***
После той ночи весь мой мир будто изменился. Все, что я когда-либо думала, что знаю о Нобу — и о Председателе, и даже о себе — было поставлено под сомнение. Много лет назад я составила в уме карту своей судьбы, уверенная, что знала, куда она меня приведёт, но теперь мне казалось, что все места на моей карте перевернуты и переписаны, и я не мог больше ориентироваться. Так долго я думала о Нобу не более чем как о ступеньке к Председателю, что никогда не думала, что он может быть не просто остановкой на пути моего путешествия, а его конечным пунктом назначения. Возможно, я только когда-либо встречал Председателя на берегу ручья Сиракава в детстве и была вдохновлена его добрым поступком, так что годы спустя я могла привести себя к Нобу. Возможно, каждый мой шаг к Председателю был направлен на то, чтобы сблизиться с Нобу. Возможно, моя истинная судьба все время была прямо передо мной, а я была слишком слепа, чтобы увидеть ее. Как только я вернулась в Гион, я послала за маленькой посылкой китайских противозачаточных трав и заварил из них чай, как я часто делала после пребывания в постели генерала. Матушка, должно быть, пронюхала о ситуации, потому что она застала меня, когда я начала пить чай за столом в приёмной, и, скрестив руки, попыхивая трубкой, смотрела на меня. — Значит, Нобу наконец-то заполучил тебя в свою постель? Хватило на него времени! — Она издала низкий сдавленный смех и выпустила изо рта струйку дыма. — Он был доволен тобой? Я почувствовала, что краснею, когда воспоминания о ночи вернулись ко мне в голову, но тем не менее кивнула. — Да. — Ну, тогда, если повезёт, скоро мы получим новые украшения или еще одно кимоно. У мужчин нет ни капли здравого смысла, когда дело доходит до денег после того, как у них в постели была женщина; Нобу ничем не отличается. С этими словами она повернулась и вышла из комнаты, но из-за тяжести её слов казалось, что она всё ещё здесь. Я знала, что природа моих отношений с Нобу была скорее деловой сделкой, чем чем-либо еще; он дарил мне подарки и оплачивал мои расходы, и я позволяла ему щедрость, которую не делала ни одному из моих клиентов, однако слово Матери обеспокоило меня, потому что той ночью в Осаке я почувствовала с ним что-то более глубокое, что простиралось за пределы наших отношений. Мамеха однажды сказала мне, что чувства мужчины всегда должны находиться под контролем гейши, что она никогда не позволит страсти проникнуть в их отношения, но, по правде говоря, я не могла контролировать чувства Нобу, когда я едва контролировал свои чувства. Делая глоток чая, я представляла себе будущее как дорогу передо мной и пыталась увидеть, куда она приведёт, но как будто то, что когда-то было так ясно, стало теперь туманным, а то, что было несомненным, неопределенным. Тем не менее, все дороги, которые я себе представлял, вели обратно в Нобу, и избежать этого было невозможно. Возможно, никогда не было.***
Через неделю я впервые увидел Тыкву после поездки Iwamura Electric в Амами. Я просматривала магазин, в котором продавались сумки и другие аксессуары возле реки, и, купив несколько вещей, вышла на улицу и пошла обратно к охайе. Однако, когда я проходила мимо парка Маруяма, я заметила гейшу, прогуливающуюся вместе с двумя американскими солдатами рядом с ней. В ее походке было что-то знакомое, но только подойдя поближе, я поняла, что это Тыква, одетая в довольно простое зеленое кимоно. Я хотела развернуться и пойти в другом направлении, но что-то удержало меня от этого; возможно, это была моя давняя надежда, что мы с Тыковкой когда-нибудь снова станем друзьями, несмотря на всё, что между нами произошло. Итак, я продолжала идти в том же направлении, и Тыкве потребовалось всего мгновение, чтобы заметить меня и окликнуть по имени. — Саюри-сан! — воскликнула она, выглядя гораздо более счастливой, увидев меня, чем когда мы виделись в последний раз, в своей новой заброшенной охайе. Тыковка повернулась к мужчинам и отмахнулась от них. — А теперь бегите, мальчики! У меня важное дело! Солдаты кивнули и побрели прочь, оставив