Грай

      Толя часто заморгал, преодолевая резкий приступ головокружения, и огляделся. Он находился на палубе «Волка Волн», присев за парой бочек. Парень нахмурился, пытаясь сообразить, что происходит, и выглянул из укрытия. В воздухе звенели удары клинков и свистели пули: вокруг разворачивалась битва. Шуханец быстро осмотрелся, выискивая противников, и похолодел: команда во главе со Штурмхондом жестоко отбивалась от трех кергудов. Двое из них атаковали — и из их запястий тянулись длинные острые лезвия, которыми создания орудовали, как клинками. Ноги их стояли в странном положении, словно были выгнуты назад. Третий кергуд то и дело пикировал с неба, нанося размашистые удары железными крыльями, раскинувшимися из его лопаток. Матросы, закаленные не одной пиратской стычкой, умело отбивались, но мало что могли противопоставить нечеловеческой силе искусственно созданных механизмов. На корабле находилось несколько гришей — и Толя был из их числа.              Они пришли за мной.              Парень разглядел несколько распростершихся по палубе тел, залитых кровью, и сглотнул. Кергуды явились за гришами — и его люди гибли. Соратники и друзья. Шуханец взревел, крепко перехватывая рукоять мачете, который все это время сжимал в кулаке. Он перекатился, уворачиваясь от пикирующего с небес кергуда, и с силой отбил его атаку, рубанув клинком по руке переплавленного человека. Лезвие зазвенело и задрожало, словно Толя ударил по камню. Плечо больно заныло от отдачи. Кергуд — когда-то он был парнем возраста шуханца — смерил Толю холодным взглядом и взмахнул крыльями, сшибая его с ног тугой волной воздуха. Парень попятился, с трудом сохраняя равновесие. Ветер бил в лицо, заглушая шум битвы за спиной.              Толя прищурился, пытаясь прочувствовать сердце кергуда, но ничего не находил. В груди твари билась пустота — неосязаемая и ледяная, словно тьма Тенистого Каньона. Шуханец сжал зубы, стараясь не думать, чем и как созданию заменили орган. Его сила была бесполезна против этой машины убийства.              — Я чувствую твой запах, — прошипел кергуд. — Маняще.              Толя замахнулся мачете, парируя стремительный удар: монстр больше не пытался наносить атаки с воздуха. Теперь он бил крыльями, на концах которых вытянулись острые жала, и подступал все ближе, прижимая шуханца к борту.              Тот быстро огляделся в попытке придумать, как одолеть противника, но ничего не шло в голову. Металлическому телу кергуда не были страшны удары меча и пуль. Сила сердцебита не работала против переплавленного тела создания.              Кто-то болезненно вскрикнул за спиной. Толя на секунду отвлекся, пытаясь разобрать, кого ранили. Это был один из гришей Штурмхонда — девушка-фабрикатор, Екатерина. Она безжизненно рухнула на палубу: ее тело рассекли буквально пополам. Толя сглотнул, ощущая, как сердце пропускает удар. Он привык к сражениям, но смерть всегда казалась ему… неуместной. И Екатерина ее не заслуживала. Она не была воином — но билась за свою жизнь, растоптанную по чьей-то трусливой прихоти.              Николай зарычал, бросаясь на кергуда, сделавшего это, и неожиданно оказался прямо у того перед лицом. Вскинув револьвер, выстрелил твари в глаз: и голова существа разлетелась на части, взрываясь снопом нежно-розовой плоти и кровавых брызг.              В этот момент кергуд, сражавшийся с Толей, взмахнул крылом, раздирая одежду и кожу на животе шуханца. Парень задохнулся от резкой вспышки боли и отскочил в сторону, почувствовав на языке металлический привкус своей крови. Тварь наступала, издавая глоткой какой-то клокочущий свист. Она жаждала расправы.              Толя отбросил бесполезный в этом бою мачете и извлек из голенища сапога небольшой нож, который обычно использовал, чтобы резать веревки. Кергуд снова расправил крылья, готовясь к новому удару. Парень попятился, уперевшись спиной в борт корабля, и выдохнул. У него был лишь один шанс, прежде чем кергуд разорвет его на части. Но он не умел метать ножи. По крайней мере в той степени, чтобы попасть созданию точно в глазницу. Придется подпустить его ближе.              