***
Прошло несколько дней, прежде чем Амави вновь наведался в королевство. Все недостающие анализы он мог сдать и не в период течки, и недостающим в общем списке ингредиентов оказалась кровь. Пожалуй, самое страшное для всех жителей Тиаридари, что не привыкли ее видеть даже в совершенно бытовых ситуациях. Сейчас в лаборатории над присутствующими будто бы нависла огромная, темная грозовая туча. Мертвая тишина иногда нарушалась рядовыми вопросами от юного принца, на которые Амави отвечал сухо и неохотно. Перьевая ручка также казалась громкой на фоне напряжённого молчания. Что самое комичное — никто не желал никому смотреть в глаза. Даже Дирк с Илари редко обменивались взглядами, одного мучал стыд за недавний поход к водоёму, а другой нервничал из-за лжи, которая может вскрыться, стоит Амави сказать хоть что-нибудь о минувшей ночи. Юноша уже отошёл от течки и чувствовал себя вполне неплохо. Даже то, что сделал с ним Дирк тем днём, не оставило после себя серьезных последствий ни по части здоровья, ни по социальной составляющей. Если бы муж узнал об этом, то их бы ожидал долгий и серьёзный разговор — Амави ранее не обладал репутацией примерного семьянина. На Илариона, принца королевства, юноша уже ни капли не злился, испытывая к нему такое же подобие вины. Он прекрасно знал каким настойчивым может быть в этот период и знал, что больной его разум вздумал шантажировать самого принца, склоняя совершить с ним то, чего тот не хочет. И подопытный четко запомнил слезы, что покатились по щекам принца после пощёчины. Иларион не хотел и не стал бы никого бить, но того потребовала ситуация. И за это Амави также чертовски стыдно. Единственное, что его напрягало — присутствие человека. Врага. Хоть и внутренне он опасался его до дрожи в коленях, внешне Амави выглядел весьма враждебно. Хмурый, сжимающий кулаки и злобно бьющий хвостом по скромному дивану рядом с собой, уши чуть опущены и заострены. И лишь на вопросах принца он едва смягчался видом, пусть и отвечал односложно, коротко и сухо. Дирк же, отлично отдохнув в свои внезапные выходные по желанию принца, чувствовал себя более, чем бодро. Разве что, рваная рана, теперь перемотанная бинтом и скрытая длинным рукавом рубашки, изредка давала о себе знать. В основном тогда, когда он смотрел на угрюмого Амави. Сондер не испытывал сожаления по отношению к нему, не стыдился своего поступка и точно не раскаивался. Будь его воля — продал бы в плен к работорговцем и лично бы наблюдал за тем, что они сотворят с телом характерного гибрида. Дирк считал Амави той самой ложкой дёгтя в бочке мёда, ведь пока все доброжелательны и вежливы к нему, Честерс мало того, что скалит зубы, так теперь и посягает на того, кого человек успел пометить своим. Пусть невольно, пусть из-за инстинктов и особенностей расы, такие моменты мужчину не волновали. Факт оставался фактом — им никогда не подружиться. Страх Дирка заключался только в том, что принц мог узнать про его жестокие методы решения вопросов. Нежный и неискушенный, будто прекрасный цветок, Иларион не выносил проявления насилия. И за такое, помимо королевского суда и изгнания, Дирк бы получил полный осуждения, шока и обиды взгляд, точно подкрепленный слезами. И этот взгляд станет жестоким наказанием для внезапно охваченного любовью сердца Сондера. Кровь брал лично Дирк, так как с шприцами, привезенными с северных земель, юный принц не умел обращаться — таких технологий до Тиаридари ещё не дошло. Амави сел на кресло, на котором буквально недавно восседал Иларион, вытянул руку, обнажив сгиб локтя. Он без устали буравил мужчину озлобленным взглядом, на каждое движение или слово ворчал недовольно, а на простые просьбы реагировал с лёгким раздражением, изо всех сил демонстрируя неприязнь. Амави не откроет рта, угрозы человека он воспринял слишком близко к сердцу, но держать чувства и эмоции в себе гибрид никогда не умел. Если Честерс кого-то ненавидит — об этом узнает каждая живая душа. Дирк предпринял попытку незаметно осадить пыл юноши хмурым, ответным взором, что тут же испарился, но это не помогло. Амави был непреклонен в своей демонстративной антипатии, и в какой-то момент попытался схватить мужчину за больную кисть, но к счастью Дирка — промахнулся. Человек будто чувствовал, что подопытный желает совершить гадость, поэтому быстро парировал попытку, не заостряя внимания на крохотный инцидент. Игла входит в вену сгиба локтя, медленно, постепенно, вызывая у подопытного новый всплеск ярости, что проявилась в сжатых кулаках и требовании скорее закончить. Пластиковый шприц наполняется темно-алой жидкостью и игла также медленно покидает предплечье Амави, который сразу попытается расчесать крохотную, красную точку. — Лучше не чесать это место, можно заразу занести, — с экспертным видом выдает Дирк, покачивая головой, пока сцеживал собранное