меня и Тыковку вместе гулять по парку. Она смотрела на мою только что купленную сумочку, как голодный ребенок на тарелку риса, поскольку я знала, что в последние годы ей не хватало таких украшений. — Какая красивая сумка! Похоже, это стоит больше, чем я зарабатываю в месяц. — Я не знала, что на это сказать, и это должно было отразиться на моем лице, потому что Тыковка рассмеялась и покачала головой. — Не смотри так обеспокоенно. Я пошутила; эти американские мальчики не могут насытиться мной. Конечно, я никогда не добьюсь такого успеха, как мисс Нитта Саюри, и я уверена, что у меня никогда не будет такого богатого данна, как Нобу Тохикадзу. В её голосе был намек на презрение, что она плохо скрывала, и на секунду я увидела, как в ее глазах появился ужасающий проблеск Хацумомо, но он исчез так же быстро, как и появился. Через мгновение я посмотрела на Тыкву и улыбнулась. — Я рада видеть, что ты так хорошо выглядишь, Тыковка. Я собиралась навестить тебя… — Но ты была слишком занята? Что ж, нам есть, что наверстать. — Она переплела свою руку с моей и подняла брови. — Расскажи мне все о нём. — О ком? — Ты знаешь, о ком. Твой лихой данна, конечно! — Она наклонилась ко мне и понизила голос. — Ты уже сделала «сама-знаешь-что»? — Я покраснел, а Тыковка рассмеялась. — Ну, значит, либо очень хорошо, либо очень плохо. Не желая говорить ей правду, я покачал головой. — Нет. Мы… нет. — Нет? — Тыква выглядела сбитой с толку. — Как странно! Может быть, на войне ему оторвало не только руку. — Я с трудом мог поверить, что она сказала такое, и недоверчиво уставилась на неё. Она усмехнулась и похлопала меня по руке. — Я просто шучу. Боже мой, Саюри, ты потеряла чувство юмора за эти годы? Хоть убей, я не могла понять, почему Тыковка разговаривает со мной так, как будто мы друзья, хотя, конечно, мне очень хотелось снова с ней подружиться, когда она была так холодна ко мне в первый время, когда мы виделись после войны. — Прости меня, Тыковка, но я не понимаю. — Я остановилась и встретилась с ней взглядом. — Кажется, ты разозлилась на меня, когда я пришла в твою охайю, чтобы попросить тебя о помощи в развлечении несколько месяцев назад. Что изменилось? Тыковка задумалась на мгновение, а через мгновение со вздохом продолжила нашу прогулку. — О, я была зла на тебя, по правде говоря. Я ненавидела тебя, когда Матушка решила удочерить тебя вместо меня, и я ненавидела тебя еще больше, когда ты ушла в горы во время войны, а я оказалась на фабрике. Но прошлое есть прошлое, Саюри-сан. Мы должны быть друзьями, не так ли? Кроме того, — она усмехнулась и вдруг остановилась, повернувшись ко мне и нахмурив брови. — Друзья хранят секреты друзей, не так ли? Внезапно я замер, но через секунду сумел изобразить замешательство. — Секреты? Улыбка Тыковки не сходила с ее губ; во всяком случае, она стал шире, когда она говорила. — Трагично, не правда ли? Если гейша становится любовницей делового партнера мужчины, он никогда не посмеет украсть её для себя. Даже если бы она захотела, она никогда не могла бы быть его. Она знала; это было ясно видно по ее глазам, которые смотрели на меня так, словно могли видеть сквозь мой фасад. Она знала о моих чувствах к Председателю; она знала, что я не хотела, чтобы Нобу был моим данна. Я понятия не имела, как, но она знала все, каждую тайну, которую, как мне казалось, я спрятала так тщательно, что никто, кроме меня, никогда ее не найдет, каждую надежду, которую я спрятала во тьме. У меня закружилась голова, и мой желудок сжался. Хотя я уверена, что это было плохо сыграно, я снова сделала вид, что озадачена. — Я уверен, что не понимаю, о чем ты говоришь. — Что ж, возможно, я ошибаюсь. В конце концов, ты должна быть в восторге от того, что Нобу стал твоим данна. Кто бы не был? Мы оба прекрасно знали, что Тыковка ни в чем не ошиблась, но она больше ничего мне не сказала и просто ушла, покачивая бедрами и высоко подняв голову, словно она была величайшей гейшей во всем Гионе. Я смотрела, как она уходит в ужасе, и на долю секунды я поклялась, что вижу Хацумомо на ее месте, возвращающуюся, чтобы преследовать меня, словно демон, которого я никогда не смогу изгнать.***
