Грай

      Лучи закатного солнца приятно и тепло скользили по лицу, но Уайлен их не замечал. Он безразлично пялился в пустоту окна, за которым раскинулся небольшой садик с заросшей глициниями беседкой. Дальше виднелась железная ограда кладбища и зеленели распростравшие над могилами ветви высокие деревья. Лужайка переливалась яркими цветами, но юноша их не видел. Его стеклянный взгляд был прикован к одной точке — трещинке на стекле, расползающейся тонкой паутинкой.       На самом деле, Ван Эк не видел ни окна, ни трещинки, ни раскинувшегося на улице вида. Он ничего не замечал уже долгие годы.              Парень изредка моргал, но делал это механически. В его голове не было мыслей. Они мелькали нечасто и тут же ускользали под воздействием таблеток, которыми его пичкали трижды в день, и Уайлен не успевал поймать их. Вся жизнь парня слилась в один бесконечный и пустой день. Подъем по расписанию, таблетки, прогулка перед трапезой, завтрак, групповая терапия, таблетки, обед, свободные часы, таблетки, ужин, отбой. Он ничего не делал. Медсестры возили его по лечебнице в инвалидном кресле и кормили с ложки. Во время групповой терапии, когда всех пациентов собирали в общем зале и заставляли заниматься чем-то успокаивающим, — рисованием, рукоделием, чтением или разгадыванием кроссвордов — Уайлен лишь молча сидел в кресле и изучал пустоту перед собой. В свободные часы его обычно отвозили на остекленную веранду и оставляли в тишине, из которой он смотрел на лужайку, беседку и кладбище. День за днем, год за годом. Его кормили разноцветными пилюлями, и таблеток было столько, что каждый раз сестра набирала в ладони целую горсть, поднося их ко рту парня и засыпая в несколько заходов. Юноша безразлично глотал. Они не имели вкуса.              Уайлен был лишь оболочкой. Его разум покоился где-то в глубине, выжженный постоянным приемом разнообразных лекарств, которые, по идее, должны были исцелять, но на деле лишь глубже погружали парня в темницу своего сознания.              Уайлен не помнил день, когда отец привез его в лечебницу Святой Хильды. Ему было восемь лет. Ян отдал сына на попечение сестер, когда понял, что тот не станет наследником, о котором он всегда мечтал: мальчик не умел читать и ему никак не давалось обучение. Он был хилым и робким ребенком. Сплошным разочарованием. Малыш Уай тогда надул губки, спрашивая, почему не может остаться дома. Отец сказал, что здесь ему будет лучше. Сестры о нем позаботятся — и ничего плохого никогда не случится. Ему нужно будет пожить здесь лишь какое-то время — а потом отец за ним вернётся.              Но он до сих пор не вернулся.              Уайлен не помнил теплые и шершавые руки матери, обнявшей его на прощание. Не помнил слез на ее лице и грустную улыбку — он тогда не понимал, почему мама грустит. Он ведь уезжает ненадолго, он скоро снова будет дома! И почему ей не поехать с ним? Марья в ответ сложила руки на животе и сказала, что у мальчика скоро появится сестренка или братик — и ей нужно оставаться рядом с отцом. А Уайлену нужно побыть вместе с сестрами.              С тех пор прошло почти десять лет.              Мальчик сначала радостно бегал по коридорам лечебницы, осознав неожиданную свободу от отеческого контроля. Он радовался, что его больше не заставляют учиться читать и не бьют палкой по рукам, когда у него не выходит. Но здесь не было других детей — и мальчик все чаще начинал капризничать. Пациенты лечебницы с ним не играли. Иногда ему читали книжки или развлекали рисованием, но по большей части каждый из жителей Святой Хильды был погружен в себя, а сестры были суровыми и холодными женщинами.              Когда Уайлен начал злиться, обескураженный одиночеством и бессилием, ему принесли разноцветные конфетки. Их стали давать ему каждый день — на завтрак, обед и ужин. Мальчику нравились их краски, хоть вкуса у конфет особо и не было, и постепенно он начал вести себя спокойнее. Все чаще погружался в свои мысли, уходя в мир грез, и больше не бегал и не мешался под ногами. Не приставал к сестрам и другим пациентам.              