Толпа малолетних нигилистов

      this night is sparkling, don’t you let it go эта ночь искрится, даже не думай отпускать её Рассыпанные по полу серебристые конфетти походили на снег. Лица людей, подходящих поздороваться с Ино, сливались в одно, пока Сакура добросовестно пыталась запомнить их имена. Мир тонул в мягком полумраке. Бледные зайчики, отбрасываемые старомодным зеркальным шаром в центре танцпола, напоминали светлячков, вспыхивая тут и там на стекле бокалов, в пайетках платьев и металле сережек, таких крупных, что Сакура задавалась вопросом, как у их владелиц не отваливаются уши. Воздух в баре вибрировал: не то из-за музыки, не то из-за толпы, не то из-за этих огней, пропитанных её смехом и запахом духов. Сакура была зачарована.       Тонкие линии бледно-золотого бисера на платье Ино выглядели как стекающие струйки, отчего можно было подумать, что она только что вылезла из бассейна с шампанским. Сакура читала о чем-то подобном в книжке у Фицжеральда, но его научения о порочности богатства уже не могли её достичь. Её голова начинала кружиться от этого блеска, и она чувствовала себя гостьей на вечеринке мистера Гэтсби, восторженной посторонней, оказавшейся там, где её быть не должно было.       Они сели за барную стоку, и Ино начала весело лепетать что-то в своей обычной манере. Сакура почти её не слушала, отстраненно любуясь мерцающими огнями и тем, как они магическим образом выглядели продолжением наряда Ино. Ей вдруг подумалось, что будь она мальчиком, наверняка влюбилась бы в Ино без памяти, и чувствовала бы себя ещё более потерянной на этом волшебном балу. Ино замолчала и взглянула на Сакуру, словно только что вспомнив о её существовании. От её глаз не укрылось, как нервно она теребила в руках клатч. Ино покачала головой и ободряюще коснулась её плеча.       — Просто не бойся, и всё будет хорошо. Толпа ведь как собака: чувствует твой страх.       Сакура усмехнулась. Легко ей говорить. Чем дольше она сидела здесь, тем более нелепой себе казалась, нарядившись в это платье и туфли на каблуках.       — Это вообще не помогает...       — Толпа в десять раз примитивнее, чем каждый в ней по отдельности, — продолжала невозмутимо Ино, пропуская мимо ушей какие-либо возражения, — Покажи им, что тебя нужно уважать, и тебя будут уважать. Это несложно. Взгляни только, ты такая красивая сегодня, на тебя все смотрят!       — На меня все смотрят, потому что думают, что я спала с Вайнштейном.       Ино не нашла, что возразить, и пожала плечами.       — А что, я бы тоже смотрела. Ты много знаешь японок, которые под него попали? Это потому, что у нас нет голливудских актрис, — по интонации её иногда было сложно понять, говорила ли она серьезно или смеялась.       — Нельзя шутить такими вещами. А если бы меня правда совратили?       — Тебя совратили?       — Нет.       — Тогда вопрос закрыт. Тем более, уж пусть это лучше будет знаменитый продюсер, чем один из тех, кто там обычно этим занимается. Эй, не смотри на меня так, это шутка!       Сакура покачала головой. Ино шутила много и постоянно, будто ничего не принимая всерьёз, а сама она постепенно будто физически утрачивала способность на неё обижаться. Бармен поставил перед ними два стакана с имбирным элем, Ино уверила, что там нет алкоголя, и Сакура сделала первый глоток. Вкусно.       — Видишь ли, Сакура, — сказала Ино серьезно и несколько устало, словно старый офицер, в тысячный раз повторяющий боевую байку новобранцам, — Популярность – это величина, у которой нет минуса или плюса. У неё есть лишь количество, понимаешь? Не важно, что о тебе говорят, пока о тебе говорят. Знаю, звучит жёстко, но однажды ты поймёшь, что это всё равно лучше, чем быть никем.       — Что плохого в том, чтобы быть “никем”? Никто тебя не знает, не трогает…       — …и не любит, — сказала Ино, оторвав глаза от своего бокала и одарив Сакуру многоречивым взглядом. Потом она будет вспоминать его и пытаться расшифровать послание в этой брошенной в океан бутылке. Неужели Ино считает, что её никто не любит? Это предположение казалась Сакуре нарушением всех возможных законов физики.       — Самое ужасное, это когда тебя не замечают. Словно тебя и нет вовсе. Словно жизнь – это вечеринка, на которой тебя никто и знать не желает. Я вот как думаю: лучше пусть обсуждают, пусть с ума сходят как от нового сериала и ждут, что же ты ещё выкинешь. Даже если сами считают, что терпеть тебя не могут.       — Есть такая французская поговорка: лучше быть одному, чем в плохой компании.       — Французы, видимо, никогда не ходили в старшую школу, — пожала плечами Ино, — Да, кстати, с сегодняшнего дня слово на букву “Ф” и все его производные у нас под запретом. Оно портит мне настроение, — Ино тряхнула волосами, показывая, что других объяснений ждать от неё не стоит.       — У тебя есть парень? — спросила Сакура. Ино опустила глаза и слегка улыбнулась, будто вспоминая что-то приятное. Музыка заиграла чуть громче.       — Нет, но есть кое-кто, кто мне нравится.       — А ты ему?       — Думаю, я ему тоже, — ответила она после короткого размышления, затем вытащила из сумочки телефон и посмотрела на время, — Ты не против, если я тебя ненадолго оставлю? Хотела кое с кем поздороваться.       — Я подожду тебя у стойки.       — Хорошо, — улыбнулась Ино, – Помни: красота платья раскрывается на девушке, которая его носит — расправь плечи и держи спину прямо! С незнакомцами разговаривать можно — и нужно. И да, — Ино на секунду помрачнела, — не выпускай свой стакан из виду ни на секунду, поняла? А то я вернусь и накажу.       — Иди уже, – отмахнулась Сакура и, тихонько смеясь, глядела вслед Ино, пока она не растворилась в толпе.       Она допила имбирный эль и заказала ещё один, скорее от скуки, чем от жажды. Потягивая его через трубочку, она наблюдала за собравшимися. Кого-то она видела в школе, кого-то нет, но никого из тех, с кем можно было бы перекинуться хотя бы парой слов не находилось. С уходом Ино заинтересованных в её персоне поубавилось, чему она была лишь рада, однако внезапная мысль о том, что она может быть интересна только как чьё-то приложение неожиданно задела Сакуру. Лишь на секунду — пока взгляд не скользнул по знакомому лицу в толпе, и разум не отключился.       Саске был один, без Наруто. Он прошёл мимо групп ребят, будто вовсе и не замечая их, к свободному столику между двух стоящих в углу бара кресел. Место напротив было свободно, но судя по тому, сколько девушек кинулось поправлять волосы, заметив приближение Саске — явно не надолго. Саске вошел в круг теплого света, отбрасываемого стоящей на столе лампой, и у Сакуры перехватило дыхание от того, каким красивым он ей показался в этом освещении. Саске поднял голову, их взгляды встретились. Саске – космос, и у Сакуры перехватило дыхание, будто она шагнула на орбиту без скафандра. Он слегка улыбнулся и вдруг — Сакура даже побоялась в это по началу поверить — качнул головой в сторону второго кресла. Она вопросительно подняла брови. Он кивнул. Просить во второй раз не пришлось, и, взяв со стойки свой напиток, она пересекла комнату, шагая в своих босоножках на каблуке, пожалуй, чуточку быстрее благоразумного. Уже в паре метров от Саске Сакура почувствовала внезапную боль в левой лодыжке — её ступня соскользнула со стельки, заставив ногу подвернуться. Сакура завалилась на бок, чуть не закричав, но мгновенно отдернула себя, выпрямилась, как учила Ино, и доковыляла до кресла, чувствуя себя спортсменкой, получившей травму прямо на олимпийских играх. Саске почтительно сдержал смешок, и Сакуру охватил ужас: вероятно, она выглядела просто кошмарно глупо.       В магическом круге света, иссекаемого лампой, бледная кожа Саске светилась как у вампира из кино. Глупо. Как же глупо. Сакура опустилась на кресло, стыдясь своих мыслей ещё больше, чем неуклюжести.       — Привет, — сказал он невозмутимо.       — Привет.       Они обменялись несколькими вялыми фразами про вечеринку. Сакура сдерживалась, боясь показаться слишком возбужденной в его присутствии, а он принял свой обычный вид «вы даже не представляете, насколько мне всё равно». Диалог быстро иссяк, и они молча потягивали свои напитки в равнодушном молчание двух малознакомых людей, встретившихся в очереди. После случая в радиорубке Сакуре казалось, что их общение с Саске перешло на новый уровень, а сейчас она сидела в метре от него, будто парализованная, и жалела что вообще посмотрела в его сторону. С Саске Учиха ловить ей было нечего, и это было сразу ясно как белый день.       