***
Час назад на том же месте.
Иларион, впервые приняв на грудь просто катастрофическое количество алкоголя, сейчас уверенно искал внимания. Ему не нужны дружелюбно распахнутые объятия местных самцов, не нужны говорливые самки с их глубоким декольте, не нужны и гибриды с их крайне невнятными намерениями. Пусть зачастую все перечисленные являлись существами просто внеземной красоты, сейчас принц их таковыми не отмечал. На данный момент, Иларион знал лишь одну красоту, такую знакомую, близкую и родную, что таилась во всей сущности одного простого человека без каких-либо особых способностей. Да, не высок, да, не самый крепкий, да, не пахнет практически ничем. Но именно в нём нуждался весёлым, радостным вечером принц, в глазах которого мир начал изрядно помутняться. Казалось бы, задачка найти человека в толпе волчьих совершенно простая. У него просто нет ушей и нет хвоста! Дирк единственный в своём роде здесь, ошибок быть не должно. И тем не менее, окружали принца исключительно собратья. Кто-то лез с разговорами, кто-то приглашал на танец, но никто из них не мог должным образом привлечь внимание. Как только Иларион замечал знакомые, пушистые уши среди каштановых волос — всё желание к дальнейшему общению сходило на нет. Так и просидел бы принц на этой скамье до самого рассвета, стараясь собрать мир в глазах по кусочкам и остановить его стремительный круговорот, но перед ним вдруг возникла рука. Иларион хотел было отмахнуться от неё, даже не удостоверившись, что делает правильно, но пятерня пальцев горячей ладони вдруг настойчиво сжимает колено. Юноша поднимает взгляд голубых глаз, утопая в надежде, что это именно Дирк, любимый и единственный человек, ненаглядный и такой желанный, сейчас приглашает на танец. Надежды, казалось бы, оправдались. Никаких ушей на голове, никакого хвоста, никакого запаха и широкая, ровная улыбка, что благодаря опьянению плыла в глазах. Переполненный всеми положительными эмоциями, Иларион принял протянутую руку и охотно ушел в объятиях мужчины на общий танцпол, что был предусмотрен в центре улицы. Человек, которого Иларион ошибочно принял за Дирка, не сказал за всё время даже слова. В некоторой мере, такой расклад более чем устраивал принца, что и пары слов сейчас связать адекватно не мог. Иногда, приятнее помолчать. Иногда, слова вовсе не нужны. Руки сперва обвивают талию, гладят, будто изучают. Приятные ощущения захлестнули принца с головой, да так, что тот и вовсе позабыл о всех рамках приличия, помышляя о страстном поцелуе на публике. Сейчас совершенно плевать кто и что скажет, будет плевать даже если родители постараются помешать этому мирному моменту единения. Иларион не отпустит рук с сильной шеи, не уйдет из тёплых объятий, не сможет уже чисто физически. Крепкие руки надёжно фиксируют стройное тело в объятиях, не сбежать не выйдет. Да и не хочется. — Я люблю тебя, — с тёплой улыбкой шепчет в шею Иларион, нежно утыкаясь в горячую кожу носом. — Я так рад, что ты есть у меня. Лже-Дирк ничего не отвечает, только гладит по спине одобрительно. И всё бы ничего, но рука, что буквально секунду назад порадовала нежными прикосновениями, сейчас скользит вниз. Сжимает ягодицу, облаченную в свободные шорты до колен из тонкой ткани, сжимает и едва оттягивает, вызывая у принца лёгкий удивленный писк. Иларион едва поднимает голову, дабы заглянуть в глаза, но тот сразу увлекает в голодный, жаркий поцелуй, весьма не свойственный извечно нежному Дирку. Пьяный мозг принца не воспринимает во внимание и этот факт. Алкоголь хорошо разгоняет кровь по венам, и несмотря на очевидное смущение, что окрашивало в розовый бледные щеки принца, ему всё нравилось. Понравилась вся та опасность ситуации, в которой они сейчас оказались, ведь один любопытный взгляд и их песенка спета. Возбуждение разливается по телу и юноша почти мурлыкает в поцелуй, пока мужчина наглейшим образом исследует ягодицы уже двумя руками, периодически проскальзывая пальцами по промежности. От возбуждения начинает потряхивать, все двадцать пять сантиметров гордо выпрямляются и упираются прямо в бедро спутника, пока сам принц, не в силах оторваться от поцелуя, нежился в объятиях. Непривычно, опасно и так сексуально. Иларион, чью первую непристойную фантазию уже воплотили в жизнь, теперь помышлял лишь о том, как и в каком месте мог бы отдаться сильным рукам мужчины, повторив прекрасные, минувшие ночи вновь. В юном принце говорил исключительно алкоголь. Поцелуй разрывается и мужчина силой упирает принца носом в свои ключицы. Юноша легко постанывает, прикрывает глаза и уши к голове прижимает, чувствуя, что сейчас пальцы мужчины касаются самого главного и самого нежного места, жаль только, что через ткань одежды. Он без труда находит уязвимое место и мастерски играется с ним, заставляя ноги принца дрожать от умелых прикосновений, мужчина служит надёжной опорой, ведь стоять пьяному принцу становилось невозможно трудно. Происходит какое-то безумие и Иларион, от части, это понимал. Единственное, что успокаивало — миссия выполнена и он теперь свободен, никто не сумеет удержать принца даже под тысячей замков, даже если шалости в густой толпе вдруг кто-то обнаружит. Начинается медленный танец и наглые домогательства прекращаются. Руки мирно покоятся на ягодицах, не совершая никаких особых движений, а ноги их плавно двигаются в такт спокойной, лиричной музыке, слова очевидно повествовали про любовь. Местные песни всегда были на редкость трогательные, но эта показалась Илариону особенной. Он впервые чувствует столь спокойный, интимный момент, окутанный желанными объятиями в крайне нетрезвом состоянии, что делало мир вокруг лишь романтичнее. Губы онемели, как и остальные конечности, и ими хотелось касаться, хватать, сжимать, гладить и давить, словом, любыми способами взаимодействовать с миром и всем живым. Принц не мог вспомнить в какой именно момент услышал знакомый голос и узрел знакомое лицо. В этот момент его будто вырвали из иного мира, столь медленного и чувственного, дабы вернуть в жестокую реальность. С небес на землю, как говорится. Всё это время с ним был не Дирк. Осознание больно бьёт по голове, будто кувалдой со всего размаху, и та начинает раскалываться на кусочки. Его обманули, надули, будто глупого ребенка, и своей невнимательностью Иларион сейчас сделал непомерно больно своему близкому. Самому близкому, кто был, самому любимому и верному, чьего внимания и любви так возжелал. Невыносимо