мы не будем здесь
вместе никогда ты хочешь отдать все, но этого мало
♫ Fleur — Никогда
Их бой, казавшийся последним, не стал таковым. Стрелы орков летели мимо Арагорна, и Боромира они миновали, о чем он почти жалел — говорил Леголасу, что переживет эту ночь, но, узрев рассвет, испытал нечто схожее с разочарованием. Звук его рога воодушевил защитников Врат и перепугал слуг Саурона, те и другие приняли его за рог Хельма, но и это не радовало — будто снова присвоил чужое. Победа горчила кровью — временная победа. Ценой многих жизней им удалось устоять, но обороняли они даже не Гондор, а давно нежилые развалины. Но, когда Боромир увидел энтов — он сразу понял, почему они здесь, чья воля привела сюда древний волшебный лес. Не Гэндальф привел их, и, проезжая мимо огромных вековечных деревьев, которые восхищали Леголаса и пугали Гимли, он ждал, что вот-вот выйдет из-за стволов лесная хозяйка или покажется олень. Ни оленя, ни Нессы Боромир не увидел. Спросил бы у старого мага, но не мог себя заставить — понимал: нельзя. Эта тема для него навеки закрыта. Несса была сном, прекрасным волшебным сном в летнюю ночь, и, как все сны, растаяла на рассвете. Следовало задуматься о реальности, а в реальности была война. Сколько бы ни погибло людей у Бродов, выжило тоже немалое количество. Саруман бросил на Хорне все силы, и его войска были разбиты — кто пал, кто бежал за Изен; решение отпустить пленных Боромир не одобрял, но здесь распоряжался не он. Угроза для Эдораса миновала. Думать о войне получалось недолго — все время мысли улетали не туда. Все время — к ней. Видит ли она его сейчас, помнит ли, думает ли о нем… лучше, чтобы не помнила и не думала. Лучше, чтобы не смотрела, но казалось — смотрит; солнечные лучи ласково касались щек, как будто ее ладони, шепот ветра в листве звучал ее голосом. Если бы Боромир был эльфом, он бы не стал пытаться выжить, он давно бы погиб, чтобы перенестись в Чертоги, где увидел бы ее, где мог иметь шанс ее встретить. Шанса не было. Ни встретить ее, ни забыть.***
К ночи, когда луна спряталась за Нан Караниром, они устроили привал на берегу иссохшей реки. Боромир вызвался быть дежурным, чувствуя, что сейчас все равно не заснет — только когда устанет настолько, чтобы не было сил стоять. Когда-то он сидел под звездами, держа ее в руках, и не знал, кто она… Не знал, кого целует, кого укладывает на свой плащ, а если бы знал — не посмел бы даже притронуться к ней. Арагорн сел рядом, молча устремив взгляд в костер. Меньше всего Боромиру хотелось видеть его — даже осуждение Леголаса было лучше жалости того, кому повезло несравнимо больше. Тому, кто получит все, в отличие от него: Гондор и любовь эльфийской девы. — А Элберет Гилтониэль… — тихо проговорил Арагорн, подняв глаза на звезды. — Что видит все мои пути… — он не пел, шептал, как молитву. — Видит ли, — криво усмехнулся Боромир. — Видит, — уверенно сказал король. — Видит… уверен, она тоже. — Откуда ты можешь знать? — Ниоткуда, но я хочу верить, — Арагорн помолчал. — Тебе плохо, — сказал он, не спрашивая. — А как мне должно быть? — огрызнулся гондорец. — Да так и должно… Но попробуй смотреть на это иначе. Ты не навредишь ей, — проронил Арагорн. — Она ничем не пожертвует ради тебя. Она не отринет свое бессмертие и не расстанется с семьей. Я убиваю Арвен, — он посмотрел на свои руки. — Я убиваю ее. Я скорее умер бы сам, но убиваю ее. Обрекаю на участь, которая не предназначена ей. — Так не обрекай, — фыркнул Боромир. — Я думал об этом, — серьезно сказал король. — Но я не могу ни бросить ее, ни умереть, а иначе никак. Я обязан исправить ошибки Исильдура, она зовет меня надеждой… Это будто проклятие. — Скажи, что ты ее больше не