***
Гермиона представляла себе дерзкое облегающее платье, возможно зелёное, под стать её кольцу и слизеринским наклонностям Малфоя. Она думала, что возненавидит наряд не из-за него самого, а из-за того, что Малфой попытается сделать с его помощью: высмеять её, или заманить в ловушку, или поддразнить, чтобы поставить в неловкое положение. Вместо этого, открыв коробку, она наткнулась на со вкусом подобранное по фасону и дорогое на ощупь синее платье. Вся дерзость наряда заключается лишь в приспущенном плече, которое обнажает значительную зону у ключиц, но никак не ниже. Когда Гермиона снова входит в гостиную, Малфой внимательно проходится глазами по её фигуре, но лишь загадочно кивает, а затем безмолвно протягивает руку, чтобы сопроводить её вниз. Мистер и миссис Блэк спускаются в обеденный зал, и Гермиона удостаивается нескольких взглядов, но они скорее восхищённые, чем косые. Один официант ставит перед ними тарелку с баклажанами, фаршированными какой-то рисовой смесью, а другой протягивает Малфою на пробу бутылку красного вина. Он кивает в знак одобрения, официант откупоривает бутылку и наливает напиток. Малфой делает медленный глоток и направляет служащего к Гермионе. — Хорошее, — говорит он, пока официант наполняет её бокал. — Если вы цените землистое красное, я полагаю. Гермиона одаривает официанта натянутой улыбкой. — Уверена, оно прекрасное. Малфой постукивает большим пальцем по краю стола. — Шеф-повар, очевидно, пользуется хорошей репутацией благодаря своему… — Мистер Малфой, — тихо произносит Гермиона, — я очень долго ждала. Он перестаёт ёрзать и подносит вино к губам, делая ещё один небольшой глоток. Челюсть двигается взад-вперёд, и наконец он кивает. — Очень хорошо. Малфой отводит плечи назад, поднимает взгляд на Гермиону и начинает рассказ: — Как вы, вероятно, заметили в юности, я был высокомерным, предвзятым и часто жестоким по отношению ко всем, кого считал ниже себя. Родители учили меня, что нашу семью, нашу родословную, наш образ жизни следует почитать. Любой, кто не проявлял должного уважения, был угрозой, стремящейся уничтожить нас, и не было ничего важнее семьи. Семья должна быть защищена любой ценой. Он останавливается, когда появляется их официант с первым блюдом, а как только тот отходит, Малфой наклоняется вперёд. — Я бы сделал всё что угодно для своей семьи. — Даже солгали бы ради них? — Я ценю правду даже больше, чем преданность и верность, сказал он. Когда это изменилось? — Солгал бы, украл бы, убил бы, — сдержанный смешок вырывается у Малфоя, и он откидывается на стуле. — Всё что угодно, мисс Грейнджер, чтобы доказать свою преданность. Всё что угодно, когда моя семья была под угрозой. — Моя семья была под угрозой, — возражает Гермиона. — Вы ничего не знаете о… — Я говорю вам о том, что думал тогда, а не о том, что знаю сейчас, — резко отвечает Малфой, его челюсти стиснуты. — Уверяю вас, я не настолько глуп, чтобы сравнивать наши обстоятельства. Гермиона сжимает руки в кулаки на коленях и кивает. — Продолжайте. — В конце войны мой отец нанял частного адвоката, некоего мистера Адлера, чтобы тот помог нам разобраться с предстоящими обвинениями. Он встречался с мистером Адлером в любое время, хотя я редко видел его, разве что когда он приходил и уходил. Адлер никогда не оставался ни на чай, ни на ужин, только улыбался на предложения моей матери, похлопывал меня по спине и шёл дальше по своим делам со старым портфелем. Гермиона пытается представить лицо адвоката. Мистер Адлер защищал интересы нескольких Пожирателей смерти, и она помнит, что была удивлена его внешним видом. Она ожидала увидеть отталкивающую, суровую личность, но он был невзрачного роста, с приятно-нейтральным выражением лица, а его волосы были чем-то средним между седыми и каштановыми. Однако так обычно и бывает, верно? Злодеи никогда не выглядят так, как им следовало бы. Она сомневается, что после стольких лет смогла бы выделить мистера Адлера в толпе. Малфой продолжает: — Мне всегда казалось странным, что я никогда не участвовал в таких собраниях. Все знали, что меня тоже вызовут в Визенгамот, но я верил, что у него и моего отца есть план и что я буду проинформирован о нём в надлежащее время. В конце концов, у моего отца всегда был план. Он надеялся на победу Волан-де-Морта, но принял все меры предосторожности и на случай его поражения. — Как хитро, — подмечает Гермиона. Люциус Малфой умел оказываться в нужном месте в нужное время, знал множество оправданий и