было видеть глаза Дирка в этот момент, особенно учитывая, что руки, что теперь стали для принца грязными и омерзительными, по-прежнему сжимали ягодицы. Обида за очередной обман отходит на дальний план, когда принц видит удаляющийся силуэт Дирка. Кое-как выбравшись из цепких рук, не забыв пригрозить когтями, если те не повинуются вернуть свободу действий, принц ринулся вслед за мужчиной, не наблюдая перед собой очевидных преград. Расталкивая горожан, иногда совсем юных, Иларион безуспешно протягивал руку в попытках схватить объект преследования. Не выходит, лишь равновесие теряется, приближая столкновение хрупкого тела с протоптанной землёй площади. Принца ловят пара сильных рук, что оказались как нельзя кстати, но он даже не смотрит в глаза своему спасителю. Быстро буркнув «спасибо», уносится дальше, вперёд, вслед за ускользающим силуэтом Дирка Сондера. Он догнал Сондера как только на улице стало свободнее. Намного уже улочка, но более пустая, за неимением светящихся огнём фонарей и бесконечных лавочек с угощениями. Словом, классический переулок, коих по столице навалом. Схватив, наконец, дрожащей рукой мужчину за ткань рубашки на спине, принц, в попытках восстановить дыхание, встал на месте как вкопанный. И слова не мог сказать, лишь часто-часто дышал, прикрывая веками голубые глаза. — Прости меня, Дирк, я… — начал говорить Иларион, пока мужчина просто встал на месте, не поворачиваясь и ничего не говоря. — Я думал, что это ты! Откуда вообще взялся этот человек?! — Это мой старший брат, — холодно сообщил Сондер младший, всё также находясь без малейшего движения, вынуждая принца обойти себя, дабы заглянуть в глаза. — Мы с ним похожи, этого не отнять. — Он просто подошёл ко мне и… — вновь пытается объясниться Иларион, безуспешно пытаясь взять в руки чужие ладони. — И утянул на танец! Я думал, что это ты, я согласился только поэтому! Дирк, честное слово, поверь мне! Я бы никогда не возжелал иных объятий! — Почему ты так надрался, Иларион? — скривив губы в отвращении, вопрошает Дирк, скрещивая руки на груди. Мужчина прекрасно понимал, что вины Илариона в случившемся совершенно нет. Знал, что вся ответственность лежит на плечах старшего брата, что отчётливо понимал что делает и на чью территорию залезает. Но обида так и пылала внутри — если бы принц не грубил со спиртным, ничего бы и не случилось. Дориан не смог бы обмануть трезвого волчьего, не смог бы утянуть в свои объятия, не смог бы так торжествующе смотреть в глаза, нагло лапая то, что ему не принадлежит. — Я праздновал наш общий успех, позволил себе лишнего, не рассчитал с алкоголем, — шмыгает носом уже рыдающий принц, что вот-вот упадет перед мужчиной на колени в мольбах о прощении. — Я не знал, что так получится, я не мог знать, он на себя и взглянуть не позволял! — Если бы ты не пил — ничего бы не было, — сурово заявляет мужчина, глядя хмуро и безэмоционально, будто на пустое место. — Это совершенно возмутительная оплошность для тебя, принца, просто взять и спутать меня с первым попавшимся человеком. — Я не хотел его, Дирк, услышь ты меня! — кричит во все горло представитель королевской семьи, позорно пав на колени у ног простого человека. — Мне омерзительно от того, что он со мной делал, теперь, когда я осознал, что касался меня совсем не ты! — А где он тебя касался? — изгибая вопросительно бровь, спрашивает Сондер. Голос дрожит на последнем слове звенящей обидой, разъедающей теперь не только двоих, но и буквально воздух. Дыхание обоих затрудняется, будто весь кислород понемногу выкачали из этого мира, горло саднит кашлем, что грозится вот-вот вырваться наружу. — Он… — произносит тихо принц и сам пытается вспомнить где именно побывали чужие руки. А вспомнив, закрывает лицо руками и звучно рыдает, преклонив голову пред мужчиной. Иларион чисто физически не может произнести этих слов, не может выдать мужчине подробностей, ведь теперь, осознав самый прекрасный момент в жизни — самым омерзительным, он абсолютно подавлен. Подавлен своей глупостью, наивностью и доверчивостью, что раньше приносила пользу, а теперь лишь вред. С людьми нельзя терять бдительности. — Он трогал тебя «там», верно? — изгибая бровь, беспристрастно спрашивает Сондер. — Ты дал ему трогать себя Там, да, Иларион? — Я давал трогать тебе! — вновь кричит принц, эмоционально сжимая побледневшие кулаки, дабы ударить себе же по согнутым коленям. — Я думал, что это ты! Я доверился тебе, доверился твоим рукам, и мне было плевать, что нас заметят! Я хотел именно тебя, а не кого-то другого! — Ты совершенно инфантильный, глупый и безответственный ребенок, — сглотнув ком в горле, произносит Дирк скрипя зубами, но всё-таки опускаясь на колени, дабы оказаться на одном уровне, лицом к лицу. — Мне будет трудно простить тебе эту оплошность. Страшно представлять, что твоего тела касались руки моего родного брата. В голове Сондера в ту же минуту созрел гениальный план. Как превратить ужасное недоразумение в удобный рычаг давления? Проще простого. — Прости меня, Дирк, ну что мне ещё надо сказать?! — взмахнув руками, вопрошает заплаканный юноша, с такой обидой и болью взглянув в любимые, карие глаза. — Я не могу вернуть время назад и всё исправить, как ты не понимаешь? Я виноват, я очень виноват и мне самому от всего этого не весело! — продолжает тараторить он, вплетая пальцы в белые корни волос, жадно впиваясь хваткой. — Впрочем, ты можешь даже не переживать об этом, — вдруг сменился в суровом настроении Дирк, теперь простодушно пожимая плечами и вскидывая гордо брови. — Мне осталось пребывать в Тиаридари считанные дни. Потом же, я уеду навсегда, ведь вряд-ли меня пропустят в Тиаридари без важной цели, — говорит он и руки показательно отряхивает, поднимаясь с колен. — Удачи тебе с твоим путешествием, принц, а наше время, по-видимому, истекло. Кажется, сейчас Иларион познал крайнюю степень отчаяния. Видеть неторопливо уходящий, едва хромающий силуэт в этом тесном, тёмном переулке было неимоверно трудно. Внутри, где-то в груди, всё буквально разрывалось болью и скорбью, от которой хотелось кричать бесконечно долго и неимоверно громко, срывая голос до хрипов. Слёзы застыли на щеках, а сердце в груди отбивало бешеный ритм, грозясь остановиться в любой момент, руки дрожали, как и всё тело, а губы беззвучно шептали одно: «Не уходи». Перейдя с колен на четвереньки, принц, едва слышно шмыгая носом и двигая губами в одной и той же фразе, пополз в сторону уходящего