Кинктябрь (завершён досрочно)

— Тома, прошу, я не могу терпеть так долго, просто вставь. Тело комиссара подобно змее извивается на простыне с каждым движением уже двух пальцев внутри себя. Горячо шепчет ему слова на ухо, нарочно стараясь насадиться сильнее и громко на него же стонет, когда Тома добавляет третий. Прерываясь от нежных ласк его шеи и ключиц, управляющий тихо просит потерпеть. — Господин, я не хочу вас случайно травмировать, тем более вы знаете, что из-за меня требуется особая подготовка... Последние слова произносятся будто с лёгкой долей вины. Сидя на коленях перед лежащим Аято он то и дело добавляет смазки, боясь сделать блондину больно, тем более, что четвертый палец выносить всегда сложнее. Но пока что внутри двигаются только три, тщательно и старательно растягивая стенки. — О, не говори это так. Мх... Терплю эту подготовку только потому, что люблю твой большой член. — говоря это нарочно игриво, так, как кроме Томы никто не слышал, пальцами ноги он надавливает на стояк управляющего, который тихо шипит и закрывает глаза. Такая формулировка очень смущает, парень заливается краской, но не останавливает движений внутри. Слова Камисато можно расценить как лесть, пока сам в них не убедишься. Ступнёй он проводит по массивному, действительно большому и мучительно твердому органу, предвкушая то, как он будет ощущаться внутри, пока мысли не вылетают вместе с громким стоном. Спина выгибается, голубые глаза широко распахиваются, когда русый добавляет четвертый, нежно продолжая растяжку. Боль есть, но ее стоит перетерпеть ради такого удовольствия. Аято тянет управляющего на себя, чтобы передать все свои стоны, свой голос, напрямую ему, вовлекая в глубокий, мокрый поцелуй. Терпеть становится все сложнее, член покачивается при каждом движении внутри, он чувствует каждый палец, как они тянут, нежно подготавливают, но этого очень мало. Отстранившись и снова поддаваясь бедрами вперёд он тихо просит. — Ну же, Тома, я уже готов, — и стоит парню только вынуть все пальцы с тихим хлюпаньем, как он громко охает, оказываясь на спине с нависшим над ним комиссаром. — Сегодня я сверху. Обхвати бедра руками. Не успев сказать и слова, Тома тяжело сглатывает, кладет ладони на бедра своего господина и в безмолвии ожидает, только глядя на хозяина поместья едва не щенячими глазами. Изящные пальцы Аято обхватывают орган, мягко провел по нему вверх, останавливаясь на головке, давя на нее пальцем, чтобы выбить из него нежный стон, на которые его рот так щедр. По лисьи хитро глядя, снова опускает ладонь к основанию, придерживает, направляя, а сам поднимается на коленях, нагло смотрит в чужие глаза и опускается вниз, однако теперь вся наглость с его лица сходит, когда он закатывает глаза и открывает рот в беззвучном стоне. Он никогда не привыкнет к этому размеру. Опустился едва до половины, ощущая, что чтобы кончить ему вполне хватило бы и этого, но предстоит ещё долгий путь. Тома это чувствует и руками на бедрах поддерживает его тело, чтобы его господин случайно не опустился ниже, чем хочет. Чтобы привыкнуть, Камисато аккуратно поднимается и опускается снова, дотягивая стенки уже его членом. Тома в нетерпении ничего не может сделать. Его лицо корчится в желании, даже жажде, которую самостоятельно восполнить нельзя. Он не позволяет себе двигать бедрами или насаживать, хотя Аято был бы совсем не против доли грубости со стороны. Тяжело сглатывая и дыша дальше через рот, при каждой фрикции он старается опускаться ниже, что неизбежно приводит к бессилию. Он опускает голову вниз и пошло улыбается. — Тома, посмотри сюда, — и несчастный Тома поднимает взгляд туда, куда ему указал Камисато. Снова выпрямившись, изящными пальцами он ведёт по худому животу. — Я сел ещё даже не полностью, а он уже так мило выпирает, — а дальше с удовольствием смотрит на то, как вспыхнуло краской лицо управляющего, как крепче сжимаются пальцы на его бедрах. Он закрыл глаза и отвернул голову в сторону. Это блондину не понравилось. Тихо хмыкнув, он пересилил себя, приподнялся и упал на его бедра полностью, сквозь зубы пуская слегка болезненный стон, но зато теперь он видит удивлённые глаза своего подчинённого и слышит его сладкий голос. — Так-то лучше, не отводи от меня взгляд. Обе ладони упираются в крепкий торс, а Аято принялся наращивать темп, наблюдая за тем, как появляется и скрывается бугорок внизу живота и как же неловко от этого Томе. Томе, который едва выдерживает это издевательство. Настоящее издевательство. Этот взгляд, это поведение и старательный, но такой медленный и, кажется, дразнящий нарочно темп. Слова Камисато только подбивают сознание: "Тома, ты можешь не бояться быть со мною грубым" и юноша поддается. Под очередной удивленный вздох, Камисато снова оказывается на спине, хватается руками за его плечи и смотрит взглядом, в котором читается "Ну неужели". — Простите, мой лорд. Аято закатывает глаза, открывает было рот, но из него теперь льются только протяжные, высокие стоны. Расставив ноги шире, Тома жмурится и будто не сдержавшись больше, слишком резко входит в его тело, сразу наращивая темп. Быстрый, ровный, но подобрать дыхание под него не выходит, из-за чего Аято задыхается в стонах. Полюбившийся бугорок комиссар уже не замечает, ощущает только то, как сильно член давит на стенки и как он проходится по простате, как руки Томы сжимают бедра до красных пятен, за которые будет извиняться, и за тем, как близко он оказался к разрядке. Срывается жалобный стон, он кладет ладонь на свой член и пережимает основание. Тома только начал, нельзя кончать так быстро. Аято вжимается в подушки и свободной рукой больно царапает чужую спину, совсем сейчас не беспокоясь о своем виде. Кровать жалобно скрипит, Тома крепко сжал зубы, сквозь которые и проговорил, что близок к разрядке, на что Аято ногами прижал его к себе, не давая отстраниться. — Ты кончишь внутрь, Тома. Ощущая внутри горячее семя, а сверху громкий стон, после которого слышится тихое извините, он доводит себя рукой и с вскриком изливается на живот. Ноги он так и не расслабил. — Тома... Не вынимай пока что. Дай насладиться... Ещё чуть-чуть.