевшее окно рукавом своей толстовки и выглядывает наружу. Никто особенно не рвется выйти из автобуса и столкнуться с хаосом лицом к лицу, поэтому остальные товарищи Нила по команде делают то же самое. Снаружи толпа делится надвое. Слева — журналисты, репортеры и папарацци; черные микрофоны и огромные камеры покачиваются над их головами, как птицы, отдыхающие на воде. Напротив них — болельщики. Взгляд Нила прикован к двум обезумевшим девушкам, которые находятся впереди группы; они поддерживают друг друга, слезы оставляют мокрые дорожки на их красной, белой и синей краске для лица. Нил не хочет идти туда, но он также не сожалеет о том, что сказал. Ему больше ничего не остается, кроме как встретиться лицом к лицу с ожидающим его шумом, поэтому он резко встает. Дэн качает головой, глядя на него, когда он начинает шагать по середине автобуса. — Может быть, тебе стоит подождать здесь и подумать о том, что ты собираешься сказать… — начинает она. — Он ничего не собирается говорить, — перебивает тренер. — Я думаю, что он достиг достаточно для одного дня, не так ли? — Ты действительно хочешь сказать мне, что я поступил неправильно? — спрашивает он, не узнавая собственного голоса. Он заточен, как нож, извлеченный из подводного течения. — Я думаю, ты устроил бессмысленную драму прямо посреди самого важного турнира в твоей жизни, — отвечает она, глядя на него сверху вниз. — Я выхожу из этого автобуса, — говорит Нил. Он готов протолкнуться мимо нее, если это необходимо, но она позволяет ему пройти мимо. Он смутно осознает, что его товарищи по команде следуют за ним, но когда он выходит из автобуса, все затмевает грохот голосов, внезапно несущийся в его сторону. Толпа бросается вперед, и кто-то кричит, и каждый атом его тела кричит о том, чтобы развернуться и убежать, но каким-то образом ноги несут его вперед. Он смотрит вперед, на двери отеля, когда его поглощает толпа. Охрана отеля едва сдерживает всех на расстоянии, так что ему остается узкий путь, чтобы протиснуться, но микрофоны все еще тычут ему в лицо со всех сторон. Ему задают сотню разных вопросов на сотне разных языков. Некоторые он узнает, другие — нет. На короткое время барьер разрушен, и кончики пальцев задевают его одежду, жаждущие кусочка его самого. Это слишком много. Он — бензин, а они — зажженная спичка. Он загорается. И это странно, потому что как только он так думает, он видит пламя. Это заставляет его остановиться как вкопанный, и когда его глаза встречаются с ее, он видит настоящую ярость за пеленой слез. Она подносит зажигалку к краю того, что, как он понимает, является постером с ним и Кевином (это было с фотосессии год или около того назад; редактор сказал фотографу разыграть весь этот Дейстен, поэтому они стоят слишком близко, вплетая руки в одну и ту же ракетку так, что кончики их пальцев соприкасаются), и он наблюдает, как пламя быстро пожирает их обоих, прежде чем все это рассыплется в черную пыль. У него сводит скулу. — Продолжай двигаться, — говорит Мэтт откуда-то сзади него, но он уже ушел. Он в Бингемтоне и наблюдает, как кто-то разбивает стеклянную бутылку о голову Кевина, когда его уносит все дальше и дальше; он на пассажирском сиденье машины по дороге к дому своего отца, и он собирается умереть. Жгучая боль обжигает его кожу и пульсирует в паутине нервов, которые лежат под ней. Осознание того, что до конца ночи ему будет еще хуже, удушает, невыносимо. — Нил. Мэтт сейчас перед ним. Рев стихает, и Нилу требуется мгновение, чтобы понять, что они добрались до вестибюля отеля. Мэтт выглядит настолько искренне обеспокоенным, что Нил давится смехом, но смех, должно быть, выходит истеричным и искаженным, потому что Мэтт просто хмурится. — Все в порядке, — пытается он вместо этого. — Я в порядке. Мэтт выглядит неубежденным, но остальная команда заполняет помещение, поэтому он опускает это. — Боже, — говорит Элисон. — Твои фанаты — абсолютное дерьмо. Что это было? — Они просто чувствуют себя мелодраматично, потому что Нил только что разрушил все их романтические мечты, — беззаботно говорит Джереми. — Они переживут это. Эндрю входит последним и закрывает за собой дверь. Секунду посмотрев на нее, словно раздумывая, забаррикадировать ее или нет, он присаживается на корточки, чтобы завязать шнурки. Находясь в окружении своих товарищей по команде в безопасном вестибюле