— Пещеры слёз.
Сперва Гермиона решает, что ослышалась, и моргает, смотря на Малфоя через всё купе. Она прокручивает фразу в голове ещё и ещё раз, концентрируясь на его губах, пока слова вылетают изо рта. Пещера слёз, Пещера слёз,
пе-ще-ра-слёз, снова и снова. Да, он сказал так — именно так и сказал. Звон в ушах заглушает мысли, Гермиона чувствует только то, как скручивает живот, как кровь застывает в жилах, как сжимается горло, и она не может дышать.
Ты дура. Дура.
«Мне не нужно быть лжецом, чтобы обманывать», — сказал он.
В груди вспыхивает ярость, злость на саму себя за то, что поверила ему, и на него за то, что оказался именно тем, кого она и представляла. Разум вспоминает каждое их взаимодействие с того дня, как Малфой вошёл в офис «П. У. Г.» в Косом переулке.
Малфой, возникший рядом с ней, когда она обсуждала сцену скорби Исиды с доктором Разек. Гермиона краснела от его близости, от ощущения его большого пальца на коже, когда они танцевали, а он просто
слушал.
Малфой, шедший за ней по коридору на послеобеденном чаепитии. Ей казалось, она увидела вину в его глазах, а это было честолюбие. Он просто искал способ втереться в доверие.
Малфой, читавший её научные статьи. Она была польщена, а он всё
спланировал. Всё это время планировал, следовал за ней, наблюдал, а Гермиона даже не догадывалась.
Малфой, прогуливавшийся мимо ларьков в Каире.
— На рынке…
Он кивает.
— Я встречался с переводчиком. Как и вы, полагаю.
Жар перекидывается на кончики пальцев, и Гермиона тянется за палочкой.
Пока рано.
— Что вам там нужно? — выплёвывает она. Он всё испортит. Он захватит пещеру, проглотит её всю целиком ради славы, а Гермиона останется ни с чем — без мамы, без
мамочки, без поездок с папой на «Austin 7» — только с дымящимся пепелищем, тянущимся за ним шлейфом, поскольку он уничтожит это место
полностью.
Ей стало бы плохо, не будь она так зла.
Малфой на мгновение замолкает, как будто и сам над чем-то раздумывает, взвешивает собственный скрытый риск. Он постукивает пальцем по сиденью и смотрит в окно, а затем расправляет плечи и наклоняется вперёд.
— Астория больна, — шепчет он.
Астория Гринграсс.
Невеста, которую он не предпочёл бы любой другой женщине Магической Британии. Невеста, которую он оставил на другом конце света. Невозможно. Это уловка.
— Ей станет
гораздо хуже, если я в ближайшее время не найду ответ, — продолжает он. — Пока не стало, но станет. Так происходит со всеми женщинами в её семье.
— Что происходит? — шипит Гермиона. Она боится ответа, потому что знает, каким тот будет: её собственные кошмары, которые он перескажет ей, и та извивающаяся тварь, которая удерживает её родителей в постели.
— Оно проникает из её крови в кости, — говорит ей Малфой. — Кожа станет чёрно-фиолетовой от синяков, а разум отключится, сначала всего на миг, который потом перерастёт в дни. Она ослабнет и устанет, превратится в оболочку того, кем является сейчас, и тогда… — он щёлкает пальцами, и Гермиона вздрагивает. — Всё будет кончено.
— Как долго? — выдавливает она из себя.
Малфой опускает глаза на руки, сложенные между коленями. Он распрямляет и снова сгибает пальцы, и серьёзно смотрит на неё.
— Семь лет, — отвечает он.
Семь лет и семь месяцев. Это число хорошо знакомо Гермионе. Оно всё увеличивается и увеличивается, но так и должно быть. Ей нужно ещё два месяца. Они так часто обманывали смерть — ей просто нужно время. Ещё немного времени. Как можно купить его? Нужно ли заплатить за него галлеонами, кровью или собственными годами? Нет такого счёта, который она бы не опустошила ради них.
— Ваши родители продержались дольше, чем любая из женщин рода Гринграсс, — говорит Малфой.
— Откуда вы знаете, что это одно и то же? — Гермиона знает, это так — из крови в кости, — но он никогда не сидел у их кровати. Не запоминал меняющиеся очертания синяков на их коже.