в специальную колбу. — Тебя спросить забыл, — огрызается тут же юноша, окидывая противника звериным взором. Илари, несколько позабыв о своих угрызениях совести, никак не мог понять какая кошка пробежала между этими двумя. Растерянно хлопая голубыми глазами, он стоял недалеко от коллеги, внимательно наблюдая за всем, что тот делает в научных целях. Настроение Амави к Дирку принц чисто физически не мог объяснить, ведь контактов между ними практически не было, за исключением вынужденного разговора. Неужто, он прошел настолько ужасно? — Я не понимаю что с вами творится, — наконец спрашивает Иларион, замечая, что вот-вот и они друг другу глотки перегрызут. Один издевается и усмехается, другой злится так, что глядишь скоро огнём вспыхнет да сгорит. Находиться в такой атмосфере стало буквально невыносимо. — Почему вы себя так ведёте? Мы — коллеги, у нас общая, благая цель. Между нами не должно быть нерешённых конфликтов, это плохо скажется на результатах! — Я не люблю людей, они мне омерзительны, — поясняет Амави, скорее отмахивается от любопытства принца, выдавая одну из самых банальных причин вместо правды. — Единственная претензия, которая у меня к нему есть, это недавнее принуждение к интиму вас, принц, — хмыкнув, будто ни в чем ни бывало, Сондер пожимает плечами и разводит руками, не глядя Честерса. — Я считаю, что это заслуживает равноценного по степени тяжести наказания. Какого именно — решать вам. Амави хотел возразить, но осел, стоило только взглянуть в глаза Илари. Хоть с чем-то в словах ненавистного человека он согласен. Поступок был отвратительным, даже учитывая все тонкости — если бы Амави мог отмотать время вспять, то обязательно поступил бы совершенно иначе. — Я попрошу более не упоминать об этом случае даже между нами, — строго отчеканил принц, заметно посерьёзнев взглядом. — Во время течки контроль над телом и мыслями становится крайне затруднительным, вдобавок, я сам проявил мягкость характера и повиновался его условиям, — проговорил Иларион, отходя к окну, сцепив пальцы за спиной. — На этом разговор окончен. Однако, для Амави он не считался законченным. В этот день, помимо плановых сборов анализов и подготовки к принятию нового лекарства, он обязан был извиниться перед принцем за свой поступок. Не из страха перед возможными последствиями, а чисто от души, сожалея о содеянном. Амави забрал невинность принца и должен за это как минимум извиниться, как максимум — в действительности понести справедливое наказание. После процедур Амави попросил личного разговора с принцем и тот ожидаемо согласился. Илари априори не умел отказывать, что являлось его несомненным недостатком для самого себя. Обсуждать произошедшее не хотелось, но, может быть, разговор поможет ему принять то, что между ними произошло? Принц и раньше переживал за то, что не оправдывает высокие ожидания родителей, а теперь, невольно нарушив столь благородный закон о сохранении невинности до брака, Иларион и вовсе ощущал себя недостойным престола. Как он может править народом, если сам не в силах распознать и предотвратить шантаж? А Дирк, впервые за этот день, разозлился не на шутку. Страх и ярость смешались в нём разрушительным коктейлем эмоций, что сдерживать было практически невозможно, однако он смог. Смиренно кивнул, когда принц согласился на разговор, попросив покинуть лабораторию, сунул руки в карманы брюк и вышел за дверь, закрыв ту за собой. Но уходить он не стал. Так и остался стоять тихо за дверью, даже задержав дыхание, дабы лучше слышать их разговор. С одной стороны, мужчина опасался разоблачения, а с другой гневался риском повторения незабываемой ночи принца и Амави. Любой негативный исход не устроит его в равной степени, разве что в первом случае горе-агента ждёт возвращение домой, а потом вечные муки. Принц предпочел провести непростой диалог сидя на окне, на широком подоконнике, что специально для таких целей был обшит тканью с пухом внутри. Не сказать, что получилось мягко, но не холодно так точно. Амави сел напротив, сперва долго вглядываясь в открытое окно на четвертом этаже поместья. Виды отсюда представали просто шикарные, учитывая, что поместье находилось на небольшой возвышенности над столицей, что позволяло лицезреть практически весь зелёный, деревянный городок. — Я хотел извиниться, — начинает наконец Амави, в этот раз глядя не в окно, на прохладный, декабрьский вечер, а себе на нервно сцепленные пальцы рук. — Дирк прав, то, что я сотворил — непростительный проступок перед королевством. Илари нахмурился. Хорошо, что родители ни слухом, ни духом о процессе изготовления лекарства и путях его получения. В ином случае, от короля влетело бы всем, без исключения — в лучшем случае. В худшем… На место семьи Мерингейлов старейшины нашли бы новых, не запятнанных грехом правителей. — Как я уже говорил, я не