От недели к неделе количество конфет увеличивалось. За несколько лет Уайлен так привык к ним, что не заметил, как они полностью поглотили его жизнь и контролировали каждый его шаг. У него не осталось сил на то, чтобы двигаться — да и самого желания не осталось. Он погрузился в себя, запертый в ловушке разума, а жизнь стала механической и однообразной.              Подъем по расписанию, таблетки, прогулка перед трапезой, завтрак, групповая терапия, таблетки, обед, свободные часы, таблетки, ужин, отбой.              Даже если бы захотел, Уайлен не отследил бы момент, когда любознательность, любовь к миру и детская наивность покинули его, сменившись серыми рутинными днями и отсутствием интереса к чему-либо. Бесцветный мир разъедал душу. Сердце превратилось в кусок гранита.              Он послушно открывал рот, когда это от него требовалось, послушно поднимался и ложился в постель. Он был идеальным пациентом — а его отец щедро платил лечебнице за молчание.              Скрип двери за спиной ничем не привлек внимания парня. Он продолжал смотреть в окно, когда кто-то подошел к нему сзади и, взявшись за ручки каталки, повлек кресло за собой. Вид окна сменился видом пошарпанных белых стен — таких же бесцветных, как и вся жизнь. Затем — длинный серый коридор, после — общий зал, где уже собирались другие пациенты. Уайлен обвел глазами комнату: в высоту она занимала два этажа. Длинные окна дарили достаточно света, чтобы не пользоваться лампами. Вдоль стен стояли круглые столики, за которыми некоторые пациенты играли в карты, мягкие кресла, в которых было удобно читать, и несколько мольбертов, не пользовавшихся особой популярностью. Пол был выстелен бежевым ковром. Все в лечебнице носили этот цвет — нейтральный и успокаивающий.              — А ты у нас сегодня активный, — улыбнулась молодая сестра, заметив движение юноши. Он не обратил внимания на ее слова и опустил голову, не выражая заинтересованности в происходящем. Девушка работала в лечебнице уже несколько лет и с жалостью относилась к юноше, день ото дня безжизненно сидевшему в кресле, мимо которого незаметно проносились годы его жизни.              Сестра подтащила стул к Уайлену, села рядом и достала книгу. Она часто ему читала, надеясь, что это зародит в нем хоть какой-то интерес. На этот раз девушка выбрала историю о моряке, которого обманули и упекли в тюрьму. История была о несправедливости и несчастной любви.              В голове Уайлена промелькнуло мимолетное узнавание, но мысль так быстро вылетела из сознания, что парень не успел ухватиться за нее. Монотонный голос девушки погружал в оцепенение.              После безвкусного обеда парня вывезли в сад и оставили в сени дерева. Листья низко растущих веток нависали над головой и тихо шелестели от редких порывов ветра. Юноша поднял голову, обращая взгляд к небу. Голубые полосы, испещренные темными ветками, покрытыми зелеными листьями, иногда тоже казались смутно знакомыми. Это узнавание скреблось на краю сознания, ныло где-то в висках и… раздражало. Уайлен немного поморщился. Эмоция тоже была смутно знакомой, но парень так давно не испытывал ничего подобного, что просто не знал, что делать с новым ощущением. Он отстранился от необычного чувства, позволяя мысли быстро ускользнуть.              Краем зрения парень заметил в ветвях какое-то движение, но не повернул головы. Что-то шевелилось, перепрыгивая с ветки на ветку — и неожиданно привычный образ кроны нарушила черная птица. Она зависла над юношей, внимательно поглядев на него ониксовыми глазами, а затем принялась чистить перья массивным клювом. Уайлен завороженно смотрел на нее, не понимая, что происходит. Он сидел словно на дне колодца — и где-то далеко наверху мелькали тени. Они хаотично носились, словно пытались что-то сообщить парню, и врывались в тело смутным ощущением узнавания. Ноющего, изнуряющего. Такого непонятного. Как назойливая муха, мешающая спать. Тени заставляли сердце биться быстрее, а дыхание — учащаться.              