— В гримуаре Гринграсс есть рисунок ведьмы, которая прокляла их семью, и её палочка… — Малфой сглатывает. — Она необычная. Змея обвивается вокруг рукояти и поднимается по древку. Когда я увидел её в первый раз, то понял, что уже видел эту змею.
— В моём
доме. — Желудок скручивает.
Малфой кивает, и Гермиона замечает, что он направился куда-то ещё —
туда, — прежде чем он заговаривает снова:
— Кармайкл-стрит, 56.
Острое недоверие пробегает рябью по коже. Чем является для него пятьдесят шестой дом на Кармайкл-стрит? Он не способен понять его значение. Он не знает, как звучит дом поздним весенним утром или как пахнет, когда окна открыты настежь, а воскресное жаркое стоит в духовке. Этот дом
её, и Гермионе хочется вырвать номер и название улицы из его уст, потому что он не может обладать им.
Однако по его глазам она видит, что какая-то часть всё же принадлежит ему. Не йоркширский пудинг и не ленивые шмели, опьянённые пыльцой, а ужас, резкое осознание, запах чего-то горящего, которого не должно быть, и широко раскрытые от отчаяния глаза.
— Как долго вы искали? — спрашивает Гермиона.
— Я нашёл рисунок в гримуаре год назад, — говорит Малфой. — Много времени не понадобилось, чтобы связать его с египетской мифологией, но я не смог найти ничего конкретного. Вот тогда-то я и пришёл к вам.
— К «П. У. Г.».
Малфой качает головой.
— К
вам. Я знал, что вы тоже будете искать.
Губы Гермионы приоткрываются. Она надеялась быть единственной, кто ищет невозможное — воду, исцеляющую от всех проклятий, — но он тоже искал. Её взгляд устремляется к книге, лежащей рядом с ним.
Никто не читает эту книгу. Ни у кого нет этой книги. Никому нет дела до этой книги.
Как же тогда
он стал её обладателем? Откуда
он узнал о ней?
— Я надеялся, вы знаете больше, чем я. Родители Астории смирились с её судьбой, но я не могу.
Малфой решительно подаётся вперёд.
— Уверен, вдвоём мы сможем со всем разобраться.
Мы. Гермиона хмурится, слыша это слово.
— Почему я должна вам верить после того, как вы мне солгали?
Он постукивает пальцами по запястью.
— Я ни о чём не лгал. Я не рассказал вам всего, но не лгал.
Она открывает рот, чтобы броситься на него с обвинениями, но не может подобрать ни одной фразы из их немногочисленных разговоров, которая оказалась бы ложной. Малфой был непонятным и загадочным, а Гермиона задавала не те вопросы. Она изумлённо качает головой.
— Вы идёте на многое, чтобы спасти женщину, которую не любите.
Превращение Малфоя из искреннего в злобного происходит моментально и в полной мере.
— Разумеется, я люблю её, — огрызается он. — Возможно, не так, как поэты, как вам бы того хотелось, но мы знаем друг друга с детства, и я не буду перекладывать на неё ответственность за прискорбные обстоятельства нашей помолвки.
Гермиона не должна давить на него. Её слова обвиняют, а он отрицает и признаётся одновременно.
Прискорбные…
Она не должна давить.
— И каковы же обстоятельства вашей помолвки? — Ей очень хочется спросить, что он подразумевает под любовью. Если любить не как поэты, то как? Что это за любовь, которая отправляет его не только в объятия других женщин, но и через полмира? Как он может жертвовать и предавать на одном дыхании?
Малфой тотчас напрягает челюсти, и кажется, что вспышка гнева заползает ему в кости. Он выпрямляется, невозмутимо складывая руки в замок.
— У нас обоих были другие планы, но у неё не осталось других вариантов. Это всё, что я могу вам ответить.
Гермиона не должна давить.
Она кивает на синюю книгу, лежащую возле него.
— Как вы её нашли?
— Библиотека Малфоев.
Она приподнимает бровь.
— Она должна быть…
— Начала пятнадцатого века. Не самое раннее издание, но, скорее всего, арабский оригинал, если не что-то очень близкое к нему.
Гермиона задыхается, ей очень хочется дотянуться до книги, но она кладёт руку на колени.
— И вы так просто наткнулись на него?