Раз или два в неделю я встречалась с Нобу, когда он приезжал в Гион, иногда в чайном доме или ресторане на ужин, а иногда в гостинице на севере Киото, где мы вместе проводили ночь. Это стало чем-то вроде рутины, хотя и не такой неприятной, как с генералом, потому что, по правде говоря, я чувствовала себя ближе к нему, чем к кому-либо другому, и ловила себя на том, что с нетерпением жду встречи с ним по вечерам, когда он приезжает. Председатель всё ещё приходил мне на ум, но теперь моя тоска по нему казалась холодной и далёкой, как будто между нами была тысяча миль, хотя я все еще время от времени видел его в Ичирики. Мое сердце стало более пустым, но в то же время, с частым обществом Нобу, мне казалось, что то, что я потеряла, было заменено чем-то более полезным. Однажды ночью, когда я ждала Нобу в гостинице, которую мы посещали по вечерам, он явился на час позже, чем ожидалось, настолько измученный и раздражённый, что ничего не сделал, кроме как довольно коротко поприветствовал меня и попросил налить ему ванну. Я не стала спрашивать, что случилось, и какая-то усталость в нем говорила мне не спрашивать. — Иногда, Саюри, — глубоко вздохнул он, когда я помогла ему снять ботинки и куртку и повела его в ванную. — Клянусь, я единственный разумный человек в этом мире. — Мне жаль слышать, что у Нобу-сана был плохой день, — ответила я, пока он снимал одежду и погружался в дымящуюся воду ванны. Я собрала его одежду, сложила и уже собиралась повернуться и оставить его купаться, когда он снова заговорил. — Садись ко мне. Я не в настроении быть один. Я помедлила, удивленная просьбой, но тем не менее кивнула и развязала свободный узел оби, который мистер Бекку завязал для меня перед прибытием Нобу. Скинув мантию, я тоже вошла в ванну и прижалась к нему. Горячая вода казалась моей коже божественной, так как у меня редко было достаточно свободного времени, чтобы насладиться успокаивающей ванной в бане, и когда я закрыла глаза, я почувствовала, как волна усталости накатывает на меня. На мгновение я подумала, что прикосновение моего обнажённого тела к его телу заставит Нобу шевельнуться, но он так устал, что, казалось, даже не заметил этого, и после того, как я заняла свое место, он обнял меня и выдохнул, казалось, все его разочарования на одном дыхании. — Мысль о том, чтобы увидеть тебя сегодня вечером, была единственным, что удерживало меня в здравом уме, — пробормотал он. — Но я не хочу думать о сегодняшнем дне. Расскажи мне одну из своих историй. — Какую историю Нобу-сан хотел бы, чтобы я рассказала? — спросила я. — Я не знаю; я уверен, ты знаешь сотни. Каждая гейша, кажется. Я остановилась, чтобы подумать, и когда я начала говорить, я стала медленно, тщательно подбирать каждое слово. — Однажды, давным-давно, в маленькой деревушке под названием Ёройдо… — Тут я сделал паузу, думая, что, возможно, мне не следует говорить об этом Нобу, но что-то манило меня продолжить. — Жила-была молодая девушка, дочь рыбака, которая жила в доме на морском утесе. Её мать была очень больна, а отец был стариком. Они знали, что больше не могут заботиться о ней и ее сестре, и поэтому отослали их. Её сестру отвезли в один из районов удовольствий, а ее продали в качестве служанки охайя, чтобы однажды она стала гейшей. В охайе была еще одна девушка примерно ее возраста, и они подружились. Но даже несмотря на то, что она училась на гейшу, девушка была несчастна; жившая там гейша была к ней жестока, и поэтому она вместе с сестрой придумала план побега. — Но гейша-мать заперла двери на ночь, и поэтому ей пришлось забраться на крышу охайи, чтобы спастись. Она не успела уйти далеко, как упала и сломала руку, а когда Мать узнала, что она пыталась сбежать, она прекратила обучение гейш и решила, что вместо этого вернёт свой долг, сделав ее рабыней. Её сестра сбежала без неё, её родители умерли… и она была совсем одна. Это был момент в рассказе, в котором я бы упомянула доброго незнакомца, остановившегося