отеля, сердечный ритм Нила постепенно приходит в норму. Он прерывисто вздыхает и немного расслабляется, позволяя напряжению понемногу покидать его тело. Когда он ищет Кевина, то не удивляется, обнаружив, что тот пристально смотрит на него. — Что ты наделал? — спрашивает Кевин, как будто Нил вызвал конец света или что-то в этом роде. Раздражение пронизывает Нила, яркое и колючее. Он сжимает кулаки по бокам, чтобы не поддаться искушению стереть это глупое, самодовольное выражение с лица Кевина. — Ты облажался, — продолжает Кевин. — Они ненавидят нас. — О, просто заткнись нахуй, Кевин, — выплевывает Нил, теперь уже сердитый. — Теперь вы с Теей можете, блядь, разгуливать, держась за руки, на публике. Разве это не хорошо? — Но… — Нет. Эндрю был прав. Пальцы Эндрю все еще сжимают шнурок на ботинке при звуке его имени, но он не поднимает глаз. — Эндрю был прав, — продолжает Нил. — Мы не должны обманывать фанатов, и мы особенно не должны получать известность за то, что он получает ненависть. Мы должны поддерживать его. Все мы должны быть такими. Никто ничего не говорит. Кевин выглядит так, словно все еще хочет поспорить. Его товарищи по команде выглядят задумчивыми, почти пристыженными. Никому особенно не нравится Эндрю, но они знают, что Нил прав. Они все могли бы добиться большего. Эндрю тем временем заканчивает завязывать шнурки на ботинках, прежде чем уйти, не сказав ни слова. Правда в том, что когда-то давно Нил думал, что Кевин нравится ему больше, чем просто друг. Это было неожиданно, удивительно даже для него самого. Это было напряженное, ошеломляющее время, и Кевин понял все осколки своей испорченной жизни, и они были близки. Он полагался на Кевина, и в конце концов Кевин помог спасти ему жизнь. То, что он чувствовал, было этой хрупкой, чужеродной и слабо светящейся вещью. Он не смог дать этому ни названия, ни формы. Это просто было, а потом исчезло. Перенесемся к профессиональной игре, и его пиар-команда говорит, что участие в проекте Дейстен пойдет ему на пользу. Он никогда по-настоящему не понимал, почему их с Кевином «отношения» стали такой сенсацией, но ему сказали, что потакание фанатам укрепит его популярность и принесет ему спонсорские контракты. Это кажется безобидным, и его жизнь зависит от того, чтобы оставаться актуальным, поэтому он соглашается с этим. Они никогда не заходят слишком далеко. Все, что требуется, — это неопределенный комментарий или продолжительные объятия после игры, и болельщики остаются довольными и самодовольными неделями подряд. Дело в том, что притворство иногда заставляет его чувствовать себя странно, плывущим по течению. Это заставляет его задуматься о тех противоречивых чувствах, которые он когда-то испытывал к Кевину, и о том, что по многим причинам из этого ничего не вышло. Это также постоянное напоминание о том, что у него, вероятно, никогда ни с кем не будет ничего подобного. Он не против этого, но одиночество кипит у него под кожей, как гнев. Конечно, у него есть Кевин, но иногда ему кажется, что их дружбу украли и использовали по назначению, как будто она им больше не принадлежит. Он не ладит ни с кем из других глухарей, и хотя Дэн и Мэтт добились успеха, а другие его товарищи по команде в колледже находятся на расстоянии телефонного звонка, это просто не то же самое. Промежутки расширяются, и внутрь проскальзывают холодные тени. Раньше, когда Нил стал настоящим, он был благодарен просто за то, что остался жив. То, что он мог продолжать играть в Экси, было просто дополнительным бонусом. В эти дни он часто ловит себя на том, что задается вопросом, достаточно ли Экси. Он прогоняет эту мысль прочь каждый раз, когда она поднимает свою неблагодарную голову. Экси не только привязывает его к миру, но и это все, что у него есть. Этого должно быть достаточно. … Нил возвращается в гостиничный номер, чувствуя себя напуганным событиями дня и опустошенным своими мыслями. День клонится к вечеру, и приятный ветерок осторожно треплет занавески. Глубоко вдохнув, он обращает свое внимание на свою половину комнаты; его кровать не застелена, но выглядит так привлекательно, что он падает на нее лицом вперед. Одеяло нагрелось от солнца, и это так приятно, что он думает, что мог бы просто спать так, как он есть, полностью одетый и раскинувшийся поверх одеяла. — Разве тебе не следует принять душ? — протягивает