***
— Капитан, вызывали? — запыхавшись, спрашивает Антон, украдкой поправляя мятую форму. В последнее время на него навалилось столько работы, что он уже пожалел, что Попов перестал обращаться с ним как с предметом мебели. — Да, ты заполнил журнал? — интересуется Арсений, не отвлекаясь от расчётов маршрута. — Нет, — мотает головой лейтенант. Да и зачем? Ему казалось, что этот спор был закрыт ещё в той, прошлой жизни, до событий с Робертом и странной планетой. С тех пор, казалось, всё должно было измениться: Арсений теперь должен больше доверять Шастуну, а Антон — не лезть на рожон и прислушиваться к своему капитану. Но вышло всё наоборот. Капитан придирается ко всему хуже прежнего: управлять кораблем всё ещё нельзя, выстраивать маршрут — нельзя, проверять информационное поле на предмет сообщений извне — нельзя, даже пальцем трогать кресло помощника капитана — троекратное нельзя. Попов, кажется, стал ещё угрюмее, он отпирается от помощи Димы, не отлипает от пульта управления, не доверяя его даже Серёже, а график сна Арсения больше похож на живое олицетворение хаоса. — В чём причина? — Арсений наконец-то поворачивается к подчинённому и недовольно всматривается в его лицо. — Мне казалось, что вы специально нагружаете меня работой, и… — Если я что-то поручаю делать, значит это важно, — прерывает его капитан, начиная закипать. — Заполнить журналы, понял, — вздыхает Шастун, окончательно сдавшись. Он знает, что не стоит спорить с Поповым, когда он злится. Попов будто стал ещё истеричнее и более помешанным на контроле. Шастун силится вспомнить, как всё было там, на другой планете — в другой жизни — и понимает, что капитан обращался с ним куда лучше. Антон бы сказал, что тогда ему удалось пробиться через стальную броню этого невыносимого человека, но там Арсений вёл себя по-иному — он был разочарованным, отчаявшимся, готовым принять свою смерть. Попов остывает, взгляд снова становится безразличным. Он возвращается к работе, полностью теряя интерес к лейтенанту. Из динамиков раздаётся сообщение: СБЕЖАЛ ЗАКЛЮЧЕНЫЙ ПОД КОДОВЫМ НОМЕРОМ №8942 С ПЛАНЕТЫ «РЕЛЛК». ОТСУТСТВУЮТ ДАННЫЕ О ВНЕШНОСТИ, МОЖЕТ БЫТЬ КЕМ УГОДНО. ЕСЛИ ВЫ ВЛАДЕЕТЕ КАКОЙ-ЛИБО ИНФОРМАЦИЕЙ… Арсений выключает уведомление, оставляя мостик в тишине. — Я могу идти? — робко спрашивает Шастун. — А ты всё ещё здесь? — бурчит капитан. — И позови Илью, мне нужно с ним кое-что обсудить. Антон поджимает губы и направляется к выходу. Не Макарова, не старшего лейтенанта, а Илью! Это ж надо! Сам будто не может по коммуникатору с ним связаться, нужно его, Шастуна, гонять по всему кораблю, чтобы найти Макарова и пригнать на мостик. Илья находится быстро — надо всего лишь знать место его силы. Столовая. — О, кто пришёл порадовать меня своим присутствием, — радостно восклицает Макаров, протягивая чипсы другу. — Будешь? Антон мотает головой и падает на соседний стул, но, с секунду подумав, решает всё-таки принять угощение. — Тебя капитан вызывал, — бесцветно говорит Шастун, подхватывая сразу две ещё тёплые чипсины. — Не сказал почему. Илья хмыкает, но не срывается с места на зов своего капитана, и Антон с интересом глядит на друга. — Подождёт, — отмахивается Макаров. — Сделаем вид, что я хорошо спрятался. Лейтенант усмехается. Шастун всегда любил это в Илье — его хладнокровие, спокойствие даже в самых безумных ситуациях. Кажется, если он узнает, что через три минуты корабль взорвут, он просто пожмёт плечами и пойдёт заниматься своими делами. — Тебе не кажется, что капитан в последнее время какой-то странный? — прерывает уютную тишину Макаров, рассыпая крошки по всему столу, который в любом случае будет протирать бот. — Что ты имеешь в виду? — Ну… какой-то он угрюмый, что ли, — тянет Илья, не зная, как сформулировать свою мысль. — Как будто у него началась паранойя. Антон