Толпа малолетних нигилистов

      Don’t treat me like some situation that needs to be handled       I’m fine with my spite, and my tears, and my candles       Не надо обращаться со мной как с какой–то ситуацией, которую нужно уладить. Мне просто прекрасно с моей злостью, слезами, пивом и свечами       Полгода назад Нара Шикамару вошёл в эти стены полный решимости возродить старую дружбу и вспомнить японский язык. Со вторым оказалось так же сложно, как с первым: мало того, что большинство занятий велось на английском, так ещё за весь семестр с ним почти никто не разговаривал.       Залатать старую дружбу с наскока получилось тоже так себе:       – Даже не приближайся ко мне, – сказала ему Яманака Ино, и это были первые слова, которые он услышал от неё за полтора года. – Я серьезно. Иначе пожалеешь.       В Шикамару стали бороться два инстинкта: мальчишеский, сделать назло и старческий, избежать мороки. Победил первый. Следующий контакт Шикамару и подруги детства оказался еще короче, но богаче на последствия: днем после попытки Шикамару поговорить на стол директора школы Сарутоби легла жалоба от Яманаки. Так Шикамару стало ясно, что старая подруга больше не шутит, когда угрожает.        В своей жалобе Ино обвиняла его в харасменте и преследовании. В то время в школе проходила неделя осведомленности о проблемах сексуального насилия, так что Шикамару удрученно отметил, что чувство юмора у Ино не изменилось. Разразился скандал, из-за которого Шикамару имел все шансы вылететь из школы. Два десятка человек подписались, что обеспокоены «граничащим с одержимостью» интересом Шикамару к однокласснице, и он с удивлением осознал, что в школе всё-таки обращали на него внимание.       Он сидел в комнате старост и смотрел в окно, размышляя, что будет делать с ни откуда свалившейся на него проблемой, когда дверь отворилась, и вошла президент школьного совета Сабаку но Темари.       –Если хочешь, чтобы я помогла тебе, то советую рассказать всё, как было, — наверное, слышала эту реплику в кино про адвокатов.       Темари Шикамару нравилась. Большую часть времени она проводила по уши в чужих проблемах, а потому поэтому все симпатии и антипатии выражала с комфортной для Шикамару дистанции. Он не стал посвящать её в их с Яманакой историю, она слишком долгая и её не касается. Он скривился, пожав плечами:       – Видимо, я слишком активно домогался Ино Яманаки...       Темари презрительно фыркнула и потеряла какой-либо интерес к разговору. Не хватало ещё что-то кому-то объяснять. Но на смену секндному облегчению пришла беспокойная мысль, что теперь и Темари будет думать о нём как о ещё об очередном наивном неудачнике, пускающем слюни на первую красавицу школы. Шикамару обреченно закинул голову к потолку и про себя выругался.       Директор Сарутоби вскоре слег в больницу и почти сразу умер, так что хода истории давать стало некому. Шикамару же пообещал совету и близко не приближаться к Ино, и теперь был по рукам и ногам связан этим дурацким обещанием. Впрочем, он всё ещё мог наблюдать за Ино из окна комнаты старост, когда она сидела во дворе в компании Шекспира и этих двух, которых она теперь называет подругами.       Один раз она засмеялась, как обычно, заливисто, закинув голову назад, их взгляды встретились. У Шикамару перехватило дыхание, внутри всё заледенело. Ино глядела прямо на него своими искрящимися голубыми глазами. Он прочитал в этом взгляде столько всего: и надрывный вызов, и стыд за проявленную слабость, и желание задержать это мгновение, прежде чем их миры снова отдалятся. Во всяком случае, он бы очень хотел разглядеть именно это. Вдруг он ощутил жгучее желание высунуться из окна, крикнуть ей что-нибудь – и пусть на всю школу, плевать, зато сейчас она не сможет его проигнорировать. Ино всё смотрела на него, внимательно и строго, и Шикамару понял, что всё равно не смог бы даже пошевелиться. Шикамару вдруг осознал, что ничуть не повзрослел, хотя и так сильно пытался.        