We'll meet again...

Разногласия бывают абсолютно у всех. Это нормально и просто не стоит о них молчать. Это всегда будет иметь последствия, которые, возможно, нельзя будет исправить. Люди имеют разные мнения и характеры, из-за этого происходят стычки, драки или даже убийства. Но позже каждый человек пожалеет о случившемся. Таковы люди, и этого не избежать. Многие говорят, что их не мучает совесть, но на самом же деле это вранье. Совесть есть у каждого и она жестока. Вот у Рейха тоже есть, но он решил еë всеми силами отрицать. Замечательный теплый весенний вечер мая. Всë ожило, на улице тепло, природа ликует и полностью одерживает победу над стужей. Листики уже во всю начали распускаться, а на улице пахнет не сыростью и выхлопными газами, а светом, свежестью, цветами и любовью. Люди начинают потихоньку оттаивать от холодной и долгой зимы, а их сердца начинают цвести. На улице всë чаще можно увидеть пары, ходящие за руки и обнимающихся на лавочках в парках. Девушки ходят с пышными букетами в руках, улыбаются и могут свободно целоваться на улице. Хихикая, чмокать своего партнёра в щеку в людном месте. Немец им очень завидовал. Завидовал такой черной завистью, что даже мог после дождливой ночи специально въехать в лужу и обрызгать какую-нибудь мадам с очередным веником из роз, который ей подарил хахаль, трахающий еë подругу по вечерам. Ему правда было обидно. Он завидовал чужому счастью. Третий уже несколько месяцев встречался с Союзом. О Господи, как же он был счастлив, когда на шутливое, но правдивое признание в любви он ответил взаимностью. Фриц не мог поверить своему счастью. В тот вечер они впервые поцеловались. Трезвые. Это было волшебно. Он никогда не чувствовал такой прилив адреналина и крови к лицу. Боже, как же он смущался в тот вечер. А Совету было смешно с него. Это были замечательные мартовские сутки, в которые он не хотел умереть. Но счастье длилось не долго. За три месяца с хвостиком они успели расстаться пять раз. Но так как оба жили в одной студии и снимали еë вместе, не могли долго находится в разлуке, да и съезжать не хотелось, ну и средств на это не было. Откуда взять лишние деньги? Правильно, неоткуда. Мириться всегда приходил первый Союз, поэтому Рейх не жаловался и был вполне себе доволен. И очень рад. Он очень любил Совета. Любил до безумия, до боли в коленях, когда тот говорит ему приятные вещи, до приятной боли в голове, когда тот, увлёкшись рассказывает всë, что придет в голову, до боли в животе, когда услышав смешной рингтон можно просто повалиться со смеху вдвоëм. Он правда любил его, со всеми недостатками и проблемами. Замечательный теплый весенний вечер мая. Но в квартире опять слышатся злобные крики. Ссорятся. Снова. — Ну да, она скинула мне свои сиськи, но я, что, просил?! – гневный говор слышится на всë помещение. Союз уже привык, что немец проверяет его телефон, хоть и просил этого не делать. Ему нечего было скрывать, он любит Тройку, но он не верит. — А какого хуя ты вообще с ней общаешься?! Я, конечно, всë понимаю, но, блять, мы в отношениях всë ещё! – это был любимый аргумент Рейха и ненавистный Севы. — Ну так хули ты меня пилишь, опять будем как дети на три дня расходится? – он сбавил пыл. Он знает что сейчас произойдёт. — Ахуеть, как же дороги тебе наши отношения! Давай опять расстанемся, если ты такой важный! – он на грани. — Ну если тебе так лучше, делай что хочешь, я после третьего разрыва эти отношения всерьёз не воспринимаю. Сука. — Да пошел ты, – он сейчас заплачет. Перед глазами плывет, а в горле чувствуется ком. Такой давящий и мерзкий. Уже привычный. Рейх выбежал в одних шортах да футболке. Было не так холодно, но так ходить было ещë немного рано. Тут весна полностью входила в свои владения супертепла только к концу мая, а это было только его начало. Но немец не чувствовал холода. Он чувствовал только горечь в душе и ужасное желание попасть под машину, пока бежит на ближайшую площадку. Он босой. Ногам очень больно, но сейчас это не важно. Нужно убежать, далеко. Что бы он не видел слабости. Такой вязкой и ужасной. Мерзко. Когда у Третьего впервые случилась истерика при Совете он ужасно извинялся сквозь слезы. Ему было стыдно. Стыдно за то, что он видит то, что не должен, но Союз и не планировал как-то стыдить любимого. Он гладил его по спине и говорил, что всë хорошо. Вот тогда Тройка влюбился. Влюбился по уши и, видимо, навсегда. Он ужасно любил его. Любил обнимать его большое тело. Рейх сравнивал его с большим плюшевым медведем, который может защитить в любое время. Он хотел его целовать, но не мог до того момента, пока Совет не сделал это сам. После этого у фрица развязались руки. И я язык. А совесть испарилась. Сейчас, сидя на качелях, она начинает грызть его. Это ужасно. Он не может еë контролировать. Паника накатывает, а ногти непроизвольно начинают царапать кожу. Благо для этого они острые. Он скрутился в калачик и просто готов умереть. Тройка продолжает любить Севу больше всех на свете, но ему больно. Очень сильно. Он сейчас... — Прости, я не прав, хуйню спизданул, мне очень стыдно. Пошли домой, я чай приготовил с бутербродами. Союз. Какой же ты волшебный, но в тоже время такой долбоеб. — Я уж думал ты реально меня бросишь, – через всхлипы, но с усмешкой в осипшем голосе произнёс Рейх. * Чай оказался и в правду очень вкусным, а вот бутерброды не очень, но всë же тот факт, что он сделал это в знак извинения закрывал все погрешности. Но так легко Третьего не подкупить. Он хотел согнать обидчика на пол спать, но то, как Совет аккуратно лег рядом с ним и обнял растопило его злобное, но такое цветущее сердце. — Ich liebe dich, mein jude, – пробубнил немец, уткнувшись в теплую грудь своего любимого. — Я тебя тоже люблю.