лазеек, благодаря которым слишком долго оставался за пределами Азкабана. — Фирменное блюдо Малфоев, — тянет он. Малфой кривит губы и взбалтывает вино, перед тем как сделать ещё один большой глоток. — Однажды днём отец позвал меня в свой кабинет, с ним был мистер Адлер, а также моя мать и жена Рабастана. Дата моего слушания была только что объявлена, и я ожидал подобной встречи, но был удивлён, увидев Виолу Лестрейндж. Он ковыряет скатерть, пересказывая воспоминания ровным тоном. — Мистер Адлер посмотрел мне в глаза и улыбнулся. Я впервые заметил, какие белые у него зубы, и что-то в нём вдруг показалось мне странным. Он достал из портфеля толстую папку с пергаментом, положил её на стол и сказал: «Драко, у нас есть к тебе очень важное дело. Может ли семья рассчитывать на твою помощь?» Желудок Гермионы опускается. Она видит, как Малфой мысленно наблюдает за происходящим, воспроизводит для неё детали, будто Омут памяти, и ужас застывает на его плотно сжатых губах. — Видите ли, они всё подсчитали. Мне едва исполнилось восемнадцать, и во время войны в глазах закона я был ребёнком. Я бы получил меньший срок, чем мой отец или дяди за те же преступления. Безусловно, Рабастану и Родольфусу грозило пожизненное заключение в Азкабане, а отцу — по меньшей мере половина этого. Но если бы я признался в некоторых из их грехов… Нет. Боги, нет… — Мистер Адлер объяснил, что я могу признать некоторые из более серьёзных пунктов обвинения и свалить вину на влияние покойной тёти, тогда отец и дяди будут избавлены от худшего. — Всего шесть лет, — шепчет Гермиона. — Или три, если буду хорошо себя вести, — напоминает ей Малфой. Выпущен досрочно за примерное поведение. Невозможно, чтобы тот же отец, который купил Малфою путёвку в команду по квиддичу, попросил о таком. Невозможно, чтобы мать, которая читала сказки на ночь, допустила такое и молча наблюдала, как её единственный сын… — Мне казалось, мать будет в ярости, но она лишь держала отца за руку и говорила мне, какой я храбрый. По её мнению, это был предрешённый вопрос. Всё что угодно ради нашей семьи. Хотел бы я назвать это благородством, но я согласился больше из трусости. Я не знал, что будет с моей семьёй без отца, и не знал, что будет со мной, если откажусь. У Рабастана и Родольфуса было много опасных друзей. — Вы отправились в Азкабан ради них. Малфой улыбается. Улыбка жестокая и не достигает его глаз. — И они очень, очень гордились мной. Отец выйдет на свободу через четыре года, а дяди — через восемь, и всё благодаря моему лёгкому сотрудничеству. — Какие прегрешения вы взяли на себя? — Очень многие, мисс Грейнджер, — он издаёт ехидный смешок. — За отца я сознался в организации малозначительных заговоров и государственной измене, приняв на себя его роль в подготовке к нападению на Хогвартс. За Рабастана я признался в убийствах Бенджамина и Вильгемы Спаркс и пытках нескольких магловских семей. — Моих родителей, — в шёпоте Гермионы звучит мольба. Она помнит, как Малфой признавался в этом на суде. Помнит, как кружилась голова, когда он произносил эти слова, как сердце замерло в груди. Он угрюмо кивает. — За Родольфуса я признался, что спланировал нападение на вашу семью. Правда. Наконец-то. Но… правда ничего не делает. Ничего не исправляет и кажется бесполезной в руках Гермионы. Она уже знала, что Малфой не наколдовывал змею. Какая разница, был это он или Родольфус Лестрейндж? От этого знания она не становится ни сильнее, ни мудрее. — Но вы были там. Это не имеет значения. — Был. — Малфой всматривается в своё вино. Это имеет значение. — Меня впервые привлекли к участию в нападении. За несколько недель до этого мне исполнилось семнадцать. Мать была против, но тётя Беллатриса настаивала. Она и отец согласились, что мне пора набираться опыта, и нужно было завоевать доверие после неудачи с Дамблдором. Мне нужно было проявить себя, чтобы обезопасить свою семью. Чтобы обезопасить свою семью. Как сама Гермиона яростно смахивала слёзы, изучала и накладывала чары, о которых не имела ни малейшего представления. Она думает о том, через что ей пришлось пройти, но этого никогда не было достаточно. — Что произошло в ту ночь? — Я стоял там и ничего не делал. Беллатриса кричала на меня, но комната горела, и они вытаскивали ваших родителей, а я… я должен был караулить, как сказала Беллатриса, если не могу сделать ничего другого полезного. Но я не смог сделать даже этого. Увидел, что пришла Гестия Джонс, и спрятался. Я даже не попытался