Love song

В тот день Чонин спит меньше двух часов, прежде чем обезумевше разлепляет глаза под звонок будильника. На удивление, к этому моменту Джисона в комнате уже нет. Голова раскалывается, в глазах — жжение, в мыслях — путаница. Приходится выпить две таблетки обезболивающего, чтобы хоть отдалённо почувствовать себя человеком. В общежитии тихо, только Феликс с Сынмином играют в приставку в гостиной, никого больше не видно. Чонин злится на себя, что забыл про выходной, по привычке проснулся ни свет ни заря в ожидании очередного дня, загруженного поездками, съёмками, нескончаемыми разговорами с кучей людей. В последнем ему повезло, всегда есть возможность спрятаться за старшими и полагаться на их коммуникационные навыки. — Почему вы так рано встали? — сонно спрашивает Чонин, потирая опухшие глаза, которые никак не получается разлепить до конца. — Чтобы больше успеть, у нас марафон, — монотонно отвечает Сынмин, поглощённый игрой. — А ты? — радостно спрашивает Феликс, видимо, лидирующий в гонках. — Потому что я дебил. Парни вопросительно мычат, но никаких пояснений за этим не следует. Чонин, пошатываясь, плетётся в душ. Он долго смотрит на своё отражение в зеркале, разглядывает белки с лопнувшими капиллярами, тёмные мешки под глазами, буравит своё лицо уставшим взором. Всё будет нормально. Никто его не разлюбит. Никто его не выкинет из группы за такую мелочь. И фанаты его обязательно поддержат. Джисон вон постоянно забывает свои строчки на сцене, и никого это не колышет. Джисон. Пальцы сильнее сдавливают край раковины. Надо с ним поговорить, извиниться. Чонину до ужаса не хочется заводить этот разговор, даже если он просто кинет "извини" и убежит, не услышав, что ему там вообще ответили. Холодный душ помогает немного прийти в себя и сбить этот дурацкий румянец с лица. Не болен ли он? В груди возникает неприятное чувство тяжести. Чонин уже не может разобраться почему. Он выходит из душа, как попало обмотав полотенце вокруг талии, и чуть не сталкивается с Минхо в коридоре. Тот сразу же звонко хлопает его по груди, отчего Чонин возмущённо вскрикивает и отскакивает к стене. Губы старшего растягиваются в довольной улыбке, и он действительно напоминает кота с таким выражением лица. — Чонин-а! — восклицает Минхо так громко, будто не стоит в метре от него. Он поднимает руки для повторного шлепка. Чонин сразу же отползает подальше, закрывает своё тело и от взгляда, и от надоедливых ладоней. Почему он не взял одежду с собой в ванную? Жизнь ничему его не учит. Полотенце сползает вниз, Чонин в панике хватается за него, и Минхо пользуется возможностью — хватает его за плечо, сжимая бицепс. — А-а-а, хватит меня трогать! — вопит Чонин, зажатый в угол. — Что я тебе сделал, хён?! — Не знаю, вырос и стал таким красавчиком, — невзначай бросает Минхо и отпускает его. Он резко меняется в лице, словно из него вышел дух демона, которым он время от времени бывает одержим. — Вообще, я хотел спросить тебя. — Что?! — раздражённо рыкает на него Чонин. — Хочешь быть с нами в танцевальной команде в следующем туре? Получается, будем мы с Ёнбоком и ты. — Э-э... Этого он точно не ожидал. Чонин пялится на Минхо, неспешно обдумывая его предложение. Он слишком сбит с толку внезапными домогательствами и резкой сменой настроения беседы, чтобы сразу дать ответ. — А что, Сынмин будет один петь? — только и получается выдавить из себя. Минхо кивает. — Решили главных вокалистов из каждой группы. Эти слова оседают вязко и неприятно. Он даже забывает, про что шла речь ранее, в голове эхом отдаётся мысль о том, что его всё-таки решили не добавлять в команду певцов. Он, конечно, этого ожидал. Но почему-то горечи от этого не убавилось. — Так ты будешь с нами выступать? — Минхо напоминает ему про своё существование и до сих пор висящий в воздухе вопрос. — Я же не танцор, — растерянно отвечает Чонин. Он закручивает полотенце покрепче и понуро опускает плечи. — Брось, ты отлично танцуешь, — непринуждённо возражает Минхо, отмахиваясь. — На репетициях это не особо заметно, ты постоянно