купить плачущей девушке ледяную стружку на улице, но я не мог говорить о Председателе, и поэтому я пропустил это с тяжёлым сердцем. — Однажды, годы спустя, в охайю пришла одна из величайших гейш Японии. Она и гейша, жившая в охайе девушка, были соперницами, и она сказала матери-гейше, что намерена взять девочку как свою младшую сестру. Старшая гейша в охайе уже взяла подругу девушки в ученицы, и они стали соперницами, хотя дружили в детстве. Старшая гейша делала все возможное, чтобы саботировать карьеру девочки, но в конце концов мать гейши решила удочерить девочку как дочь охайи… и она стала одной из величайших гейш Гиона. Именно там я довольно резко остановился, так как не мог придумать, что еще сказать, и какое-то время Нобу молчал. Когда он наконец заговорил, я услышал хмурый взгляд в его голосе. — Это не одна из твоих историй о гейшах. — Нет. Казалось, Нобу сразу понял. — Девушка в рассказе была тобой, не так ли? Я медленно кивнул и пробормотал: «Да». Наступила минутная тишина, и я начала думать, что никогда не осмелилась бы рассказать ему такую историю. — Возможно, Нобу-сан предпочел бы услышать другую историю. — Нет, — сказал он твердо, но совсем не резко. — Мне не нужна одна из твоих легкомысленных историй о гейшах, Саюри. Я бы предпочел услышать твою историю. Застигнутая врасплох, я не решалась начать, но стоило мне заговорить, как будто у меня ослабла пробка в горле, и я не могла удержаться от того, чтобы слова лились из меня. Я пересказала свою историю, но без прежней расплывчатости и гораздо более подробно. Я рассказал Нобу о своей жизни в Ёройдо, о том, как одиноко я чувствовал себя во время болезни матери; я рассказала ему о своем ужасе, когда меня вырвали из дома и продали Нитта охайя. Я рассказала ему о жестокости Хацумомо, доброте Мамехи, о детской дружбе, которую я разделил с Тыквой. Я, конечно, ничего не учел; вещи, которые, как я знала, Нобу не хотел бы услышать, такие как мой мизуаге и время, проведенное с генералом в качестве моего данна, но то, что я ему рассказала, намного превосходило количество того, чего я не сказала. Большинство гейш никогда бы не осмелились открыться своему данна, как я, но по какой-то причине я не могла себя остановить. Я говорила до тех пор, пока у меня не пересохло во рту, пока вода вокруг нас не остыла, и Нобу молча слушал, впитывая рассказ, как губка впитывает воду. — Значит, Саюри — не твое настоящее имя, — заметил он, когда я закончил. Я покачал головой, побуждая его спросить: — Какое оно? — Чио, — мягко сказал я ему. Произносить это имя вслух после стольких лет было странно, как будто я вдыхала жизнь обратно в ту часть себя, которая умерла. — Чио, — повторил Нобу, и в тот момент, когда он это сделал, у меня перехватило дыхание. Я носила свое имя гейши Саюри так же изящно, как носила кимоно, но под ней всегда была Чио, дочь рыбака из Ёройдо. Когда Нобу произносил моё старое имя, мне казалось, что он протянул руку и положил руку на ту часть меня, которую я показывала очень немногим людям в своей жизни. Он снял белую маску Саюри и показал девушку под ней, и внезапно я почувствовала себя ужасно незащищённой. Я сглотнула, сразу поняв, насколько холодной стала вода в ванне, и без предупреждения поднялась, чтобы встать, вышла и потянулась за своим хлопчатобумажным спальным халатом. — Простите меня, Нобу-сан. Я сказала слишком много. Он тоже встал и, тоже накинув халат, подошёл к тому месту, где я стояла в углу, повернувшись к нему спиной и покраснев от смущения. — Я знаю тебя как гейшу много лет, Саюри, — внезапно сказал он. — Давно уже пора было узнать тебя и как женщину. Нерешительно я повернулась к Нобу и, увидев искренность в его глазах, немного расслабилась. Вскоре после этого он подвёл меня к футону, и мы легли на него бок о бок, так как Нобу слишком устал, чтобы сегодня вечером чем-то еще интересоваться; на самом деле, он был так измучен, что заснул, обняв меня, всего через минуту. Глядя, как он спит, я вспомнила кое-что, что Мамеха сказала мне давным-давно, когда я впервые встретила Нобу в