задумывается. И ведь действительно в последнее время Арсений стал вести себя как-то не так: замкнулся в себе, никому ничего не говорит, не доверят. Даже с Серёжей больше не делится своим состоянием, а поплакаться в жилетку Матвиенко — святое для капитана. — Может, ты прав, — задумчиво произносит Шастун. — У тебя есть идеи, что с ним? — Вообще, да. Я думаю… — Макаров придвигается ближе, чтобы боты случайно не записали их разговор, — я думаю, что он сходит с ума. — Да бред, — фыркает Антон. — А ты сам подумай, — отодвигается Илья, закидывая в себя порцию переработанного картофеля, — после вашего возвращения у него появилась какая-то маниакальная мысль. — Какая мысль? — Ты только никому, лады? — Антон кивает, и Макаров продолжает шёпотом: — Он считает, что одного из нас подменили инопланетяне, чтобы захватить корабль. Шастун прыскает от смеха, но, судя по серьёзному выражению лица Ильи, тот не шутит. — С чего ты взял? — Коридорный бот записал, как он разговаривал сам с собой. Я случайно нашёл эту запись, когда проверял их на неисправности. Скажу тебе так: у капитана серьёзно едет крыша, и было бы неплохо его проверить на дееспособность, — Макаров недвусмысленно стучит себя по виску. — Я не верю в это, — мотает головой Шастун. — Попов далеко не сахар и всегда был с причудами, но не записывать же его в дурку после пары странных слов. — Просто понаблюдай за ним, — бросает Илья, наконец-то вставая с насиженного места. — Думаю, ты сам всё поймёшь. Макаров покидает помещение, но мысли, заложенные старшим лейтенантом, оседают в голове Антона неприятным осадком.***
Перед Димой открываются двери почти неслышно, благодаря новым бесшумным гравитационным петлям. Ему это нравится — заходить в комнаты как ниндзя. Он никому никогда не признается, что представляет себя иногда шпионом, который способен проникнуть в любое помещение неуслышанным. Позов улыбается краешком губ. Маленькие радости жизни. Он заходит в комнату неторопливым шагом, медик бесконечно любит наслаждаться этим моментом уединения и спокойствия. Только Дима и рояль в центре помещения. Позов мягко садится на удобный стул и открывает крышку, пробегая невесомо пальцами по клавишам. Пока что они спят, но вот-вот Позов разрушит их молчание и вытянет из них сладкие мелодии. Именно Дима настоял на рояле — в их современном мире он почти ничего не весит, но сколько счастья приносит простому штатному медику! Позову повезло, что он попал в окно, когда регламент количества личных вещей был не таким жёстким, как с выходом нового постановления, и совсем редко Дима приходит сюда, чтобы заземлиться, вспомнить свою юность и вернуться в прошлое — когда он был совсем мальчишкой, а мама учила его играть. В их доме тогда ещё стоял настоящий инструмент, он ломался, расстраивался — маленький Дима всегда смеялся с этого, как это рояль может расстраиваться? Он, что, живой? — но любовь матери к музыке со временем стала частью его самого, и Позов не может до сих пор устоять перед нетленной классикой. Он начинает с малого: лениво перебирает пальцами, не пытаясь наиграть что-то определённое, а как будто раздумывая по пути — куда мне свернуть сейчас? какую взять ноту? У музыкальной прелюдии есть своя сакральная тайна неопределенности. Ни к чему не обязывающая, заигрывающая, приглашающая, но в тоже время с нее нельзя уйти, как с протоптанной дороги — тебя манит, как будто в ловушку. Дима видит маму, видит яркое земное солнце, пробивающееся сквозь тонкие нити штор. В воздухе стоит спертый запах компьютерной пыли и электричества — это всё старое, бездушное, не имеющее ничего общего с тем, с какой любовью и теплом мама накрывает Димины пальцы, чтобы показать, как правильно. Но маленький Дима не понимает, чем эта нота отличается от той, и мама устало принимается заново ему всё объяснять. Да, музыка ему