В груди горячими волнами поднимался страх. Толя умел воевать, но кергуд внушал первородный обволакивающий ужас. От него смрадило смертью.              Шуханец замер, ожидая атаки. Холодный ветер бил в лицо, но разгоряченный боем парень не замечал этого. Ноги скользили по залитой кровью палубе. Толя сглотнул, когда кергуд кинулся к нему, и вскинул руку, готовясь нанести удар. В тот момент, когда тварь подлетела к парню, вонзая шипы одного крыла в плечо, он изо всех сил замахнулся, но не успел ударить: лезвия крыла пронзили бок, взрываясь вспышками острой и чистой боли. Шуханец стиснул зубы, сдерживая вскрик. Челюсть заскрипела от напряжения, но парень продолжал сжимать кулак: он не мог выронить кинжал. От этого зависела его жизнь.              Кергуд навис над ним, хищно осклабив зубы, и Толя почувствовал, как острые когти создания впиваются ему в грудь, разрывая плоть.              — Я заберу твое сердце, — прошипела тварь. Толя зарычал, неимоверным усилием подаваясь вперед. Во всем теле вспыхнула такая жгучая боль, что парню показалось, он горит заживо. Он ощутил, как разрываются мышцы плеча, когда рванул рукой, но не остановил движения. Перед глазами заплясали цветные пятна, а живот свело судорогой. Острые когти впивались все глубже — Толя чувствовал, как они готовятся раздавить его сердце. Он закашлялся: в глотке собрался ком соленой крови, поднявшейся из желудка и смешавшейся со слюной. Другого шанса уже не будет.              Парень вонзил нож практически по наитию. От боли было сложно соображать. Зубы скрипели, тело разрывало на части. Шуханец зарычал, сосредотачиваясь на звуке своего голоса, и почувствовал, как лезвие входит в плоть. Гладко и быстро. Боль смешалась с чувством мимолетного удовлетворения.              Кергуд удивленно замер, и Толя изменил угол удара, проворачивая нож в глазнице. Для новой атаки не осталось сил: боль поглотила его, обволакивая каждую клеточку тела. Парень отпустил лезвие — и его рука тут же безвольно упала на крыло, пригвоздившее шуханца к борту корабля. Несколько секунд они стояли, замерев друг напротив друга, словно кергуд не мог поверить в то, что только что произошло. Затем он пошатнулся и обмяк. Пальцы, вошедшие в грудь Толи уже на половину, выскользнули из тела, когда тварь рухнула на землю. Шипы крыла заскользили, раздирая бок шуханца, и он взвыл, отталкивая от себя кергуда. Из ран тут же хлынула густая кровь. Боль была ослепляющей — и вместе с ней из тела выходила сама жизнь. Толя на несколько секунд застыл, пришпиленный к месту обжигающим ощущением. Потом скрипнул зубами, собирая остатки воли в кулак.              Парень умел исцелять свое тело лучше, чем посторонних. Он знал, как оно работает, как в нем бьется жизнь, чувствовал все фибры и фолликулы. Шуханец выдохнул, сосредотачиваясь, и позволил целительной энергии наполнить его. Сила заструилась вместе с бегущей кровью — и та остановилась. Толя напрягся еще немного, сращивая порванные мышцы: на большее не было времени. Битва еще не была окончена.              Он сфокусировал взгляд, заглушая в голове пульсирующие отголоски боли. Кергуд лежал перед ним, и из его глазницы торчало лезвие, введенное под тупым углом. Парень сплюнул собравшуюся во рту кровь и забрал нож, скользнувший из глаза твари с хлюпающим звуком. Как только он это сделал, под головой кергуда начала быстро собираться лужа липкой крови, заливавшей его лицо.              Толя огляделся. Николай, разделавшийся с первым кергудом, теперь пытался подобраться ко второму. Часть команды лежала на палубе — шуханец не мог понять, мертвы ли они. Другая часть нападала на кергуда со всех сторон, но тот ловко уворачивался, прикрывая лицо: он понял, что его слабое место обнаружили.              Парень двинулся вперед, подбирая мачете: клинок мог пригодиться против лезвий, торчащих из рук монстра. Пытаясь прикинуть, как лучше подступиться к оставшемуся противнику, Толя пригнулся, изучая его движения. И вдруг замер, пораженный узнаванием. Взмахи твари были знакомыми, резкие удары — такими же, какими пользовался сам шуханец.              Толя задохнулся. Ёжик коротко остриженных волос кергуда едва заметно трепетал от ветра и порывистых движений. Поза, занятая созданием, была изящной и даже элегантной. Кергуд был женщиной.              