Этот момент неожиданной близости растаял в суматохе школьного полудня, едва успев наступить. Ино опустила голову и вернулась к диалогу с Тен Тен и Хинатой. До конца перерыва она так ни разу больше не засмеялась.       – Такое ощущение, что она это специально. Чтобы насолить мне, – голос Темари вернул его на землю. Она сидела за соседним и печатала что-то на своем ноутбуке.       – Кто?       – Ино Яманака. Я понимаю, что у них в песочнице вечно своя повестка. Но ума не приложу, где её интерес в том, в том, что у вас на курсе на пять классов было два старосты.        – Это не обязательно из-за тебя. Помнишь первый крестовый поход? Его устроили не только из любви к Иисусу и золоту. Одни европейские царьки хотели показать другим, кто в доме хозяин, а огребли турки.       – Прекрасная историческая аналогия, – буркнула Темари, – Интересно, что она таким образом что-то может показать? И кому, Цунаде?       – Да хоть бы и ей. Не знаю я. Просто вспомнилось, – смутился Шикамару. Ему никогда не приходилось обсуждать Ино с кем бы то ни было, поэтому он ощутил укол совести, хотя знал, что не сделал ничего предосудительного.       – Просто есть такие люди, которым хорошо, когда другим плохо, только и всего, – вздохнула Темари и вернулась к своей работе. Голоса, доносящиеся из открытого окна и торопливый стук нажатия клавиш впитали в себя несколько молчаливых минут.       – Ты слышала когда-нибудь про Синдром Королевы Улья? – вдруг спросил Шикамару, и по скептически изогнутой левой брови Темари понял, что нет, – Это социальный феномен, описанный в США в семидесятых годах. Женщины-президенты компаний начинали чаще третировать своих подчиненных женщин. Объясняется это так: при достижении вершины иерархии, где изначально ты – существо второго сорта, ты начинаешь видеть себя выше всех остальных себе подобных.       – Интересный факт, – с легкой иронией в голосе подытожила Темари. Шикамару продолжил, как ни в чем не бывало, чтобы не выдать своего смущения.       – А как мы знаем из Стенфордского тюремного эксперимента, любой человек, дорвавшись до власти, превращается в абсолютное зло.       Темари всегда слушала его чрезвычайно внимательно, и сейчас, дождавшись пока он договорит, спросила задумчиво:       – Шикамару, а ты к чему об этом вообще заговорил?       Он стушевался, потер затылок.       – Да так, прочитал на досуге вот и решил поделиться.       Перед тем, как вернуться к своей работе, Темари взглянула на Шикамару, отследив направление его взгляда. Шикамару всё ещё глядел в окно, во двор, в центре которого, восседая со своей свитой у ног Шекспира, отчитывала какую-то девочку Яманака Ино, “абсолютное зло”.        No one wanted to play with me as a little kid, so I’ve been scheming like a criminal ever since, To make them love me and make it seem effortless Ребенком никто не хотел играть со мной, так что с тех самых пор я манипулирую, как преступница, Чтобы заставить себя любить, чтобы казалось, будто это происходит само собой       В жизни Ино гордилась многим: прекрасным английским, безупречным вкусом, но больше всего тем, что к шестнадцати годам она в одиночку построила монархию. Ей даже было немного обидно, что это нельзя записать в качестве достижения в анкете на поступление в университет.       Мало кто помнит, что вообще происходило в школе до того, как в ней появилась Яманака. До Ино никто не следил за новостями в паблике со сплетнями. До Ино Шекспир был просто статуей во дворе. До Ино в этих стенах никто бы не додумался подкупать популярных ребят едой. Это всё она. Ино вошла в Конохакагуре первокурсницей, а выйдет – легендой. Она уже легенда.       Едва ступив в школьный двор полтора года назад, Ино пообещала себе, что в старшей школе всё будет иначе: теперь больше никто и никогда не увидит её слабой. Она станет орбитой, вокруг которой станет вращаться эта школа — самой крутой девочкой с самыми крутыми друзьями.       