Что-то не так.              Птица была одной из этих теней. Она встрепенулась и улетела. Уайлен не пошевелился, продолжая смотреть наверх. Как только птица скрылась из поля зрения, незнакомое и пугающее ощущение отступило. Мир наполнился серым спокойствием и оцепенением.              На следующий день, когда молодая сестра снова читала книгу на групповом занятии, узнавание настойчивее забилось в голове юноши. Он поднял голову, впервые обращая взгляд на сестру, и она вздрогнула от его резкого движения.              — Что-то случилось? — испуганно спросила девушка. Ее темные шелковистые волосы были стянуты в тугую косу, а кожа имела приятный шоколадный оттенок. Уайлен несколько секунд разглядывал ее, и ощущение узнавания, смешанного с раздражением, нарастало.              Юноша отвернулся, чувствуя, как начинают гудеть виски, и закрыл глаза. На лбу выступила испарина. Ощущение новых эмоций наполняло его тело каким-то электрическим напряжением и болезненно ныло в груди. Он пытался ухватиться за него. Он знал, что если сумеет поймать эту мысль, если хоть чуть-чуть сосредоточится — это изменит все.              Но новая порция таблеток изгнала все тревоги и успокоила.              В саду, куда его часто вывозили летом в свободные часы, юношу снова усадили под деревом. Из этого места открывался обзор на заросшую глициниями беседку, а густые ветви защищали от ветра и солнца. Уайлен откинул голову, привычно пялясь в пустоту.              Когда в этот раз он заметил нарушающее покой движение в кроне, парень немного повернул голову и увидел знакомую птицу. В голове вдруг ярко вспыхнуло одно слово: ворон. Ворон смотрел на юношу внимательными глазами, затем распахнул клюв и издал скрежещущий рваный звук.              Уайлен вздрогнул, а ворон взмахнул крыльями и улетел. Узнавание забилось в голове тугим пульсирующим клубком, словно готовая вот-вот взорваться бомба. Юноша сжал руки, вцепившись в подлокотники кресла. По телу поползли мурашки, наполняя его каким-то невероятным ощущением ужаса. Уайлен сглотнул и задрожал.              Он сидел так несколько часов, постепенно успокаиваясь, пока сестра не вернулась увезти его на ужин. Юноша снова посмотрел на девушку, испытав новый приступ паники и скребущегося ощущения.              Что-то не так. Что-то не так.              Когда сестра провозила его мимо общего зала, Уайлен увидел в комнате парня в шляпе, одетого в приталенное пальто. Он посещал какого-то пациента и сидел в кресле у окна, вытянув ногу. Парень скользнул по юноше цепким взглядом и махнул рукой в перчатке, велев смотрителю прикрыть дверь. Тот выполнил указ — и посетитель скрылся от глаз Уайлена, но тот и сам уже отвернулся, сглатывая застрявший в горле комок. Ощущение страха и паники было ярким и непривычным, обескураживающим. Юноша дернулся в кресле, закрывая глаза. Впервые в жизни он сам захотел принять такие знакомые и расслабляющие таблетки. Погрузиться в сон и оцепенение. Окаменеть, слиться со своими креслом — и больше не испытывать подобного.              Но все повторилось.              На третий день парень проснулся уже со знакомым тревожным ощущением и сразу испытал приступ паники, заметавшись по кровати. Он беспокойно вертелся, не понимая, чем вызваны его эмоции, и пытался отыскать способ отключить их. Он не хотел этого чувствовать. Он хотел лишь покоя.              Пришедшая с утренней порцией лекарств медсестра при виде тревожного состояния юноши удивленно позвала на помощь, и Уайлена придавили к постели прибежавшие смотрители, мешая метаться по постели. Женщина разжала его зубы, которые юноша крепко стиснул, и засыпала в рот горсть пилюль. Парень выдохнул и обмяк, принимая таблетки. Он все еще испытывал облегчение от их приема, хотя смутно ему казалось, что больше они на него не действуют. Но он отгонял эту мысль, не осознавая, что в его голове вообще возникла мысль.       