считаю, что в нашем инциденте вина лежит исключительно на твоих плечах, — отозвался принц, складывая пушистый, белый хвост с черным концом себе на колени. — Я должен был быть неприклонен в своём отказе, я мог вызвать на подмогу Дирка, однако, я легко поддался на шантаж. — В этом совершенно нет вашей вины, принц, прекратите! — возражает резко юноша, позволив себе наглость тронуть колено Илари, вызвав у того секундную дрожь во всем теле. Заметив это, Амави тут же всполошился. — Простите, я случайно, простите! — Все хорошо, Амави, спокойнее, — кивнул ему снисходительно принц, прикрывая светло-голубые глаза веками. — В любом недоразумении всегда виноваты двое, пойми. — Я помню, как вам трудно было решиться на секс со мной, я помню ваши слезы, когда вы ударили меня, — вновь затараторил юноша, эмоционально руками взмахивая и уши к голове виновато прижимая. — Я помню, как вам было трудно угрожать, вы не хотели, и, скорее всего, не сделали бы этого. Иларион, растеряв последние остатки терпения и выдержки, вдруг подтягивает колени к себе. Закрывает побеждено руками голову, прижавшись к коленям лбом, и вновь срывается на слёзы, коих не хотел ронять в компании подопытного. Королевские особы должны быть тверды, уверены и неуязвимы, но такого про Илариона, увы, сказать нельзя. Он мягок настолько, насколько возможно, в условиях любящей до беспамятства семьи, послушных слуг и отсутствия кровопролитных воин. Всё происходящее давило, будто пытаясь переубедить в изначальных намерениях стать лекарем-путешественником. Может, ему и правда стоит остаться в королевстве и пойти по проверенной поколениями тропинке? — Боже, принц, — удивительно охнул Амави, вновь протягивая руку к собеседнику, но в этот раз осторожно, словно пытаясь спросить разрешения. Так и не получив его, Честерс всё равно касается рук принца, что так крепко схватились за голову. — Простите, я не хотел вам напоминать, я… — Я бы не сделал этого, ты прав, — дрожащим голосом вещает Иларион, уши плотно к голове прижимая. — Я бы не смог, вот настолько я слабак, — добавляет он и замирает, стараясь хоть немного привести в порядок голос. Несколько медленных вдохов и выдохов, а затем он продолжает: — Я не достоин встать на место моей матери, я не достоин править целым королевством, кто угодно, но только не я. — Что вы за глупости говорите, принц?! — восклицает Амави, подрываясь с подоконника только для того, чтобы попытаться обнять сидящего на окне принца. Он попытался прижать его к себе и успокоить, к счастью Иларион позволил осуществить задуманное. Иларион не стал отказываться от помощи, хотя королевский чин подразумевал отказ. Прижавшись лицом к ключицам юноши, он закусил губу, чтобы как минимум не рыдать вслух. — Вы стали бы отличным правителем королевства, лучше, чем ваши родители! — пытается успокоить Амави. — Прости, что я так на тебя навалился со своими страданиями, — тихо проговаривает принц, утирая запястьем слезы с щек. — Мне и правда было очень неприятно идти на этот шаг, но ради лекарства я готов на большие испытания. Обидно, что в конечном итоге моя жертва была наказанием за слабовольность, а никак не героическое преодоление трудностей на пути к цели. — Все совершают ошибки, не стоит так себя корить за них, — на выдохе говорит Амави, нежно поглаживая его по макушке головы, иногда касаясь чувствительных ушей. — Как бы то ни было, если не виновен я, то не виновен никто. Мы оба совершили ошибку, за которую поплатились. Моя совесть не отпустит меня до конца жизни за то, что я изменил любимому мужу. Беседа их продлилась до поздней ночи, это Дирк осознал, когда ноги стали выть от боли в мышцах. Стоять тихо и неподвижно в течении нескольких часов оказалось непросто, особенно, когда есть конкретная цель — подслушать. Стоит признать, поместье строили основательно, звукоизолированность комнаты поражала. Практически ни единого звука не покинуло стен лаборатории, за исключением редких, особенно громких слов. Попытка выяснить тему их разговора провалилась, и теперь, буквально ни с чем, мужчина отступил в соседнюю, уже знакомую, комнату. Напоследок, когда все вопросы были решены, а обиды отпущены, Амави посчитал долгом предупредить юного принца, так внезапно схватив его за запястье: — Не доверяйте человеку, он не тот, кем может сперва показаться. Принц не успел узнать причин подобного предостережения, как юноша уже покидал лабораторию, прощаясь с ним как-то торопливо. Оставил Амави после себя просто неприличное количество вопросов одной только фразой, вселяя новую, неизвестную доселе тревогу. Дирк не дурак, Дирк проследил половину пути до дома за Амави. Если его пока что не ведут на смертную казнь, значит проболтался хвостатый не столь глобально. Однако, провести профилактическую беседу просто необходимо. Иначе он точно сорвётся и наделает глупостей. Глубокая