любишь, — пожал плечами гондорец. — Соври. Она будет тебя ненавидеть, но ничем не пожертвует. — Она эллет. Она эллет, и она полюбила меня, — Арагорн болезненно скривился. — Она не полюбит другого, и ее фэа будет страдать. Она будет страдать в любом случае, но она сама так решила. Она очень упрямая, — он покачал головой. — Как все нолдор. Что-то в его словах было правильное — Боромир не хотел заставлять Нессу страдать, и не перенес бы, если бы она решила чем-то жертвовать ради него. Когда мужчина умирает ради женщины, это правильно, так устроен мир — они защищают своих женщин и оберегают их. Когда же все происходит наоборот… Завидовать Арагорну стало сложнее. Если он выживет и получит все — все это будет его мучить. Арвен, любящая и счастливая, но находящаяся с ним, а не в крае, где ей положено быть, и обреченная на горькую участь, Гондор, принадлежащий по праву, но на деле чужой — народ Гондора привык ждать возвращения короля, но так же все гондорцы утверждали, что им не нужен король. — Паршиво, — посочувствовал Боромир. — Но ты все равно будешь счастлив с ней. Какое-то время… не вечность, но будешь. — Буду, — не стал спорить Арагорн. — Если выживем. — Хорошее уточнение. — Что будешь делать после войны? Боромир мрачно уставился в костер. — Вернусь домой. Что же еще. К отцу, к брату. Если будет куда возвращаться. — Не думай, — сказал Арагорн, — что я намерен отнять у тебя Гондор. Дэнетор останется правителем. Если у нас все получится, если мы победим — Гондор твой. Ваш. Не как наместников, но как владык. — Что? — удивился Боромир. Меньше всего он ожидал таких подарков. — А что? Гондор и был твоим. Ты и твои люди защищали его своей кровью. Для меня — Арнор. Для тебя — Гондор. — Я должен поблагодарить? — Нет, зачем? Я же сказал: это твой город, а я не король тебе, — Арагорн улыбнулся краем губ, — и не враг. — Я и не говорил, что враг, — проворчал Боромир. — Но и не был от меня в восторге. — Не был, — признал он. — А кто бы на моем месте был? — Никто. Я тоже бы не обрадовался, если бы какой-то бродяга заявил, что законно имеет право забрать что-то, что мне дорого. Впервые за ночь Боромир поднял глаза к звездам — несмотря на нависшую сверху пелену дыма, звезды можно было увидеть. Особенно ярко сиял Серп Валар — угрозой Врагу и поддержкой защитникам Арды от мрака. Где-то Фродо и Сэм несли Единое Кольцо к гибели — возможно, в том числе к своей. Где-то Гондор сдерживал атаки Мордора. Где-то его отец и брат могли уже быть мертвы, а Боромира волновала лишь собственная любовь и печаль. Ему стало стыдно — забыл о том, что всю жизнь защищал. Забыл, отбросил, приготовился оставить… но если бы она сказала — он бы оставил. Он бы сделал все. Но не мог ничего.***
К утру они добрались до Изенгарда, который походил больше на обиталище гномов, чем людей: вырубленные в скалах жилища, земля, изрытая шахтами. Леголас сморщился; зелени, столь любимой для эльдар, здесь почти не было. Весь Изенгард, некогда выстроенный дунэдайн, но после переделанный Саруманом, был неуютным и для Боромира — он не нуждался в окружении природы, и ничего не имел против скал, но все в этом месте веяло злом. Каждый камень, каждая выбоина на дороге. Гэндальф ехал спокойно, но прочий отряд волновался — молчали, и все равно было заметно по лицам. Боромир ожидал увидеть очередную пугающую крепость, встретить атаку орков, чего угодно, но не развалин, которые открылись перед войском. Ворота сорвали с петель, равнину заливала кипящая вода, и лишь Ортханк возвышался над всем погромом нетронутый. Среди камней сидели двое в серых плащах. Дети? Подростки? Боромир присмотрелся внимательнее: один из них курил, второй — дремал. — Мерри! Пиппин! — вскричал