***
После того, как братья с удовольствием распили найденный на кухне ароматный сидр, их обнаружили Рейнира с мужем. Получив справедливый выговор от матери и пару беззлобных насмешек от Деймона, Люцерис вновь поднялся в покои и, следуя совету Джейса, забылся беспокойным сном до самого ужина. Проснувшись, он действительно почувствовал себя значительно лучше — голова больше не болела, а от не дававшей покоя тошноты не осталось и отголоска. После того, как принц умылся и привёл себя в порядок, он вовсе почувствовал неожиданную бодрость и свежесть, будто вчерашней ночью не выпил и грамма вина. Изящно расшитый камзол глубоко алого бархата шёл ему превосходно, думал Люцерис, придирчиво оглядывая своё отражение в зеркале. Ему никогда не было свойственно самолюбование, но в этот раз что-то было иначе: принцу хотелось выглядеть если не привлекательно, то хотя бы эффектно на фоне остальных. Встряхнув головой, он постарался отогнать волнующие мысли и отвернулся от зеркала — давно пришла пора спускаться на пиршество. Войдя в большой зал Харренхолла, Люцерис всецело согласился с его негласным названием — зал Ста Очагов действительно поражал своими размерами: принцу понадобилось несколько долгих минут, чтобы быстрым шагом дойти до возвышающегося в центре стола. Поднявшись, он ещё раз оглядел огромный чертог: сотни знатных и не очень лордов со своими приближенными восседали у почётного возвышения, предназначенного сегодня для семьи Дома Дракона, выдавливая из себя лживые улыбки — все они были готовы в любой момент наброситься на противников, забыв о всех законах справедливых переговоров. Их большая разрозненная семья вновь сидела за одним длинным столом, совсем как на последнем ужине с его мудрым дедом. Разительное отличие заключалось в том, что сегодня между Рейнирой Таргариен и Алисентой Хайтауэр не было короля Визериса, и они сидели бок о бок в напряжённом молчании, то и дело одаривая друг друга недоверчивыми, но полными робкой надежды, взглядами. Люцерису показалось ироничными, что он вновь сидел за правым краем стола лицом к Эймонду, который казался сегодня особенно отстранённым и раздражённым. Всё это было какой-то злобной насмешкой над тем самым семейным застольем с покойным Визерисом. Рейна Таргариен, его милая невеста, сидела по правую руку, прекрасная в своих блестящих шелках. Несмотря на многократные попытки девушки приободрить его непринуждённой беседой, Люцерис не мог отвести глаз от своего притягательного дяди, сидящего напротив — стянутые шнурком серебристые волосы, тяжелый взгляд и сурово поджатые губы невольно пробуждали воспоминания о вчерашнем уютном вечере, расслабленном лице напротив и тёплых руках, державших его в объятьях. Сейчас Люцерис поражался, какая ощутимая разница была между вчерашним заботливым Эймондом и тем холодным жёстким мужчиной, сидящем на другом конце стола. Юный принц пропустил мимо ушей приветственные речи обеих сторон, не в силах надолго оторвать взгляд от Эймонда и перестать думать о событиях минувшей ночи. Изредка прерываясь на вялую беседу с невестой, Люцерис вглядывался в холодный глаз и пытался восстановить в сознании как можно больше волнующе-приятных моментов, что произошли вчера между ними. Память категорически отказывалась воспроизводить даже примерную хронологию событий после того, как Эймонд опустил его на свою кровать: тепло бережных рук и тихий ласковый голос — единственное, что принц помнил отчётливо, всё остальное слилось в сплошное обрывочное крошево в его голове. Это смущало и окрыляло одновременно: несмотря на отсутствие понимания произошедшего, Люцерис твёрдо знал, что Таргариен не просто оказал помощь, но был нехарактерно заботлив, терпеливо выводя его из пьяного забытья. Из приятных мыслей юного принца