ночь, тёмные кроны деревьев слегка раскачиваются от южного ветра, где-то звучат сверчки и по веткам иной раз проносились крохотные, темные силуэты с пышными хвостами — белки. Под ногами всё чаще трещат ветки и опавшие листья, вокруг, казалось бы, ни души, полное умиротворение. До поселения оставалось идти около получаса, немного, по сравнению с тем, сколько гибрид уже успел пройти на ватных ногах в сонном состоянии. Хотелось скорее придти домой и разделить постель с любимым мужем, больше ничего не хотелось. Этот день выжал из юноши почти все соки. Темный силуэт вновь появляется где-то позади, но теперь это точно не белки. Человеческий силуэт, не имеющий ни ушей, ни хвоста, легко различимый в темноте елового леса. Это был никто иной, как Дирк Сондер, вновь пришедший по его душу. Однако, теперь мужчина его совершенно не пугает. — Что ты ему наговорил? — звучит строгий, озлобленный тон, и к горлу юноши вновь прижимается лезвие, рукоять которого сжимала больная ладонь. А свободная, абсолютно здоровая рука грубо вжимает Амави в колючую кору дерева. — Отвечай, что ты ему наговорил?! Если ты, мелкое, ушастое отродье, хоть словом ему обмолвился о том, что между нами было, я… — Ты либо непроходимо тупой, либо совершенно не разобрался в нашей расе перед приездом сюда, — на утомленном выдохе звучат слова юноши. Он совсем не сопротивляется и не дёргается, расслаблен и уверен в себе, что постепенно начинает пугать мужчину. — Ты от вопроса не уходи, — с нажимом возражает Дирк, и для пущей убедительности встряхивает парня в своей хватке, вновь прижимая к дереву, едва выбив воздух у него из лёгких. — Ты, драная шлюха, кажется, забыл, где твоё место. У нас на родине такими как ты торгуют как пирожками на базаре, понимаешь? Хотя, о чем я. Ты был бы только рад оказаться в таком месте, — победно ухмыляется Сондер, пользуясь смиренным молчанием жертвы. — Ты рад любому члену, дрянь ты несчастная. — Ты закончил? — спрашивает вдруг Амави, голову чуть в бок склоняя, сам себе делая хуже. Лезвие едва проскальзывает по нежной коже шеи, оставляя заметный порез и колющие, неприятные ощущения. Но тот терпит, даже виду не подаёт, пока кровь по лезвию скатывается каплями под ноги, окрашивая сухую листву в тёмно-алый цвет. — Отвечай на мой вопрос, — уже рычит со злости мужчина, безуспешно пытаясь нависнуть сверху, но даже худощавый, внешне хрупкий, будто хрустальный бокал, Амави, имеет чуть меньше десяти сантиметров преимущества в росте. — Ты проболтался ему или нет?! Выдохнув, юноша приготовил себя к тому, что будет дальше. Одним резким движением шея мужчины оказывается в крепкой хватке длинных, когтистых пальцев жертвы, меняя ход игры на корню. Ещё одно движение — охотничий кинжал почти беззвучно падает на опавшие листья, а вот сам мужчина падает на них же с заметным грохотом и вскриком неожиданности. Неприятно ударяется головой о широкие корни деревьев, от чего взор затягивает дымкой, кроны плывут в глазах, грозясь вот-вот сплестись воедино, в одну всеобъемлющую, непроглядную тьму. Вскоре после перед глазами пляшут яркие огни, однако ориентация в пространстве возвращается. Сейчас он, наконец, осознает, что теперь сверху его прижимает весьма увесистое тело, что с первого взгляда таковым не казалось, а рука, намертво вцепившаяся в шею, грозит вот-вот окончательно лишить кислорода. Хотя бы когти в кожу не впивает, на том Дирк был благодарен — новые следы на теле Иларион мог заметить. — Ничего «такого» я ему не говорил, лишь извинился, — всё-таки сознаётся Амави, восседая на груди противника. Зрачки зелёных глаз вдруг сужаются, напоминая кошачьи, рот кишит острыми зубами, а пальцы правой, грозящей руки, теперь имеют длинные, толстые когти, что без проблем разрежут, казалось бы, даже металл. — Если бы я рассказал ему обо всём — ты бы давно пинками под зад летел обратно в свою обитель жестоких и жадных людишек. — Хорошо, — покорно, сдавленно отвечает Дирк, побежденно руки выставляя. — Отпусти, я сдаюсь. — Как ты думаешь, почему ваши тупые солдаты столетие уже как столетие не могут попасть на территории Тиаридари? — вдруг спрашивает он, опасно сокращая расстояние между когтем указательного пальца и глазом мужчины. — Мы лучше вас во всём. Мы быстрее, мы сильнее, мы выносливее и умнее, чем вы, люди. И мы, как полагается, намного более добродушные, чем вы, воюющие друг с другом и убивающие друг друга за кусок проклятой земли. — Да не бреши, это всё ваши слухи, — возражает мужчина, но не дополняет свои слова никак. Причина проста — аргументов не нашлось. — Тебе удалось застать меня в уязвимом состоянии, но не думай, что я такой всегда, — продолжает свой монолог разгневанный юноша, довольный шансом высказать мужчине всё, что он думает о нём. — Я защищаю свою семью самостоятельно уже несколько лет, своих детей и своего мужа. Как