Дирка, что шёл не оглядываясь. Казалось бы, это правильно. Они не совместимы с самого рождения, время Сондера здесь действительно скоро истечет, и куда правильнее было бы оставить всё так, как планировалось изначально. Вероятно, Илариона бы ждала грандиозная карьера целителя, которая помогла бы спасти не одну и не две жизни, которая привнесла бы в жизнь новые краски, эмоции и новых друзей, новые места и впечатления, новые знания и свершения, но тот… …наконец произносит эту фразу вслух. Ловушка захлопнулась. — НЕ УХОДИ! — кричит Иларион так, что эхом охрипший голос отдается от стен домов. Вновь звучат рыдания, душераздирающие, яркие и буквально убийственные для образа холодного безразличия Дирка. Тот останавливается, но не торопится возвращаться обратно. Выжидает. — Вернись ко мне! Не уходи, не оставляй меня! — умоляет принц, но уже тише, с заметными тонкими нотками сорванного голоса, что дрожал пуще владельца. — Пожалуйста, не уходи…я хочу поехать с тобой… Вот теперь Дирк оборачивается. На глазах мужчины, пока он, казалось бы, уверенной походкой следовал прочь, всё это время стояли слезы, что после первого выкрика принца потоками бежали вниз по щекам. Ему также было невыносимо больно шагать вперёд, не оборачиваться и следовать плану. Невыносимо осознавать, что юный принц мог и не остановить его, мог отпустить и на этом завершить красивую, короткую историю раз и навсегда. Пусть шансов и, откровенно говоря, было немного на такой исход, но для всепоглощающего страха и тоски было достаточно всего одного процента вероятности. Ловушка сработала, капкан захлопнулся, всё так, как и хотел Дирк. Но что, если бы Иларион оказался чуточку умнее?.. И теперь, услышав заветные слова, Сондер не сумел сдержать слёз. Слёз радости, в первую очередь, слёз облегчения, слёз страха за то, что могло быть иначе. Обернувшись, он быстрым шагом вернулся к принцу, на это время будто прекратив хромать, пал на колени и прижал к себе дрожащее тело юного принца, утыкаясь носом в макушку белоснежных волос. Сейчас он обвивал его будто в первый раз, будто разлука таки настигла их и сейчас, спустя много-много времени, они вновь воссоединились. Те секунды мнимого расставания показались им бесконечностью, что рисовала тёмную, глубокую пропасть, которую ни за что не преодолеть. — Прости меня, Иларион, — наконец звучит всё тот же добрый, трогательный голос мужчины на ухо. — Прости, я понимаю, что ты не виноват. — Я хочу быть с тобой, Дирк, — шепчет в ответ принц, крепко прижимаясь к горячему, любимому телу. — Я говорил ему, что люблю и очень рад, что повстречался с ним, — продолжает, едва шмыгая носом. — Эти слова должны были услышать не его, а твои уши, — горько смеётся он, отпуская объятия дабы обхватить руками лицо мужчины. — Я очень люблю тебя, Дирк, и хочу провести с тобой всю свою жизнь. — Я тоже, дорогой, — с теплой улыбкой тихо отвечает он. — Я тоже.***
Проходит чуть меньше недели и проводы «гениального специалиста» уже на носу. Амави и Реджинальд успевают за это время перевезти все игрушки и посуду для детей в королевское поместье Мерингейл, и тем не менее, детей везут лишь позже, в последнюю очередь возвращаясь вместе с ними на повозке. К великому сожалению, Реджи не становилось лучше, только хуже. Поездку мужчина проспал, полностью занимая сиденье напротив остальной семьи, а в поместье и слова вымолвить не смог, не без помощи стражи отправился в выделенные на время покои, занимая практически всю кровать. Времени для дорогого мужа Амави становилось с каждым днём меньше. Тот значительно потерял в массе, исхудал лицом, кожа потеряла былую загорелую смуглость, стала бледной, отёками да синяками самец вовсе начал напоминать покойника. На глазах Амави слёзы каждый раз наворачивались, стоило только взглянуть на спящего извечно беспокойным сном Реджинальда. Дети переживали не меньше, но, к счастью, им куда легче поверить в то, что скоро отцу окажут помощь и он вновь станет здоров. Юноша хоть и надеялся на это, но так, чтобы верить полностью — нет. Он по-прежнему не доверял Сондеру, по-прежнему ждал подвоха, но в сложной ситуации Амави не имел права отказаться и найти альтернативу. Альтернатив нет, это единственный выход — в ином случае семейству точно придется наблюдать за увядающей главой семьи. А после — копать могилу и засыпать некогда здравствующее, молодое тело сырой землёй. Дети, хоть и были крайне энергичными и непоседливыми, явно в Амави, вели себя в поместье весьма сдержанно. Держались за здоровым родителем двумя маленькими хвостиками, с огромными глазами разглядывая роскошные владения королевской семьи. Со взрослыми не разговаривали, как и учил раньше Реджи. На все предложения со стороны всегда пытались посоветоваться с родителем, так смущённо дёргая за рукав свитера, дабы шепнуть вопрос прямо на ушко Амави. Илариону и раньше приглянулись детишки Амави, но именно сейчас он полностью проникся их шармом. Полные энергии, юные и такие наивные, они смотрели на этот мир через призму розовых очков, снимать которые их родители пока не считали нужным. Дети уже представляли какие веселые догонялки они устроят сразу, как только все взрослые разбредутся по своим скучным кабинетам. Мальчишка и девчонка, Джесси и Джерри, так часто напоминали своих родителей. Младший сын казался более собранным и спокойным, нежели старшая девочка, что везде могла найти приключений. Они появились на свет с разницей в пару лет, и, по-правде сказать, сын не был запланированным ребёнком. В конце концов, Реджинальду удалось успокоить мужа — пополнение семье не повредило, вопреки опасениям Амави. — Познакомьтесь, дети, — улыбаясь, произносит Амави. Легко подтолкнув мальчишку и девчонку в спины, он заставил сделать шаг вперёд по направлению к королю с королевой в главном холле. — Это — король Форд, а это — королева Амелия, — представляет он две высокие фигуры, что с такой же счастливой, воодушевленной улыбкой сейчас стояли прямо напротив. — Здрасьте, — как по команде выкрикнули обе непоседы, носком ботинка пытаясь, кажется, вырыть в мраморном полу себе путь отхода. — Ваше высочество, — обращается Честерс теперь к королю с королевой. — Это мои дети, самое дорогое, что у нас с Реджи есть. Это, — он складывает руки на крохотные плечи пятилетнего мальчика. — Джерри, младшенький, он довольно спокойный и тихий мальчик, — сразу после, Амави переходит к восьмилетней девчонке, что с трудом стояла на одном месте, борясь с желанием