в сердце моем — война не на жизнь, а насмерть
не спасет броня, не поможет панцирь
в час бессчетных бед грянет тьма с востока
я отправлюсь вслед за тобой в дорогу
♫ Йовин — Прощай
Их разбудили посреди ночи — Боромир падал с ног от усталости и не вызвался дежурить. Сон его был крепким, без сновидений, и проснулся гондорец только, когда его потряс за плечо Арагорн. — Что? — тут же вскочил Боромир. Сонливость сразу же как рукой сняло; вокруг звучали взволнованные голоса, над лагерем повисла атмосфера всеобщей тревоги, но воя волков не слышалось, как и криков на Черном наречии. — Пиппин посмотрел в палантир Ортханка, — сказал Арагорн. — В палантир? Когда они уходили, разобравшись с Саруманом, Грима бросил в Гэндальфа темный шар. Не попал — то ли маг увернулся, то ли Грима плохо целился, не определившись, в голову кого из двух истари хочет бросить тяжелый предмет больше, врага или хозяина. Гэндальф забрал шар, и Боромир выбросил это из головы, думая о словах Фангорна, но Пиппин из головы мыслей о шаре выбросить не мог, посреди ночи стащил его у Гэндальфа, и заглянул в него. Заглянул туда, где его уже поджидал Враг — по своей глупости Пиппин мог выдать Саурону их местонахождение, но ему повезло, и Саурон решил, что хоббит в руках у Сарумана. Бедного Перегрина трясло, как в лихорадке, и сердиться на него не получалось. Чтобы больше никто по неосторожности не заглянул в шар, опасную вещь замотали в кусок ткани. — Это творение Феанора, древнего короля нолдор, — объяснил Гэндальф собравшемуся совету, состоявшему из самого мага, Арагорна, Боромира, Леголаса, Гимли и Теодена. — Палантир, «видящий камень». С его помощью можно видеть то, что происходит на расстоянии, а также общаться друг с другом, что пытался Враг сделать с Перегрином. Но сам по себе, без злых чар, палантир не опасен. Враг не участвовал в его создании, он просто овладел им. — Выходит, между Мордором и Изенгардом была связь, — помрачнел Леголас. — Да, поэтому даже хорошо, что в Камень посмотрел Пиппин. Если бы это был я… — Гэндальфа передернуло. — Боюсь даже представить. Я пока не готов вести беседы с Сауроном. — Но если он думает, что палантир в Ортханке… — нахмурился Арагорн. — Тогда… — Тогда у нас есть время, — кивнул маг. — Саурон отвлекся на Изенгард, а Саруман в настоящей ловушке. Враг думает, что хоббит у него в плену, и пошлет к нему назгул. Но когда Саурону скажут, что хоббита в Ортханке нет — он не поверит. В конце концов он решит, что Саруман играет против него… Не знаю, хорошо это или плохо и что может из этого получиться, но, по крайней мере, мы отвлекли Врага. Я уеду и возьму с собой Пиппина, а вы уже сами решайте, когда выступать, но побыстрее добирайтесь до Хельмовой Пади. А, и… — он протянул Арагорну завернутый в ткань палантир. — Возьми Камень. Не заглядывай в него пока, просто возьми. Он принадлежит тебе, ибо когда-то принадлежал Гондору. Взяв палантир, Арагорн секунду подержал Камень в руках и протянул его Боромиру. От неожиданности воин отступил назад. — Возьми, — с напором произнес король. — Возьми. Ты слышал, это принадлежало Гондору. Ты помнишь, что я обещал. — Но… — Боромир взглянул на Гэндальфа, ожидая увидеть сомнение на лице мага, однако тот одобрительно кивнул. — Арагорн прав. Возьми Камень ты. Только помни — не смотри в него, не заглядывай, это опасно. Нерешительно он принял Камень из рук Арагорна. Думал, что тот окажется тяжелым, но палантир был легким, будто ничего не весил. — Вы доверяете мне? — голос Боромира дрогнул. — После всего — вы доверяете мне? — Пока что из всех нас, — сказал Гэндальф, — настоящему испытанию Тьмой подвергся только ты один. Ты справился, и ты чист. Ты больше не поддашься. Знаешь, так бывает, если заболеваешь горячкой, выздоравливаешь и после не болеешь. С тобой произошло то же самое. Храни палантир, доблестный муж Гондора. Мысленно в осанвэ Гэндальф передал Леголасу: «Не вздумай говорить ему, что палантир есть также на Тол Эрессеа. Связаться с валар мы все равно не можем, я бы сам хотел, но Камень настроен пока только на Мордор». — Выступим на рассвете, — решил Теоден.***