делаешь мне выговоры, — жалуется Чонин, но больше в шутку, нежели серьёзно. Он никогда не держит обиду за любую критику в свою сторону, старшие всегда ей делятся из лучших соображений. Минхо совсем не теряется: — Я хочу, чтобы ты стал ещё лучше! Ты будешь отличной поддержкой для нас. Чем больше людей, тем более интересный номер мы сможем поставить. — Хорошо... — Отлично! Завтра встречаемся с остальными танцорами, прочитаешь подробности в чате, игнорщик. Минхо в последний раз хватает его за грудь и быстро уходит, довольный громким возмущением Чонина. — Вы достали меня лапать! — орёт он вслед, снова вспыхнувший от такой наглости. Поверить сложно, как они живут вместе уже столько лет, и Чонин до сих пор не сошёл с ума от их бесконечных доёбов. Дверь в соседнюю комнату открывается, и в щель высовывается голова Чана. Его волосы стоят в самой удивительной форме, которую только можно вообразить, а лицо выражает высшую степень усталости и раздражения. — Чего вы разорались с утра? — бормочет он, шмыгнув носом. — Ли Ноу-хён, он начал... это он! — по-ребячески восклицает Чонин, отчего Чан морщится и опускает голову на дверной косяк. — Мне нет дела до того, кто начал, — кажется, ему требуется всё терпение мира, чтобы сделать глубокий вдох, чрезвычайно долгий выдох, и ласково сказать: — Просто не шумите, хорошо? Спасибо, сладкий. Он захлопывает дверь у Чонина перед носом. Тот лишь фыркает, неуклюже поправляет полотенце и уходит к себе в спальню в полном смятении от смешанных чувств. Кровать жалобно скрипит, когда он со всего размаху валится на неё. В голове снова какая-то неразбериха, такое ощущение, будто ясно там не было уже давно. Что-то выскребает путь наружу, неосмысленное, искреннее. Мысли тягуче перетекают из одной в другую, эмоции сменяют послевкусия, но все в итоге отдают горечью. Чонин тянется за телефоном с желанием написать в Баббл, что с ним всё хорошо и это заученное "я буду лучше стараться", но останавливается, когда приходит осознание, что эпизод ещё не вышел в эфир. Какой-то редактор сейчас, наверное, делает нарезку из его заплаканного лица, чтобы выбить из зрителей эмоциональную вовлечённость. Чувство стыда накатывает с новой силой. Чонин вздыхает и отбрасывает телефон на край кровати. Он бесцельно пялится в потолок в попытках заснуть, но не выходит. На уме слишком беспокойно. Поэтому через час он уже маячит перед дверью в студию звукозаписи, собираясь с силами. Джисон там, он знает. Ну, он точно знает, сам спросил у ребят. Правда, это было понятно и с самого начала. Чонин купил ему холодный кофе по дороге, теперь стоит и думает, что это будет выглядеть так, будто он пытается мелочно загладить вину подарками. Надо просто постучать, сказать, что он ничего плохого не имел в виду, и можно уходить с чистой совестью. "Давай же. Просто постучи. Зайди уже наконец", — уговаривает себя Чонин, сжав в кулак свободную руку. Делов-то на две минуты, а он нервничает, как школьник, собравшийся пригласить самую популярную девочку на выпускной. За полупрозрачным окошком мелькает тень, и дверь резко открывается, являя сбитого с толку Джисона. Они глупо смотрят друг на друга несколько секунд, Чонин — с внезапно подкравшимся страхом, Джисон — с явным облегчением. — Ты меня напугал. Я увидел силуэт и офигел, думал, меня убивать пришли. Или призраки там какие-нибудь, — тараторит Джисон. — Или призраки пришли убивать. — Удивительно, что такой умный человек, как ты, хён, иногда говорит такие глупости. Джисон на это замечание лишь улыбается, он не принимает колкости на свой счёт. — Во всём нужен баланс, иначе буду душнилой. Джисон отодвигается в сторону, приглашая войти. Теперь никуда не сбежать, гордость Чонина не позволит этому случиться. Ему хочется шлёпнуть себя по лбу за то, что он начал с саркастичных комментариев. Просто дразнить Джисона, как и остальных участников, вошло в привычку. В маленькой комнате царит полумрак из-за отсутствия окон и одиноко горящей настольной лампы, большая часть света льётся с нескольких мониторов. Джисон сразу