наматать несколько кругов по этим просторным коридорам. — А это — Джесси, старшенькая. У неё сложный характер, предупреждаю сразу. Будьте к ней по-строже. И пока королева стало весело миловаться с детьми, завлекая в свои объятия, король предпочел постоять рядом с Амави, наблюдая за всем со стороны. Окинув взглядом юношу с ног до головы, мужчина оценивающе хмыкнул и вернул взгляд к любимой жене, что так уместно выглядела в окружении детишек. — Получается, ты выносил сразу двоих за несколько лет? — хмыкнул мужчина, временно присаживаясь на небольшой диванчик недалеко от происходящего. — Не могу представить, каково это. Я наслышан о сложностях, которые могут возникнуть у обычных горожан во время родов. — Вы, ваше высочество, априори не сможете понять, что такое рожать, — кратко посмеялся Амави, прикрывая застенчиво губы ладонью. — Это нечто невообразимое. И если вы посчитали, что я говорю это в хорошем смысле, то вы ошибаетесь. — Я присутствовал на родах Амелии, я видел, как ей было больно, — едва хмуро отвечает король, несколько обижаясь на то, что его посчитали совершенно несведущим. — Поэтому и говорю: тяжело рожать детей одного за другим. Наблюдая за взаимодействием Амелии с детьми Честерсов, Форду невольно вспомнились первые годы жизни Илариона. Сын не был похож на кого-то вроде Джесси или Джерри, нет. Юный принц отличался плаксивостью и крайним уровнем чувствительности — именно это выделяло будущего наследника от остальных. Он не мог постоять за себя, впрочем, никто этому Илариона и не учил, разногласия он предпочитал решать слезами и самопожертвованием, а обиды хоронил глубоко внутри подсознания. Невинный бутон, воспитанный матерью, по сей день не готов к суровому, жестокому миру, и Форд это прекрасно понимал. Упущение в воспитании уже допущено, сейчас поздно объяснять Илариону тонкости реалий, в которых они живут. Пока принц в рамках Тиаридари, под чутким контролем отца — ничего плохого не случится. Но, ведь, так будет не всегда? В один момент принц познакомится с реальным миром, и знакомство будет трудно назвать приятным. Форд знал о людях, знал о войнах и многочисленных злодеяниях всех живущих, знал, что жизнь совсем не сказка, но… Ему так не хотелось выпускать сына из своего безопасного кокона контроля. Уже этим вечером планируется отъезд. И так как решение Илариона ехать вместе с остальными поддерживается исключительно желанием Дирка, для достижения цели пришлось использовать некоторую маскировку. Повозку подали ровно в срок, именно к ней вышли вооруженные кучей чемоданов Дирк, Амави и Реджи, в полном, так сказать, составе. Дети провожали родителей со слезами на глазах, ровно как и королевская семья. Дирка бы обязательно наградили какой-то медалью или орденом, однако, так как подобное здесь не распространено, семья просто предоставила несколько комплектов одежды по индивидуальному пошиву. А также немного долго хранящейся еды, парочку украшений, — выполненных весьма неумело, но со своим шармом, — и немного посуды с гравировками герба Тиаридари. Дирк ощутил, будто едет с огромными баулами, как после посещения бабушки, пусть той у мужчины никогда и не было. Ситуация просто показалась знакомой. Он ожидал столь же торжественное мероприятие, какое королевская семья закатывала на празднование беременности королевы Амелии, но увы. Уезд простого человека, пусть он и принес столько пользы, никак не торжественное событие. Спасибо на том, что в этот день в саду поместья собралась вся семья вместе со слугами, что помогали им на протяжении всего пути. Не все и не всегда, однако, они умели создать уютную атмосферу, которой так удивлялся первое время Дирк. Мужчину охватила тоска ещё в холле поместья, когда сборы ещё не закончились. Осознание того, что он, вероятно, видит стены поместья, ставшего роднее дома, в последний раз — больно бьёт по некогда хорошему настроению. Тиаридари сумел показать как нужно любить, показал, что остальным может быть искренне не плевать на тебя, показал, что во многих ситуациях можно обойтись без жестокости. Именно здесь Сондер узнал что такое настоящая семья, именно здесь узнал как могла сложиться его судьба, родись он в нужное время в нужном месте. Сондер младший успел прочувствовать здесь весь спектр эмоций, от невообразимого счастья и удовольствия до леденящего ужаса и отчаяния. Вероятно, потом, если Дирк вдруг захочет побывать в вечно зелёном царстве вновь, здесь всё кардинально изменится. Захват власти неминуем, и как только к рулю придет людское правительство — это место никогда не станет прежним. Другие правила, другой устав, другая жизнь, с которой едва ли смиряются сами жители северного государства. Люди обязательно переделают всё под себя, построят заводы, высокие дома, проложат дороги и напишут новые законы для королевства. Больше не будет никакого «Тиаридари», вероятно, через сотню лет, не станет и волчьих как таковых. Не радужное будущее грядёт для королевства, но помешать случиться катастрофе Дирк никак не мог. Он — всего-то винтик в огромной, сложной системе. Один он не сможет сделать ровным счётом ничего, а одна только попытка обречет на страдания до конца жизни. Будь воля Сондера — ушёл жить сюда, отрастил бы себе уши да хвост, возможно, лишние гениталии, и жил бы себе припеваючи. Но, увы, пришло время прощаться с таким дружелюбным и одновременно опасным местом. Местные жители — сильны как духом, так и телом, и тем не менее, здесь повсеместно царит гармония и покой. Это могло стать хорошим примером для северных, но, к сожалению, именно они и планируют разрушить сложившиеся здесь порядки. Они хотят подчинить волчий народ себе, заполучить и земли, и ресурсы, и самих обитателей — выгоды в захвате молодого общества масса. Печально быть злодеем среди доброжелателей, печально выполнять работу, которую не выбирал, печально прощаться, когда не хочется никуда уезжать. Печально было вкалывать такой молодой, красивой и приятной королеве в вену очевидную отраву, что в конечном итоге неминуемо приведет к гибели. Обидно осознавать, что он разрушил чьё-то годами построенное счастье, печально понимать, что это ещё не все разочарования, которые ему предстоит принести всем. Тоскливо понимать, что на этом его личные страдания не заканчиваются, а лишь начинаются вновь, просто в более ожесточенных условиях. Здесь Дирк Сондер — специалист, здесь он мастер своего дела, человек с высшем образованием, всезнающий, мудрый и такой