вырвали первые звуки торжественной музыки, положившие начало шумному застолью. Сотни слуг выносили графины с множеством сортов вина и резные подносы с ароматными яствами. Его разобщенная семья не поскупилась — этот пир был воистину роскошен: все столы в зале Ста Очагов ломились от изобилия разнообразных блюд, начиная от запеченного мяса кабана, форели в миндале и пирогов с голубятиной, заканчивая пряными грушами в вине, меренгами и персиками в меду. Несмотря на разнообразие соблазнительных запахов, аппетита не было. Люцерис задумчиво потянулся к грозди иссиня-черного винограда, вновь поднимая взгляд на Эймонда и сразу встречаясь с опасно поблескивающим лиловым глазом.***
С самого начала пиршества Эймонд не мог усидеть на месте. И всё проклятый мальчишка Стронг, который снова не сводил с него своих чёртовых глаз. Этот медленно, но неумолимо разрушающий его изнутри тёплый взгляд заставлял вспоминать, с каким нечитаемым выражением растерянности и смущения смотрели на него карие глаза племянника, когда он помогал тому прийти в себя сегодняшней ночью. Уже потом, умытый, лёжа в постели, Люцерис потянулся к нему неосознанно. Эймонд сдался тогда и прижал к себе замёрзшего племянника, поглаживая выпирающие позвонки и по-юношески острые лопатки, согревая. Он ночь напролёт не мог сомкнуть глаза, прислушиваясь к спокойному дыханию рядом. Будить Люцериса было невыносимо — он страстно жаждал держать в объятиях потеплевшее тело как можно дольше. От этого постыдного желания Эймонд хотел придушить себя, разбить кулаки о стену, сделать что угодно, лишь бы выжечь трепетные чувства, порождающие в сердце столько противоречий. И сейчас ланьи глаза смотрели так же растерянно, терзая всë внутри. Он ведь предупреждал, чтобы не смел таращиться с этим нечитаемым выражением на лице. В пекло! Пусть смотрит. Пусть пожирает глазами, ему плевать. Эймонд прекрасно знал, что бастард любуется. «Что ж, пускай» — пронеслось в голове уверенно, прежде чем он увидел эти губы. Блядские влажные губы блядского мальчишки Стронга нечаянно или нарочно, это неважно, обхватили черную виноградину и медленно втянули её в рот. Затем тонкие пальцы оторвали от грозди вторую и отправили её в поганый пленительный рот так же, как и предыдущую. И снова. И всё это время бастард не сводил с него своих треклятых глаз! Эймонд явственно представил, как вместо ягод губы мальчишки обхватывают его пальцы и втягивают с такой же невинной задумчивостью во взгляде. Мужчина мотнул головой, отгоняя порочное наваждение. Плевать на лордов, плевать на мать и деда, пусть все катятся в пекло. Ему нужны эти манящие стронговские глаза здесь и сейчас.***
Люцерис вздрогнул, когда его дядя резко поднялся из-за стола, прерывая зрительный контакт. Задумчиво прослеживая взглядом фигуру Таргариена, принц вздрогнул ещё раз, когда тот обернулся и одарил его нечитаемым взглядом. «И что это значит?» — не переставая крутилось в голове. Что он снова сделал своему дяде? Или чего не сделал? А может, что-то должен сделать? Отхлебнув хмельного вина для храбрости, Люцерис извинился перед невестой, и вышел из-за стола. Пара минут, что он блуждал среди сотен пирующих и танцующих в поисках Эймонда, тянулись дольше часа. Наконец он заметил мелькнувшие за одной из колонн платиновые пряди. Принц поспешил в дальний конец зала. Таргариен стоял в спрятанном за колоннами тёмном углу, прислонившись к стене. Единственный глаз гневно сверкал. Напряжённо сглотнув, Люцерис приблизился, не предчувствуя ничего хорошего. — Что это было? — прошипел Эймонд отрывисто, выделяя каждое слово, когда племянник подошёл почти вплотную. — О чем ты? — спросил принц обескураженно. Он искренне не понимал, чем опять взбесил своего скорого на расправу дядю, и это удручало даже больше, чем