— Мои родители были… необычайно вовлечены в моё воспитание, — начинает Малфой. — Они считали своей обязанностью формировать моё мышление, характер, интересы, так что очень мало было доверено няням или домашним эльфам. Мама каждую ночь сидела у моей кровати и расспрашивала, чему я научился у учителя и с кем играл, а перед тем как пожелать спокойной ночи, читала мне поучительную сказку
о том, как слушаться родителей и хранить верность друзьям, и о маленьких ворчливых гномах, которые вечно попадали в неприятности и поняли, что лучше держаться поближе к дому, — в его тоне чувствуется опасливая привязанность, как будто он держит на руках любимого питомца, который укусил его однажды и мог наброситься снова. Воспоминания о матери одинаково драгоценны для него и разрушительны, и Гермиона гадает, какими Малфой представляет их в своём сознании.
Складка между его бровей исчезает.
— Мне наскучили её сказки, и я стал бродить по нашей библиотеке в поисках чего-нибудь более интересного. У нас было не так много детских книг, но я случайно наткнулся на эту, и, когда мама уходила, я не ложился спать, а перечитывал её от начала до конца, снова и снова, представляя себя отважным искателем приключений, который спас принцессу или обманул богов. Потом я узнал, что существует множество других увлекательных историй, но какое-то время у меня была только эта.
Гермиона никогда бы не вообразила, что Нарцисса Малфой так сильно любит своего сына. Похвалу и заботу можно представить, конечно, но не нежность поцелуя на ночь, не долгие истории перед сном, прогоняющие ночные кошмары. Всё это кажется ей настолько неуместным, что она ёрзает на месте.
— Кто-то вломился в наше купе в поезде до Каира и увидел мою книгу. Это были вы?
Малфой бледнеет.
— Что значит «вломился в купе»? Что забрали?
— Мистер Малфой, — Гермиона опускает подбородок, — я не стану спрашивать снова, а если вы солжёте, то нарушите нашу клятву. Мне нужно знать, не ищет ли пещеру кто-то ещё.
— Я не вламывался в ваше купе! — настаивает он, проводя рукой по волосам. — Что-нибудь украли?
— Ничего, но книгу нашли. Я не знаю, поняли ли они, что это.
Он ругается себе под нос.
— Почему вы оставили книгу там?
— Она была в защищённом чарами купе! — возражает Гермиона. — Так казалось гораздо безопаснее, чем держать её при себе в вагоне-ресторане. Я проверила чары, они были надёжными. Поверьте, я…
— У вас есть предположения, кто это мог быть?
— Ведьма или волшебник, несомненно. Магл не смог бы войти. Мы подозревали… — Гермиона замолкает, заливаясь румянцем.
— Меня, — заканчивает он прямо.
— Или Локонса.
Малфой усмехается.
— Уверен, он был бы совсем не против, если бы только у него имелся талант. Я не видел его умений в защитных чарах. А что насчёт Колина? Вы расспрашивали ещё кого-нибудь?
Гермиона отмахивается от него.
— Колин не смог бы. Он слегка неопытен, да и не стал бы разрушать чары, даже если бы умел. Он знает, что мог бы попросить Гарри о помощи, если бы действительно в ней нуждался.
— Блейз? — отваживается предположить Малфой, медленно потирая подбородок. — Он всё время был с вами?
Гермиона приподнимает бровь.
— Подозреваете своего друга?
— Он знает, зачем я здесь, и поступил бы необдуманно, если бы это было в наших интересах. Он считает, что я действую недостаточно быстро.
— Блейз всё время просил присоединиться к нам.
— Вы ещё кому-нибудь рассказывали о книге? Кто-то мог подслушать?
— Джинни единственная, кто знает.
Малфой наклоняет голову.
— Не Поттер?
Гермиона колеблется.
— Он знает, что я ищу что-то другое. Но нет, я не рассказывала ему о книге.
— Итак, вы знали, что кто-то вломился в ваше купе и рылся в вещах, но всё же продолжили в ночи путь в одиночку, не заботясь о своей безопасности, — он качает головой и издает сдержанный смешок. — Невероятно.
— У меня было мало вариантов. Как я уже сказала, нет никакой гарантии, что они вообще поняли, что нашли в сумке.
Малфой пристально всматривается в неё.
— Вы не можете игнорировать риски. Мы должны быть внимательны.
—
Я внимательна.
Малфой глазами скользит по воротнику её рубашки, по плотно набитой сумке и обратно к лицу. Его плечи слегка расслабляются, и он коротко кивает.
— Тогда что дальше, мисс Грейнджер?