— Курумо влип, — подытожил Оромэ. — Крупно влип, я бы сказал. Куда ни повернется — все плохо. Мы точно его обратно не примем, а Саурон очень скоро решит, что он предатель. Получается, на его стороне только этот жалкий адан Грима, но и тот в любой удобный момент его подставит. Валар не отходили от палантира. День в Амане длился дольше, чем в Средиземье, и до наступления сумерек здесь было еще далеко, в то время как перед их глазами сменилось несколько суток. Вала Охотник не убирал руки с плеча Нессы, но не держал ее, а просто обнимал. Ненадолго отвлекшись от Братства, они отыскали Фродо и Сэма — с хоббитами было все в порядке, они не погибли сами и не потеряли Единое, по пути встретили третьего хоббита, того самого убийцу-рыбака, которого Несса помнила еще не утратившим человеческий облик, и с ним вместе добрались до Гондора, где встретились с Фарамиром. Младший брат Боромира был похож на него и в то же время нет; он казался мягче, но в глазах его сталью сверкала та же решимость. — С Курумо все понятно, — отмахнулась Варда. — Он — отыгранная карта. Для нас и для Саурона. Но они… — Владычица Звезд силой мысли переключила картинку в палантире на Братство. Отряд встретился с войском следопытов, где был знакомый Арагорна и сыновья Элронда, последние передали ему вышитое Арвен знамя и слова отца, что тот должен идти тропами Мертвых. — Это куда? — заинтересовалась Ниэнна. — К мертвецам Дунхарроу, — подал голос Намо, знающий о мертвых все. — Они не пришли на помощь предку Арагорна, и тот их проклял. Если они откликнутся на зов нового короля, то получат освобождение и покой. — Элронду лишь бы отправлять беднягу к мертвым, — пожалела Арагорна Эстэ.***
Путь лежал в Эдорас, но куда повернет после — никто не знал. За одну ночь Арагорн постарел на несколько лет, и даже Леголас, обычно невозмутимый и почти беспечный, теперь казался Боромиру истинно тем, кем являлся — принцем дикого эльфийского леса, прожившим на свете не одно столетие. Гондорца же, напротив, не терзал страх; как только он понял, что смерть станет для него истинным даром, он перестал бояться, и Камень в седельной сумке не вызывал ни малейшего желания взглянуть в него, не притягивал, как Кольцо. Боромиру полегчало, с души упал груз размером с крепость Изенгарда — даже пролетевший над их головами назгул не заставил его задрожать от леденящего ужаса, который несли на своих черных крыльях эти твари. Крепость Хорне хранила на себе следы былой битвы — совсем недавно они готовились умирать здесь, и вот готовились снова. Боромир провел ладонью по камню, нагретому солнечными лучами, еще раз спросил себя: он боится? Поискал в душе страх и не нашел — лишь отголосок сожалений: его смерть станет тяжелым ударом для отца и Фарамира. Фарамир справится, но отец… Денетор сильно сдал за прошедшие годы, гибель любимого сына могла убить его — и все же он знал, что отправляет Боромира на войну, а не на увеселительную прогулку. На войне умирают. Боромир принял решение в тот миг, когда услышал слова энта.***
