We'll meet again...

Конфликтные ситуации всегда не несут в себе что-то хорошее, и в большинстве своём заканчиваются дракой или чем похуже. Ладно бы, они возникают по реальной причине, но устраивать скандалы из-за ревности не шибко приятно. Она – ревность, вообще ужасное чувство. Вы боитесь, что потеряете любимого человека, и не можете доверится ему сполна. Это плохо, но когда она имеет границы, то вполне приемлема, но когда на тебя скалят зубы с ножом в руках... Вот это правда страшно. Особенно, если этот человек не контролирует себя, а потом винит себя во всем этом, истязая собственное тело. — Успокойся и давай поговорим нормально! – в который раз выкрикивал Союз, пытаясь хотя бы немного успокоить неугомонного с ножом. — Да я спокоен как никто другой! Скажи честно, ты меня не любишь, и ищешь повод, как избавиться?! – голос парня уже начинал садится и жалобно хрипеть, но никто униматься и не планировал. Русский такими речами только подливал масло в огонь, что скоро распроститься настолько, что языки пламени дружелюбно обовьют и его. — Объясни мне, с чего ты это взял?! Атмосфера царила просто непередаваемая. Любой человек, увидевший это, скажет, что Рейх больной, и ему бы в психушке полежать с такими нездоровыми приколами. Это знал и сам юноша, но лечиться не собирался. Утверждал, что таких вспышек больше не будет, а тело - не зубы, заживет. И всë на некоторое время приходило в норму. До того, как не появится ещë один повод для такого "конфликта". Вначале отношений летала посуда, а сейчас вышли на новый уровень - ножи! Если подойти к фашисту в такие моменты, ему и пырнуть труда не составит. Ну, если только вы не СССР. Его он и в любом другом случае рад убить, и его же кровью увеликовечить прекрасное личико на холсте. У Наци корни художника никуда не исчезали, а инстинкт самосохранения куда-то улетучился. — То есть, ты уже не отрицаешь того, что разлюбил меня?! Всë с тобой ясно! – голос всë хрипел и хрипел, а в горле слышался явный ком. Но слезы никто, конечно, показывать не будет, гордость не позволяет. «Я не виноват, что такой у меня характер, с ролью диктатора я вполне себе справлялся, мне было весело, по крайней мере» – твердилось из раза в раз как оправдание, но оно уже и в третий раз звучало неубедительно. «Ты гораздо хуже, чем сто таких как я! Я всë для тебя делаю, а ты...» – с этих слов, чаще всего, начиналось всë это. Пора бы привыкнуть.