особенный, скажем прямо — идеальный, не имеющий никаких течек, запахов и прочих проблем волчьих. Здесь мужчине завидуют и восхищаются, здесь аплодируют стоя и поднимают бокалы. Как только он вернётся домой, то вновь станет просто Дирком, просто мальчиком на побегушках, что прилежно выполняет чужие приказы будто пёс, на чьей шее прочно застегнут ошейник с железной цепью. Там мужчина буквально пёс, которого можно бить за проступки, можно бить за ошибки, можно бить просто так, со скуки, веселья ради. Контракт на службу подписан, действие истечёт только тогда, когда посчитает нужным начальство. От таких невесёлых мыслей Дирку захотелось в миг удрать из повозки. Оставить все подарки, всех тех, кто едет вместе с ним, вернуться в комнату за Иларионом и утянуть за собой, в какой-нибудь глухой домик на окраине Тиаридари. Просто остаться наедине, завести, может быть, пару кошек и одного пса, ходить вместе на рыбалку и лицезреть каждый закат на самодельном причале. Звучит как жутко сладкая утопия, которой Дирку, увы, не суждено увидеть никогда. И пока Сондер младший тосковал по впечатлениям минувших почти восьми месяцев в Тиаридари, Сондер старший проворачивал операцию по побегу принца королевства. Не слишком приятный вышел контакт у Илариона с Дорианом, скажем прямо. Учитывая то, что произошло с ними на празднике, атмосфера в воздухе буквально казалась раскаленной, вдыхаемый воздух сжигал изнутри. Принц долго сопротивлялся идти через границу вместе со старшим братом Дирка. Стоит признать, и сам Дирк не слишком доверял чувствительную натуру и тело Илариона брату, прекрасно зная на что он способен. Однако, вариантов не то, чтобы много. Подружиться с ним — вынужденная мера, в соответствии с которой всё должно пойти по отработанному плану. Дориан не обязан вести принца куда-либо, не обязан опекать и терпеть все королевские капризы, не обязан защищать и покрывать, но он, всё же, согласился, при чём — поразительно легко. Иногда Дирк малодушно помышлял о том, чтобы пристрелить своего родного брата, оставшись совсем без родни. Зачем нужна такая родня, если причиняет так много боли? Единственное, что останавливало младшего от совершения тяжёлого греха — правительство, на которое Дориан также работает и является одним из лучших в своём деле. За убийство такого солдата Дирку будут обеспечены пытки на ближайшие лет десять, приблизительно столько бы ещё отслужил тридцати четырёх летний Дориан Сондер. Об убийстве Дориана начинает помышлять и чистый, невинный Иларион. С самого начала совместного, вынужденного путешествия, что началось через тайный, подземный ход под поместьем, ведущим далеко за пределы поместья, Илариону было неимоверно тревожно. Дориан встретил сразу на выходе из подземелья, выжидая там уже будто несколько часов. Когда принц выполз из скромного отверстия в земле, мастерски замаскированного от посторонних глаз, мужчина вальяжно развалился на траве недалеко. Никто не сообщал заранее где именно находится этот ход, немногие из королевских подчинённых априори знали о существовании подземелья, не то, что были в курсе точного выхода. А Сондер старший в курсе. — Ну что, мадам, готова к увлекательному пешему путешествию? — с язвительной ухмылкой спросил старший Сондер, так поразительно похожий на младшего. — Нас ждёт долгая дорога. Надеюсь, ты додумался скинуть каблучки и спилить маникюр. — Я не женщина, — фыркает с ходу Иларион, не привыкший к язвительным комментариям в свой адрес. Мало того, что он — принц, так вдобавок, никто из местных не общается на таком языке открытой неприязни. Северный говорок уже не нравился принцу. — У тебя между ног — вагина, и я это знаю не только благодаря книжкам, но и лично, — посмеялся он, рывком поднимаясь с мягкой травы. — И знаю, что у тебя, как и у женщин, есть клитор. Какой вывод напрашивается? — А ещё у меня есть член в двадцать пять сантиметров, — хмуро отозвался принц, спрятав руки в карманы просторных, тёплых штанов. Погода тёплая, но учитывая, что идти им несколько дней к ряду, стоило одеться по-теплее. — И для наших земель это небольшой размер. Для ваших — гигантский. — А если я тебе скажу, что у меня больше? — неприятно ухмыляясь, спрашивает Дориан, наконец подходя к принцу вплотную. Они едва ли имели разницу в росте, но разница в массе была очевидна. И всё равно, без оружия мужчина ничего не сумеет сделать принцу, что имел врождённые, особые способы защиты. — Врёшь, — категорично отозвался Илари, отходя на шаг в бок при ходьбе, дабы не иметь тесного контакта с неприятным человеком. — Хочешь, докажу? — спрашивает старший Сондер и улыбка на лице почти дотягивается ушей. Именно настолько доминантным мужчина ощущал себя в неловкой ситуации, играясь с эмоциями застенчивого, крайне преданного принца. — И как же ты докажешь, позволь спросить? — гордо задрав нос, сперва уверенно задаёт вопрос принц. А увидев, что мужчина берётся за железную пряжку кожаного ремня — тот вмиг алеет лицом, шерсть на хвосте распушается, а на лице читается явный испуг и возмущение. — Нет, я не хочу это видеть! Не смей! — Значит, ты всё-таки признаешь моё превосходство! — громко смеётся мужчина, как бы невзначай ударив принца по спине, вызвав у того невольный, болезненный скулежь. — Ты, если что, обращайся — Дирк всё равно не узнает. Дориан чувствовал что-то странное в груди при одном только взгляде на юношу. Непривычное, старое, насильно стёртое из памяти — неужто, Иларион смог вызвать в неприступном мужчине чувства? Быть того не может. Старший искренне полагает, что любовь и влюбленность — удел слабаков, тех, кому заняться больше нечем. Настоящий солдат не должен иметь семью, так как в любом случае ему уготована иная судьба. Судьба умереть за своих правителей, судьба лечь костьми за отряд. Иларион ещё много раз захочет свернуть мужчине шею или перегрызть сонную артерию, но этот случай был самым первым. Тогда, на танцах, Дориан прекрасно изображал из себя спокойного и нежного Дирка. А теперь Дориан позволял вести себя совершенно развязно. Мужчина понимал, что принц находится в зависимом положении, знал, что юный Иларион Мерингейл — беззащитный котёнок, с которым можно делать что душа пожелает. Более того, Дориан знал, что тот ничего не сделает в ответ. Исключительно из соображений совести, ведь он, Иларион, во много раз сильнее человека. Как принц может обидеть кого-то слабее себя? Первый привал случился через несколько часов ходьбы. На улице уже начало холодать