Ночевать им пришлось здесь же, в Хорне, и было странно видеть мирную ночь там, где под звездами они сражались с несметными полчищами мордорских тварей. Для Боромира отвели отдельную комнату в башне, где была настоящая кровать, и гондорец мог впервые за долгое время выспаться не на земле, но не спешил ложиться, любуясь светом Серпа Валар. В дверь тихо постучали. Лицо Арагорна было бледным и решительным — открыв ему, Боромир испугался, подумав, что на них снова нападают, а он просто пока не услышал грохота таранов и лязга мечей. — Не спится? — выдавил гондорец. Арагорн мотнул головой. — Нет. Но я пришел не для разговоров. Я решил… Боромир, я… я дал тебе Камень. Мне нужно заглянуть в него. — Что? — он не поверил своим ушам. — Нет, нельзя, Гэндальф говорил… — Я знаю, что говорил Гэндальф, — без приглашения пройдя внутрь комнаты, Арагорн тяжело опустился на деревянный стул. Провел ладонью по лицу. — Я знаю, что ты думаешь. Что палантир овладел мной, да? — Ты не обижайся, — сказал Боромир, — но я тебе палантир не покажу. Лучше иди ложись спать. Потом спасибо мне скажешь; это сначала кажется, что ты прав, а когда осознаешь, что натворил, то… паршивые, в общем, ощущения. — Кольцо было создано Врагом, но палантир — нет, — напомнил Арагорн. — Я выдержу, Боромир. Я уверен, что выдержу. — А я не уверен, — возразил гондорец. Арагорн казался больным — но не безумным. Когда Боромира охватило желание любой ценой добыть Единое, он был словно в бреду, его лихорадило и трясло, он помнил того себя и боялся увидеть это в чужих глазах, но не видел — пока не видел. — Послушай, это правда безопасно. Я клянусь тебе, что безопасно. И… — Арагорн поколебался, кусая губы. — и, если у меня все получится… через этот палантир можно будет связаться с Тол Эрессеа. — С чем? — в географии исчезнувших задолго до его рождения материков и островов Боромир не был силен. — С островом на Амане, — помолчав, Арагорн тихо добавил, — С Нессой. — С Нессой!.. Руки Боромира затряслись — нельзя было трогать палантир, нельзя, нельзя, ему могут говорить правду, а могут лгать, как лгал Саруман Теодену… но, несмотря ни на что, воин уже вынимал Камень из сумки. Запреты Гэндальфа перестали иметь значение, когда он услышал имя Нессы. — Ты не смотри, — предупредил его Арагорн, взяв палантир. — Тебе нельзя, — получив желаемое, он остался таким же нервным и больным, не продемонстрировав ни тени счастья, и Боромир окончательно убедился, что он не был одержимым. Отвернувшись, гондорец для верности прикрыл глаза ладонью. В ночной тишине он слышал каждый шорох: вот Арагорн снимает ткань с шара, вот ткань падает на пол… и сразу — сдавленный вскрик. Боромир сдержался: если Пиппин, хоббит, мало подверженный влиянию зла, тяжело пережил встречу с Врагом, то Арагорну должно было быть гораздо хуже, но убить его это не может. Не должно. Если бы Саурон умел убивать на расстоянии, все они давно упали бы замертво. Но, когда Арагорн захрипел — страшно, низко, как в агонии, Боромир не выдержал; он не любил потомка Исильдура, но это не значило, что он позволил бы ему умирать — а судя по звукам, именно это Арагорн и делал. Боромир повернулся к нему — в палантире вихрились переплетения черного и зеленого, лицо Арагорна посерело, как у мертвеца, губы дрожали, он впился в Камень невидящим взглядом… Первым порывом гондорца было вырвать у него палантир, но что-то остановило его. Что-то вроде озарения, то ли собственного, то ли пришедшего извне: нельзя. Не сейчас. Арагорн сражается; Боромир прошел свою битву и победил, теперь его очередь. — Я… не скажу… — выдавил он, дрожа всем телом. — Нет, не скажу… Звать его тоже было нельзя. Боромир застыл у окна, ощущая себя идиотом: его товарищ бился в припадке, а он бездействовал. — Нет… Никогда… слышишь… я