Когда Пьеро отправился в путь, чтобы вернуться с новым человеком, новым союзником, она ожидала того, что слышала: того, кого бросили все; того, от кого отвернулся весь мир. Кого-то оставленного и заплутавшего, и дай такому человеку немного любви — он будет верен тебе и только тебе.
Пьеро привёл
кого угодно, но только
не человека. У него было юношеское лицо, худое и слабое тело, укутанное в меха; не было ни страха, ни почтения, ни трепета, когда он стоял перед Архонтом — только расчётливые, холодные, красные глаза и песок, застрявший в голубых волосах и переживший долгий путь от пустыни до льдов, что падает на ледяной пол.
Нечто в теле человеческого мальчишки улыбается ей, проклятие народа лесов растягивается на его лице с призраком чёрной паутины-чешуи вокруг глаз; в этой улыбке слишком много остроты для любой истины, которая никогда не слетает с его языка:
— Я буду рад служить вам, Ваше Величество.
Царица не глупа.
Даже спустя годы, когда Дотторе — потому что,
конечно, Пьеро нашёл существо, окуенное чужой кровью, и дал ему самое ироничное имя, которое мог придумать — ни разу не предавал её доверия, всегда исполнял все свои миссии с точностью скульптора-перфекциониста и склонял перед нею голову — она никогда не верила ни его речам, ни его глазам, ни его преклонению. (Дотторе второй среди Предвестников только потому что Царица
не может дать тому, кому не доверяет, первое место, рядом с собой.)
Он силён, умён и
опасен.
Она знает, что очаровала сегментов, младших и не менее гениальных частей Дотторе; фрагменты прошлого, которые похожи и не-похожи на него. (Им всегда не хватало
чего-то, чтобы быть неотличимым от оригинала; но никто не достиг этого.) Но Царица не очаровала
его. Оригинал, чьи глаза так же темны и бездонны, как и двадцать лет назад, в их первую встречу.
Царица думала, что дело в болезни, от которой он избавил всех своих сегментов, и оставив им чистую кожу, даже если многие предпочли прятаться за маской, чтобы скрыть свои очевидные различия от оригинала. (Она знала, что оригинал никогда не носил масок, он прекрасно знал, какое устрашающее впечатление производит на других людей.)
Спустя годы он избавился от болезни, заменив всего себя чем-то искусственным, собственно созданным; став больше, чем просто человек. Это восхищает в равной мере, сколько и пугает. Она знает, что его глаза остались прежними, как и его мозг, но кожа, кости, органы, кровь (
даже сердце, — сказал ей один из старших частей Дотторе, который и проводил операцию) не более, чем синтетический материал; заменяемый и легкодоступный для него.
Царица пыталась понять его, пыталась разгадать, чтобы перестать думать, что он всегда стоит за её спиной, готовый воткнуть клинок меж её лопаток. Его новое тело не чувствует холода, поэтому он одевается так, словно находится посреди земель Натлана: свободно и открыто, игнорируя лёд на голых стопах. Его продолжает преследовать песок, немного и незаметно для любого, кто не был бы ею. Она может успокоить его боль его разума и это единственное, что подкупает его; отросшие волосы (длиннее, чем у любого из его клонов) собраны в неаккуратный хвост, касаются её кожи, когда она вкладывает в его разум немного крио едва ощутимым прикосновением. Царица пытается вести с ним разговоры, и они получаются, довольно философские и отстранённые: о мире, о богах, о Селестии, о жизни, о смерти.
(На короткое мгновение она думает, что говорит с кем-то равным ей, с другим Архонтом.)
Дотторе говорит о любви и его мир затихает, прислушиваясь. Он смеётся о смерти и почти ласково отзывается о жизни. Он презирает Селестию, Небеса, и говорит, что время — беспощадно. Он говорит о Бездне и красном небе.
Впервые за столетия со времён уничтожения Каэнри’ах — она чувствует холод. Дотторе же улыбается ей, сочувственно и
знающе.
Он знает, он знает, он знает, он не должен знать ничего подобного.
Дотторе снова смеётся, снова глаза красные и туманные, снова голос полный сладости и первой в их знакомстве правды:
— Ваше Величество, — и там есть нежность, подобное одеялу из песка, — не мне вас судить.
И с того момента всё рушится и лёд трескается.
***
Она Богиня Любви, и этот человек хочет любви; не от неё — от мертвецов; и он знает, что не получит её.
Он не смеётся, когда она спрашивает его, но есть тайны, закопанные ещё до её рождения и коронации.
Она думает, что проявляет нечто похожее на симпатию.
***
Он не даст ей себя обмануть. Он слишком умён для этого (намного умнее любого существа, что она встречала;
иногда его способности пугают даже её). Он не возвышается над её льдами, смотря на неё снизу вверх, кланяясь и целуя её руку.
Мужчина, которого она пытается держать подле себя, не взять, даже если она применит всё своё очарование. Его улыбка тонко превращается в хищническую, когда одно успокоение его мыслей спустя, она спускается с трона. Его смех сух, как нелюбимые ею равнины Пиро Архонта, и он резок в движениях, но не болезнен, как многие мужчины до него.
Ей кажется довольно чуждым, что любой из его сегментов к этому моменту был бы потерян в мире самовольных грёз, слишком околдованный ею внушением любви,
кроме него.
Она в его руках, когда он кружит их, подошвы умело скользят по отполированному льду, и Дотторе улыбается ей:
о, Ваше Величество, чего же вы хотите?
Лукавство и веселье, она знает этот фокус.
Но по какой-то причине позволяет себе упасть глубже.
Она думает, что видит кроваво-алую корону в его волосах.
(Богиня Любви может сама не заметить, когда пала в сети чужих чар).