пугало: меньше всего Люк хотел быть причиной неконтролируемой агрессии Таргариена. — Издеваешься надо мной? — мужчина скрестил руки на груди и замер в ожидании. Люцерис проследил мечтательным взглядом взлетевшую вверх серебристую бровь. — Эймонд, я не понимаю… о, — протянул он многозначительно. Взгляд Таргариена проследил за мягко округлившимся ртом, — Прости, что снова смотрел. Я задумался. — Смотри сколько хочешь, мать твою! — голос мужчины сорвался на крик. Он отпрянул от стены, склоняясь к лицу племянника, — Я о клятом винограде. Ведешь себя хуже шлюхи! — Что? Я не… — принц задохнулся возмущением, подбирая слова. Набрав воздуха в грудь, он яростно вскинул голову, — А тебе, значит, понравилось смотреть, дядя? — Закрой свой поганый рот! — зарычал Эймонд, с силой хватая племянника за подбородок. Люцерис приоткрыл рот, чтобы ответить, но тут же закрыл, встречаясь с горящим безумием глазом. Не отводя упрямого взгляда, он часто втягивал носом воздух, готовясь к новому потоку оскорблений. Нет, так он точно ничего не добьётся, думал Эймонд, всматриваясь в лицо бастарда: у того уже глаза покраснели — вот-вот ударится в слезы. Таргариен сделал глубокий вдох и велел себе успокоиться. Он давно понял, что мальчишке Стронгу нравится нежность. Так почему не побаловать его? Юный принц вздрогнул от неожиданности, когда болезненная хватка на его челюсти ослабла и мозолистые пальцы легко погладили подбородок. Почувствовав мягкое прикосновение к скуле, он подался к ласкающей ладони, прикрывая глаза. — Да, мне понравилось, — вкрадчивый шёпот у самого уха заставил Люцериса распахнуть веки, — Смотря на твои губы, я представлял, как они будут обхватывать мои пальцы. Будто в доказательство своих слов Таргариен провёл по нижней губе племянника, не отрывая взгляда от глубоких карих глаз, на дне которых плескалась восхитительная смесь страха, любопытства и едва начавшего зарождаться возбуждения. — Эймонд, я… — Не можешь найти слов, я догадался, — свободная рука мужчины зарылась в непослушные кудри, бережно перебирая пряди. Таргариен улыбнулся краешком губ, когда изо рта принца вырвался тихий вздох, — Справа от входа для слуг есть дверь, она ведёт в подсобное помещение. Встретимся там через четверть часа. — Хорошо, — легко согласился млеющий от прикосновений Люцерис. — Это была не просьба, — прошипел Эймонд с хищной полуулыбкой, в противовес нежно поглаживая тёмные пряди, массируя затылок, заставляя принца таять в его руках. Неожиданно юный принц улыбнулся лукаво и отстранился, выходя из их импровизированного укрытия на свет. Таргариен было потянулся, чтобы схватить за руку наглого мальчишку, дергая обратно, но тут же одернул себя. Не хватало ещё, чтобы кто-то узнал об этой недостойной связи. Эймонд простоял пару минут, прижавшись к каменной кладке стены, охлаждая мечущиеся мысли. Выдохнув, он резко отстранился от холодного камня и вышел в зал.***
Пока Люцерис искал взглядом указанную дядей дверь, всё внутри пылало. Принц догадывался, чего именно хотел от него Эймонд, велев прийти в эту кладовку, и, несмотря на осознание неправильности происходящего, готов был принять всё, что Таргариен мог предложить. Это пугало, ведь он никогда не замечал за собой подобных противоестественных желаний прежде. Но Эймонд… Люк убеждал себя воспринимать происходящее между ними иначе. Петляя между сотнями гостей, он наконец вышел к неприметной двери. Тронув медную ручку, Люцерис обернулся и спешно вошёл в густой полумрак. Каморка была заставлена многочисленными ящиками с бутылками и какой-то снедью, отчего казалась ещё меньше. В спертом воздухе пахло пылью и свечным воском. Прищурившись, принц пытался привыкнуть к тускло освещённому полумраку. Люцерис вздрогнул, услышав, как сзади задвинулся