Эндрю, появляясь так же внезапно, как вызванный демон. Нил переворачивается на живот и открывает один глаз. Эндрю прислонился к дверному косяку и изучает Нила, скрестив руки на груди. — Это был долгий день, — говорит Нил в качестве объяснения. — Мы победили, но ты не ведешь себя как обычно невыносимо, — отвечает Эндрю, направляясь через комнату к своей кровати. — Очень странно. — Что произошло после… — начинает Нил, не уверенный в том, что он пытается сказать. — Я всех разозлил. Кевин взбешен. Фанаты в бешенстве. Мой менеджер будет очень зол. — Бу-у-у, — саркастически говорит Эндрю, бросая помятую пачку сигарет на прикроватный столик. — Я не имел в виду… Меня это не беспокоит, — говорит Нил, переворачиваясь на бок, чтобы быть лицом к Эндрю. — Я не жалею об этом, потому что мне нужно было это сделать. Наверное, я пытаюсь сказать тебе спасибо. За то, что заговорил об этом прошлой ночью. — Поздравляю с тем, что ты смог заставить себя чувствовать менее виноватым, — сухо отвечает Эндрю. — Возможно, это было сделано для того, чтобы заставить меня чувствовать себя менее виноватым, — соглашается Нил, пожимая плечами. — Но ничего из этого не случилось бы, если бы ты не сказал то, что сказал. Эндрю просто непонимающе смотрит на него, и Нил ждет, собирается ли он ответить. — Я имею в виду, что так будет лучше и для меня, — добавляет Нил, и это похоже на то, как если бы он протянул руку или поймал подачу. Что-то маленькое и общее между ними. Своего рода предложение мира. — Все это притворство не доставляло мне удовольствия, — туманно объясняет Нил, — хотя я мог бы обойтись без всего этого бардака снаружи. — Ах, да, — медленно произносит Эндрю. — Твой маленький срыв. — Ты заметил? — Это было трудно не сделать. Ты был полностью отключен, — говорит ему Эндрю, глядя на Нила сквозь прозрачные пряди светлых волос, упавшие ему на лицо. — В другом мире. Нил запер свою боль внутри себя, позволяя ей распространяться и темнеть, как плесень. Его триггеры многочисленны: разъяренные толпы, дым, горящие вещи, ножи. Они заостряют грани его воспоминаний, так что в следующий раз, когда они всплывут, они будут немного более смертоносными, чем раньше. Он полагает, что это немного похоже на попадание в другой мир. Когда он увидел, как пламя искажает его изображение на плакате, он почувствовал запах собственной горящей плоти и почувствовал, как наручники удерживают его на месте. Он видел слишком широкую ухмылку Лолы, чувствовал, как боль пронзает его, как искривленные корни дерева. Он прикасается кончиками пальцев к лицу, ожидая почувствовать грубые, пластичные волдыри. Вместо этого он чувствует обычные глянцевые рубцы. Эндрю пристально наблюдает за ним. — Ты действительно катастрофа, — говорит Эндрю, наклоняясь вперед и щелкая пальцами перед лицом Нила. — Никто из твоих друзей никогда не принуждал тебя к терапии? — Никто не может заставить меня пройти терапию, — отвечает Нил. — В моей голове достаточно людей. — Придурки или псевдонимы? — спрашивает Эндрю. — Очень смешно, — невозмутимо говорит Нил. Эндрю просто пожимает плечами и достает свой телефон. Нил тяжело сглатывает, все еще чувствуя себя разорванным в клочья. Инстинкт убежать для него так же ощутим, как биение его собственного сердца. — Ты можешь отвести меня куда-нибудь? — спрашивает Нил, прежде чем он успевает обдумать вопрос. Эндрю издает недоверчивый смешок через нос. — Я не хочу быть здесь, — признается Нил, — и я знаю, что ты нашел выход. Ты улизнул на днях. — Я считаю, что ты уже задолжал мне одну услугу, — говорит Эндрю, не отрываясь от какой-то бессмысленной игры, в которую он играет. — И, кстати, твои сегодняшние выходки не в счет. Первое: я никогда не просил об этом, и второе: ты сделал это больше для себя, чем для меня. — Я знаю. Это означало бы, что ты выполняешь свою часть сделки, — говорит ему Нил, садясь и маша рукой в пространстве прямо над телефоном Эндрю, чтобы привлечь его внимание. — Я сказал тебе работать со мной, и прямо сейчас мне нужно убираться отсюда. Эндрю просто смотрит на руку Нила, и на секунду Нилу кажется, что он собирается послать его нахуй и оставить в покое. Вместо этого Эндрю выключает игру, засовывает телефон в карман и встает. — Пойдем, — говорит Эндрю. — Куда? — спрашивает Нил, поднимаясь на ноги. Эндрю пожимает плечами и мотает головой в сторону окна. — Куда-нибудь.