Он на мгновение обернулся — и сердце Толя пропустило удар. Кергуд был Тамарой.              Она резко развела руки в стороны, приседая на выгнутых ногах, и высоко подскочила — выше, чем мог прыгнуть обычный человек. Девушка зарычала, обрушивая свои лезвия на ближайших противников. Те безжизненно отлетели в сторону, покрытые кровью.              Кровь была повсюду.              Сестра стремительно закрутилась на месте, вытянув руки. Пули отскакивали от нее, а руки-ножи пронзали каждого, кто оказывался на доступном расстоянии. Она посмотрела прямо на Толю и хищно облизнулась.              — Кеббен, — прошептал шуханец, падая на колени. Его сердце разрывалось от боли — не физической, а душевной. Словно весь мир рассыпался на осколки. Лицо Тамары было залито багровыми пятнами, волосы слиплись. Ее взгляд был холодным и презрительным.              В момент, когда сестра отвлеклась, переключив внимание на гриша, Штурмхонд рванул к ней, пытаясь подобраться поближе. Он нацелил револьвер ей в лицо.              — Нет! — взревев, Толя сорвался с места, но не успел сделать даже пары шагов. Тамара вскинула руку, перерубая корсару запястье. Его кисть подлетела в воздух: пальцы крепко сжимали пистолет. Николай проследил за ней удивленным взглядом, замешкавшись на мгновение. Из обрубка предплечья хлынула кровь.              Тамара крутанулась, выбрасывая вперед свободную руку — и пронзила грудь Николая насквозь. Корсар опустил взгляд, недоуменно хлопнув ресницами, и закашлялся, выплевывая на девушку сгустки крови, залившей его подбородок. В следующую секунду его ноги подкосились — и он упал, заваливаясь на бок и захрипев. Тамара выдернула лезвие и тряхнула рукой: с клинка густыми брызгами полетели капли крови.              Все это заняло не больше пары мгновений.              Сестра присела в прыжке и взмыла в воздух. Толя почувствовал, как за его спиной прогнулась палуба, и резко отскочил, уворачиваясь от атаки. Потрясение от увиденного было ослепляющим, накрывающим с головой, стирающим любые мысли. Дыхание сперло. Шок на лице Николая в момент, когда кергуд отрубил запястье корсара, звенел перед глазами ярким образом. Это казалось невозможным, хотя вероятность была куда выше, чем в остальных маловероятных аферах Штурмхонда.              Он был мертв. Почти вся команда была мертва, а те, кто выжил, отхаркивали кровь, с трудом держа себя на ногах.              Но они продолжали бороться.              Толя обернулся к своей кеббен, отбивая мачете удар ее клинка. Зазвенела сталь. Происходящее не могло быть реальностью. Как Тамара стала кергудом?              — Ты бросил меня, — прошипела девушка. Шуханец отступил, ощущая, как палуба дрожит под его ногами. — Ты оставил меня одну — и посмотри, чем я стала!              Тамара зарычала, бросаясь вперед и замахиваясь. Скрестила руки над головой — и обрушила лезвия на брата со всей силой. Толя упал на одно колено, отбивая атаку, и поднырнул, перекатываясь в сторону. Он до боли сжал челюсть. Бой с предыдущим кергудом ослабил его, раны на теле остро пульсировали, отдаваясь вспышками режущей боли. Окружающее расплывалось перед глазами.              — Я не бросал тебя! — взревел парень, рассекая воздух мачете. Нож обрушился на спину Тамары — и сердце шуханца сжалось, хотя он и знал, что удар не повредит сестре. Сражаться с ней — было самым неправильным, что он мог представить. Таким же неправильным, как смерть Николая. — Ты сама ушла, на миссию по освобождению! Что произошло?              Парень продолжал бить, и сестра отскочила в сторону. Удары не ранили и не причиняли ей боли, но мешали и раздражали.              — Нас захватили, — прорычала она. — Я была одна, брат! Никто не прикрывал мою спину. И посмотри, что со мной стало!              Девушка снова двинулась вперед, размахивая руками-лезвиями. Толя продолжал отбиваться, чувствуя, как силы покидают его тело. Бешеный танец выматывал. Энергия заканчивалась, ноги подкашивались. Он не мог сражаться вечно — в отличие от кергуда.              — Ты оставил меня, — злобно повторила Тамара.              