Леголас, привстав в стременах. — Вот вы где! Я думал, вы погибли! В гуще боя хоббиты где-то потерялись, и Боромир даже не вспоминал о них, из-за чего ему вновь стало стыдно. Он поладил с маленьким народцем, и искренне хотел защитить их от орков, когда его настигли стрелы и он узнал истинное имя Индис, но тогда еще больше ему хотелось не спасти их, а хоть как-то искупить вину или погибнуть. Когда все закружилось бешеным круговоротом, о хоббитах забыли все. — О, здравствуйте! — подскочил Мерри. Пиппин сонно протер глаза. — Мы думали, вы погибли! — возмущенно-радостно продолжал Леголас. — А вы здесь прохлаждаетесь! — Нас взял с собой Гэндальф, — доложил Мерри. — Все равно от них было бы мало толку в бою, — тихо сказал маг так, чтобы слышали только остальные члены Братства, пока хоббиты знакомились с Теоденом. — А здесь пригодились, — и, повысив голос, распорядился, — Доложите обстановку! — Фангорн пошел попить воды, — Мерри махнул рукой на север. — Куда-то туда. А другие энты работают там, — он показал в сторону озера, откуда доносился грохот вперемешку с треском и не похожими ни на что голосами. — Фангорн? — вскинул бровь Арагорн. — Лес? — радостно встрепенулся Леголас. — Да уж, — пробормотал Гимли. — Езжайте к северной стороне Изенгарда, — сказал Пиппин. — Там он вас встретит. — То есть, — перебил его Мерри, — Фангорн просил передать, что будет рад приветствовать Гэндальфа Белого и короля Рохана. Если официально. Но, думаю, он будет рад всем… насколько он умеет быть рад, — хоббит смущенно потер затылок. — Нет, повстречаемся с ним пока только мы, — решил Гэндальф. — А вы отдыхайте. Никто ни словом не возразил; после Хельмовой Пади старого мага беспрекословно слушался даже Теоден. Они уехали, а хоббиты засуетились, вспомнив, что настало время завтракать, и позвали всех в башню — орки здесь не жили, тварям, созданным Темным Властелином, не доверял даже Саруман. В комнате, куда их проводили, было почти уютно — крыша была проломлена, но затопленный камин отгонял холод. Быстро хоббиты соорудили завтрак, поджарив хлеб, нарезав солонину и ветчину, достали и табак — Боромир не курил, но Арагорна и Гимли трубочное зелье очень порадовало. Расположилось Братство не за столом, а снаружи, на обломках ворот — было что-то особенно приятное в том, чтобы устраивать пикник на развалинах взятых вражеских замков. — Так вы общались с энтами? — спросил Леголас. — Какие они? — Они… — Пиппин замялся. — Такие… — Мерри округлил глаза, но так и не смог подобрать слов для описания, и махнул рукой. — Сами увидите. Они никуда не денутся. Они не любят спешить. — Но они потрясающие, — добавил Пиппин. — И жуткие. Но добрые. И очень-очень древние. По ним сразу видно, что они знали Средиземье еще задолго до того, как взошло солнце. Несса знала этот мир еще раньше, подумал Боромир. Задолго до энтов. Не просто знала — она творила Арду, однако совсем не походила на древнее существо. Наоборот, она дышала юностью, от нее исходила юность, легкая и веселая сила, и даже глаза ее не таили мудрость веков, как глаза Арвен и Галадриэли — если она не злилась. — Саруману придется плохо, — услышал он насмешливый голос Арагорна. — Сам себя загнал в угол. Но на самом деле плохо, если Око следит за Изенгардом, — посерьезнел он. — Лично мне кажется, — сказал Леголас, — что если мы пережили ночь в Хельмовой Пади, то нам уже почти все нипочем. — Не только ночь в Хельмовой Пади, — не смог промолчать Боромир. — На Карадрасе и в Мориа мы тоже здорово рисковали, и все же выжили. — Да, но там с нами была… — Мерри зажал рот обеими руками. — Прости, — покаялся он. — Я хотел сказать… — Там с нами была Несса, — с нажимом продолжил гондорец. — Она ушла, но она была здесь. Не предавайте дружбу с ней, боясь ранить мои чувства. — Это она пробудила лес, — сказал Пиппин. — Знаю, — кивнул Боромир. — Это был ее прощальный подарок… но лучше расскажите, как взяли Изенгард. Вы же это видели? — Видели, и это было невероятно! — затрещал Мерри — излишне жизнерадостно. Гондорец почти не слушал, жуя хлеб с ветчиной и думая о своем — снова не о войне.***