и темнеть, сейчас принц переживал свою первую ночь вне дома, без большой, удобной кровати и заботливых слуг. Сейчас Илариону страшно и непривычно, он вынужден переживать первую ночь вне дома в компании с неприятной, подозрительной личностью. Чего-чего, а навыков выживания Дориану не занимать. Остановившись на опушке леса, он, первым же делом выкопав неглубокую ямку, своими руками соорудил внушительных размеров костёр, что сумел согреть их в прохладный, тихий вечер. Из еды никто и ничего не брал. Иларион наивно понадеялся на запасы мужчины, а сам Сондер старший знал, что ему нет нужды таскаться с продовольствием. Он всё может поймать и добыть самостоятельно. Под раздачу попало в первую очередь несколько любопытных белок. И хоть есть в них толком было нечего, приготовил со специями добычу он весьма недурно. Несмотря на то, что принц не одобрял убийства животных, явно не являющихся домашним скотом, и на мёртвых белок отреагировал неподдельным ужасом — уплетал принц их на голодный желудок за обе щеки. Оставаться ночью в глухом лесу наедине с человеком, к которому доверия совершенно нет — сложно. Однако, только глупый бы не заметил то, как сдерживает себя в неуместных подколах и домогательствах мужчина. Что-то мешало Дориана раскрыть весь потенциал именно сейчас. То ли страх, то ли банальное уважение, что навряд ли, либо что-то ещё. Принц не мог понять почему чувствует опасность от каждого взгляда спутника, но едва ли стало спокойнее от того, что он заметил кольцо на безымянном пальце руки. Золотое, с крохотным, аккуратным камнем, оно иногда поблескивало в лучах заходящего солнца, привлекая к себе больше внимания. Дориан женат, вероятно, к этим годам он должен иметь как минимум одного ребёнка. То, что мужчина сделал на танцах теперь совершенно не вязалось с нынешним положением дел. Лезть между ног незнакомца при живой жене? Может, избранница Дориана и вовсе не жива, а кольцо является ничем иным, как напоминанием о прекрасных годах. И всё-таки, несмотря на переживания случайно задеть больную тему, Иларион решает спросить: — Ты женат? — спрашивает принц, недвусмысленно поглядывая на золотое колечко, украсившее мощную руку с проступающими венами. — Если у тебя есть жена, то что было на танцах? На ваших землях подобное поведение приемлемо? Мужчина тяжело выдыхает и смотрит на прямую кисть перед лицом, раздражённо закатывая глаза. Сняв кольцо и положив в карман длинного пальто, Дориан вновь взглянул на принца и продолжил двигаться вперёд по едва примятой траве, не оглядываясь назад. — Ты не считаешь её своей женой? — озадаченно хмыкнул Иларион, не представляя свой гнев, если бы вдруг Дирк сделал то же самое с их пока не существующими обручальными кольцами. — В наших кругах принято снимать кольцо исключительно во время купания и сна, во всех остальных случаях оно должно быть там, где ему и полагается — на безымянном пальце. — Скарлетт — просто глупая женщина, коих на этом свете хоть отстреливай, — фыркнул раздражённо он, не оборачиваясь при разговоре даже раза. — Все завидуют мне, что у меня, мол, такая красавица жена, а мне иной раз тошно с того, как она со мной общается. — И что тебе не нравится в её общении? — хмыкнул скептически Илари. Теперь он почти не боится идти прямо рядом с Дорианом, стараясь заглянуть в знакомые, карие глаза. — Она слишком спокойная и покладистая, — пожал плечами мужчина, разводя руками в стороны. — Ты ей говоришь — она делает, даже самое омерзительное и выходящее вон за рамки разумного, — выдохнул он, покачивая головой и убирая руки обратно в пальто. — Как-то раз я предложил ей полностью обнажиться в мужском туалете и потрахаться там, во время рабочего дня. Мало того, что она сразу начала выполнять мою прихоть, так ещё и рот себе затыкала так хорошо, что никто из случайных коллег не заметил ничего подозрительного. — Во-первых, ты ужасен, — приподняв удивлённо бровь, подмечает принц, скрестив руки на груди. — А во-вторых… что тебе не нравится? Ты попросил её, она выполнила всё как сказано. Чего ты ожидал услышать в тот момент? — Я хотел увидеть страх на её красивом лице, — вздохнул Дориан, будто и правда говорил о чём-то печальном. — Хотел, чтобы она смутилась, хотел, чтобы она покраснела, хотел, чтобы её стоны слышал не только весь мужской туалет, но и весь отдел, — теперь раздражённо вещает он, взмахивая эмоционально руками. — А эта рыжая сука с каменным лицом сняла с себя всё и встала раком, ожидая когда я ей засажу. Безэмоционально и формально, будто я попросил оформить недельный отчёт. — Твои желания просто отвратительны, — скривился в отвращении принц, прикрывая губы прямой ладонью удивлённо. — Мало того, что ты решил заняться этим прямо в рабочее время, так ты ещё и делал это только ради того, чтобы причинить ей неудобства. — Адреналин как наркотик, — ухмыльнулся мужчина, впервые посмотрев в глаза собеседнику. — Чужие эмоции тоже, подсаживаешься крепче, чем на любую иглу, — рассуждал Дориан, весело пнув камень с дороги куда-то далеко вперёд. — Знаешь, как я наслаждался, когда ты выгибался и стонал в моих объятиях тогда, на танцах, м? — спрашивает он под стремительное покраснение кожи лица принца. — А Скарлетт бы никакой реакции не дала, ей на такое плевать. — Я перепутал тебя с Дирком, — недовольно отзывается принц, взгляд прикрытых голубых глаз в сторону отводя. — Если бы я знал, что ты — это ты, я бы и на метр к себе не подпустил. Я не приемлю измены в любых отношениях и считаю это прямым неуважением к партнеру, каким бы он ни был. — Ну вот, как всегда, — посмеялся коротко Сондер старший. — Всем скорее хочется вставить свои пять копеек, даже если они в контексте разговора совершенно неуместны, — выдохнул он, успокоив смех. В миг он посерьёзнел и сделал то выражение лица, которое больше всего тревожило принца. — Мой брат — неудачник, но с тобой ему явно повезло, редкий кадр ухватил. Однако…он когда-нибудь делал тебе настолько приятно? — Волновать вас это не должно, Дориан Сондер, — смущённо отзывается принц, как-то автоматически сбавляя шаг, дабы вновь плестись где-то позади. — Я не желаю обсуждать с вами настолько интимные темы. — Мои пальчики и не на то способны, принцесса, — не успокаивается Дориан. Вдруг резко останавливаясь и оборачиваясь, он спровоцирует прямое столкновение почти лоб в лоб. — Если захочешь развлечься с кем-то более опытным и умелым — только скажи, я всегда к твоим услугам, ваше высочество. — Я уже сказал, что