думаешь, насколько просто мне прихлопнуть такую выскочку, как ты? — Королевство тебе за это спасибо не скажет, — с ухмылкой отвечает Сондер, впиваясь обеими руками в запястье парня, пытаясь хоть немного ослабить хватку. — Мало того, что ты убьешь единственного сведущего в медицине на весь Тиаридари, так ещё и развяжешь новую войну. Северное государство придёт по вашу душу. Разумеется, Дирк нагло врал. Никто за ним не придёт и не развяжет войну, во всяком случае, не из-за его гибели. Вполне возможно, что за проваленную операцию будет отвечать старший брат Дирка, Дориан, но на его благополучие мужчине глубоко плевать — вероятнее всего, старший получит выговор и отправится на задание самостоятельно. Народ изначально хотел отправить на чужие, дикие земли именно старшего из Сондеров, но от чего-то мнение начальства оказалось противоположным. Смерть Дирка северный народ спишет на допустимый несчастный случай, который они благополучно простят Тиаридари за пару «незначительных» услуг. Но всё-таки, надо же хоть чем-то пригрозить? — Только поэтому ты все ещё жив, мерзкий человек, — рычит в ответ Амави, и как-то заметно ослабляет удушающий хват. — В ином случае, я бы пришел за тобой сразу, как только меня бы отпустила течка. И поверь, твой обезображенный труп не узнала бы даже твоя родная мать. «Ага, если бы она хоть на секунду заинтересовалась моей жизнью.» — уныло размышляет мужчина и отпускает руки с запястья Амави. Рана, замотанная бинтом, вновь стала кровоточить, пропитывая повязку насквозь и испачкав кровью запястье юноши. — Давай договоримся, — вдруг предлагает Дирк, пытаясь приподняться на локтях. Его ожидаемо обратно к земле прижимает уверенная рука оппонента. — Да тише ты, тише! — О чем ты решил договориться, человеческое отродье? — огрызается в ответ Амави, скривив губы в отвращении, из-за чего вновь обнажились клыки, похожие на волчьи. — Я не поведусь на твои уловки, Дирк, не думай, что мы все в Тиаридари такие наивные и тупые. — Я не трогаю тебя, а ты не трогаешь меня, — говорит чуть более уверенно Сондер, когда рука великодушно разжимает удушающую хватку совсем. — Завершим работу над лекарством и разойдемся как в море корабли. Годится? — Я так и не услышал извинений за ту мерзость, что ты со мной сотворил, — горделиво выдает юноша и нос задирает, параллельно покосившись на кинжал, рукоять которого буквально недавно побывала в его теле. Крайне неприятные воспоминания, несмотря на то, что боли сам процесс не вызвал. Скорее гадкое ощущение полного унижения, ведь мужчина побрезговал прикоснуться к нему чем-то кроме холодного оружия. — Давай, вперёд, я жду. Дирк фыркает. Извиняться — не по его части, не по его специальности, и не в его духе. Он никогда не извиняется, не испытывает чувства вины, и лишь из страха перед последствиями мужчина может проронить тихое «прости», уперев взгляд боязливо в пол. Но он всё-таки решается. Не потому, что искренне раскаивается в том, что сотворил, а потому что этого требовала ситуация. Знакомая ситуация, знакомые ощущения — Дирк будто снова оказался дома, наедине с разгневанным братом, что под страхом более тяжёлых побоев вытряхивал из младшего извинения. — Извини меня, — выдает привычно тихо Сондер и с дозволения Амави приподнимается на локтях, садится на колени на сухих листьях. — За что? — обиженно скрестив руки на груди и активно взмахивая хвостом, спрашивает юноша. Сейчас его образ всё больше вызывал у мужчины смех. Амави напоминал капризную девчонку, прям как те, дома, что за пару пропущенных звонков устраивали скандалы. — За то, что трахнул тебя ножом, — выдыхает Дирк и затылок потирает неловко. Вероятно, причину надо было подать в несколько иной обёртке, не настолько прямо и грубо. — За то, что нагло надругался над моим телом, когда я был не в силах дать тебе отпор, — деловито уточняет хвостатый, с прищуром взглянув в глаза противника. — Повтори, в точности. — За то, что я нагло надругался над твоим телом, когда ты был не в силах дать мне отпор, — повторяет Дирк слово в слово, но без особого энтузиазма. В глаза не смотрит, иначе вот-вот рассмеётся. — И ты обещаешь так больше никогда и ни с кем не делать, — продолжает пытать его обиженный юноша, уже совсем не выглядящий так угрожающе опасно. — И я обещаю больше так никогда не делать, — повторяет Сондер снова, закатывая глаза раздражённо. — Всё, доволен? Мир-дружба-жвачка? Амави поднимается с тела мужчины и отряхивается от мусора, что успел собрать хвостом и одеждой на земле. Хмурится, кажется сосредоточенным и сбитым с толку, о чем-то думает, даже не заметив, как мужчина подобрал и убрал обратно в ножны свой окровавленный кинжал, чтобы в конце-концов выдать: — Мир-дружба и…что? — спрашивает волчий, потирая подбородок деловито. — Жвачка? — Ай, забей, — махнул рукой Дирк, в этот раз не сдержав звонкого смеха.7.