Валар вернулись к палантиру, когда поняли, что Эру покинул башню. Не сказали Нессе ни слова, молча окружив Камень, и она была благодарна им за то, что не спрашивают; несколько раз поймала на себе взгляд Йаванны, но Королева Земли молчала. Что думать о разговоре с отцом, Несса не знала, но знала, что он не последний, что Эру еще придет к ней, когда будет нужно. Он оставил много неразрешенных вопросов, позволив ей размышлять самой, а значит, у нее было на это время. Люди могут выбирать. Выбирать — что? Если Боромир погибнет и Несса встретит его душу в Чертогах Безвременья, то какой выбор сможет ему предложить? Остаться с ней, в Амане? Жить среди валар? Кем он будет здесь — человек среди богов? Он станет все равно что ее игрушкой, а гордый воин Гондора не согласится на такое, а если и согласится — вскоре ему станет это в тягость, как и ей. Она не может покинуть Арду и не может стать смертной. Любой выбор что-то уничтожит — его гордость, ее радость, оленей и теплый ветер. Любой выбор будет плохим и неверным, и стоит ли того любовь? — Смотрите, — нарушил повисшую между ними гнетущую тишину Манвэ, — Курумо. Палантир показал им башню Ортханка. У башни Несса сразу же увидела Боромира, обратив на него внимание даже раньше, чем на Олорина, и лишь потом заметила других, включая Теодена, Мерри и Пиппина. — Вы только посмотрите на него, — едко сказала Йаванна. — Строит из себя бедную овечку! — относилось это к Курумо, вышедшему на балкон встречать Олорина — прочие вряд ли его интересовали. Короли Гондора и Рохана, принц Лихолесья, гномы и хоббиты — они были лишь массовкой во встрече двух майар. Когда-то они неплохо общались, вспомнила Несса. Олорин больше любил бывать в садах Ирмо и дружил с Ниэнной, но и с Курумо поддерживал хорошие отношения. Курумо же еще с тех пор был жаден к знаниям, его восхищали творения Аулэ и Сильмариллы Феанора, но никто не прозрел в нем тьмы. Тогда в нем не было тьмы, но после он легко допустил мрак в свою душу. — Он еще и подлизывается! — всплеснула руками Йаванна, когда Курумо повел речь, обращаясь к Теодену. На Аулэ было жалко смотреть — после создания гномов его и так долгое время считали почти что следующим Мелькором, а Йаванна не подпускала супруга к себе вплоть до Падения Нуменора, теперь же он снова был косвенно, но виноват, ибо злом стал майа из его свиты. — А они и рады развесить уши, — фыркнула Варда. — Манвэ, почему Олорин не заткнет этого гипнотизера? Вместо Олорина заговорил Гимли, и Аулэ радостно встрепенулся, но, глянув на жену, не решился заявить, что именно его творение не поддалось сладким речам. — Да пусть болтает, что хочет, — хмыкнул Оромэ. — Вряд ли это сработает. — Подумать только, он угрожает Теодену, что Тень Леса придет на его порог! — Варда сердито сверкнула глазами. — Ты права, Йаванна, Курумо зарвался! — Ты не можешь развоплотить его на расстоянии? — с надеждой спросил у Аулэ Тулкас. Вала Кузнец печально развел руками. — К сожалению… Йаванна громко фыркнула. Пока Курумо препирался то с Теоденом, то с Олорином, Несса смотрела только на Боромира, изучая лицо. Глаза у него были уставшие, потускневшие, на дне зрачков поселилась доселе неведомая ей грусть. Он будто стал немного бледнее и немного старше, но вместе с тем — еще мужественнее прежнего, и, пока на других лицах при