***

             Когда пришла молодая сестра, он отвел взгляд, не желая вновь столкнуться с этим мерзким и липким чувством застрявшей в голове мысли, которую он был не в силах прочесть. Когда ворон в саду снова закопошился в ветвях дерева, Уайлен зажмурился. Едкое ощущение обволакивало его и проникало в каждую клеточку тела. От него невыносимо болела голова. Хотелось кричать и плакать. Это было ново. Это было странно. Это было отвратительно.              Когда сестра забирала юношу из сада, она снова провела его мимо общего зала, где посетитель в шляпе и перчатках обсуждал что-то с настоятельницей лечебницы.              — Нет, никаких траура и похорон, — донесся до Уайлена скрежещущий и резкий голос парня. — Кремируйте тело, а пепел развейте. Оно мне ни к чему.              Юноша с шумом вдохнул, задрожав, и прикусил губу, концентрируясь на резком ощущении острой боли. В нем поднялась очередная волна паники, обрушившись в сознании бурным потоком. Узнавание, узнавание, у з н а в а н и е. Проклятая мысль билась так близко. Парню казалось, что он может вытянуть руку и буквально схватить ее. Хотелось вцепиться в волосы и снять скальп — лишь бы избавиться от этого ощущения. Лишь бы понять, что пытается сказать ему его сознание.              Что-то не так. Что-то не так. Что-то не так.              Сестра остановилась, заметив перемену в его настроении, и присела перед креслом на корточки, взволнованно разглядывая юношу.              — Что такое? — мягко спросила она. Уайлен посмотрел на девушку безумным взглядом. Каждый волосок на его теле зашевелился. Сердце сдавило от желания закричать, а легкие сжались. Парню не хватало воздуха. Он зашевелил губами, пытаясь дышать глубже, но в глотке застрял ком, не дающий продохнуть. Стены начали подступать ближе, будто хотели раздавить его в лепешку. По спине поползли струи липкого пота, на лбу выступила испарина.              Посетитель, казавшийся ужасно знакомым, вышел из зала, закончив говорить с настоятельницей, и пошел по коридору, опираясь на трость и немного прихрамывая. По коридору разнесся ритмичный стук дерева о каменную плитку. Сестра коротко на него обернулась, метнув черной косой.              Уайлен издал стон, вспоминая, как пользоваться голосовыми связками.              Девушка снова обратила взгляд на юношу и подалась ближе, тревожно нахмурившись.              — Уайлен? — прошептала она. — Что ты замышляешь?              Юноша закричал. Узнавание взорвалось в нем брызгами ярких образов. Он вскочил с кресла, отталкивая сестру, и упал на колени, схватившись за голову. Вцепился руками в волосы и принялся биться лбом об пол, пытаясь успокоить несущуюся перед ним вереницу картинок. Его глотка дрожала, исторгая яростный и отчаянный вой.              Вороны. «Клуб Воронов». Бочка. Гельдин. Отец. Улыбка матери. Ее мягкие руки. Ледовый двор. Трость Каза. Инеж на канате. Пятая гавань. Кювей. Сжимающие горло руки наемников. Бомбы. Смех Нины. Снег и кровь. Хмурый взгляд Матиаса. Удары и металлический привкус на языке. Револьверы. Пещера.              Джеспер, Джеспер, Д ж е с п е р.              Образы яркими вспышками проносились в сознании юноши, обрушиваясь на него тяжелым грузом. Каждый — как ослепляющая пощечина. Словно он проживал всю свою жизнь заново — в эти секунды. Образы мешались в голове с воспоминаниями из Святой Хильды. Правда и вымысел переплетались. Тело била дрожь, а стены сомкнулись на нем со всех сторон.              