плюхается обратно в своё кресло, в котором он проводит большую часть свободного времени, и, забравшись на него с ногами, делает пару оборотов вокруг себя. — Над чем работаешь? — спрашивает Чонин, приземляясь на стул рядом и заглядывая в экран. Обсуждение чего-то серьёзного хочется оттянуть как можно дальше, поэтому разум беспокойно цепляется за любые отстранённые темы. — Это для Кингдома? — Нет, новый трек будет делать в основном Чани-хён. Мы через пару часов поедем на обсуждение, — рассказывает Джисон и замучено трёт лицо, сминая свои пухлые щёки. Его губы смешно выпячиваются вперёд. Чонин смотрит на них на секунду дольше нужного и отворачивается обратно к экрану. Джисон трясёт головой подобно собаке, широко раскрывает глаза в жалкой попытке взбодриться и указывает на результат своей работы: куча нарезанного инструментала занимает собой восемь строчек звуковых дорожек: — Это чисто моё. Не знаю, правда, буду как сингл выпускать или в альбом включу. — Ничего себе... — выдыхает Чонин, собирается уже попросить послушать, но Джисон сам жмёт на кнопку воспроизведения, снимая желание с языка. Чонин ожидает услышать взрывной бит и тяжёлые басы, но вместо этого комната заливается тягучей меланхоличной мелодией, она напоминает что-то далёкое, ностальгичное, одинокое, хоть и звучит насыщенно. И длится совсем недолго, наверное, это только припев. Лицо Джисона, подчёркнутое холодным светом, смотрится сдержанно и серьёзно, пока он следит взглядом за бегущим курсором, приближающимся к концу музыкальной дорожки. Парень что-то напевает себе под нос, и в этот момент Чонин замечает блокнот у него под рукой, где размазано и криво написан текст. "Кажется, это началось не так давно. Когда ты уже скажешь Я жду, когда ты скажешь. Не знаю, правда ли это Не знаю, правильно ли я Или мои сокровенные (больные?) фантазии, Но как же сложно отвести от тебя взгляд, не думать о тебе" Черновик выглядит крайне неопрятно, некоторые строчки перечеркнуты по несколько раз или полностью извазюканы чернилами, как будто их яростно закрашивали ручкой, продавливая бумагу. В конце текст превращается в полную неразбериху, прочитать буквы становится просто невозможно. Больше он ничего не успевает уловить прежде, чем Джисон поворачивается к нему в ожидании отзыва, но и от этого небольшого кусочка лирики у Чонина резко пересыхает во рту, будто он прочитал что-то личное, что ему не следовало знать. Внутри появляется странное чувство, непонятное волнение, сердце бешено колотится о грудную клетку, того и гляди выпрыгнет. Волнительная догадка успевает проскользнуть в сознании Чонина до того, как он умудряется себя удержать от поспешных выводов. Недопустимая и запретная догадка. — Вот, — растерянно подытоживает Джисон, заметно озадаченный реакцией младшего. — Ну, это припев только. Не знаю, как-то хаотично в этот раз вышло, нелинейно. Сложно будет потом скомпоновать всё вместе, но в голове мелодия уже прямо целиком есть. Просто припев самый такой... — он активно жестикулирует в попытках передать свои мысли, — сильный, что ли, выразительный, там кульминация, взрыв эмоций, прям вообще... Кажется невозможным не улыбаться из-за привычки Джисона теряться в музыке и мыслительных процессах, из-за чего ему бывает сложно передать суть в словах. И он всегда переключается на язык тела, как будто резкие взмахи руками скажут собеседнику больше, чем его рот. Чонин думает, что это очаровательно. — С текстом только проблемы... всё никак не допишу. Ну, ты сам уже всё подсмотрел. — Я не- — Да ладно, не парься, я его и не прятал особо, — Джисон сдавленно хихикает, но кладёт руку на стол так, чтобы закрыть нижнюю часть страницы. — Мне кажется, твой голос сюда бы отлично вписался. Этот комментарий застаёт Чонина врасплох, он открывает и закрывает рот по несколько раз, не в силах придумать, что ответить. Однако Джисон даже и не планирует останавливаться: — Он у тебя такой кристально чистый, думаю, он бы гармонично звучал с подобной мелодией. И ещё ты отлично передаёшь эмоции, тут это очень важно. Было бы