17 апреля 2024 г. в 11:30
Примечания:
Эта часть вышла более объемной, чем предыдущие – вскоре, этот размер станет золотым стандартом для каждой главы.
Приятного прочтения!
Столько потрясений, сколько пережил Иларион со своим новым коллегой за последние пару месяцев, не было никогда в его жизни. Он успел узреть насилие, кровь, раны, а также быть изнасилованным весьма специфичным образом. Хрупкая психика принца скоро затрещит по швам, и как некстати, приближалось время течки. Она проходила каждый месяц ровно в последних его числах, но к счастью, до неё ещё целая неделя. Хотя гормоны начали шалить уже сейчас.
Принц не был так чист и непорочен, как могло показаться со стороны. Несмотря на то, что до происшествия с Амави он был по всем фронтам девственник, это никак не мешало экспериментам с самим собой наедине. Ранее, до произошедшего, утренней традицией принца была мастурбация в личном, уединенном водоёме недалеко от поместья. Тот был наглухо огорожен забором и скрыт ветвями пушистых деревьев от посторонних глаз, что могли лицезреть уединённое место из окон верхних этажей поместья.
В Тиаридари высоко ценилось целомудрие.
Вот и этим утром принц, пусть и без особого настроения, решил соблюсти традицию. Юноша понадеялся, что это как всегда поднимет ему настроение и всё встанет на свои места. После происшествия с Амави он до сих пор чувствовал себя виноватым — не только перед родителями за несоблюдение правила хранить себя до брака, но и перед гибридом лично. Иларион проявил мягкотелость, повёлся на манипуляции и согласился на то, на что не стоило. Недостаток общения со сверстниками сказалось с лихвой.
Дирку в этот день был дан заслуженный выходной лично принцем, за особые заслуги перед королевством. Мужчина был только рад, ведь это шанс не показывать нежному принцу перебинтованную рану на руке. Вдобавок ко всему, так как чувствовал Иларион себя весьма неважно, ему не хотелось заниматься исследованиями по крайней мере сегодня. Нарочно создавать долгие и необъяснимые выходные принц больше не станет, наученный горьким опытом. Если родители начнут спрашивать причину его подавленного состояния — принц не сумеет соврать. И даже если попытается, попытка окажется настолько неудачной, что выдаст его со всеми потрохами. Иларион не умел врать, раньше ему этот навык и вовсе был без надобности, родители всегда учили его, что ложь не приведёт ни к чему хорошему. И они правы, но сейчас…иного выхода, казалось бы, вовсе не существовало.
Собрав все необходимые банные принадлежности, нарядившись в длинный, теплый халат и подобие тапочек на толстой подошве, принц Мерингейл проследовал через специальный ход к любимому месту. Им пользовался не только принц, но и всё остальное поместье, однако родители предпочитали купаться там только раз в неделю вечером, а прислуге разрешалось лишь один раз в месяц, вечером, не более пары часов.
Словом, основную часть времени небольшой, самодельный водоем простаивал.
Закрыв за собой тяжёлые ворота, принц проследовал к воде. Все вокруг водоема было покрыто ровным слоем мелкого, мягкого песка, доставленного с морских берегов, от того такого приятного к телу. Недалеко от воды располагалось некое подобие шезлонга и вешалки, и именно на них принц сложил все принесенное, в том числе и халат, в который изначально был одет.