считаю измену низостью, — хмуро сообщает Иларион, отворачивая лицо от уверенного и самодовольного взора карих глаз. — Если я выбрал Дирка, то я останусь с ним до самого конца. Прекрати свои омерзительные домогательства, мне неприятно. — Дирк — всего-то пешка, мальчик на побегушках в огромном правительственном аппарате, — пожал плечами Дориан, вновь возобновляя ход и размахивая руками. — Со мной ты можешь получить всё, что захочешь. Иларион, думать головой — не твоя сильная сторона. Ты слушаешь этот, как его…«зов сердца», который направляет тебя к нищим неудачникам, вроде моего брата. Ты совсем как тупые бабы с моих земель. — У меня и без вас было всё, чего я хотел, — категорично отзывается Иларион, вновь приподнимая белоснежную бровь, но теперь с претензией. — Я выбрал Дирка не за то, что он может мне дать, а за то, кем он является. — И кем же он является, Иларион? — весело ухмыляется Дориан, нагоняя и обгоняя принца. — Ты хоть что-нибудь о нём знаешь? Бесконечные, изнуряющие разговоры Дориана вскоре прекращаются. Жаль только, что это лишь временное явление, связанное с банальной усталостью от долгого пути. Привал до утра совершается также посреди леса, просветы в котором можно было заметить разве что задрав голову к небу. И то было темнее некуда глубокой ночью, за кронами деревьев заметить звёзды практически невозможно. С собой Дориан имел палатку, что рассчитана на двух взрослых людей. Также пару одеял, одно на дно палатки, а другим можно укрыться, а также одну надувную подушку скромных размеров. Разложив всё это на самом удобном и ровном участке зелёной травы, мужчина начал раздумывать о перспективах сытного ужина, но встретился с очередным смущённым взором принца. — А второго мини-дома у тебя нет? — спросил растерянно Иларион, неизменно держа руки на груди в неприветливом жесте. — Боюсь, нам вдвоём будет тесновато в этом доме. — Мини-дом? — в замешательстве почесал затылок Сондер старший. Оглянувшись назад, на палатку, он тут же засмеялся. — А, ты про палатку что ли? Тьфу ты, выражайся нормально! — говорит и покачивает головой, быстро вспоминая, что находится сейчас в компании товарища, совершенно не сведущего в технологическом прогрессе. — Нет, палатка у меня только одна, принцесса. Либо ты кормишь собой клещей и комаров снаружи, либо спишь со мной, личных покоев для тебя не будет. Привыкай. Сначала принц выбирает первый вариант. Спать в одной постели с тем, кто проявляет неприятные знаки внимания, явно намекая на секс через каждое слово — затея не из лучших. Лучше пусть съедят комары, чем в заднице или где-либо ещё ночью у него окажется нечто чужое, твёрдое и горячее. На решение принца мужчина лишь ухмыльнулся, оценивающе оглядев спутника. Ужином для них стала горстка ягод, в безопасности которых уверил сам принц, знающий каждую малейшую травинку в родном королевстве. И сразу после ужина мужчина решил удалиться спать, ссылаясь на крайнюю усталость после долгого пути. Никакого одеяла или подушки принцу выдано не было. Единственное, что имел Дориан, сейчас разложено внутри темно-зеленых, тесных апартаментов — надеяться на что-то большее не приходилось. Спать без всего было очевидно холодно. Соорудив себе постель из мелких веток с листьями с ближайшего куста, принц воистину познал всю жестокость дикой природы. Пусть он и накрылся собственной мантией, укутался, будто в кокон, но это мало спасало. Назойливые комары пищали над ухом, садились на кожу лица, на приоткрытые участки шеи и кисти, оставляли укусы, что адски чесались сразу после. И прожив в состоянии крайнего неудобства всего час, юноша приподнялся с импровизированной постели и взглянул в сторону закрытой палатки. Так он, под открытым небом, в окружении полчища комаров, точно не уснёт этой ночью. Принц привык к комфорту, привык к теплу, к безопасности, привык, что в постели ему ничего не угрожает, привык спать, нежась щекой об шелковые наволочки огромных подушек. Оказываться из комфортной, безопасной среды в холодном, глухом лесу на горстке листьев оказалось невозможно трудно. Да, так намного безопаснее по части личного пространства, но чертовски неудобно по всем остальным фронтам. Едва ли разобравшись с механизмом открытия входа палатки, раскрыв сперва основную «дверь» из плотной, водоотталкивающей ткани, Иларион справился и со второй, что напоминала собой прозрачную, мелкую сетку. Мужчина к моменту появления принца уже спал крепким сном и оглушительно храпел, казалось бы, на весь лес. К счастью, он хотя бы не занял всю площадь палатки, оставаясь по правую сторону, лицом к стене. Аккуратно закрыв всё обратно, Иларион лёг рядом, стараясь оставить как можно больше расстояния между ним и спящим Дорианом. Не взяв ни одеяла, ни подушки, он также, как недавно на улице, накрылся сверху мантией. Под голову принц подложил обе руки, устало прикрывая голубые глаза. Подобные походы — явно не для низнеженного удобствами принца, это точно. К счастью, с ними можно будет покончить раз и навсегда, как только они достигнут своей цели. Иларион достаточно быстро уснул под чужой храп, скорее успокаиваясь им, чем тревожась. Пока мужчина издает такие громкие звуки — Дориан совершенно точно спит и ничего не сможет сделать ничего плохого. Но, увы, прогнозы принца были не совсем верны. Через несколько часов, когда на улице всё также было темно и прохладно, Иларион вдруг почувствовал позади сперва показавшееся приятным тепло. Принц первым же делом от чего-то думает, что позади обнимает Дирк. Это совершенно привычное явление для него, Сондер младший всегда именно так обнимал по ночам, каждый раз вгоняя в краску тяжёлым, горячим дыханием над самым ухом, но здесь… Здесь все иначе. Чужие руки не обнимают, а скорее сдерживают, не дают даже двинуться на месте и, казалось бы, ограничивают дыхание. Более того, позади, прямо промеж ягодиц, будто специально, упиралось нечто продолговатое и твёрдое. Долго раздумывать над тем, что именно это могло быть, не пришлось. Возбуждённый член тёрся в промежности, доставляя принцу весьма сомнительное удовольствие, но учитывая ситуацию, все приятные ощущения тела перебивались мыслями. Иларион постарался выбраться так, чтобы не разбудить спящего, но руки крепко сдерживали свободу воли и по весу казались не меньше тонны каждая. Ни вздохнуть, ни повернуться. Каждая попытка выскочить из захвата делала принцу только хуже, ведь твердая плоть лишь активнее потиралась в промежности, заставляя