никогда не скажу… Что видел и слышал Арагорн — оставалось только догадываться, но гондорец предпочел бы никогда об этом не знать. По сравнению с тем, через что проходил король, его собственное испытание было детской игрой. — Нет… уходи… прочь… Уходи! — Арагорн дернулся всем телом, но не выронил палантир. Его глаза широко распахнулись, как от ужаса, рот приоткрылся в немом крике — но сразу же губы зашевелились, прошептав что-то. Имя. Короткое, мелодичное, самое дорогое для него, отгоняющее от него тьму одним лишь звучанием. — Арвен… — чуть слышно, и после громче и четче, — Арвен! Звучало это молитвой. Боромир рывком распахнул окно — в комнату ворвался ветер поздней весны и сияние звезд. Арагорн застонал, почти завыл, как раненый зверь — что, если не выдержит? Что, если выдаст Врагу их всех? — Уходи… пошел прочь… ты не тронешь ее, только не ее, слышишь, только не ее… она не умрет… ты никогда не дотянешься до нее! — вскричал Арагорн. — Никогда! Твои грязные лапы не коснутся ее света! Как только ты протянешь к ней руку — она отсохнет! Прочь, мордорская ворона! Прочь! Убирайся в свой мрак! Там тебе место —- в Пустоте! Где-то в его подсознании гасли звезды, лилась кровь и умирала Арвен. Где-то все горело, рушилось, сыпалось, а Враг нашептывал, что он может все изменить, что может получить невиданное могущество и власть, а главное — бессмертие, бессмертие для себя и своей любимой эллет, чтобы никогда не расставаться с ней. Сила, вечность… — Врешь! — по лицу Арагорна потекли слезы, и смотрелось это жутко — Боромир никогда не смог бы представить его плачущим. До сих пор гондорец не осознавал этого, но он тоже надеялся на короля, искал в нем той же поддержки — Арагорн был почти как Гэндальф. Все они полагались на него, все они с первой встречи признали его старшим, пусть не все сразу это поняли. Он не мог плакать, но плакал, как ребенок. — Врешь… это не сделает ее счастливой… не сделает… если я соглашусь, я обращусь во Тьму, а Тьма для нее убийственна… ты завидуешь! Да, ты завидуешь… Исильдур убил тебя, а я закончу начатое им! Ты не посмеешь тронуть ту, в чьих жилах кровь Феанора! — Несса, — шепнул Боромир свою личную молитву. — Несса… — Уходи! Уходи… У… хо… Вдруг Арагорн затих, прервавшись на полуслове, и обмяк, теряя сознание. Палантир выпал из его безвольно повисших вдоль тела рук, подкатился к ногам гондорца, тот, не задумываясь, поднял — и заглянул в Камень, но не увидел в нем ничего, кроме собственного отражения в гладкой черной поверхности. В палантире больше не было зла. Саурон отступил, признав поражение. На глазах Арагорна застыли слезы. Присмотревшись к нему, Боромир понял, что он уже не в обмороке, а просто спит. Будить его воин не стал.***
Утро не принесло радости — только новые неприятности. Выспаться не удалось никому; Боромир после случившегося не смог заснуть, Арагорн так и спал на стуле, но это не способствовало отдыху, Леголас и Гимли тоже выглядели уставшими, а известие про палантир лишь еще больше всех встревожило: Арагорн ничего не открыл Врагу и сумел вырвать Камень из-под его влияния, но одно то, что Саурон узнал живого потомка Исильдура, было проблемой. Оставалось одно — идти Путем Мертвых. Путем, откуда многие не возвращались. Арагорн боялся; он не говорил так и никто не обвинил бы его в трусости, но он боялся — только не умереть, а проиграть. Подвести всех, кто считал его надеждой. Завидовать ему Боромир больше не мог — на плечах дунадана лежал тяжелейший груз, от него ждали спасения, а он был всего лишь человеком. Человеком, несмотря на каплю эльфийской крови в жилах. За это время они действительно стали друзьями.***