качестве ученицы. Можешь поспорить, его привлекла не твоя беседа, — сказала она, и, лёжа рядом с ним в тот момент, полностью обнажив ему свою душу, я размышляла, как она ошибалась. Нобу, как и любой мужчина, хотел знать мое тело, но он также хотел знать и мой разум — то, чему меня учили, не имело вообще никакого значения, если не считать моей способности поддерживать остроумный отпор мужчинам, которых я развлекала. Мои клиенты никогда не знали меня как гейшу Саюри, и уж точно они никогда не удосужились остановиться и осознать, что раньше у меня была жизнь. Но теперь Нобу знал меня и как гейшу, и как мою истинную сущность, как Саюри и как Чио. Он смотрел сквозь слои, под которыми я скрывала себя, и видел меня такой, какой никто не видел меня прежде.***
В середине сентября компания Iwamura Electric пригласила меня посетить вечеринку в честь луны на пруду Осава на западе Киото. Расположенный перед храмом Дайкаку-дзи, пруд Осава, который на самом деле был не прудом, а скорее небольшим озером, был известен своими необыкновенными видами на луну урожая, а осенью это было очень популярное место для любования луной на небольших лодках и тому подобного. Однако в ночь на вечеринку мой водитель рикши случайно споткнулся и сломал лодыжку на полпути к пруду Осава, а поиск еще одного задержало меня почти на четверть часа. К тому времени, когда я добралась до лодки, оказалось, что группа готовится отправиться в путь без меня, и мне пришлось бежать так быстро, как я только могла, чтобы не споткнуться о свое кимоно. Лодка, на которой проходила вечеринка, была искусно украшена золотой головой дракона на носу и изогнутой крышей над сиденьями. Он был размером с небольшую комнату и довольно узок, большую часть пространства занимали два ряда деревянных скамеек по обеим сторонам и подносы с едой и сакэ между ними. С карнизов крыши свисали красные бумажные фонари, а спереди и сзади стояли двое мужчин с шестами в руках, готовые оттолкнуться от берега. На борту было не более дюжины мужчин, среди них Председатель и Нобу, но когда я ступила на лодку и посмотрела на гейш, которые сопровождали меня, мой желудок сжался. Из всех людей там был Тыковка, стоявшая на коленях на подушке рядом с Нобу, и я с ужасом увидела, что они, похоже, уже разговаривали какое-то время. Я не имела ни малейшего представления, почему она оказалась на такой вечеринке, но некоторое время спустя я обнаружила, что Тыковка стала любимицей одного из региональных менеджеров Iwamura Electric, присутствовавшего в тот вечер, который и попросил ее компанию. У Нобу было хмурое лицо, и когда я подошла, чтобы встать на колени рядом с ним, он, казалось, совсем не был рад меня видеть и даже не посмотрел в мою сторону. С чувством гноящегося в животе ужаса я поняла, что Тыковка, должно быть, уже влила ему в ухо какой-то яд, но она встретила меня улыбкой и поклоном, как ни в чем не бывало. — Саюри-сан, ты здесь! — Она улыбнулась, когда мужчины начали отталкивать лодку от берега. — Мы уже начали думать, что ты совсем забыла о нас. — Нобу-сан должен меня простить, — сказал я, наливая ему саке. — Мой водитель рикши был ранен по дороге сюда. Его единственным ответом было тихое ворчание, подтверждающее, что он меня услышал, и вместо этого Тыква ответила: — Какая неудача! В любом случае, это дало нам с Нобу-сан время наверстать упущенное, не так ли? Я только что рассказывал ему об одном человеке… о, как его звали? Тот актёр кабуки, которого ты обожала? Это была ложь, и мы обе это знали, но она была гораздо менее убийственной, чем правда, которую знала Тыква, и с тяжёлым сердцем я поняла, что у меня нет другого выбора, кроме как подыгрывать. Я ничего не сказала, и Тыковка покачала головой. — Как бы его ни звали, Саюри была по уши влюблена в него на протяжении ряда лет. Каждый раз, когда он был на вечеринке, она следовала за ним, как щенок. Это было мило, правда. Она краснела, как свекла, когда он с ней разговаривал, и тоже дарила ему маленькие подарки. Ты мне все рассказала, Саюри, разве ты не помнишь? В тот момент то, как она