классно спеть с тобой дуэтом! Если ты захочешь, конечно. Младший молча соглашается, воодушевленно кивнув пару раз. Он ёрзает на стуле от неловкости, пока Джисон приглушённо кричит "ура, ура, ура!", победно тряся кулаками над головой. Внезапно вспомнив про стаканчик в руке, Чонин протягивает его хёну, сам смотрит на царапину на столе. — Это мне? Ва-а-а, Чонин-а, ты просто лучший! Джисон выхватывает кофе из его рук, сразу же делает несколько больших глотков. — Ты сегодня мало спал, — только и говорит Чонин, стараясь не опускаться взглядом на открытый для обозрения блокнот, но слишком уж интересно, что там пытался загородить Джисон. — Подумал, это не помешает. — Однозначно! — радостно соглашается он, обхватив бумажный стаканчик обеими руками с довольной улыбкой. — Ты реально пришёл ради того, чтобы отдать мне кофе? — Да, — не подумав бросает Чонин, но немного погодя меняет свой ответ: — Нет. Джисон смеётся, откинувшись на спинку кресла. Он выжидательно смотрит, его пальцы нетерпеливо стучат по пластмассовой крышке. Наедине с ним всегда было легко и непринуждённо, Чонин не понимает, что так резко поменялось и сделало невозможным саму идею посмотреть в глаза старшему, не поймав себя за смущением и желанием сбежать куда подальше. — Я хотел, э-э, — с трудом давит он из себя, старается настроиться на совершение подвига, но слова застревают в горле, царапаются, и приходится вытаскивать их силой. — Я просто думал. Это... Хён, прости за вчерашнее. Что не стал разговаривать. Я не хотел как-то обижать тебя, просто... да. Извини. — Я не обижаюсь, — серьёзно говорит Джисон, сжимая стаканчик в руках. — Мне стоило лучше подумать, прежде чем идти тебя беспокоить. Я себя таким бессильным чувствую, когда ты плачешь, хотелось сделать хоть что-нибудь. Повисает молчание. Джисон внимательно смотрит на Чонина, а тот смотрит в пол, не в силах выдержать его взгляда. Вроде бы должно было стать полегче, что он наконец-то попросил прощения, и ничего больше не висит на кончике языка в тревожном ожидании. Или висит? В голове мелькают строчки из блокнота. Он никогда не испытывал таких трудностей в том, чтобы загонять непрошенные мысли в дальний угол сознания и стараться больше к ним не прикасаться. Что это за дурацкое напряжение в груди? — Хён, а про кого твоя песня? — всё-таки вырывается из него беспокоящий вопрос. — Про того, кто мне не безраличен, — отвечает Джисон размыто, но честно. Чонин и не ожидал услышать что-то конкретное, но от этого становится ещё неспокойнее. — Понятно. Это же песня про любовь? — Ага, типа того. — Как необычно для тебя, хён, — Чонин предпринимает попытку подразнить Джисона, чтобы увести разговор в другое русло, но старший не поддаётся. — У меня много сторон, о которых ты не знаешь, Чонин-а. Джисон смотрит слишком пристально, в груди трепещет волнение, что сейчас что-то произойдёт. Или Чонину этого очень хочется, но признаться себе в этом он не может. Дыхание сбивается с нормального ритма, голова заполняется туманом из смешанных чувств. Ему просто мерещится, что в воздухе висит недосказанность, что Джисон ждёт от него действий или слов, будто признался ему... в чём-то. Он себе напридумывал глупостей, он не соображает, у него недосып и стресс. И руки вцепились в сидушку стула, чтобы скрыть дрожь от каких-то выдуманных ощущений. Джисон ничего не предпринимает, он просто сидит и упрямо ждёт, что будет дальше, а Чонин слишком напряжён, чтобы сделать хоть что-нибудь. Кажется, они никогда не смотрели друг другу в глаза так долго. Понять, что скрывается за этим молчанием и ожиданием, невозможно. Чонин вскакивает, доведённый до предела долгим пребыванием в тишине наедине со своими тревогами, он быстро говорит, запинаясь: — Ладно, я п-пойду. Мне приятно, что ты... я тебе не безразличен. Нет! В смысле! Что ты... что тебе не нравится смотреть, как я плачу! Я это имел в виду. Ничего другого. Спасибо, что заботишься обо мне, хён. Ещё раз извини. — Что, не посидишь со мной даже пять минуток? — ухмыляется Джисон, вальяжно расположившись в кресле и