Толя скрипнул челюстью, сдерживая ее удар. Он чувствовал опустошение. Он не был властен над решениями сестры, хотя и тревожился в ее отсутствие. Но Тамара была взрослой женщиной и сама определяла свой путь. Мог ли он остановить ее?              Он мог бы быть рядом. Вместо этого он выбрал остаться с Николаем.              Шуханец верил в кеббен, когда они расставались. Он не допускал и мысли, что с ней могло произойти что-то подобное. Тамара всегда была сильной, умелой, смертельно опасной. Она бы не далась в руки врагу, не позволила бы сотворить такое с ее телом. Тамара была воином.              Сознание парня затопило потрясением, яростью и страхом. Волосы на голове зашевелились. Происходящее слилось в размытое пятно чего-то нереального. Это было ночным кошмаром.              Толя взревел, подаваясь вперед и обрушивая на сестру стремительные удары. Кергуд не мог быть Тамарой. Он бы это почувствовал — ощутил сердцем, что кеббен больше нет. Это было нереально.              Чтобы вырваться из кошмара, нужно закончить битву — или умереть.              Девушка слегка просела под его яростной атакой, но не отступила.              — Ты жива, — процедил Толя сквозь зубы, размахивая мачете. Руки ныли от напряжения, мышцы дрожали. Парень держался на одном адреналине и ярости, наполнявшей его тело. Кто-то манипулировал его разумом, играл на чувстве страха за сестру, на его любви и преданности. Кошмар, заточивший сознание.              И все же — все казалось таким реальным. Острые вспышки боли, вкус крови на языке, усталость и ненависть во взгляде сестры. Толя не помнил, как здесь очутился. «Волк волн» вздымал паруса, покачиваясь на волнах, отчего смертельный танец с кеббен становился еще неудержимее.              Тамара подняла на брата ледяной взгляд золотых глаз. Залитое кровью лицо словно озарило светом — и Толя взмахнул мачете, целясь девушке в глазницу. Лезвие не могло пробить череп, но могло ослепить сестру острым кончиком. Потом он пронзит ее ножом — и проснется.              Сияние разрослось — и парень отшатнулся. Свет хлынул из Тамары, превращая ее в огромное световое пятно. Палуба заходила ходуном. Толя со стоном рванул вперед, намереваясь нанести удар. Кергуд не был его сестрой. Не мог быть. Шуханец должен был его убить — и отправиться на поиски кеббен.              Это знание осталось единственной ясной мыслью в его голове. Все остальное — всепоглощающая боль, гнев и усталость.              Он обрушил мачете, но клинок лишь рассек воздух. Толя, не ожидавший этого, упал на колени и яростно взмахнул ножом — и вдруг понял, что в руках пусто. Он не был на палубе, не сражался с Тамарой. Он был в пещере.              Воспоминания хлынули в сознание стремительным потоком. Парень распахнул глаза, узнавая спутников. Амита склонилась над ним, ослепляя солнечными сферами, которые поднесла к глазам шуханца. Он часто заморгал, фокусируя взгляд, и девушка убрала руки, облегченно выдыхая.              — Наконец-то, — простонала она. Николай — живой — протянул руку, помогая подняться. Толя взялся за нее и рванул корсара на себя, обнимая. Штурмхонд был цел, а битва была лишь игрой воображения. Он был прав.              Тамара жива.              Парня затопило такое облегчение, что его ноги подкосились. Колени немного дрожали от напряжения, сердце отчаянно колотилось в груди, дыхание было поверхностным и рваным. И все же — все это было реальностью, в отличие от смертельного кошмара. Корсар под его ладонями не истекал кровью. Амита разгоняла тьму — и даже своды пещеры и ее низкий потолок, которого Толя почти касался головой, не казались удушающими. Шуханец впервые был рад, что оказался под землей — так далеко от моря и «Волка волн», залитого кровью.              — Эй, полегче, — просипел Николай, и Толя его отпустил. — Я, конечно, потрясающий, но мое сердце уже занято.              Корсар вгляделся в глаза шуханца, и широкая улыбка медленно сползала с его лица.              — Что ты видел?              Толя вздохнул, приводя мысли в порядок. Образы сражения быстро размывались в сознании.              — Что-то страшное, — прошептал он. Перед глазами стояло залитое кровью лицо сестры — и ее полный ярости и омерзения взгляд прожигал насквозь.