говорила, так сильно напомнило мне о Хацумомо, что я почувствовала себя снова ученицей на банкете, где Хацумомо использовала любую возможность, чтобы полностью унизить меня. На самом деле, было почти страшно видеть, как много она стерла с Тыквы. — И однажды ночью, когда она привела его обратно в помещение для прислуги… о, я бы не сказала. Тыква на мгновение отвлеклась и посмотрела на меня понимающим взглядом. — Но это было давным-давно, не так ли? Если бы не правда о Председателе, она не могла бы рассказать Нобу худшую историю; если и было что-то, что он ненавидел, так это думать обо мне с другими мужчинами, и я видела, как дрожал мускул на его челюсти, когда он сидел, сжимая ее в ярости. К счастью, Тыковка, решив, что она нанесла мне достаточно вреда за ночь, переключила свое внимание на мужчину рядом с ней, оставив меня наедине с разъярённым безумным Нобу. Некоторое время я пыталась разговорить его, но быстро стало ясно, что он не собирается мне отвечать, и в конце концов я сдалась, молча глядя на светящуюся белую луну, отбрасывающую свое отражение на пруд. Примерно через час группа переехала в поместье одного из руководителей Iwamura Electric в Киото. Нобу почти не сказал мне ни слова за всю ночь, и мне уже хотелось раствориться в воздухе, хотя я скрывала свое несчастье за тщательно лакированной улыбкой. Тем временем Тыковка выглядела очень довольной тем, что ей удалось разжечь между нами неприятности, и провела вечеринку, рассказывая анекдоты и напиваясь все больше и больше с течением времени. Однако вскоре после того, как мы прибыли в поместье, Нобу исчез, и после того, как я не видела его в течение получаса, я решила отправиться на его поиски. Через некоторое время я нашла его в одной из гостевых спален на втором этаже, он стоял в темноте у окна со стаканом чего-то похожего на виски в руке. Я вошла в комнату, нахмурившись, и закрыла за собой дверь. — Нобу-сан? — Он не ответил, и я подошла к нему поближе. — Нобу-сан пропустил вечеринку. — На это он только тихонько хмыкнул, и я понизил голос. — Нобу-сан расстроен из-за меня? — Нет, — прохрипел он, хотя в его голосе действительно звучала нотка гнева. — Маленькая история Тыквы о тебе и об этом актёре Кабуки только напомнила мне, какой я дурак, Саюри. — Что вы имеете в виду Я подошла, чтобы встать рядом с ним, и когда я посмотрела на него, лунный свет осветил только половину его лица; половину без шрамов. Это было странное зрелище, и я мог только смотреть на Нобу, когда он резко выдохнул и сделал еще один глоток скотча. — Ты никогда не хотела, чтобы я был твоим данна, не так ли? — многозначительно спросил он меня. Когда лунный свет ударил ему в глаза, он выглядел так, будто видел меня насквозь и знал, что я собираюсь сказать, еще до того, как я это сказала. Ошеломленная, я открыла рот, чтобы ответить, но быстро закрыла его, потому что не знала, что ему сказать. Сначала я не хотела его видеть своим данна, это было правдой, но теперь, после всего, что мы разделили друг с другом, мои чувства к нему полностью изменились. Я из его друга превратилась в его любовницу, и в моей привязанности к нему, которая когда-то была испорчена жалостью, теперь не было ни капли жалости. Я собиралась ответить, когда Нобу покачал головой и нахмурился. — Нет, не отвечай. Я не хочу знать. — Его настроение, казалось, стало мрачнее, а хмурый взгляд стал еще глубже. — И все же я был таким дураком все это время. В нем была какая-то меланхолия, но он казался столь же сердитым, сколь и грустным, и мне потребовалось мгновение, прежде чем я смогла заговорить. — О, Нобу-сан, ты не дурак. — Ты хоть представляешь, Саюри, — он вдруг повернулся ко мне, его глаза были такими пронзительными, какими я никогда их не видела, — как сильно я тебя люблю? Мои глаза расширились, и каким-то образом я почувствовала себя невероятно тронутой и наказанной его словами. Он не произносил их нежно, как большинство мужчин, заявляющих о своей любви к женщине; он зарычал, чуть не выплюнул их в меня, и я была настолько застигнута врасплох, что почувствовала себя