явно наслаждаясь спектаклем одного актёра в исполнении Чонина. — Можем вместе подумать над текстом, потренируешься. — Нет! Мне пора. Куда пора, почему пора — он ничего не объясняет, только выскакивает из студии в абсолютной панике с осознанием, что натворил что-то необратимое. Джисон кричит ему вслед, что сообщит, когда можно будет приступать к совместной записи вокала, а Чонин хочет сожрать себя за то, что согласился в этом участвовать. Как он будет смотреть в глаза Джисону — вопрос на засыпку, они буквально живут в одной комнате. Чонин планирует ближайшие дни спать на диване в гостиной как минимум, как максимум досконально изучить расписание Джисона, чтобы больше никогда не пересекаться с ним взглядами. Он проносится по ступеньками вниз до первого этажа, перепрыгивая по несколько за раз, сердце бешено колотится то ли от внезапного бега, то ли от нахлынувшего осознания. Только что могло произойти нечто страшное, необратимое. Щёки неистово краснеют, ведь первая реакция, которая появляется у Чонина, — как жаль, что этого не произошло. Позже тем же днём он сидит на полу между ног Сынмина и Феликса, которые так и не подняли пятые точки с дивана за всё время, что он отсутствовал в общежитии. Чонин хотел бы отмотать время назад и не показывать своего лица в этой злосчастной студии. Теперь он слишком много думает. Всё, что происходит на экране в файтинге, не пробивает его барьер из непрерывного самокопания, и даже то, что Феликс периодически дёргается и толкает коленями бесчувственного Чонина в бок, никак не заботит. — А-а-а, Ёнбок! — доносится вопль Сынмина, он подскакивает на месте, увлечённый сражением, и случайно заряжает локтём Чонину прямо по макушке. Это немного приводит в чувство. — Ой, извини. Да как так-то! Феликс заливается победным смехом, продолжая нажимать удачные комбинации ударов на джойстике. Чонин недовольно потирает голову, взъерошив и так не особо аккуратно лежащие волосы, в отместку пихает Сынмина в бедро, а тот валится на диван и громко стонет от досады. — Выкуси! — торжествует Феликс, гордость так и хлещет через край. — Не-е-ет, нечестно. АйЭн всё саботировал. — Ты меня ударил. — Ты меня толкнул. — По-моему, всё честно. Феликс смеётся теперь с их пререканий, подхваченный позитивными эмоциями. — Из тебя ужасный болельщик, Чонин-а, — бурчит Сынмин, нажимая крестик и принимая вызов на следующую дуэль. — А из тебя ужасный игрок, здесь не за что болеть, — парирует Чонин беззлобно, поудобнее устроившись возле дивана. Феликс бурно реагирует на его слова улюлюканьем. — Сказал человек, который всегда умирает первым, — невозмутимо возражает Сынмин, быстро входя в зону концентрации. Ответить на это нечего, Чонин снова пихает его в бок, раздражённый, что последнее слово осталось не за ним. Сынмин и Феликс снова увлекаются игрой, забывают про его существование, а Чонин забывает про мир вокруг. Вот, что он решил. Первый вариант: Джисон посмотрел какую-то дораму, вдохновился и решил написать песню о любви, а беспощадные намёки и двусмысленные взгляды родились либо в воображении Чонина, либо были шуточными. История, где кто-то ждёт признания, — банальщина, по такому сюжету точно что-нибудь да сняли. Второй вариант: Джисон влюбился в кого-то близкого, но давал смешанные сигналы, чтобы сбить Чонина с толку и не позволить ему выяснить, в кого именно. Третий вариант... Чонин решает про него не думать, потому что это невозможно. Когда он на секунду позволяет себе представить, будто увидел в глазах Джисона что-то сокровенное, обращённое к нему, пол уходит из-под ног и мир непременно рушится. На одно маленькое мгновение. Быстро рождается план действий: максимально избегать Джисона и наблюдать за его поведением с остальными ребятами. Чонин незамедлительно включает свою чуткость, следит за старшим с такой одержимостью, что и подавно забывает о своей маленькой вокальной трагедии. Проблема заключается лишь в том, что они начинают свои тренировки в разных командах. Джисон бесконечно пропадает с другими рэперами, готовит трек для исполнения