остановить Орден. Наблюдал из-за дерева, как Беллатриса и остальные исчезли, и последнее, что я видел, была та змея, которая погналась за вашими родителями, а потом отец оттащил меня прочь. У Гермионы пересохло в горле, но она заставляет себя задать вопрос: — Вы знали? До того как уйти, вы знали, что это моя семья? — Нет, — Малфой признаётся так тихо, что Гермионе приходится наклониться вперёд, чтобы расслышать его сквозь негромкий гул обеденного зала. — Пока мы не добрались до места. — Почему вы согласились на это? — шипит Гермиона. — Если бы вы сказали правду, их бы заперли навсегда, а вы… вы бы были свободны. Наверняка вы понимали, что их угрозы были пустыми. Они ничего не сделали никому из ваших друзей. — Я понимаю. Понимал, — голос Малфоя хриплый, и он смотрит через плечо Гермионы, как будто вглядываясь в какой-то призрак, которого, как она знает, там нет. — Даже если я не делал того, в чём признался, я был там, не так ли? Я был виновен. Имело ли значение насколько? — Огромное значение. Его взгляд снова возвращается к Гермионе. — Вы думаете, я заслужил меньше, чем получил, мисс Грейнджер? Давайте будем честными. Официант приносит два искусных блюда с жарким из баранины и картофелем. Аромат масла, чеснока и паприки поднимается в воздух, но у Гермионы сводит живот. Она берёт вилку и кладёт её на край тарелки. — Очень мало своих ошибок я могу исправить, но всё же пытаюсь сравнять счёт, — продолжает Малфой. — Каким образом? — Гермиона делает ещё один глоток вина и смотрит, как Малфой проводит пальцем по ножке своего бокала. — Через восемь месяцев фирма Адлера пройдёт официальную проверку Министерства и он будет признан виновным в мошенничестве и хищении. Фирма будет закрыта, а самому Адлеру будет запрещено вести судебную практику. — У кого он украл? — Ни у кого, но мы с Грегори Гойлом потратили последние два года на создание бумажного следа вокруг ложной инвестиционной схемы, которую придумал Эдриан Пьюси. Как только мистер Адлер будет разоблачён, ответственный за пересмотр дела комитет, возглавляемый Винсентом Крэббом, заберёт себе материалы его различных дел. Мистер Крэбб обнаружит документы, в которых упоминается заговор от октября прошлого года с целью убийства некоего Франклина Стюарта. — Франклин Стюарт… — Гермиона задумывается. — Он владел «Бартл и Свифт», верно? Аптека в Норт-Сайде. Малфой кивает. — Найден мёртвым при ограблении незадолго до Рождества. Украденные товары, обычно используемые в тёмных зельях, будут найдены у различных оправданных Пожирателей смерти, и все они будут связаны с одним источником — Альбертом Ранкорном. Ранкорн… — Выслеживал маглорождённых для Волан-де-Морта. — Гермионе хорошо знакомо это имя. Она была во главе списка Ранкорна. — Он просто выполнял приказы, мисс Грейнджер, — в голосе Малфоя звучит горечь. — Нельзя обвинить человека в выполнении приказов, но можно обвинить в убийстве, и можно держать его сообщников в Азкабане ещё как минимум пять лет. — Братьев Лестрейндж? — И моего отца. Гермиона аккуратно отрезает кусочек картофеля, но только водит им по тарелке, пока мысли мечутся в голове. — Почему вы так уверены, что ваш план сработает? Губы Малфоя подрагивают. — Мы не впервые проделываем такое. Гермиона удивлённо смотрит на него, но он лишь пожимает плечами. Она хочет спросить: сколько, кто, когда? — Вы намерены добиться оправдания для себя? — наконец спрашивает она. Вопрос застаёт Малфоя врасплох. Его глаза расширяются, он моргает, и лицо его становится каким-то нечитаемым. — Нет, — отвечает он. — Моё имя не будет фигурировать в расследовании. «Пророк», похоже, уже забыл о моих преступлениях, так что искупать нечего. — Там действительно любят писать о вас. — Не знаю, как вы это терпите, — говорит Малфой. — Я не так часто читаю «Пророк». Он крепче сжимает бокал. — Я не про газеты, мисс Грейнджер. Вся эта ложь и лжецы. Неужели вы не устали жить среди грязи? Гермиона не может найти ответ. Да, конечно да, я так устала, но вдруг становится холодно во всём теле, а во рту пересыхает. Малфой ищет ответ на её лице, переполненный потребностью получить подтверждение, что она тоже это чувствует, потому что это то, что их объединяет, правда? Когтистое отчаяние от попыток исправить то, что было сделано? Я так устала. — Мадам? — официант появляется рядом с Гермионой, и она вздрагивает. — Что-то не так с ужином? Будем рады предоставить вам другое блюдо. — О нет. — Гермиона смотрит вниз на свою порцию еды — недоеденную, только сдвинутую в аккуратные кучки. — Очень вкусно. Спасибо. Боюсь… — она отталкивается от стола, — боюсь, я не очень голодна. Но спасибо большое. Она поворачивается к Малфою. — Спасибо. Увидимся наверху. Он кивает и осушает бокал.***