В Дунхарге Братство встретила Эовин, живая и невредимая. Она поприветствовала их сдержанно и учтиво, как полагалось правительнице; в отсутствие Теодена и Эомера именно она управляла всем здесь, и приказала подать ужин твердым голосом, какого раньше Боромир у нее не слышал. Эовин училась власти, Эовин расцвела — в последнюю их встречу она была тенью, сейчас напоминала солнечный луч. Когда она слушала рассказ Арагорна о битве в Хельмовой Пади и взятии Изенгарда, ее глаза сверкали звездами, и было легко понять, что она желала бы оказаться там. После ужина Эовин подошла к Боромиру, остановив его среди освещенных тусклыми факелами коридоров. Оживленно болтая с Арагорном, его она избегала — не смотрела в лицо друга и не заговаривала с ним, и причина ее отчуждения была заранее ему ясна; не он провинился перед девой, но она чувствовала себя виноватой перед ним. — Боромир, — Эовин подергала себя за рукав белого платья — знакомый жест, так она делала в детстве, если случайно что-то разбивала или в очередной раз портила свой дорогой наряд, бегая наперегонки с мальчишками. — Я должна сказать тебе… Прости, я… — Ты потеряла Индис, — продолжил Боромир, помогая ей не подыскивать слова. — Да… прости. Она как будто исчезла. Я должна была искать ее, но как я могла? — уголок ее губ дернулся. — У меня остались только женщины, дети и старики, а идти самой и бросить их… я не могла, и я осталась с ними. Прости, — повторила Эовин. — Ты поступила правильно, — сказал гондорец. — Ты была нужнее им… и ты все равно не нашла бы Индис. Никто бы не нашел. — Боги, неужели она умерла? — распахнула глаза дева. — Это моя вина, я подумала, что слугам Мордора будет сложно навредить эллет… — Она не умерла, — немного поколебавшись, Боромир добавил, — и она не эллет. Может… поговорим в более удобном месте? Где-то, где нас не услышат? Я многое должен рассказать тебе. Более удобным местом Эовин сочла крепостную стену, где можно было неплохо устроиться на камнях, одновременно любуясь звездным небом и видя двор. Сев рядом с ней, Боромир вытянул ноги. Заметил, что сегодня Валакирка снова ярче других звезд. — Ты точно уверен, что Индис жива? — спросила Эовин, пытливо всматриваясь в его лицо. — Точно. С ней все в порядке. Она ушла… домой. — Бросила тебя? — дева недоверчиво нахмурила брови. — Нет, нет, она не могла, она говорила, что любит тебя, а эльдар… — Я уже сказал, что она не из эльдар. И она не полуэльф, — выдавать тайну Нессы Боромир не стал бы никому другому, но Эовин могла узнать. Эовин и Фарамир, если ему повезет снова увидеть брата, и больше никто, даже отец. Не от него. — Что ты знаешь о валар? — Валар? — Эовин вздрогнула. — Они боги… нет, только не говори, что… — она шокированно уставилась на гондорца. Сопоставить все ристанийка могла без труда. — Да. Индис не эллет. Она валиэ, и Индис — лишь одно из ее имен. Гораздо более известно другое, — Боромир вздохнул. — Несса. Ему показалось, что, когда он произнес это имя, ветер донес до него аромат цветов. — О! — Эовин зажала рот ладонью. — Я… я плохо знаю о валар, но я знаю их имена. Несса… Танцовщица… оленья дева… Великий Эру… — К нему она и ушла, — сказал воин. — К Эру. К своему отцу. В Благословенный Край. — Ничего не понимаю, — беспомощно пробормотала Эовин. — Она говорила мне, что любит тебя. — Так и есть. Она любила меня. Я люблю ее. Я совершил грех, Эовин, — Боромир покачал головой. — Не один грех. Ты не представляешь себе, как много бед я натворил. — Ты… — на лице девы отразился ужас. — Вы… с ней… Она говорила, что я погуляю на вашей свадьбе! — вырвалось у нее. — Она была так