звучании вкрадчивого чарующего голоса Курумо отражались сомнения, гондорец слушал его с недоверием и отвращением. Мраку была закрыта дорога в фэа этого человека, и закрыл он ее сам. — Он еще и Олорина совращает! — вспыхнула Варда. — Все равно без толку, — Манвэ успокаивающе коснулся плеча жены. — Олорин знает, что делает. — Бывают же у кого-то нормальные майа, — тихо процедила Йаванна. — Напомни мне, где твой майа? — вмешался Ульмо. — Не на стороне зла, — отрезала Королева Земли. Долго спор двух истари не длился, и победитель был известен заранее. Жезл Курумо с треском сломался, Олорин исключил предателя из Совета и Ордена, и тот уполз на четвереньках в Ортханк — жалкое зрелище, жалкое и мерзкое. Нессе стало жаль — не его, но того, что он стал таким. — Надо было убить, — цокнула языком Варда. — Ниэнна перестаралась, когда учила Олорина жалости. Это же готовый союзник Саурона… хотя нет, он сам метил в Темные Властелины. Если явится в Барад Дур, то не чтобы помочь, а чтобы добить врага и занять его место. — Ага, но чем он его добьет? — фыркнул Аулэ. — Палкой глаз выткнет? У него нет посоха, а источник сил я ему только что перекрыл. — Только что? — ахнула Йаванна. — Только что?! Значит, до сих пор он… Нет, это невозможно! — она яростно засопела. Эстэ, ни слова не говоря, крепко обхватила Королеву Земли руками, прижимаясь к ней. О Нессе валар словно забыли, но Оромэ положил руку на ее плечо, и ладонь его была теплой.***
Увидев Фангорна, Боромир оцепенел — все оцепенели, кто от восторга, как Леголас, кто от ужаса, как Гимли. Хоббиты были правы, энты не походили ни на что, что можно описать словами, существующими в любом языке — может, прилагательные для них нашлись бы в валарине, но не в известных ныне живущим наречиях. Жуткий, добрый и древний, и прекрасный, и непостижимый, с глазами, видящими вечность. Он говорил с эльфом и гномом, Боромир не вступал в беседу, но, когда Братство попрощалось с энтом — задержался, отстав от них. — Фангорн, — гондорец не узнал собственный голос — глухой и дрожащий. — Я… я могу просить тебя? Медленно энт опустил веки и поднял, что значило «да». — Ты… — Боромир сжал кулаки. Ногти впились в ладони. — Ты ведь… ты говорил с ней? Видел ее? — он не уточнил, кого, но и не нужно было. — Видел и говорил, — проскрипел энт. — Она не изменилась, она такая же, какой была… оленья дева. Владычица Несса. Я был так рад видеть ее и слышать валарин… — Расскажи, — взмолился гондорец. — Расскажи все. — Я спал, — охотно начал рассказ Фангорн. — Все мы спали. После того, как исчезли наши жены, мы потеряли смысл, и стали деревенеть. Кто-то совсем стал деревом, утратив способность к речи… но не все. Я спал, и тут сквозь сон услышал шаги. Это были легкие шаги, танцующие, но знакомые… и следом я услышал голос. Нежный мелодичный голос, зовущий меня, говорящий на родном языке. Я открыл глаза, и увидел ее. Рядом с ней был олень, но я узнал бы ее и так… Словно я вернулся в Предвечные Дни. К сожалению, оленья дева несла дурную весть, и произнесла дурное имя… вражеское имя. Я рассердился на нее, но теперь понимаю, что она сделала это намеренно — хотела разбудить нас всех, напомнить, что важно… Она сказала, что мы должны собираться с бой и своим именем приказала делать это немедленно. А потом, — голос энта потеплел, — появилась мать. — Мать? — Amilinya Йаванна… Йаванна! Боромир похолодел — о Королеве Земли он тоже слышал, хотя ее любили меньше, чем Элберет. Королева Земли, та, кто некогда создала животных и растения… могущественная и великая… — Она сердилась на tari Нессу, — прошелестел Фангорн. — Сказала ей, что та должна возвращаться в Аман, и она повиновалась, но напоследок потребовала, чтобы мы