засов. Повернувшись к нему, Эймонд сократил разделяющее их расстояние парой быстрых шагов и привычным жестом провёл ладонью по тёплой щеке. — Ты знаешь, чего я хочу, — проговорил он еле слышно. — Чтобы я не отводил взгляд? — предположил Люцерис так же тихо, но уверенно. — Верно, — прохладные пальцы проследили плавную линию скулы, — Только будь тише, за дверью все лорды Вестероса. Ты же не хочешь, чтобы они сбежались на твои стоны? Отрицательно помотав кудрявой головой, Люцерис неуверенно потянулся к Таргариену в ответ, бережно касаясь рассыпавшихся по плечам серебристых прядей, которыми он так трепетно восхищался. Будто в тумане юный принц ловил взглядом каждую черту прекрасного лица, наслаждаясь возможностью просто любоваться истинно валирийской красотой дяди. Обтянутое тёмной кожей колено вернуло Люка в реальность, вклиниваясь между ног и проходясь по паху, вырывая тихий всхлип. Знакомое пьянящее возбуждение начало зарождаться внизу живота, и принц подался вперёд, стремясь продлить ласку. Эймонд хмыкнул удовлетворённо и опустил руки на спину племянника, притягивая ближе, оглаживая. Не прекращая ритмичных движений коленом, Таргариен неспешно ласкал напряженную спину и плечи, то и дело переходя на шею, зарываясь пальцами в тёмные кудри. Поглощённый пробуждающимся желанием, Люцерис не заметил, как колено Таргариена сместилось в сторону, чуть раздвигая его ноги, и на твердеющую плоть опустилась рука. Принц не смог сдержать тихого стона, когда ладонь дяди ощутимо прошлась по его выпирающему возбуждению и несильно сжалась. — Хочешь кончить на моих пальцах сегодня? — вкрадчивый шёпот заставил волоски на всём теле подняться дыбом. — Что? — всхлипнул Люк, сжимаясь. — Прекращай строить невинность, — шептал Таргариен, не прекращая потирать его через ткань штанов, — Мы оба знаем, что тебе понравилось тогда. Да, Люцерис помнил, какое острое порочное удовольствие доставил ему Эймонд этими пальцами, как доводил до исступления, придерживая за бедра — никто не ласкал его так чувственно, и это было прекрасно. Столь же отчётливо принц помнил и вчерашние жестокие слова Таргариена, которые впечатались в сердце, не позволяя отдаться волнующим ощущениям: сейчас Люцерис желал и боялся одновременно снова почувствовать это мучительное наслаждение. Мягкое прикосновение к скуле вырвало принца из омута сомнений. — Всё хорошо, — протянул Эймонд, поглаживая тёплую кожу в попытке успокоить. — Нет, я не хочу, — Люк запнулся, выдыхая растерянно, когда ласкающая его между ног рука тут же отстранилась, — Не хочу быть в твоих глазах каким-то…кем-то… — он осёкся, подбирая слова, — Вчера ты сказал, что… Таргариен не позволил ему договорить, внезапно прервав сбивчивый шёпот. — О, пекло, Люцерис, — горячие ладони обхватили пылающее лицо, — Ещё слово, и я за себя не ручаюсь. Не отрывая обжигающих пальцев от щёк племянника, Эймонд нежно коснулся его сомкнутых губ своими, лаская. Почти сразу пленительный рот приоткрылся, впуская язык Таргариена внутрь. Юный принц тихонько простонал что-то в чужие губы, приникая ближе. Не встретив сопротивления, мужчина неспешно углубил поцелуй, подавляя нестерпимое желание смять влажные губы немедленно, подчиняя своей воле. Люк таял и открывался, желая отдаться полностью, без остатка, когда Эймонд становился таким нежным. Юный принц корил себя за эту необъяснимую слабость, но ничего не мог поделать, каждый раз теряясь в сладостных ощущениях. Таргариен прервал поцелуй неожиданно, вырывая из племянника задушенный всхлип, чтобы тут же спуститься к беззащитно открытому горлу. — Отпусти себя наконец, — в перерывах между короткими поцелуями прошептал Эймонд, опуская руки на талию, поглаживая сквозь одежду, притягивая к себе. — Да, — протянул принц на выдохе, согласный