на шоу, оттачивает своё мастерство читки вживую. Чонина беспрестанно гоняют на танцевальных практиках, Минхо не даёт ему покоя и даже после общих прогонов зовёт его с Феликсом для личной тренировки индивидуальных партий. Чонин никогда не отказывается, в нём загорается страстное желание доказать, что он справится и выложится на полную. Он не чувствует усталости и напряжения в мышцах, старается как можно больше погрузиться в музыку, когда танцует, чтобы довести всё до совершенства. — Когда ты стал так хорош? — улыбается Минхо, растянувшийся на полу после изнурительной тренировки, которую единогласно было решено закончить в два ночи. Феликс с Чонином сидят, уткнувшись в телефон. Они заново пересматривают запись их практики, выискивают недочёты и ошибки. — Когда ты стал ебать мне мозг за любое неправильное движение, хён. — Что ж, приятно слышать, что моя тактика работает. Чонин показывает ему большой палец вверх, не отвлекаясь от видео. Домой они возвращаются через час, выдохшиеся, но счастливые. Сейчас редко кто-то из них может позволить себе полноценный здоровый сон, они загружены дедлайнами по уши, а каждую свободную минуту стараются посвящать своему следующему выступлению. Чонин функционирует на чистом адреналине, кофеине и невообразимом упрямстве. И каждый раз, когда он поздно ночью возвращается домой для короткой передышки, он ожидает увидеть Джисона в их комнате, одновременно и с волнением, и с радостью. Но спальня чаще всего оказывается пустой. Это заставляет беспокоиться, спит ли этот трудоголик вообще. Пару раз Чонин застаёт соседа, раскинувшего конечности в разные стороны, когда только просыпается. Взгляд немного задерживается на умиротворённом лице с открытым ртом, и Чонин уходит из комнаты, пока в животе не начинаются аттракционы чувств при виде обслюнявленной подушки и взъерошенных волос. Он пытается убедить себя, что это от голода. Тренироваться вместе с участниками других групп непривычно и сложно, он недостаточно хорошо их знает, не может позволить себе свои обычные пререкания и колкости, которыми всегда перекидывается с хёнами. Хоть и восторг от работы с такими талантливыми людьми никогда не заканчивается. Залезая под одеяло в канун их выступления на шоу с танцевальным номером, Чонин радуется, что скоро этот раунд завершится, и Стрей Кидс воссоединятся. Потом он не может заснуть, ведь это значит, вернутся и постоянные взаимодействия с Джисоном, с которым он почти не разговаривал и едва виделся на протяжении этой недели. Чонин не совсем представляет, как ему себя вести. В день записи очередного эпизода все вокруг находятся в суетливом состоянии, опаздывают, забывают вещи, путают расписание, но общий дух остаётся приподнятым и уверенным. Все собираются вместе, чтобы поглазеть на финальные репетиции друг друга, волнение стремительно уменьшается, когда Чонин наблюдает за тем, как гладко всё проходит на прогонах, и когда сам выполняет свою часть без сучка без задоринки. Эта шумная атмосфера подготовки к съёмкам стала уже привычной, она не давит на нервы, как раньше, только убеждает в том, что всё идёт, как надо. Чонин странно себя чувствует, пока смотрит репетицию рэперов и концентрирует всё внимание на Джисоне. Даже когда звучит не его партия, и Джисон просто стоит поодаль в ожидании своего выхода на сцену, Чонин не может оторвать взгляд. Джисон скачет на месте, трясёт руками, разминает шею, его пальцы нетерпеливо теребят микрофон. Ему невозможно не завидовать. Даже на репетиции он так сильно выделяется, источает непоколебимую уверенность, как только начинает зачитывать свои строчки. Джисон дышит полной грудью на сцене, явно наслаждается пребыванием в своей стихии, и это делает выступление незабываемым. Чонин околачивается возле камер с Минхо, Феликсом и Сынмином, все вместе они внимательно следят за подготовкой и издают восторженные вздохи в унисон. Рэперов заваливают комплиментами, пока они спускаются со сцены и сопровождают остальных на пути в гримёрку. Когда они пересекают длинный коридор, Чонин дёргается от внезапного