давалась нелегко, но никто не пророчил славу в консерватории — Дима и так знал, как презирают людей, которые вместо нормальной работы идут в музыканты. Музыкант в их мире каждый второй, а каждый первый — художник. Творчество сейчас не имеет никакого смысла, всё было придумано до нас, а мы лишь слепо копируем то, что было искусством десятки лет назад, пытаясь вернуть в него смысл. — Развлекаешься? — врывается в немой монолог мужской голос. Пальцы резко останавливаются, вырывая из клавиш не тонкое пение, а болезненный стон. Дима мысленно извиняется перед роялем и зло смотрит в сторону двери. — Что ты тут делаешь? — Капитан велел отключить камеры в каютах и коридоре, а допуск мне не даёт, — пожимает плечами Шастун, вздыхая с сожалением для убедительности. Мол, прости, не моя прихоть, без тебя никак. — Зачем ему отключать камеры? — хмурится Позов, мягко закрывая крышку рояля. — Не знаю, Макаров говорит, что он того… чокнулся. — В смысле? — Ему мерещится, что кто-то пытается захватить наш корабль, притворяясь членом экипажа, — машет Антон рукой в воздухе. — Что? Что за бред? — прыскает Позов, не веря в слова помощника, но Шастун, кажется, не шутит. — И как отключенные камеры этому помогут? — Так якобы «шпион» не будет следить за нашим передвижением, — вздыхает угрюмо Антон, сам в это не веря. — Думаю, капитан знатно приложился о что-то. Дима с сомнением воспринимает эту информацию. Он знает Арсения несколько лет и успел изучить все его причуды, но всё, что сейчас говорит лейтенант, кажется полнейшим бредом. Может, это у Шастуна крыша поехала, или он так пытается отомстить за месяцы издевательств? — Ладно, я поговорю с ним, окей? Если что, сам этим займусь. Антон не спорит, лишь пожимает плечами, мол, я умываю руки, делай, что считаешь нужным, и уходит. Позов с грустью гладит крышку рояля и устало вздыхает. Видимо, выходной придется перенести. На никогда.***
Арсений проводит рукой по влажной разгорячённой спине, чувствуя кожей похоть своего партнера. Жаркое дыхание щекочет его ухо и поднимает волну наэлектризованных мурашек. Он чувствует, как жарко и тесно в его глаженных до ровных стрелок штанах, но вес чужого тела так правильно ощущается сверху. Попов рвано вздыхает, откидывая назад голову, чтобы на его коже оказались горячие, обманчиво целующие губы, мигом сменяющиеся на острую хватку зубов. Арсению хорошо, но недостаточно: ему хочется больше, ближе и горячее. Словно услышав его мысли, проворные пальцы тянутся к блестящим медным пуговицам, расстегивая форменную рубашку. — Капитан, — шепчет голос снова на ухо, — вы такой горячий… такой страстный. Попов сходит с ума, все его нервы оголены, почти как он сам, и хриплый голос ведёт всё дальше в чащу беспросветного безумия. — Капитан, я так часто думаю о вас, — снова говорит Змей-искуситель, — представляю, как вы меня целуете, трогаете. Последняя пуговица на рубашке слетает вместе с самообладанием Арсения, он тянется к этому притягательному рту и целует глубоко, влажно, ударяясь зубами и пробуя на вкус грязный язык. Попов проводит пятернёй по коротким густым волосам, сминая их в кулаке, заставляя своего партнёра подчиниться его рукам и губам и откинуть назад голову навстречу свету. Под единственной тусклой лампой сияют похотью зелёные глаза, Арсений скалится: — Антон, — шепчет Попов в ответ, — отставить разговоры. У вас есть более важные дела. Блестящие от слюны губы кривятся в развратной улыбке.***