на что угодно, лишь бы Таргариен не останавливался. Привычно расправившись с завязками штанов племянника, Эймонд обхватил горячей ладонью его твердую плоть, сразу задавая восхитительно быстрый темп. Люцерис хотел было опустить руки с плеч Таргариена на его пах в стремлении доставить ответное удовольствие, но одернул себя — он помнил правила этой игры: сейчас нужно было только смотреть неотрывно в лиловый глаз, давая его обладателю возможность удовлетворять своё сумасшедшее непонятное юному принцу желание. Неожиданно жаркие ласки прекратились. Люка подхватили под бедра и, приподняв, посадили на один из деревянных ящиков. Пальцы Таргариена ловко расправились с остатками шуровки на штанах. — Давай избавимся от этого наконец, — велел Эймонд нетерпеливо, резко склоняясь и принимаясь за застёжки правого сапога племянника. Совместными усилиями они быстро стянули мешавшую одежду — теперь измятые штаны болтались на левой щиколотке, держась только за счёт туго застегнутого сапога. Руки Таргариена подтянули принца на самый край ящика, привлекая к себе практически вплотную. Сжигаемый страстью, Люцерис развел бёдра призывно, пытаясь обхватить ногами торс дяди, но ему не позволили, удержав на месте. Наконец сухая ладонь вновь накрыла возбуждённую плоть принца, возобновляя ласки, вырывая из того отчаянные всхлипы. Оторвав свободную руку от талии племянника, Эймонд легко прошёлся по спине, угловатым плечам и, поднявшись к лицу, коснулся мягко очерченной скулы, оглаживая. Когда мозолистые пальцы с нажимом провели по нижней губе, Люцерис приоткрыл рот инстинктивно, впуская длинные фаланги, несмело обводя их языком. Не прерывая зрительного контакта, Эймонд вытянул влажные пальцы и опустил руку к паху племянника. Тот вздрогнул, почувствовав дразнящее прикосновение к тому самому постыдному месту. — Ты точно хочешь? — спросил Таргариен, аккуратно массируя сжавшееся колечко ануса принца, другой рукой не прекращая попеременно ласкать его возбужденную плоть и поджавшиеся яйца. — Да, я хочу, — протянул Люцерис почти умоляюще. Он действительно хотел снова почувствовать то запретное удовольствие, стонать на длинных умелых пальцах, сейчас стыд и страх отошли на второй план, оставив только сжигающие желание. — Не смей закрывать глаза, — шепнул Эймонд и мягко надавил, преодолевая сопротивление мышц. Вопреки ожиданиям Люка проникновение не принесло боли, только лёгкий дискомфорт, который был едва различим на фоне умелых ласк его возбуждённой плоти. После пары неспешных движений Таргариен обнаружил заветный бугорок и начал ритмично поглаживать изнутри, слегка сгибая пальцы. Волна того самого порочного удовольствия полоснула по животу, заставляя Люцериса податься навстречу движениям кисти, заходясь хриплым стоном. Вскоре принц почувствовал, как к первому пальцу добавился второй, раздвигая податливые стенки, вновь, однако, не доставляя и доли болезненных ощущений. Изнывая от запретного наслаждения, Люк отчаянно кусал губы в попытках приглушить стоны и всхлипы, боясь громким звуком скомпрометировать себя и дядю. Но пылающий взгляд Таргариена, который, казалось, вот-вот прожжет в трепещущем сердце дыру, лишь подстегивал захлестывающее его острое удовольствие. Когда жгучее наслаждение стало невыносимым, и Люк всхлипнул отчаянно, мозолистая ладонь в привычном жесте накрыла его искусанные губы. — Можешь не сдерживать себя, — хриплый шёпот у самого уха заставил сорваться, наконец, на громкий стон, подаваясь бёдрами навстречу ласкающей руке. Люцерис стонал, хныкал и почти плакал на терзающих его умелых пальцах, цепляясь за камзол Таргариена. В какой-то момент сладкой пытки в затуманенном страстью сознании забилась навязчивая мысль: откуда Эймонд вообще знал, как ублажать мужчину таким порочным