Чьи-то сильные и грубые руки подхватили Уайлена, поднимая на ноги, но он их практически не почувствовал. Он метался и кричал, не в силах совладать с потоком открывшегося сознания. Словно из рухнувшей плотины, воспоминания неслись на него и накрывали с головой. Он тонул в них, ощущая подступающее безумие. Образы — такие яркие и живые. Он не был готов к ним в клетке своего серого и мертвого мира. Разум не справлялся с потоком чувств.              Уайлена отволокли в его комнату и бросили на кровать. Его ноги и руки развели в стороны, привязывая к бортикам постели, тяжело сдавливая тело в попытке сгладить сопротивление. Юноша продолжал брыкаться и кричать. Его голос охрип, а глотку саднило от непривычного напряжения, но парню казалось, что вместе с криком из него выходят и спутанные, ноющие, причиняющие боль образы.              Руку уколола игла: кто-то сделал ему укол, пуская по венам успокоительное. Уайлен почувствовал, как лекарство разносится по организму. Ощущение стирающих сознание образов отступило. Вместо них пришла боль в изрезанных запястьях, связанных тугими веревками. Парень так яростно бился, что стер кожу в кровь.              Он лежал на кровати, распятый вязками, и его крик медленно стихал. Успокоительное заставляло тело неметь, а глаза закрываться. Внезапно навалившаяся тяжесть придавила юношу. Он почувствовал, что падает в темноту.              Лекарство качало его на волнах сознания, но образы — яркие воспоминания о другой жизни — никуда не делись и продолжали всплывать, вспыхивая на закрытых веках. Они горели в темноте, заставляя парня концентрироваться на них. Они манили, мешая провалиться в заветную тень ночи. Ван Эк знал, что все, что ему нужно — уцепиться за них и скроить в своем сознании полотно правильных образов.              Уайлен задышал медленно и ровно, погружаясь в сон. И в этот момент краем сознания уловил один образ: он горел ярче остальных и увеличивался, поглощая собой все пространство.              — Уайлен? — звал образ знакомым голосом. — Уай, очнись! Ты мне нужен!              Юноша почувствовал на плечах чужие руки. Они сжимали его, осторожно встряхивая.              — Ван Эк, святая твоя душа! — голос был раздраженным, но в то же время полным тревоги и… нежности. — Я тебя придушу, если ты сейчас же не придёшь в себя!              Парень сосредоточился на размытом образе, позволяя контурам собраться в четкую картинку. И, наконец, узнал.              Джеспер.              — Я проиграю все твое состояние в карты, слышишь? — проворчал земенец, заглядывая в глаза Уайлена. Его лицо выражало тревогу, смятение и страх. Живая мимика быстро сменяла выражение за выражением, словно Фахи пытался подобрать нужные слова, в то же время сомневаясь, что вообще может достучаться до Ван Эка. Он не знал, что все, что было нужно — это он сам, знакомый и такой утешающий. Стрелок застонал умоляюще: — Я обещаю начать нормально учиться фабрикаторству, Уайлен! Ну пожалуйста!              Юноша заморгал, фокусируясь на Джеспере. Образы, мучившие его, осели и успокоились, выстраиваясь в сознании четкими и гармоничными воспоминаниями. Он больше не сходил с ума. Он знал, кто он и где. И кто стоит рядом с ним.              — Ловлю тебя на слове, — улыбнулся Уайлен, разглядывая теплые и родные глаза стрелка.              — Святая тетя Ева, — выдохнул Джеспер и сгреб юношу в объятия. Ван Эк уткнулся ему в плечо и облегченно выдохнул.              Наконец все было так, как нужно.