шёпота в ухо. — Ты всё время пялился на меня. Джисон говорит это без всякого эмоционального окраса, как будто просто констатирует факт. — Что? — отвечает Чонин, растерявшись. Он резко оглядывается, проверяя, не слушает ли их кто, но все вокруг, похоже, слишком заняты, чтобы обращать внимание. — Да нет, ничего, — бормочет Джисон с улыбкой, затронувшей только уголки рта. — Волнуешься? — Немного. Но мы точно справимся. Джисон улыбается шире, довольный услышанным. Он ненавязчиво массирует Чонину плечо — привычный жест, который можно увидеть десятки раз перед выступлением. Только сейчас это заставляет нервно сглотнуть и неистово бороться с желанием сбросить с себя руку. Чонин этого не делает, он боится снова как-то задеть Джисона, проявить случайную грубость, как будто спокойствие между ними стало чем-то хрупким. Не из-за Джисона, а из-за напряжения, витающего в воздухе после встречи в студии. — Всё получится. Я уверен. Он отстраняется и уходит немного вперёд целеустремлённым шагом. Чонин смотрит ему в спину, разминая то место, к которому прикасался Джисон, и думает о том, что его застукали. Ничего такого он не сделал, пялиться на Джисона никто не запрещал. Он же, всё-таки, был на сцене, как на него можно было не смотреть? Нет в этом никакого двойного смысла. Абсолютно. Сидя в гримёрке, Чонин вдруг чувствует, как его накрывает облегчение. Если бы Минхо не пригласил его в команду танцоров, он бы единственный сидел тут без дела только в качестве болельщика за старших. Но они в него верят даже после неудач. И дают шанс показать себя. Он медленно оглядывает их лица: они сосредоточенные, со сложной смесью волнения и уверенности. Минхо ему улыбается, когда ловит на себе взгляд, Чанбин подмигивает. Джисон просто смотрит в ответ, и Чонин отводит глаза, стараясь не зацикливаться на своих мыслях перед важным выступлением. В этот день они доказывают друг другу, что даже вне группы способны произвести фурор. Выступать порознь — по-новому, и кричать слова поддержки участникам, находящимся на сцене, тоже. Но гордость за талант и трудолюбие своих хёнов никогда не взрывались настолько ярким фейерверком. Когда на экране транслируемого выступления команды рэперов появляется Джисон, такой харизматичный и выразительный, у Чонина перехватывает дыхание. Он надеется, что его реакции не будут вставлять в эфир, однако перестать пялиться в экран с глупо раскрытым ртом не может. Когда приходит очередь танцоров вырваться из душной комнаты ожидания на сцену, Джисон ловит уже выходящего в коридор Чонина за руку и шепчет на ухо: — Покажи всем, какой ты крутой. Чонину не удаётся сдержать глупую улыбку. И он правда показывает. Он чувствует себя как рыба в воде, пока выполняет заученные движения, не забывая про выразительность и отдачу. Выступление проходит чётко и слаженно, даже Феликс делает сложный прыжок без всяких проблем. Чонин упивается успехом, выкладывается, как и хотел, на полную. Он так уверен в их победе, что не может сдержаться и прыгает по сцене после окончания выступления. Все, похоже, разделяют его оптимистичный настрой. Даже если дыхание ещё не восстановилось после интенсивного танца, всё тело переполняет энергия. Он точно был рождён для этого. И когда Сынмин тоже завершает выступление с блестящим результатом, у Чонина появляется ощущение, что он сейчас лопнет от счастья и гордости. Он даже и не вспоминает про то, как ещё несколько дней назад расстраивался, что его не взяли в вокальный юнит. Всё так хорошо сложилось, у Чонина не осталось никаких сожалений. Он бездумно бросается на Сынмина с объятьями, когда тот возвращается обратно в комнату ожидания, смущённо принимая поздравления с третьей победой подряд.       *      *      * — Поверить не могу, — Чан, кажется, уже сто раз сказал это. — Тут всё ясно, судьи просто не смогли устоять перед вами, — улыбается Хёнджин, так же сто раз услышавший рассказ о том, как они выиграли все три раунда. — Нам так повезло, командная работа была просто потрясающей, — мечтательно говорит Феликс и затем добавляет: — С тобой, конечно, получилось бы гораздо круче. Хёнджин сладко мычит в ответ, часть разговора не достигает ушей Чонина, потому что он слишком концентрируется на ощущениях, а именно на Джисоне, который держит его ладони и выполняет чрезвычайно важную миссию: снимает его маникюр. Младшему, конечно, очень нравится, как смотрится чёрный и синий цвет на его руках, но Джисон, будучи одним из первых, кто пробовал носить цветной маникюр, напугал его своими рассказами о том, как потрескались его ногти после нескольких дней под слоем лака этой марки. И предложил помочь убрать его. Чонин точно не знает, зачем согласился на эту пытку. Джисон что-то мило напевает себе под нос, пока аккуратно проводит смоченным в средстве для снятия лака ватным диском по кончикам пальцев Чонина. Тот упёрто смотрит исключительно на лак, сползающий с его ногтей, и никуда более. Джисон прикасается нежно и выглядит очень сосредоточенным, в уголок его рта высовывается кончик языка. Чонин мельком проходится взглядом по его нахмуренным бровям, по зачёсанным назад волосам, ещё не выбившимся из укладки, которая ему так идёт, по длинным ресницам, закрывающим обзор на глаза. Ему неловко, что они сидят так близко на обозрении у всех. Для ребят это не ново, у них нет понятия личного пространства. Полусонный Чанбин буквально утопает в руках Чана на диване, абсолютно довольный жизнью и ни о чём не беспокоящийся. А Чонину страшно, что кто-то посмотрит на них с Джисоном и догадается, что между ними что-то происходит. Хотя между ними ничего не происходит. И точка. Джисон просто помогает ему снять лак. То, что Чонин позволяет себе плавиться от микроскопических прикосновений — исключительно его проблема, но с ней он разберётся потом. С нескрываемым разочарованием Чонин наблюдает за тем, как чёрный лак уходит с последнего ногтя, и его пальцы полностью возвращаются к своему обычному виду. Только Джисон, отложив скомканный ватный диск, продолжает держать его руки с таким видом, будто ничего не происходит. Всё существование Чонина сходится на месте, где старший лениво массирует его подушеки пальцев. Джисон отвечает что-то на реплики остальных, усевшись на подушке поудобнее, смеётся, а Чонин не может вынырнуть из этого сна. Все вместе они садятся смотреть фильм. Феликс укладывается Чонину на плечо, а Хёнджин — устраивает голову у младшего на бёдрах, и в голове мелькает некоторое разочарование. Наверное, не настолько и особенными были эти прикосновения, потому что любой другой мог помочь снять ему лак и быть таким же аккуратным. Досада царапается изнутри, он снова напридумывал себе нереальных сюжетов, ублажающих фантазию. Ему правда хочется, чтобы это было чем-то особенным. Это пугает. Во рту пересыхает и горчит, язык прилипает к нёбу. Не может этого быть. Чонин делает вид, что разминает шею, а сам бросает быстрый взгляд на Джисона, который шепчет что-то Минхо на ухо и хихикает. Это было довольно высокомерно с его стороны даже допускать, что песня про него. Если бы Чонину нужно было угадать, в кого мог влюбиться Джисон, он бы не раздумывая выдвинул кандидатуру Минхо. Учитывая, как близки они друг с другом, такое развитие их отношений не стало бы сюрпризом. Чонин досматривает кино без особого интереса, хотя не единственный грешит подобным — Хёнджин, Чанбин и Чан успели провалиться в полудрёму к концу фильма. По спальням они расходятся поздно, общежитие заполняется протяжным зеванием и пожеланиями спокойной ночи. Чонин смотрит на блёклые полоски света с улицы, пляшущие по потолку, пока лежит в кровати. Он вслушивается в тихое дыхание на другой стороне комнаты в попытках понять, спит ли его сосед или нет. От восторга после сегодняшних съёмок остался лишь слабый отголосок. В голове плавают странные мысли и образы, пока Чонин погружается в сон, где-то на периферии сознания он слышит, как Джисон шепчет: — Эй. — М? — Ты сегодня классно справился. Я рад видеть, что ты снова наслаждаешься тем, что делаешь. — М-м... спасибо... — слабо отзывается Чонин перед тем, как окунуться в беспокойный сон.