Без одежды ему нравилось больше. Теплый, утренний ветерок проходился по телу, создавая ощущение, будто он уже в воде, очень теплой и чистой. Худощавого телосложения, но весьма выдающегося роста, он выглядел в пробивающихся через ветви лучах солнца словно мифическое существо. Косвенно, для людей он таковым и являлся, имея явные отличительные особенности в своем телосложении. Помимо очевидных половых различий и дополнительных конечностей на голове и в районе поясницы, северные волчьи имели едва заметную шерстку практически по всему телу, избегая лица, шеи, кистей и ступней. Под одеждой она скрывалась отлично, но сейчас, будучи полностью обнаженным, такие детали притягивали взгляд — они подсвечивались лучами солнца, и вовсе делая кожу принца сияющей.
К счастью, ничей взгляд сейчас он притянуть при всем желании бы не смог — вокруг забор, над головой деревья. Чувство защищённости здесь просто зашкаливало, хотя, казалось бы, чего стоит перемахнуть этот забор? Никто в Тиаридари не станет заниматься подобным, особенно, если учесть, что уединённое место заключено в рамки территории королевского поместья. Даже случайно здесь никто и никогда не окажется.
Иларион предпочитал постепенно заходить в воду, а не нырять. С каждым шагом тело глубже погружалось в прохладную воду, шерсть местами приподнималась, а там, где была кожа — бежали мурашки. С головой окунувшись, принц вынырнул на другой стороне овального водоема и присел на берегу, по грудь в воде. Белоснежные, длинные волосы вымокли и сейчас были раскиданы тонкими прядями по обнаженной спине, несильно прилипая к мокрой шерсти худощавого тела.
Выдохнув, принц опустил руку под воду и откинул голову назад, на берег, а так же согнул колени. Постарался сфокусироваться на эротических фантазиях.
Зачастую, в такие моменты, он представлял нечто крайне приторно-романтичное. Принц представлял себе свой первый раз с самцом, с которым они уже были в браке. Представлял, будто некто высокий, крепкий, умный, обладающий сказочной красотой и невообразимой харизмой, зазывает его в спальню для первой брачной ночи. Свечи, лучшее во всём королевстве вино, закуски, белье, пошитое у королевского портного лично по его размерам и пожеланиям, и прекрасный мужчина, что нежно сожмет его руку, укладывая на постель.
И то, что происходило дальше, он всегда представлял как очень нежное и медленное действо, неторопливое и трепетное, длящееся до первых лучей солнца. С таких фантазий, без течки, принц всегда без проблем кончал по несколько раз — сексуальная активность волчьих намного мощнее, нежели людская.
Но в этот раз всё пошло иначе.
Попытки вновь представить себе будущего избранника не увенчались успехом. Вернее, принц представлял его, точно знал как он выглядит, но вот незадача — член совершенно равнодушно отзывался на его образ, хотя раньше охотно крепчал в руке.
Илари нахмурился. Впервые за всю жизнь он злился на свой организм вне течки. Принц даже попытался уговорить собственный орган, умолял его, со стороны выглядя как круглый идиот или умалишённый. Хорошо, что его никто не слышал.
Сдавшись, Иларион решил представить себе кого-то другого. Вдруг, прежний образ ему приелся и пора что-то менять? Тогда он стал детально прорабатывать его. Все равно он вправе провести здесь хоть целый день, торопиться некуда.
У нового образа появились волосы. Каштановые, слегка вьющиеся, напоминающие отросшее каре, собранное в аккуратный хвост с выпущенными передними прядями. У него появились глаза — карие, темные и бездонные, с множеством узоров зрачка и четкой, желтоватой каймой вокруг. У него появились губы. Тонкие, сухие, с едва заметным шрамом на верхней губе правее. И когда вдруг оказалось, что образ имел меньший рост и крепкое телосложение, до принца наконец дошло кого именно он представил.
Единственного знакомого ему человека.
И хоть Иларион сперва испугался и смутился этому осознанию, тело его внезапно отозвалось возбуждением. Член в руке окреп и был почти готов, но ключевое слово — почти. Мало представить образ, нужно вообразить его в действии.
И как бы ему ни было стыдно, неловко и странно представлять человека с собой в одной постели, принц представил. Сперва он попытался запихнуть мужчину в рамки своей вымышленной вселенной, со свадьбой, брачной ночью и прочим, но тот совершенно в неё не вписывался. Тогда принц попытался перебрать более грязные фантазии, что иногда всплывали у него во время течки и никогда не действовали вне.
Вдруг в голову пришла фантазия, где мужчина овладевает им насильно, без его на то прямого согласия. Якобы вечером, во время очередных работ в лаборатории, Дирк вдруг прижимает его грудью к столу, скидывая все склянки и записи. Уже на этом моменте лицо принца стало краснее помидора, но движений на члене он не прекратил. Иларион пытался сделать вид, что ничего не происходит, что это не он сам себе наяривает, представляя сцены жёсткого, животного секса, и первое время неплохо получалось.