Арсений резко вдыхает фильтрованный капсулой воздух и начинает кашлять. Он не разбирая бьёт по сенсору рукой, и крышка с шипением открывается, не особо радуясь недобросовестному пользователю. Опять эти дурацкие сны. Опять этот Антон. Капитан так устал за прошедшие дни. Всю неделю ему снятся сны порнографического характера с участием первого помощника, и Попов понятия не имеет, что делать. К Димке он не пойдет — стыдно даже об этом думать, не то что говорить. По этой же причине он не может рассказать никому из экипажа, особенно включая самого виновника его неудобств — Антона. Сначала Арсений думал, что это всё из-за вполне естественных потребностей в сексе. Он ещё не настолько старый, и организм требует физического удовлетворения. Тогда он воспользовался секс-куклой, которая предусмотрена всем членам экипажа, и, как ему казалось на тот момент, решил проблему. Однако сны не прекратились ни через день, ни через два. Попов начал меньше спать и больше работать, чтобы уж точно сбить градус накала, но даже шестиминутного дрёма хватало, чтобы реализовать все сексуальные фантазии Арсения с молодым лейтенантом. Это становилось даже смешно — и днём, и ночью Антон всегда здесь, рядом. Тогда Попов попытался отдалиться от Шастуна, поручал ему задания, которые подразумевали нахождение от него как можно дальше, но это не оказало никакого эффекта — теперь помощник стал недоступным и ещё больше притягивал Арсения во снах. В какой-то момент Попов испугался, что набросится на него в реальности, не сумев отличить одно от другого. Может, им следует сделать остановку, а Арсению сходить куда-нибудь полечиться? Иначе он и правда сойдёт с ума. Попов слышит гул лифта — на мостик кто-то поднимается. Попов молится, чтобы это был не Антон. Молитвы бывают услышанными. — Привет, — неловко топчется Позов у входа, мельком поглядывая на устроенный Поповым беспорядок, — работаешь? Работает ли Арсений? Сложно сказать. Вчера, например, во время анализа температурного режима он вырубился и имел своего помощника прямо на чертежах, увеличивая градус накаливания — правда, не в космосе, а внутри корабля. Будет ли он об этом говорить Диме? Конечно же, нет. — Как видишь, — угрюмо кивает капитан. — Что-то хотел? — Вообще-то да. Хотел узнать насчёт поручения Антона… — Арсений тут же вспоминает про журналы, которые нужно заполнить. — И ты туда же? — закатывает глаза Попов. — Если я сказал, значит это приказ. — Но… — пытается встрять Дима, но Арсений его прерывает: — Никаких «но» и «если»! От этого зависит безопасность нашего корабля! Или вы сомневаетесь в моих решениях, лейтенант? Позов невольно выпрямляется и поднимает подбородок. — Никак нет, капитан, — чётко отвечает медик. — Вот и отлично. Свободен, — Арсений возвращается к своим записям, не желая больше продолжать этот разговор. Собственный почерк плывет в уставших глазах. — Так точно, — разочарованно шелестит Позов и покидает мостик.***
Так Антон прав? У капитана и впрямь шарики за ролики заехали? Дима пытается рассуждать здраво. Лишь дурак не заметил смену настроения Арсения в последнее время. Красные глаза от лопнувших капилляр, нервная тряска рук, спутанность мыслей и раздражительность — все признаки недосыпа. Только вот у Попова и раньше были проблемы со сном, и его организм успел адаптироваться к экстремальным условиям космоса. Сейчас на удивление у них тихо и спокойно на борту. Отчего же капитану не спится? За этими размышлениями Позов всё-таки отрывает пульт управления безопасности синей зоны и выполняет прямой приказ — отключает камеры. Да, он не до конца уверен в верности своего решения, ведь с Поповым явно что-то не так, а это уже повод задуматься над тем, не заехать ли в гости на станцию Федерации, чтобы специалисты проверили целостность отъезжающего умом Арсения. Эта мысль обрывается, когда Дима, копаясь в проводах и платах щитка, слышит тихое женское хихиканье. На борту кроме Кати женщин нет, и Позову становится интересно, что же такое рассмешило его жену. Когда он проходит чуть дальше и заглядывает за арку — видит улыбающуюся кому-то Катю между цветами оранжереи, ему стоит только немного наклониться, чтобы увидеть её собеседника — Матвиенко. Дима не торопится обличить себя и тайно наблюдает за открывшейся картиной. Серёжа что-то говорит девушке, и та снова смеётся, взмахивая в воздухе руками. Инженер останавливает её ладони, чтобы взять их в свои, а Катя, видимо, совсем не против. Внутри Позова горит жгучая ревность, перерастающая в лютую злость. Он быстрыми шагами приближается к парочке, на ходу доставая из пояса своё табельное оружие. — Что, блять, здесь происходит?! — орёт он, направляя ствол прямо на Серёжу.***