беловолосого сдавленно стонать, жмурясь и кривясь от омерзительности ситуации. К счастью, на нём всё ещё присутствовала одежда и никакого проникновения не происходило. От Дориана можно было смело ожидать и нечто подобное. — Хватит ворочаться, спи, — категорично отвечает на движения мужчина, явно сонно и недовольно. — Так нам обоим будет теплее. — Отпусти меня, — первый раз шепотом говорит Иларион, ощущая, как слёзы постепенно накатываются на глаза. Его не слышат. Вернее, не желают услышать. — Отпусти меня, я сказал! — Прекрати свои идиотские капризы, принцесса, — рычит недовольно мужчина, болезненно сильно сжимая в объятиях. — Ничего противоправного я с тобой не делаю, не ломай комедию. — Мне не приятно, что ты тыкаешь меня своим… — принц замолкает и в омерзением кривится. Он вновь старается выбраться, крутится и барахтается в чужих руках, но делает этим себе только хуже, а мужчине приятнее. — Убери его от меня, сейчас же! — Не притворяйся, что тебе не нравится, шлюха, — ухмыляется тут же он, неприятно выдыхая на ухо горячий воздух. Сразу после мужчина едва опускается ниже и теперь, упираясь головкой члена, выступающей сквозь свободные штаны, толкается прямо в промежность принца, проталкивая внутрь буквально сантиметр ткани одежды вместе со своим достоинством. — Все вы недотроги на публике, а в тайне, пока никто не видит, наяриваете на жёсткую порнуху. Иларион сдавленно скулит, закрывая себе рот. Слезы таки катятся по щекам, он замирает, понимая, что сейчас испытывает крайне смешанные чувства. С одной стороны, близость и действия Дориана чертовски возбуждают, о чём не даст соврать каменный член самого принца. А с другой стороны, делают это против воли, обзывают и удерживают, что в очередной раз ставит принца в позицию жертвы. Иларион изо всех сил старается скрыть томное дыхание, но скрыть собственную эрекцию от внимательного Дориана не удаётся. Рука, что сдерживала и придавливала сверху, сейчас проскальзывает вниз, ощупывая возбуждённую плоть. — Здесь — твердеет, там — мокреет, — с ухмылкой подмечает Сондер старший, сразу убирая руку обратно, на плечо, в сдерживающих объятиях. — Ты и девушка, и парень одновременно, но дрожишь в моих руках как последняя сука, — посмеялся кратко он. Вновь опустив руку, мужчина обхватил собственный член через ткань, и, оттянув её, он поводил головкой вдоль половых губ принца, срывая новый стон. — Как думаешь, Дирк бы обрадовался, узнай, что ты так мокнешь в руках его родного брата? Я бы не делал с тобой ничего, не давай твоё тело так много бурной, положительной реакции. Вновь похожая ситуация, но теперь намного более затруднительная. Если с Велиаром, хоть и также с великим трудом, принц мог дать отпор и прекратить то, что считалось неприемлемым, то здесь руки буквально скованы. Они только уладили неудобную ситуацию с танцами, только помирились и покой вновь восторжествовал в паре, как теперь происходит это. Если Иларион скажет об этом Дирку, пожалуется и попросит разобраться, Дориан точно упомянет тот факт, что ему, вообще-то, понравилось. Этот факт внесёт новый, возможно, более сильный конфликт между ними, чего так не хотелось Илариону. Всё, чего он желал — покоя, но к нему, видимо, придется пройти длинную, тернистую дорогу, полную боли и унижений. — Не говори ему, — тихо, дрожащим голосом просит принц. — Просто прекрати это делать, прошу. То, что моё тело согласно, вовсе не значит, что согласен я. — Раз мы всё равно ему не скажем, то, может быть, — хмыкнул хитро Дориан, оглаживая Илари по плечу, чем вызвал у последнего толпы мелких мурашек. — Займёмся чем-нибудь по-интереснее? Вновь толчок, вновь стон. Мужчина явно игрался с ним, пытал, мучал тело грязными ласками, на которое оно рефлекторно отвечало взаимностью. От слёз уже промокла ткань мантии под головой беловолосого, пропитав и белые волосы, склеив влажные прядки между собой. Отдаваться мужчине здесь и сейчас чисто из соображений физического влечения не хотелось. Иларион сам сказал про важность верности. Для чего? Чтобы предать все свои слова и убеждения в тот же вечер? Будь он свободным, не имеющим даже потенциальной пары, не то, что действующей, может быть, и согласился на спонтанную авантюру. Дориан и правда складывал о себе впечатление умелого партнёра, он явно знал как и умел доставить удовольствие. Но не сейчас. Не здесь, не с ним, не так. Иларион молчит в ответ на вопрос, стараясь совладать с чувствами и ощущениями, тогда мужчина решает перейти к действиям. Рука вновь исчезает с худощавого плеча и в этот раз толстые пальцы тянут ткань плотных штанов вниз, едва оголяя взору нежные, бледные ягодицы. По коже принца проходится холодок, отдающий мурашками по всему телу, дрожь становится только сильнее. Если сейчас он ничего не сделает — бездействие будет принято за согласие, а что будет далее и так понятно. Иларион начинает резко брыкаться в чужих руках, бешено, в истерике, теперь без особого труда избавляясь от сдерживающей хватки. Присаживается в пределах тесной палатки, одним резким движением подтягивает штаны с бельем обратно и смотрит на мужчину глазами полными обиды и слез. Тот же, растянув по губам довольную улыбку, расслабленно смеётся, довольствуясь видом юного принца, великолепие которого не могли испортить даже самые горькие рыдания. — Я спросил тебя, ты промолчал, — просто пожимает плечами Дориан, развалившись по-царски в скромной постели. — Молчание — знак согласия. — Я не давал тебе согласия, — цедит сквозь зубы обиженный Иларион, сжимая кулаки со злости до кровавых полумесяцев. — Ещё раз попытаешься сделать нечто подобное — я… — уверенно начинает он, но осекается под конец. Замирает в раздумьях, чем таким он в действительности сможет пригрозить и не понести потом последствий. Так ничего и не придумывает. — Никогда так больше не делай. Эти слова стали последними перед скорым уходом из палатки, при осуществлении которого он едва не сломал замок «дверей», эмоционально дёргая собачку молнии совсем не в ту сторону. За собой Иларион ничего, разумеется, не закрывал. — Ну ты чё, в лифте родился, хвостатый? — недовольно бросил вслед Дориан, с характерным усталым стоном поднимаясь с постели. Ничего далее принц уже не слышал, поэтому всё остальное мужчина просто бубнил себе под нос с лёгкой улыбкой. — Какую характерную зверушку ты себе приобрел, братец. С роднёй надо делиться всем, как известно! Я думаю, ты не обеднеешь от того, что я разок присуну твоей красотке.