Фантазия набирала обороты: мужчина раздевает его, пока тот активно сопротивляется и кричит. И когда он уже стал полностью перед ним обнажен, Дирк овладевает им сзади, выбрав для этого анальное отверстие, совершенно не заботясь о какой-либо подготовке. Лишь плюнул меж раздвинутых против воли ног, только и всего, чтобы хоть немного скользило.
И стоило принцу представить эти ощущения, прочувствовать эмоции происходящего и как следует вжиться в роль, как он вдруг испытывает первый оргазм. Не позаботившись о том, чтобы сперма не попала в чистую воду, в которой он и лежал, та ожидаемо всплывает и будто глумится над развращенными фантазиями принца. Фыркнув неоправданно грубо на свои же выделения, Иларион бьёт ладонью по воде, рассеивая их.
— Что с тобой творится, — спрашивает он у собственного члена вновь, после обречённо вздыхая и откидывая голову.
Дирк в его фантазиях не был нежным ни на грамм. Жесткий, грубый и принципиальный — он взял то, чего хотел, в ту минуту, в которую пожелал. Почему этот образ хорошо знакомого коллеги его возбудил? Может быть потому, что его возжелали настолько сильно, что решили взять силой? Раньше таких специфических желаний не возникало, что ожидаемо насторожило принца. Что-то внутри головы неминуемо переменилось, появилось некая тьма, которой принц ранее в себе никогда не наблюдал. Сгусток непонятных чувств пугал, манил и интриговал одновременно — откуда он взялся, в какой момент появился и правильно ли априори его существование?
Вспоминая последний раз, основанный явно не на добровольном решении, Илари тут же отринул ту мысль. Ему не понравилось то, что было с Амави, ни со стороны своего поступка, ни со стороны физического наслаждения, ведь принц предпочитает исключительно пассивную позицию, несмотря на имеющийся выбор.
Может, дело в позиции? Или же, дело в самом Дирке?
Устав задаваться вопросами, на которые не мог найти ответа, принц решил пойти на второй раз, но только с некоторыми изменениями.
Сейчас занята была не только правая рука, но и левая. Парень покинул пределы водоема и расположился на шезлонге, согнув ноги в коленях и слегка раздвинув в стороны. Одна рука, как прежде, — на члене, а вторая упирается мокрыми пальцами в анальное отверстие.
Решив представить ровно ту же самую картину, принц неторопливо стал надрачивать себе, не решаясь пока вставлять пальцы внутрь. И только на моменте, где Дирк одним резким толчком входит в его тело, он решает протолкнуть в себя сразу два пальца — указательный и средний. Ожидаемой волны удовольствия и усиления реалистичности фантазии не происходит.
Напротив, лицо юного принца кривится в гримасе боли, он скулит едва слышно и убирает руки отовсюду, перемещая их на подлокотники шезлонга. Пытается отдышаться, понять, колени вместе сводит и сгорает от стыда перед самим собой за одну только попытку.
Задница горит пламенем после резкого, неосторожного проникновения. И боль не отпускала ещё несколько минут после, когда ничего в ней уже не было, что сильнее напугало принца. Он привык рассуждать о чисто гипотетической возможности секса с разными расами таким путём, но теперь эту мысль отшибло окончательно — эту боль невозможно вытерпеть.
Действительно, если бы Дирк сотворил с ним это — ничего, кроме всепоглощающей боли принц бы не почувствовал. Это осознание и помогло Илариону откинуть запрещённые фантазии куда-то на дальнюю, тёмную полку сознания.
Выдохнув, когда жжение сзади наконец унялось, Илари закрывает лицо обеими руками. Плакать и расстраиваться из-за мелочей для него в порядке вещей, хотя сегодня для разочарования был особый повод.
Всё разом навалилось на него. И сцена в таверне, где уверенный кулак разбивает нос наглому самцу. И вид окровавленного, стоящего на коленях Дирка за железной решеткой в мрачном подземелье. И вынужденный секс с сородичем, после которого шквал последовал обвинений и оскорблений. А также осознание, что коллеге пришлось разгребать бардак, который он натворил, а бедному Амави смириться и молчать о том, какую мерзость с ним сотворил сам принц королевства. Иларион чувствовал себя так странно, как никогда ранее — с приходом Дирка всё разительно изменилось, всё встало с ног на голову с прибытием иностранного специалиста и никак не могло вернуться на свои места.
А теперь ещё и…это.
Слезы пропитали собой ладони принца, но рыдания были совершенно беззвучны. Лишь иногда можно различить всхлипы, которые не трудно списать на заложенность носа.
Уткнувшись себе в колени лбом, плотно зажмурив глаза, юноша понял, что сейчас действительно нуждается в сильном плече. Возможно, в каком-то определенном.