Внезапно она подумала об Ино, которая сверкала как бисер на своем платье, и тьма как будто отступала. Она бы не смогла стать такой как Ино, но всё ещё могла добиться её признания. Сакура расправила плечи, почувствовав прилив уверенности. Необходимость заново запустить остывающий разговор замаячила перед ней как красная тряпка перед быком.        Несколько дней назад Сакура напечатала имя Саске в поисковике и с внимательностью детектива просмотрела все фотографии, пролистала все списки друзей, прочитала все записи в открытом доступе. Нашлось много интересного. К примеру, судя по выборке фильмов, которым Саске поставил высокие оценки, он либо прожженный интеллектуал, либо невероятно хочет им казаться. Сакура склонялась к первому, учитывая, как мало внимания он вообще обращает на окружающих. Чтобы заинтересовать таких как он, дежурной болтовни мало. Нужно закинуть удочку с подходящей наживкой. Что-нибудь умное, но ироничное. Связанное с ситуацией. Желательно, с какой-нибудь отсылкой — интеллектуалы обожают отсылки.       — Ты когда-нибудь видел щенка овчарки, который на минуту обиделся на мир, потому что мяч не помещается у него во рту?       Дура. Слишком абстрактно. Он не поймёт и решит, что она странная. Не странная. Обычная дура.       Саске удивленно вскинул брови.       — Нет, а должен был?       Если она сейчас начнёт ему объяснять метафору, то сойдёт за зануду. А если нет, за полоумную. Что бы на ее месте бы сделала Ино? Загадочно улыбнулась бы, наверное. Засмеялась бы, стрельнула бы глазами? Об этом не пишут ни в одном учебнике, ни в одной методичке, как тогда другие девушки этому учатся?       — А, это какой-то пароль? — сказал он, настороженно понизив голос, — Мне такое не интересно       Что может быть хуже, чем сойти перед парнем мечты за неловкую идиотку? Сойти за неловкую наркоторговку. Сакуре захотелось зажмуриться и проснуться в своёй кровати.       — Нет, это иносказание. Маленькое неразумное существо, которое пытается получить от жизни то, для чего ещё слишком малó. Мне кажется, я здесь таких парочку видела.       Она сразу же пожалела о последнем замечании. Сейчас он вскинет одну бровь и дополнит свой и так не слишком лестный портрет Сакуры высокомерием. Плохо, но по сравнению со всем остальным, почти нормально — дура! Саске, тем временем, казалось, пропустил всё мимо ушей и ни о чем таком не подумал. Вдруг он усмехнулся.       — Я боялся, что ты начнёшь мне показывать видео с собаками прям здесь, посреди тусовки. Представь себе, такое уже бывало.       —Прямо так, «гляди, что покажу»?       —Типа того, — усмехнулся Саске, — видимо, надеялись, что так я оттаю.       — Я думаю, ты не по собакам. У тебя дома рыбки.       — Как ты узнала? — Сакура с удовлетворением отметила легкое удивление в его голосе. Саске не выглядел человеком, который легко удивляется, скорее наоборот — ей захотелось засмеяться от удовольствия, вскинув голову совсем как Ино.       — Мой дедушка говорил, что есть лишь типа людей: собачники, кошатники и те, кто предпочитает рыбок.       Саске заинтересованно приподнял брови и посмотрел в её лицо. Заинтересованный, он казался ещё красивее.       — Почему я, например, не кошатник?       — Ты выглядишь как человек, который ценит безусловную верность.       — Тогда почему не собачник?       — Ты слишком ценишь свою независимость, — сказала Сакура, и Саске рассмеялся, — Так я угадала, ты – рыбий тип?       — И да, и нет. Аквариум у меня в комнате действительно стоит, но это рыбки моего брата. Я за ними присматриваю, когда его нет.       — У тебя есть брат?       — Да, старший. А ты единственный ребенок в семье, верно?       — Да, как ты понял?       — Классификация есть не только у твоего деда, — ответил Саске, глядя ей в лицо и растянув губы в сладкой самодовольной улыбке. Он красуется, с изумлением обнаружила Сакура, чувствуя, как лицу приливает кровь. Он красуется перед ней.        — Единственных, старших и младших детей очень легко различить, если знаешь, на что обращать внимание. Вот ты, например… — он замолчал и усмехнулся, глядя ей в лицо, словно на нем что-то было написано. Внутри у Сакуры все сжалось в комок, — Об этом, пожалуй, в другой раз, — сказал он поднимаясь с кресла.       Пустой бокал тоскливо стоял на столике между креслами в свете ламп: — Пересечемся позже, Сакура, — это слово звучало как музыка. Он ушел, а она всё сидела с широко открытыми в неверии глазами, не замечая как болит лодыжка. Она ещё слабо представляла себе что такое флирт, но была готова поклясться, что они флиртовали.        echoes of your name inside my mind halo, hiding my obsession твоё имя раздается эхом в моей голове, за моим нимбом скрывается одержимость Хината положила в сумочку телефон и поправила волосы. Наруто будет здесь через несколько минут, и она разогревалась, словно актриса перед выходом на сцену. Ино оценила её платье: строгого черного цвета, оно целомудренно прикрывало плечи, руки и колени, будоража воображение одним только вырезом сердечком на груди. В меру консервативное, в меру пылкое, загадочное — совсем как Хината. Так сказала Ино. И хотя в душе Хината и насмехалась над ней, считая Ино выскочкой, она едва ли бы уже смогла прожить без её одобрения. Противоречие не самое страшное из тех, с которыми Хинате приходилось жить.       Она заметила вдалеке Наруто, пробирающегося сквозь толпу к лестнице на второй этаж. Он выглядел принцем в своём костюме, который безупречно сидел на его атлетичном силуэте. Хината опустила глаза, чувствуя, как задымилось воображение в которое она впечатала этот образ, точно зная, что сегодня заснёт, представляя как приживается к его груди. Порой, изрядно набравшись и чуть не плача, Киба выпытывал у неё, почему именно Наруто Узумаки. Хината не смогла бы ему ничего сказать, даже если бы захотела.       Ранние годы воспитали в ней граничащую с жестокосердием рациональность. Она появилась на свет, чтобы быть примерной дочерью преступного отца. Вокруг этого парадокса формировалось мировоззрение Хинаты, вплетясь в него так крепко, что к семнадцати годам было бы уже сложно раъединить их, не покалечив.       Саму себя она видела лишь продуктом многочисленных случайностей, обстоятельств и закономерностей. Отсутствие у неё «я» как такового отнюдь Хинату не беспокоило. Напротив, она даже гордилась тем, что была единственной, кто осознавал сущность вещей: нет ни бессмертной души, ни личности, есть только сумма генетических детерминант и производных среды, в которой ты обитаешь. Просто как дважды два. И она закидывала под кровать под кровать книжки с философскими воздыханиями необремененных реальными проблемами европейских дворян, которыми замаран школьный список к обязательному прочтению. Хината всё уже давным давно поняла сама.       Несмотря на непоколебимую уверенность в том, что сознание определяет бытие по самое не хочу, она не могла осознавать, как сильно отличается от ей подобных. Пока её мать и сестра были добропорядочными женщинами клана Хьюга, Хината с раннего детства такую лишь отыгрывала. Улыбалась, когда следовало, когда нужно отводила глаза. Правила игры усвоены, вошли в привычку и, как следствие, стали второй натурой. Но первая и не думала никуда исчезать, и жила своей тайной неизвестной никому жизнью.       — Лучшая вечеринка года! — воскликнул он со свойственной только ему концентрацией энтузиазма в голосе. Хината смущенно улыбнулась, опустив глаза. Уже давно она перестала понимать, притворяется ли с ним или становится фантомом возможной себя — неосязаемой, прозрачной, не знающий тяжести всего того, что тянуло к земле.       Хината всегда смотрела на него умиленно, заливаясь краской, стыдливо опуская краснеющее лицо и пьянея от обожания. С ним она могла быть той, кем иначе могла себя только воображать, кем она могла бы быть, если бы росла в другое время и в другом месте: кроткой, сильной духом, деликатной, самоотверженной. Какой Хината, она хотела верить, в душе была.              — Спасибо, — только и сказала она, не поднимая взгляда. Немногословность — украшение принцесс, гордыня — ржавчина, которая не щадит даже золото. Клан дал ей жизнь, клан же и обучил её женственности.       — Ты здорово потрудилась организовывая всё это, ттебайо.       — Наруто… Ты помнишь, в гостях у Кибы… ты говорил, что хотел сыграть в пул. Я выбрала этот бар, потому что тут есть бильярдная комната… — она говорила тихо. Наруто отвлёкся, как часто отвлекался в силу своей гиперактивности, и посмотрел вниз с балкона.       — …если ты хочешь… мы могли бы пойти поиграть.       Хината подняла глаза на него, и поняла, что её предложение он пропустил мимо ушей, — Наруто?..       Он смотрел вниз, растерянное выражение на его лице вдруг сменилось решительным. Хината отследила направление его взгляда. Внизу Саске поднялся с кресла, оставив новую игрушку Ино сидеть с по-идиотски выпученными глазами. Наруто не отводил от неё глаз.       — Да, да, конечно. Обязательно сыграем, даттебайо! Я только прежде кое-что сделаю, окей?       Он сорвался с места и ушёл, едва услышав её самое жалостливое «хорошо». Хината вцепилась руками в перила балкона, костяшки пальцев на её бледных руках стали такими же белыми, как излучаемый прожектором свет. Она багровела он ярости, не понимая, как он смеет так с ней поступать, но с грустью осознавала, что готова простить ему что угодно. Её любовь могла выжить только на расстоянии от того, кто её питал. Внизу Наруто приблизился к Сакуре и заговорил. Сердце Хинаты упало куда-то в коленки, губы задрожали, а в груди все заледенело как самую морозную ночь. Праздник для Хинаты закончился.       — Какое неуважение! И это на твоем собственном вечере…       Киба возник за её спиной словно змей-искуситель, явно наслаждаясь редкой возможностью склониться так неподобающе близко к уху Хинаты. Она обернулась резко, словно от удара, и бросила полный злобы взгляд исподлобья. С губ Кибы слетел восхищённый вздох: не девушка, а оружие массового поражения.       — Заткнись.       — Пожалуй. Слова здесь излишни, — насмешливо сказал он, подумав, что если бы взглядом можно было бы убить, его голова бы прямо сейчас полетела вниз на танцпол.       Она развернулась на каблуках и уже собралась уходить, когда Киба, довольно посмеиваясь, плечом загородил ей путь.       — Идёшь плакать? Моя жилетка к твоим услугам.       Хината мгновенно собралась, выпрямилась, и, задрав нос ещё выше обычного, прошипела ему прямо в лицо:       — Катись ко всем чертям. Ты мне противен. Я никогда не приползу к тебе. Пусть лучше меня прилюдно разденут догола и обольют грязью.       — Осторожнее со словами, принцесса. Потому что это можно устроить.       — Да, — выдыхнула Хината, не сомневаясь, что он способен замыслить самую последнюю низость, — Только у тебя кишка тонка.       — В моем организме нет ничего тонкого, ты в этом скоро убедишься, если не будешь вести себя хорошо. У снежной королевы тоже есть сердце, и этот умственно-отсталый его разбивает….       — Закрой рот.       — … я понимаю, что тебе больно, и не буду принимать ничего из того, что ты сейчас сказала, на свой счёт, — сказал он, напустив на себя надменный вид, который мгновенно слетел под острым взглядом Хинаты как шелуха.       — Ты реально нашёл себя на помойке. Ты жалок.       — Ты раскаишься в своих словах позже. Ты должна понять, что я — единственный во всем мире, кто готов принимать тебя такой, Хьюга.       — Не единственный.       — Ха! Я не думал, что тебе хватит бесстыдства об упоминать вслух.       Хината подумала, что начинает задыхаться — настолько ей вдруг стало не хватать воздуха. В глазах Кибы мелькнуло беспокойство, и она ощутила вдруг нечто похожее на желание раздавить ногой вылезшего на асфальт дождевого червя. Ей даже вдруг начало казаться, что запахло влагой.       Она развернулась и ушла, а он смотрел ей в след, выйдя из себя, наверное, впервые с того момента, как его отец оклеветал мать, обвинив её в их разводе.       — Это последний раз, когда я тебя прощаю! Больше никогда, слышишь, никогда не вздумай принимать мою доброту за слабость! — кричал он в след, прекрасно зная, что она уже слишком далеко, чтобы услышать. Его голос позорно надрывался. В последний раз это случалось тогда, когда он истерично плакал и обвинял отца в предательстве.