образом, заставляя заходиться в агонии. Впрочем, сейчас Люку было всё равно. Пускай Таргариен перетрахал хоть добрую половину Шёлковой улицы, плевать, лишь бы он не останавливался сейчас, лишь бы не сбивался с нужного ритма. Когда Эймонд аккуратно развёл пальцы внутри, не причинив и малейшей боли, юный принц поймал себя на извращённой мысли, что хотел бы почувствовать что-то большее. Например, крепкий член Таргариена, которым тот растягивал бы его сжимающееся отверстие. Или хотя бы третий палец. Но просить о таком он не осмелился бы даже сейчас, сгораемый в пламени желания. Люка бросало то в жар, то в холод от собственных порочных фантазий и уже ставшего болезненным наслаждения, которое доставляли методично трахающие его пальцы. На мгновение он опустил голову, утыкаясь пылающим лицом в камзол дяди, и прикрыл веки в попытке справиться с бурей сжигающих ощущений, но тут же почувствовал, как хватка жёсткой ладони на его лице усилилась. Люцерис без слов понял, чего от него хотят, и покорно поднял взгляд, встречаясь с чистым безумием, плескающимся на дне потемневшего глаза. Не прерывая зрительного контакта, он нетерпеливо ёрзал на жёсткой деревянной поверхности, подаваясь бёдрами то назад, к терзающим его пальцам, то вперёд, исступлённо отираясь истекающим смазкой членом об обтянутое кожей бедро Таргариена. Бешеная схватка взглядов лишь подхлестывала желание принца, подливая масла в пожирающий его огонь вожделения, медленно, но неумолимо подводя к концу. Вдруг что-то громыхнуло. «Дверь!» — пронеслось в затуманенном возбуждением сознании. Принц хотел сказать что-то, предупредить, но из-за прижатой ко рту ладони вырвалось только задушенное мычание. Вдруг пальцы Эймонда, сбившись с ритма, надавили под каким-то новым углом внутри, и Люк приглушенно заскулил, кончая, не отрывая испуганно-изумленного взгляда от глаза Таргариена. Дождавшись, когда племянника отпустит судорога оргазма, Эймонд аккуратно извлёк пальцы из растянутого отверстия. Принц тут же попытался сдвинуть обнажённые коленки, но он не позволил, привлекая к себе подрагивающее тело. — Кто-то ломился к нам! — выпалил начавший приходить в себя Люцерис и вновь попытался откинуть тёплые руки. — А кто-то кончил от одних пальцев, — ухмыльнулся Таргариен, не позволяя ему отстраниться, — Сочту за комплимент, милый племянник. — Это от неожиданности! — щёки и шея принца предательски заалели, — Ты вообще слушаешь? В дверь стучались! — Попытались войти, — поправил Таргариен, отстраняясь, — И сразу ушли, потерпев неудачу. Не вижу никаких проблем. Люцерис хотел ответить язвительно, но промолчал, рассудив, что отстаивать своё мнение, сидя перед дядей без штанов, будет по меньшей мере бесполезно. Справившись со шнуровкой, он поднял взгляд: Таргариен давно привёл себя в порядок и теперь задумчиво смотрел в какой-то тёмный угол. — А если нас заметили? — спросил принц приглушенно, разрывая тишину. Не обратив внимания на вопрос племянника, мужчина шагнул в темноту, практически сразу, впрочем, возвращаясь с его сапогом в руке. — Эймонд? — позвал принц неуверенно. — Седьмое пекло, Люцерис, — устало выдохнул Таргариен, помогая племяннику натягивать отброшенный в порыве страсти сапог, — Даже если так, всем плевать. — Плевать? — губы принца тронула озорная полуулыбка, — Да твоего деда удар хватит, узнай он, чем его рассудительный внук занимается в чулане с грязным бастардом. Эймонд хмыкнул, улыбнувшись в ответ. — Наконец вы признали истину своего происхождения, мой Лорд Стронг, — протянул он лукаво, наблюдая, как ещё румяное после недавно пережитого оргазма лицо племянника багровеет от горькой обиды. Не дав юному принцу возможности собраться с мыслями и ответить, Эймонд поднялся и притянул его к себе, впиваясь в губы властным