Антон заканчивает с писаниной и торжественно бросает на стол ручку. Если бы родители только знали, чем он занимается на работе своей мечты… Шастун потягивается и тут же чуть не валится со стула, слыша приглушенные звуки выстрелов. Он сразу вскакивает с кресла, устремляясь к месту происшествия. Инженеры и архитекторы «Ультимы», чьи имена стерлись со страниц истории, были однозначно гениальными людьми. Многие нововведения были впервые опробованы именно на этом судне, однако ничего нет совершеннее хорошего фундамента, благодаря которому из одной части корабля можно услышать всё, что происходит по другую его сторону. Выстрел, который раздался в коридоре, Антон смог услышать в своей каюте, находясь при этом на расстоянии пяти километров. Раньше физики сказали бы «невозможно!», но вот Шастун бежит со всех ног к месту происшествия, боясь предположить, что могло произойти. Когда он врывается в оранжерею, то наблюдает за тем, как Позов и Матвиенко, сцепившись чуть ли не в глотки, пытаются надавать друг другу по щам. Рядом с ними лежит табельное оружие медика, на стене чернеет дырка от выстрела, а Катя тщетно старается прекратить эту сцену. — Козёл тупорылый! — Урод! Я тебе морду начищу! — Вы что тут устроили? — возмущается Шастун, но парни никак на него не реагируют. — Разойдитесь быстро! Лейтенант вмешивается в их перепалку, разнимая обе стороны конфликта, благо позволяют длинные руки. Он с недоумением глядит сначала на одного, потом на другого. — Он первый начал! — жалуется Серёжа. — А нехер было мою жену трогать! — Дима, красный как бык, пытается вырваться из захвата, но выходит у него это слабо — кончились силы. — Что?! Я её и пальцем не трогал! — искренне кричит инженер, и даже Антон чувствует, как сильно это обвинение его задевает. — Катя попросила помощи и всё. — И всё? — прыскает злобно Позов. — Я видел, как вы держались за руки! — Позов, ты совсем ку-ку? — возмущается Катя. — Я тебе как должна инструменты подавать, не прикасаясь к рукам? — Да не так вы держались! Зубы мне не заговаривайте! — Дима снова заводится, и Антон решает, что ему сейчас стоит вмешаться. — Позов, успокойся. Пусть тебе показалось, что они держались за руки, но это не значит, что между ними пробежала искра любви или что ещё тебе там почудилось. Сколько ты знаешь Катю? Сколько Серёжу? Тебе не кажется, что за все эти годы можно было понять, что им можно верить? Дима переводит взгляд на Антона и действительно внимает его словам. Шастун ослабляет хватку и медленно отпускает парней, надеясь на их благоразумие. Позов выглядит немного потерянным, и Катя хочет его приободрить, кладя руки ему на плечи. — Если я тебя как-то заставила сомневаться… — начинает девушка, но Дима её тут же обрывает. — Не говори так, — он обнимает её, крепко прижимая к себе, будто бы не видел жену целую вечность. — Я люблю тебя. Мне просто страшно, что кто-то может отнять тебя у меня. Позова мягко гладит волосы мужа и что-то тихо шепчет ему на ухо. Серёжа закатывает глаза. — Минуту назад ты мне чуть башку не прострелил, а сейчас сопли пузырями пускаешь на её форму. Не хочешь извиниться? Дима на секунду поднимает на инженера взгляд и пожимает плечами. — Не особо. Матвиенко хочет устроить ещё один скандал, но его мысли так и остаются невысказанными. Его прерывает вбежавший в панике Макаров: — Ребята, капитан пропал.