уверена! Свадьбе? Боромир встрепенулся — Несса бы не лгала, значит, она в это верила. Верила, что они могут пожениться, что она может дальше притворяться эллет… Но он бы состарился и умер, забрав ее лето. Если Несса этого не знала, то, узнав, сделала единственно правильный выбор. — Она не могла остаться. Если бы она это сделала, — воин прикрыл глаза. — Ты сама понимаешь. Валар бессмертны. Люди — нет. Скорбь эллет несравнима со скорбью валиэ. — Но это нечестно, — пролепетала Эовин. — Все это — нечестно. То, что происходит с тобой… и с ним. С Арагорном. Он выбрал такой страшный путь… — Мы все пойдем с ним по этому пути, — напомнил Боромир. — Я, Леголас и Гимли. — Да, но разве вы поднимете мертвецов? — в глазах Эовин блеснули слезы. — Это не ваша, а его участь. О, если бы я тоже могла пойти с вами… Если бы я могла пойти с ним! — Он тебе нравится? — догадался Боромир. Вспомнил — Эовин обращалась к Арагорну теплее, чем к прочим, улыбалась ему чаще, и не сводила с него глаз. — Кажется… да, — нерешительно ответила дева. — Он особенный. Я никогда не встречала никого, кто был бы похож на него. От него так и веет величием, но вместе с тем он простой. Он король, но ничуть не гордится этим, и он… — ее щеки порозовели, — очень красив. — Он помолвлен, — виновато сказал Боромир. — Почти что женат. — Я так и думала, — Эовин обхватила себя за плечи, будто ей стало холодно, хотя ночь была теплой. — Такого, как он, не может не ждать девушка. Я не смела надеяться, что мои чувства найдут взаимность, но… — она сморгнула слезы. — Это больно. Раньше я не знала, что бывает больно, когда нет раны. Вы все уйдете, возможно, умирать, а я останусь здесь. Почему я, почему всегда я? Почему я должна сидеть в клетке? Почему я могу только смотреть со стороны? Почему мне не достается ничего? Молча Боромир обнял ее, и она уткнулась носом в его плечо. — Я же не просила бы любви, — продолжила Эовин. — Я действительно не уверена, любовь мои чувства к Арагорну или восхищение. Но я так устала сидеть взаперти. Я воин, я не служанка, но я женщина и поэтому мой удел — дом, я должна стеречь семейный очаг! — она всхлипнула. — Ждать… и чего? Новостей о гибели тех, кого я люблю? — Твой удел не дом, — отстранив ее от себя, гондорец большим пальцем смахнул слезу со щеки подруги. — Ты еще не поняла, Эовин из дома Эорла? Твой удел — власть. — Власть! — горько фыркнула она. — Что это за власть? Разве королева я в Рохане? Я даже не наследница. Я никто. Рано или поздно, чем бы ни закончилась война, мне придется выйти замуж, рожать сыновей, присматривать за хозяйством и вышивать знамена. Может, для кого-то такая участь — мечта, но не для меня, и даже если бы Арагорн, сам Арагорн вдруг отступился от ждущей его девы и предложил мне стать его женой — я бы отказалась. Умереть рядом с ним с оружием в руках я сочла бы за величайшее благо, но не выйти за него замуж, чтобы всего-навсего сменить клетку. — Ты сама знаешь, что выполнишь свой долг, хочешь того или нет. Выходить замуж ты не обязана, но ты останешься ждать. И ты дождешься. Мы вернемся, слышишь? — Боромир легко встряхнул ее за плечи. — Мы вернемся, Эовин. Мы победим. Ты услышишь радостные вести, а не печальные. — Только не клянись, — она улыбнулась сквозь слезы. — Ты не можешь знать точно, что ждет всех вас. Не щади меня, Боромир. Я не глупый ребенок. Я все знаю и вижу. Теоден стар, эта война, скорее всего, станет для него последней. Эомер силен и храбр, но и он всего лишь человек. И ты… и даже Арагорн. Я не боюсь смерти, ни своей, ни чужой. — Тогда помолись за нас, — попросил Боромир. — За всех нас. Эовин кивнула. — Да. Обязательно.