так, как будто меня ударили. Затаив дыхание, я попытался сказать: — Я… — Я люблю тебя много лет. Я любил тебя, даже когда ненавидел за то, что ты бросила меня и вместо этого взяла этого дурака-генерала в качестве своего данна. Каждый день в Осаке во время войны, когда вокруг меня падали бомбы, я думал о тебе. Я сказал себе, что если мне суждено умереть, то, по крайней мере, я смогу умереть, думая о тебе. Нобу никогда так со мной не разговаривал, и мое сердце так сильно колотилось во мне, что мне было трудно его слышать. Как всегда, он швырял свои слова, как камни, и каждое попадало мне прямо в грудь, пока я не начала дышать. — Каким-то образом я убедил себя, что ты чувствуешь то же самое, — он понизил голос и остановился, чтобы сделать еще один глоток. — Вот почему я дурак, Саюри. Только дураки позволяют себе влюбляться в гейш. Некоторое время мы стояли в тишине, потому что я не думала, что когда-нибудь найду что сказать на это. Мои глаза слезились, щеки горели, когда я снова и снова прокручивала в голове его слова. В темноте было трудно разглядеть Нобу, но даже при этом я заметила, что он пристально смотрит на меня, ожидая ответа. Однако, когда через минуту я все еще не говорила, он снова повернулся к окну и, не говоря ни слова, расплескал алкоголь в своем стакане. Атмосфера между нами казалась тяжёлой, как будто она давит на меня своим весом, и я так много хотела ему сказать, что боялась, что никогда не смогу адекватно выразить свои мысли. Спустя то, что казалось вечностью, я набрался смелости, чтобы заговорить. — Однажды Мамеха мне кое-что сказала. Нобу усмехнулся. — Что тебе сказала Мамеха? — Она сказала мне, что у нас есть связь. — Мне удалось успокоить голос. Нерешительно я сделала шаг к нему и нежно положила руку ему на плечо. — Я чувствовала это тогда, много лет назад. Внезапно он повернулся лицом ко мне, а также приблизился ко мне, пока не оказался настолько близко, что я могла чувствовать каждое покалывание каждого мускула внутри него, когда он двигался. У меня перехватило дыхание, и когда я наконец продолжила, мне показалось, что комната бешено кружится вокруг меня. — И я чувствую это сейчас. Какое-то время Нобу смотрел на меня с непроницаемым выражением лица, но даже тогда я могла сказать, что он тоже почувствовал связь между нами. Эта неразрывная связь, которую я когда-то прокляла, никогда еще не была сильнее, чем тогда, и, прежде чем я даже осознала, что делаю, я наклонилась к нему, приближая свой рот все ближе и ближе к его, а он положил свою руку поверх моей притягивая меня к себе так, что наши губы, наконец, столкнулись. Хотя он не был пьян, я чувствовала вкус виски на его языке, и ощущение тепла его тела, прижатого так близко к моему, принесло мне больше удовлетворения, чем я могла бы когда-либо выразить словами. Без предупреждения он прижал меня к стене и начал протискиваться сквозь громоздкие слои моего кимоно. Огонь, бушевавший во мне, был так силен, что я даже не замечала этого, пока его рука не нашла мою голую кожу под кошимаки. Я не могла не задохнуться, потому что каждое прикосновение его холодной руки к моему телу ощущалось как электрический разряд, проходящий по моим венам, и едва ли через минуту он убрал оставшиеся барьеры из одежды между нами и прижал к себе. В меня. Его движения были короткими, быстрыми, и мне пришлось закусить губу от крика, зная, что нам не поздоровится, если нас вот так обнаружат. — Забудь об этом актёре Кабуки, об этом глупом генерале, — прохрипел он мне в ухо, и я вздрогнул. — Забудь о них, Саюри. В ответ я лишь тихонько всхлипнула, и когда Нобу придвинулся ко мне, его имя было единственным, что срывалось с моих губ снова и снова. В самом деле, мне казалось, что я забыла обо всех остальных на свете; я осознавала только ощущение его внутри меня и звук собственного дыхания. Даже если бы я хотела думать о ком-то другом, я бы не смогла этого сделать, потому что каждая моя мысль возвращала меня к нему. Я была подобен компасу с застрявшей стрелкой, указывающей в одном направлении, и от этого никуда не деться.