Ино быстро обнаружила в себе талант зарабатывать очки общественного признания. Над чьей шуткой засмеяться, а чьей закатить глаза, кому загадочно улыбнуться, а кому нагрубить — в старшей школе это целая наука. Она начала с нуля: у неё был лишь ноутбук с подключением к интернету и бессовестное количество свободного времени.       Ино как будто заранее знала, что нужно делать. Она вычисляла местных школьных принцесс и их соперниц, изучала их соцсети и биографии, находила возможность вклиниться между ними, чтобы потом кинуть и тех, и других и кокетливой проходкой зашагать по их головам. Вверх. Выше. Там, где никто тебя не достанет.       Пару раз она просила Асуму сфотографировать её выходящей из школы, чтобы потом выдать это за непостановочное фото и анонимно восхититься собственной фигурой и волосами. После третьего или четвертого раза люди начали фотографировать её сами. И так родился миф.       Временами, проходя по коридору, слух Ино выхватывал из толпы чьё-то возбужденное:       – …и волосы, и глаза от природы такие! Альбинос. Ты много знаешь азиаток альбиносов?..       – …дороговато, конечно, но я взяла, тем более, у Ино Яманаки есть фото в таком же, так что…       И она знала, что цель была достигнута. Она перестала быть для них просто Ино, ученицей вроде остальных, и стала Той-самой-Ино, фольклорным переосмыслением самой себя. Мифом. Недосягаемым, ослепительным.       Мальчики хотели её. Девочки хотели быть ею. Ни тем, ни другим она ничего не собиралась давать, хотя и обещала так много своими улыбками и взглядами. Никто не сможет предать тебя, если ты обращаешься с ними как с грязью.       Так Ино возвела себе башню, которая возвышала ее над всеми остальными и защищала от них же. В её стенах никто и никогда больше не сможет сделать ей больно. Люди больше не будут уходить из её жизни как пули навылет.       Обратной стороной медали оказалось то, что в этой башне ей и суждено умереть, одной – и до недавнего времени её это почти не смущало. Ино говорила себе: такова цена величия. Успокаивала себя тем, что там закончили же и императрица У Цзэтянь, и королева Елизавета I. Но это всё было до того, как реальность хлесткой и звонкой пощечиной напомнила ей, что она просто Ино.       – П-прости…У них не было салата с бураттой, я-я взяла с пармской ветчиной, – вывел её из размышлений виноватый голос, который можно было бы принять за писк котёнка. Она сидела на обычном месте во дворе у ног Шекспира с Хинатой и Тен Тен (в последнее время их даже начали называть Триадой, хотя это прозвище Ино и не казалось слишком элегантным) и ждала, что ей принесут обед из итальянского ресторана в десяти минутах от школы. В прошлом семестре один старшекурсник купил ей салат с бурратой оттуда, его Ино хвалила в интернете, за что получил целых четыре минуты её королевской милости. С тех пор она регулярно получала предложения угостить себя обедом от людей, которым было от неё что-то нужно. И возненавидела буррату.       На секунду Ино ужасно обрадовалась: новый салат звучал соблазнительно. Ей хотелось с радостью поблагодарить девочку, скорее взяться за еду, но она быстро напомнила себе, что это совсем не то, что от неё ожидали. Десятки глаз прикованы к ним, ожидая, как минимум, цирковой номер с укрощением тигра. Дракона, испепеляющего того, кто привёл ему недостаточно девственниц.       – У-у-у, – протянула Ино, скривив лицо в капризной гримассе. – Я же на тебя рассчитывала.       – Прости, Ино, извини, – забормотала девочка.        Сидевшая по правую руку Хината улыбалась, кротко опустив глаза в свой йогрут с мюслями и ягодами, украдкой наслаждаясь сценой. Тен Тен, сидящая слева, угрюмо жевала свой сэндвич – она никогда не любила публичных экзекуций.       – “Ино-прости-извини” – это несерьезно. Неужели ты не могла позвонить в ресторан, прежде чем сказать, что принесешь мне обед? Тем более, это салат с соусом песто – это же жуткий аллерген. Знаешь ли ты, какие у меня аллергии? – Ино выдержала небольшую паузу. Когда девочка была готова вот-вот разрыдаться, Ино продолжила куда мягче, почти по-отечески:       – Ты меня разочаровываешь. Я же знаю, ты можешь лучше.       