поцелуем. Люцерис пытался вырваться, бил мужчину по рукам и груди, но тот держал крепко, не позволяя отстраниться. Оставив бесполезное сопротивление, принц вцепился пальцами в чужой камзол и начал яростно отвечать, больно кусая губы Таргариена, врываясь в его рот языком в стремлении перехватить инициативу. Этот поцелуй напоминал борьбу, и сейчас Люцерис не собирался уступать. Эймонд оторвался неожиданно, загнано хватая ртом воздух. Единственный глаз горел чем-то новым, на нижней губе выступила кровь. Люк будто в тумане проследил взглядом, как большой палец Таргариена касается припухшей губы, стирая алую каплю. Изогнув изящную бровь, мужчина неопределённо хмыкнул и двинулся к запертой двери. — Обожди минут пять, потом можешь выходить, — повернувшись к нему, Эймонд усмехнулся, — И приведи себя в порядок. — На себя посмотри! — вспыхнул юный принц под смех удаляющегося Таргариена.***
Уже со своего места за пиршественным столом Эймонд наблюдал, улыбаясь краешком губ, как его племянник выходит из кладовки. Всё ещё растрепанный и слегка растерянный, Люцерис был очарователен. Таргариен морально влепил себе пощёчину, поймав на мысли, что хочет не то снова впиться в покрасневшие губы племянника поцелуем, не то поправить застёжки его алого камзола. Вопреки ожиданиям, мальчишка Веларион двинулся в противоположную сторону от возвышающегося в центре зала стола. Пытаясь обнаружить глазами скрывшегося в толпе племянника, Таргариен не заметил подошедший матери. — Эймонд, — негромкий голос Алисенты Хайтауэр застал его врасплох, заставив вздрогнуть, — Как проходит твой вечер? Повернувшись в сторону обтянутой изумрудными шелками фигуры матери, он поднялся с места. — Благодарю, матушка, я в порядке, — произнёс Эймонд, улыбнувшись натянуто. — Пройдёмся? — не дожидаясь ответа, женщина взяла его под руку и двинулась прочь от пиршественного стола. Когда они отошли на достаточное расстояние от оживлённого центра зала Ста Очагов, Алисента мягко обхватила ладонь сына, вкрадчиво заглядывая в мечущийся глаз. — Ты же понимаешь, как важны эти переговоры сейчас, когда мир так близок? — спросила она осторожно, поглаживая мозолистые пальцы. — Прошу, не начинай, — Таргариен выдохнул утомленно, — Просто скажи, к чему ты ведешь? — Я не слепа, Эймонд, — хватка матери на его руке усилилась, — Можешь не рассказывать, что происходит между тобой и Люцерисом Веларионом, но прошу, не забывай, ради чего все мы здесь. Эймонд бережно обхватил руку матери в ответ. — Я не безумец, матушка, и не собираюсь убивать или калечить своего племянника на мирных переговорах, — он погладил хрупкую женскую ладонь, — Хотя бы об этом ты можешь не переживать. На мгновение Эймонду показалось, что в глазах его леди-матери мелькнуло сочувственное понимание. — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — женщина тепло улыбнулась и, выпустив его ладонь, направилась в сторону пирующих. Устало вздохнув, Таргариен двинулся следом. Весь оставшийся вечер Эймонд не оставлял попыток встретиться взглядом с сидящим напротив племянником, которые, впрочем, оставались безуспешными. Глубокие стронговские глаза лихорадочно блестели, когда мальчишка старался смотреть на кого угодно, кроме Таргариена: неестественно оживлённо беседовал со своей невестой, с преувеличенным интересом обсуждал политику с Морским Змеем, чересчур задорно смеялся над шутками брата. Лишь под конец шумного застолья Эймонд смог, наконец, поймать взгляд юного принца: тот покрылся лёгким румянцем, но не стал отводить глаз. Наблюдая упрямые попытки юного Велариона выдержать его взгляд, Эймонд усмехнулся и отсалютовал тому кубком. Густо покраснев, Люцерис поспешил отвернуться к спасительной компании невесты и деда. Губы Таргариена растянулись в победной улыбке.