все равно шли на помощь, а amil сказала, что нас поведет Олорин. — Вот как, — отозвался Боромир. Нессу отругали… если валар знали, что происходит между ними, то как же должны были сердиться на него? И все же не наказали, наоборот — в битве в Хельмовой Пади орки промахивались, целясь в него, и он с легкостью выбивал их ятаганы, шепча имя валиэ. Валар могли стереть его в порошок, он против них — песчинка, но они этого не сделали. — Это из-за тебя сердилась amil? — насторожился энт. Врать гондорец не видел причин. — Из-за меня. — Потому что ты стал для tario Нессы тем, чем были мы для наших жен? — Да. Фангорн еще раз оглядел Боромира с ног до головы, словно оценивая, достоин ли тот, и гондорцу стало еще неуютнее, но он заставил себя выпрямиться. — Она не хотела уходить, — сказал энт. — Она спорила с amilinen и тоже сердилась. Но сдалась. — Она поступила правильно, — сказал Боромир. — Так должно было быть. Hantale, mane mavar, — он не был уверен, хорошо ли звучит его квенья, но Фангорн ничем не показал ни обиды, ни насмешки. Коротко поклонившись, гондорец хотел уйти, но остановился. Вопрос прилетел стрелой в спину: — Termara, ohtatyaro! Скажи, ты тоже относился к tarin Нессе, как энты к своим женам? — Я… — Боромир не обернулся — не смог. — Да. Я любил… нет, — он встряхнул головой, проведя ладонью по лицу. Зачем бы он врал? Кому бы он врал? — Я люблю ее. Я люблю tari Нессу. Я буду любить ее всегда, пока я живу. Пока моя фэа в теле, я не перестану любить ее. Пусть она далеко. Пусть любить ее — то же самое, что любить луну, которой я не могу коснуться. Если его слышат валар, подумал Боромир, ему наплевать. То же самое он мог повторить им, всем сразу и каждому по отдельности, и в его любви не было ничего плохого. Он не просил взаимности, он отпустил Нессу, он почти смирился — и все же, если бы появился шанс, хоть малейший, он дрался бы за нее даже с богами. — Понимаю, — проговорил энт, и воин уловил в его голосе нотки настоящего сочувствия. Обернулся — и увидел, что глаза древесного пастыря также полны сострадания. — Я тоже люблю ее, — продолжил Фангорн. — Мою vesse. Она ушла, и я не знаю, где она, жива ли она, но я все равно люблю ее. Хотя уже почти забыл, что значит «любить». Это радостно и больно… и так приятно. Когда-то я не был таким старым и деревянным, когда-то мои ветви сгибались не хуже твоих рук, и я умел смеяться. Я обнимал ее, она пела мне… о, как хорошо она пела! Как серебристо звучал ее смех! Когда она ушла — для меня пропала вся радость и свет перестал быть ярким… — Да, — сказал Боромир. — Для меня тоже. — Но ты знаешь, где tari, — возразил энт. — Знаю, а что толку? Мне нет хода в Благословенный Край. Я всего лишь человек, — он горько исказил губы. — Я смертный. — Ты получил Дар Людей, — ответил Фангорн. — Да. Я получил смерть. — Нет, ты получил выбор. Когда ты умрешь — думаешь, твоя фэа просто испарится? Нет, alcarin ohtatyaro. Я знаю, и это знание даровано мне матерью… ты окажешься в Чертогах Безвременья, и там ты сможешь избрать свой путь. Дальнейший путь… куда угодно. — Куда угодно… — повторил Боромир. Энт не врал, ему не было смысла врать. Значит, шанс все же был — призрачный, зыбкий, но… но был. Шанс увидеть Нессу и остаться с ней. Или просто увидеть перед тем, как уйти на другой путь — ему бы хватило и этого. — Спасибо, — поблагодарил гондорец куда сердечнее, чем в первый раз. — Mara mesta, пастырь деревьев. Уходя, он чувствовал, что энт смотрит ему вслед немигающим взором, но больше это не волновало — душа Боромира наполнилась радостью. Он мог увидеть Нессу. Фангорн не представлял, какое благодеяние оказал ему своей подсказкой. Все оказалось так просто. Достаточно было погибнуть.