Ино стало жалко этого невинного ягненка для заклания. Дуреха потратила полчаса своего драгоценного перерыва и карманные деньги, чтобы закончить публичным унижением перед лицом всей школы.       – У меня на тебя были большие планы – ты же хотела помочь с Организации Гала-вечера Yamanaka Realties?       Блеф. Её саму кто бы туда пустил.        – Как ты собираешься учиться в Тодае? Как пойдешь на работу, если тебе нельзя доверить даже покупку обеда?       Иосиф Сталин устраивал показательные казни своих военачальников, Ким Чен Ын испытывает ядерные боеголовки в сотне километров от Японии. Всё это, конечно, зрелищно, но в старшей школе демонстрировать силу нужно тоньше. – Ты же умница и способна на большее. Вот и покажи мне, ладно? – девочка, уже ярко пунцовая, благодарно закивала. – Ино, хорошо, спасибо. Конечно же! Позволь мне взять тебе обед в кафетерии? Не итальянский ресторан, конечно, но… Чего бы тебе хотелось?       Ино покачала головой. Нет, кажется, эту она всё-таки сломала. Она ощутила легкий укол совести и про себя решила пригласить её на свой день рождения. Она войдет в список сто лучших друзей Ино Яманаки и сможет умереть спокойно. Эта мысль бы почти позабавила Ино, если бы другая, внезапная и жестокая, не ударила следом:        “Сто таких же друзей, как у тебя были в том клубе на Монмартре, а?”       Ино думала, что делает все правильно. Она не покладая рук работала, чтобы сделать так, чтобы ей восхищались. Но она же и сделала так, что её с удовольствием раздавят. После такого-то, непременно.       В горле у Ино застрял комок, лицо горело. Она смотрела на удаляющуюся спину этой девочки, чувствуя странное желание догнать её, обнять, разрыдаться у неё на шее и просить прощения, спустить всё, чего она так долго добивалась, в тартарары в крошечной надежде иметь хоть одного человека в этой школе, которому бы она нравилась, просто так, ни за что.       В тот момент Ино отчётливо поняла, что больше не чувствовала себя свободной от боли в своей башне. Она чувствовала себя замурованной заживо.       

***

      They whisper in the hallway,       ‘’She’s a bad, bad girl’’       Они шепчутся в школьном коридоре: «Она та ещё дрянь»        Едва проводив Сакуру, Ино получила сообщение от Хинаты: “Мне грустно”. Ино ответила, что от душевных ран помогает Негрони сбальятто, а Асумы не будет допоздна. “Я тогда переночую у тебя. Зовём Кибу?” “Ок. Я звоню Тен Тен” “Вето” “ОК, зануда”       Час спустя они с Хинатой сидели в просторной спальне Ино и потягивали свои коктейли, отдававшие легкой горечью, которая в в понимании Ино должна была означать зрелость её вкуса. Когда она начала даже напитки и еду выбирать, руководствуясь прежде всего тем, что о ней могут подумать другие люди? Ино подумала, что её желание произвести впечатление медленно, но верно перетекает в шизофрению. Виниловый проигрыватель мягко скользил по принесённой Хинатой пластинке со старым джазом. Она выглядела почти умиротворённой.       – Почему ты просто ему не признаешься? – вдруг спросила Ино. Она не знала, может ли задавать такие вопросы Хинате. Она вообще слабо представляла себе, что та вообще о ней думает: эту принцессу клана якудза Ино почти никогда не могла прочитать. Ино знала лишь одно: когда Хината позволяла себе редкий момент слабости и придавалась грусти, она писала Ино. Всегда.        – Ты — Хината Хьюга. Не родился еще парень, который может от тебя отказаться.       Хината закатила глаза. Ино знала, что эта тема её задевает – у Хинаты не было ни одной другой слабости кроме Наруто Узумаки. Ещё больше задевало Хинату то, что Ино в курсе, и даже смеет обсуждать вслух эту прореху в её броне. «Почему ты просто ему не признаешься?» звучало так же жестоко, как и безобидно. У Ино не было других причин желать того, чтобы они сошлись с этим дурачком Узумаки кроме как в интересах самой Хинаты. И Ино знала: она сама хорошо понимает это.       – Никогда женщина из клана Хьюга не будет сама предлагать себя мужчине. Я тебе сто раз уже говорила, – простонала Хината уткнувшись головой в подушку.       – Наруто в жизни сам не догадается.       – Предлагаешь подослать к нему кого-то? – спрашивает Хината, поднявшись на локтях.       Ино знает, что Хината слишком помешана на контроле, чтобы довериться с такой просьбой хоть кому-нибудь постороннему, поэтому вопрос её немало удивил. Неужели Хьюга настолько безнадежна?       – А это вариант. Тебе стоит подумать, как всё можно было бы обставить.       – Как думаешь, Саске бы согласился?       Ино мгновенно напряглась, моля Ками, чтобы это укрылось от цепкого взгляда Хинаты.       – Я могу, конечно, попросить его об услуге, но как, ты думаешь, это будет выглядеть? «Наруто, присмотрись к Хинате, я с ней в жизни и тремя фразами не перекинулся, но поверь мне, вы отлично друг другу подходите»?       Хината согласно кивает, невесело. Она согласна с ней, Ино это видела, но чутье подсказывало ей, что необходимо оставаться настороже.       Диалог прервал ввалившийся в комнату Киба, и Ино с облегчением подумала, что давно не была так ему рада. Он странно пританцовывал при ходьбе, как будто уже успел набраться перед приходом.       – Инузука, черт тебя возьми, ты уже пьян?       – Я просто очень рад вас видеть.       Он отвесил по театральному поклону Ино и Хинате, кинул на стол большую коробку суши, а затем упал на кресло и кинул ноги на пуфик. Ино подумала, что стоит попросить домработницу сделать основательную уборку комнаты как можно скорее – не хватало еще, чтобы Киба оставил под ковром или подушками дивана что-нибудь запрещенное.       – Мы с отцом и его подстилкой тухли всё лето на Лазурном берегу. Там такая там тоска, я чуть не умер.       – Как неэлегатно, Киба. Что ещё за выражения в адрес твоей мачехи?       – Мачехой она, слава богу, никогда мне не станет, прошлый развод отцу слишком дорого дался – а подстилка, хоть и грубо, зато точно. Ты знаешь Ино, я стихам предпочитаю прозу.        Хината хихикнула, открывая коробку суши и принимаясь есть. Киба поднялся, плеснул в шейкер алкоголя, взял льда из ведерка и привычным движением смешал себе коктейля, и отхлебнул удовлетворённо.       – Раз уж мы собрались здесь этим вечером, дамы, предлагаю обсудить один важный вопрос.       В повисшей тишине послышалась, как закончилась одна песня на пластинке, и началась другая.       – Как мы помним, откинулся глубокоуважаемый Сарутоби, который Ино находился в каких-то странных семейных отношениях.       – Ничего странного. Он приёмный отец уполномоченного представителя моего законного опекуна.       – Звучит как титул людей, которые берут к себе сирот и детишек родителей-алкоголиков.        – Эй, ты же знаешь, кто мои родители, и что они абсолютно нормальные. Просто у них в жизни есть вещи поинтереснее, чем воспитание детей. Что тебя в двадцать первом веке может в этом шокировать?       Людоедские бизнес-сделки, яхты и шлюхи, с одной стороны, претенциозное современное искусство, лесбийские оргии и галлюциногенные грибы, с другой – Ино знала, что у неё изначально не было ни единого шанса на полную семью.       – Короче, с тех пор как старик не может подкидывать нам варианты срезов и экзаменов заранее, на горизонте у нас маячит перспектива к хренам испортить себе средний балл. Поэтому, дамы, я предлагаю подумать над тем, как мы дальше будем действовать.       – Можно попробовать взломать школьный сервер, – предложила Хината.       – Глухо. Умельцы, которые в прошлый раз его вскрыли, говорят что туда даже срезы теперь не выгружают.       – Может быть, стоит поискать грязи на новую директрису?       – Может, сами будем учиться? – спросила Ино. Киба и Хината синхронно засмеялись, но сразу поняли, что Ино не шутит и теперь смотрели на неё как на сумасшедшую в припадке.       – Ты не заболела? – спросила Хината. Ино отмахнулась.       – А что? Я сегодня на философии предложила свой план для эссе по экзистенциализму, который сама написала, между прочим. Генма меня похвалил и сказал, что у меня задатки философа.       – Ино, ты вообще знаешь слово “задатки”? – наконец возразила Хината, до этого закатывавшая глаза так сильно, что Ино почти начала беспокоиться, что она себе их сломает. –Оно означает, что тебе всё равно надо делать домашку и всё такое.       – Ты хочешь сказать, я не справлюсь?       – Справишься, конечно, – вмешался Киба, – Только когда ты в последний раз вообще её делала? Ино задумалась. В Конохакагуре для этого у неё была Тен Тен, до этого Шикамару, а между ними…       – Хината, она над нами угарает! – воскликнул Киба, – Ты же угараешь, Ино? Ты реально подсчитываешь когда?       – Всё, довольно, – резко сказала Ино. – Повеселились и хватит. Я не могу всю жизнь искать способы схитрить. Настал момент приниматься за работу.       Хината коротко взглянула на Кибу и закатила глаза.       – Уж извини, красотка, но уж больно твоя речь отдает предновогодними обещаниями. Ты же и недели не выдержишь.       – А я верю в Ино, – лукаво улыбнулась Хината, – ставлю на две.        Втроём они добили бутылку красного вермута, обсуждая, с какой вероятностью новая директриса Цунаде может брать взятки, и как это можно аккуратно обставить, если она их всё-таки берет. "Все берут взятки", сказала Хината уверенным голосом человека, для которого слова "родственники" и "ОПГ" это почти синонимы. Кибу это видимо обнадёжило. Лёд в ведерке растаял, большая коробка суши опустела Наполовину, хотя Ино и отказывалась от еды. Начав засыпать, Хината ушла в свою привычную гостевую спальную, обняв на прощание Ино. Киба встал и простер перед ней руки, тоже приглашая в объятия, но Хината проигнорировала его и вышла, пожелав друзьям спокойной ночи.       Киба рассмеялся, плюхнулся на кресло напротив кровати, по-хозяйски взял в руки голую ступню Ино и начал массировать.       Они знали друг друга со средней школы, и за это время успели неплохо друг друга изучить, но не настолько, чтобы выйти из зыбкого и ни к чему не обвязывающего приятельства и стать настоящими друзьями. К тому же, Ино смущали вялые, но регулярные попытки Кибы перевести их общение в горизонтальное положение. В неполные семнадцать лет Ино ещё довольно смутно представляла себе, где именно находится грань между приятным непрошеным внимаем и тем, что обычно оскорбляет знающих себе цену женщин, и робела, пытаясь скрыть это от Кибы.       Ино откинулась на кровать и замурчала от удовольствия.       – Нравится?       – Пойдет, – соврала она.       – Вижу же, что нравится. Ты не представляешь, что я ещё могу делать этими руками.       Ступня Ино взмыла вверх, освобождаясь из его ладоней:       – Этого мне вообще не хочется представлять, – Киба улыбнулся, проводя пальцами по бледной ступне Яманаки, сквозь прозрачную кожу которой проглядывали бирюзовые вены.       – Я не знаю, что ты задумала, но я заинтригован.       Ино хихикнула: последнее прикосновение оказалось щекотным.       – О чём ты?       –О твоей новой игрушке, конечно, девочке Харви Вайнштейна, – Ино нахмурилась, поставив на прикроватную тумбочку стакан с остатками Негрони прямо рядом с фотографией, на которой десятилетняя Ино в голубом юката улыбалась в объятиях бабушки. Ей не нравилось, когда Киба лез в её планы, но ещё больше ей не нравилось, что своей порочной интонацией мог опошлить любую её самую чистосердечную идею.       – С чего вдруг ты бы ещё снизошла до замухрышек из среднего класса?       – Напоминаю тебе, что в моей королевской милости выбирать во фрейлины, кого я пожелаю, – сказала она строго.       – А, ты, значит, решила заняться благотворительностью. Что ж, достойно. Не пойму только, нахрена тебе это.       Ино молчала с минуту, обдумывая, стоит ли начинать этот разговор. Но алкоголь на голодный желудок брал верх, а Ино, в тайне от самой себя, хотела верить, что не смотря ни на что, Киба в глубине души был хорошим парнем.       – Ты никогда не думал, как сильно ограничен?       – Регулярно. Я ограничен законом до совершеннолетия. Потом еще лет тридцать пока отец не умрет, причем здесь это?       – Да я не о том. Ты никогда не думал, что ты живёшь – как это сказать? – фальшиво?       Киба одарил её долгим скептическим взглядом, под которым Ино почувствовала себя неуютно. Она встала с кровати, подошла к столу и налила себе минералки из бутылки. Глоток воды её успокоил. Она продолжила серьёзно:       – Ты говоришь так, будто всё на свете знаешь. Но, сказать по правде, у тебя есть хоть один близкий друг? Ты спал с сотней дурочек, но хоть одной ты реально нравился? Только честно. И если ты завтра умрёшь, кого–то это действительно расстроит кроме твоей страховой?       – Сейчас заплачу!       – Я хочу настоящего, – продолжала Ино, не обращая внимания, –Настоящих друзей, знаешь, как в сериале «Друзья», когда они приходят в это убогое кафе и начинают с порога рассказывать друг другу о своих дурацих проблемах, а всё слушают и даже не радуются при этом?       – Сериал «Друзья»? Ино, куда подевался твой элегантный элитарный вкус?!       – Я думаю, мы тут заигрались в высшую касту, – продолжала она, даже не смотря на Кибу. – Время становиться взрослее, лучше. Время приобщиться к – как это называется? – к истинным человеческим ценностям.       Киба улыбнулся и позволил Ино насладиться моментом от хорошо поданной речи. Затем пронзительно посмотрел ей прямо в лицо, остро сощурившись.       – Ты такая миленькая, когда несёшь бред. У меня аж встаёт.       Ино закрыла глаза, сделала успокоительный вдох–выдох.       – Тебя тоже ещё не поздно спасти, Киба, я знаю.       Он смеётся, очень по–лисьи, и с лица Ино иссчезает её снисходительная улыбка.       – Заканчивай этот дешевый спектакль, – говорит он серьезно. – Я такой же, как и ты, поэтому тебя насквозь вижу. Ты — взрывная эгоистичная безжалостная стерва, которой нравятся социальные поглаживания, как мне нравятся спортивные тачки. Тебе ведь срать на эти моральные искания.       Ино зажмурилась, сказав себе, что ей плевать на мнение Инузуки, но это было неправдой. Ей было плевать только до того момента, пока его голос не сливался с другим, её собственным, который шептал в ней жестокие слова бессонными ночами, разжигая в Ино ненависть к самой себе.       –Ты богата настолько, что тебе ни дня в жизни не нужно будет работать. Ты красива как супер–модель и горяча как сраная порнозвезда. Ты сходишь с ума потому что тебе становится нечего хотеть! И тебе скучно. Очень скучно. Вот что тебя напрягает. Уж поверь мне, я как никто другой могу тебя понять.       Он злобно усмехнулся.       – Мне жаль, если ты действительно так думаешь, – ответила она, явно пораженная им в самое сердце.       – Врешь, – Киба опустился очень близко к ней и практически выплюнул это слово ей в лицо, так что Ино даже показалось, что он собирается воспользоваться её замешательством и поцеловать её.       – Тебе вообще ничего и никого не жаль, Яманака. В этом мы с тобой похожи.       – Зачем я с тобой вообще разговариваю?       – Потому что знаешь, что я прав, – он отстранился и улыбнулся ей своей обезоруживающей улыбкой деревенского дурачка, настолько убедительной, что у Ино по коже мороз прошёлся.       – Ладно, пошёл я. Ты наводишь на меня ещё большую тоску, чем я сам. Звони, если передумаешь и захочешь чего-нибудь поинтереснее массажа ног.       Оставшись в одиночестве, Ино обняла колени и задрожала, не в силах отделаться от ощущения, что её с головы до ног окатили грязью. Она рывком приблизилась к столу и, схватив грязные палочки, начала жадно есть суши. Боже, как это было приятно, чувствовать себя наполненной нежным вкусом лосося, ощущать на языка текстуру безупречно приготовленного и приправленного риса, прогладывать, даже не жуя. Просто чтобы не чувствовать. Не чувствовать ничего, кроме этих гребаных суши. Ино почти стонала от удовольствия. Она опомнилась только когда коробка опустела, и на неё накатила необъяснимая тревога. Бросив палочки на пол, она выбежала из комнаты. Асума вернется через полчаса и, как и Сакуру днем, найдет Ино на полу в туалете. Она привычно соврёт ему, что её мутит из-за сырой рыбы.