Гермиона проводит больше часа изучая карты, на которые смотрела уже тысячу раз, и перечитывая соответствующие отрывки из принадлежащего Малфою экземпляра «Рассказов о приключениях на Великом Шёлковом пути». Почти ничего из этого не откладывается у неё в памяти — всё крутится в голове. Прочитав одну и ту же страницу три раза, она откидывается на спинку стула и захлопывает обложку. Она задаётся вопросом, кто ещё находится в Азкабане из-за Драко Малфоя. Однако на самом деле её мучает не это. Люциус Малфой позволил собственному сыну взять вину на себя. Она видела, как после окончания заседания Нарцисса Малфой что-то прошептала на ухо сыну, когда его уводили. Я так горжусь тобой. Гермиона была в ярости оттого, что он мог найти утешение в объятиях матери, в то время как сама она не могла. Насколько холодно наверняка было на его душе. Гермиона неторопливо готовится ко сну, ожидая возвращения Малфоя в любой момент, но он не приходит. Она раскладывает и перекладывает бумаги на столе, оглядывается через плечо на диван. Он хорошо подходит для того, чтобы свернуться калачиком с книгой или выпить чаю, но довольно узкий, и даже Гермиона, вытянувшись, будет доставать до обоих краёв. Уже поздно. Она проходит в спальню, и её рука задерживается на дверной ручке, прежде чем она закрывает за собой дверь. Гермиона стоит какое-то мгновение, глядя на широкую кровать, и снова поворачивается к двери, чтобы всё же открыть её. Тишина насмехается над ней. — Просто нелепо, — бормочет она себе под нос, закрывая дверь. Она садится перед зеркалом и пробегается пальцами по волосам, заплетая их привычным способом, но коса кажется ей тугой. Гермиона расплетает её и пробует ещё раз, но потом сдаётся и обвязывает локоны тонкой белой лентой, чтобы они не мешали спать. Она ложится в постель. — Нокс. Проходит десять минут, и Гермиона встаёт, чтобы снова открыть дверь в спальню. Она лежит около часа, намечая различные маршруты и оценивая возможные исходы, а затем, когда дверь в номер открывается, зажмуривается. Раздаётся шуршание одежды, скрипят пружины дивана. На миг в номере повисает тишина, а как только плечи Гермионы расслабляются, пружины снова скрипят. Она представляет, как Малфой снимает смокинг и ослабляет галстук. Лёд звякает о стекло — очередной напиток? Что он там делает? Дверь в спальню скрипит, распахиваясь шире. Гермиона повёрнута лицом к окну, но чувствует пытливое присутствие Малфоя. Она мерно дышит, считая каждый вдох и выдох. Ещё через мгновение она слышит, как он ступает по ковру. Матрас рядом с ней немного прогибается, и она хочет бросить на Малфоя взгляд через плечо, но разговор разрушит чарующую тишину, витающую над комнатой. Гермиона могла бы сказать что-нибудь, когда он только вошёл, но теперь уже слишком поздно, и она уверена, что он слышит, как колотится её пульс. Когда это началось? Кровать очень большая. Малфой издаёт тихий вздох, и Гермиона чувствует, как что-то касается самых кончиков её кудрей. Неужели он захватил пальцами прядь волос? Почти невесомо, но она чувствует мягкое, лёгкое потягивание и уверена, что ей это не кажется. Всё прекращается. Слышится шелест простыней, Малфой ложится рядом с ней. Не совсем близко — Гермиона не чувствует тепла его тела и не ощущает сильного прогиба в матрасе, — но он рядом, и вот она уже не спит и совершенно не уверена в том, почему оставила дверь открытой. — Я могу спать на диване, если хотите, — бормочет Малфой, его слова заглушает подушка. Гермиона застывает от стыдливости и медленно выдыхает воздух, который всё это время удерживала. Актриса из неё, в конце концов, никудышная. — Всё в порядке, — наконец шепчет она. Дыхание Малфоя выравнивается, прежде чем она засыпает. В какой-то момент ночи Гермионе снится, что он снова касается её волос, потом целует их, потом лоб, висок, веки, и, хотя она выгибает шею, чтобы предложить ему свои губы, он уворачивается от них снова и снова, пока она едва ли не плачет от разочарования и острого ожога отказа. Ногти впиваются в её ладони, превращаясь в когти, и чешуйки слетают с кожи, но он продолжает целовать её лицо, пока сон не переходит в нечто другое, в равной степени странное и совершенно непримечательное. Когда Гермиона просыпается, Малфоя нет рядом.