Она на секунду задумывается.
— Покажите мне свой экземпляр. — Гермиона уверена, что Малфой откажет ей, но он почти сразу же протягивает книгу.
Но, разумеется, не выпускает её из рук, а выжидающе смотрит Гермионе в глаза.
— А вы мне свой?
Она сомневается.
Клянусь, что не попрошу у Драко Малфоя ничего такого, чего не попросила бы у самой себя.
— Теперь мы с вами должны быть командой, мисс Грейнджер, — говорит он, передавая ей книгу. — Две головы лучше, чем одна.
— Командой, — вторит Гермиона эту тревожную мысль и открывает сумку, чтобы достать свой экземпляр «Рассказов о приключениях на Великом Шёлковом пути».
***
Вестибюль отеля не такой просторный и величественный, как в других местах, где Гермиона останавливалась до сих пор, но каждый дюйм оформлен безупречно благодаря дизайнерским решениям и большому бюджету. Атеф высоко отзывался о заведении, принадлежащем его богатому дальнему родственнику. В то время как многие новые места в этом районе ориентированы на вкус европейских туристов, родственник Атефа сосредоточился на состоятельных посетителях из Африки и Ближнего Востока, что обеспечивает его гораздо более скрытной клиентурой.
Клиентурой, которая с гораздо меньшей вероятностью станет сплетничать с британскими туристами о женщине, странно похожей на ту маглорождённую, которую они видели в газетах во время войны.
Подруга Гарри Поттера, помните такую?
Владелец недолго всматривается в волосы Гермионы, когда она подходит к стойке, — ей нужно было привести их в порядок перед тем, как сходить с поезда. Целая ночь, проведённая в положении сидя, не оказала ей добрую услугу.
Гермиона одаривает его улыбкой.
— Нам нужен номер с двумя спальнями до пятницы, пожалуйста. Если получится заселиться пораньше, будем очень признательны.
Хозяин отеля переводит взгляд с неё на Малфоя и обратно, плотно сжимая губы, как будто сосёт кислую конфету.
— К сожалению, у нас нет таких свободных номеров. Видите ли, в это время года у нас довольно много гостей.
— А какие есть? — спрашивает Малфой, стоящий у неё за спиной.
Улыбка хозяина
на мгновение превращается во что-то вроде оскала.
— Ещё раз приношу извинения, но остался только один номер с единственной спальней, так что, боюсь…
— Мы возьмём его, — Малфой протягивает руку через Гермиону и кладёт на стойку несколько купюр. — Здесь полная сумма за три ночи.
— Я… — Она делает шаг вперёд, но Малфой заставляет её замолчать взглядом и лёгким надавливанием на локоть.
Владелец смотрит на деньги, но не прикасается к ним, а только улыбается паре напротив. Он слегка подаётся вперед и понижает тон:
— Я действительно приношу извинения, сэр, но мы не отель «Катаракт». У нас здесь приличное гостиничное заведение, и мы стремимся к тому, чтобы всё было на высшем уровне. Боюсь, у нас не принято сдавать комнаты… неженатым гостям.
Малфой одаривает владельца едкой ухмылкой, которая не достаёт до его глаз, и вкладывает свою руку в руку Гермионы, потирая её безымянный палец большим.
— Ах, но мы женаты, и моя дорогая жена очень устала. — Что-то сжимается вокруг её пальца, горячее, тяжёлое, на миг причиняющее боль, и Гермиона пытается отстраниться, но Малфой держит её крепко.
Он поднимает их сцепленные руки — на её пальце красуется знакомое кольцо. Фамильный герб Малфоев, уменьшенный до размера её тонкого пальца и слегка изменённый, чтобы больше походить на женское обручальное кольцо с изумрудом, поблёскивающим там, где раньше была вырезана буква «М».
Спина Гермионы напрягается, но она улыбается хозяину гостиницы, надеясь, что улыбка сойдёт за некое подобие супружеского счастья. Что бы она сделала, будь он её мужем? Как бы доказала свою любовь к незнакомцу?
Гермиона опускает свободную ладонь на бицепс Малфоя и льнёт к нему, всем телом прижимаясь к его руке.
Он мой, пытается сказать она глазами.
Я его.
Подбородок Малфоя наклоняется в её сторону, и она чувствует, как под ладонью напрягаются его мышцы.
— Что ж, тогда, — хозяин прищуривается на их сплетённые руки — Гермиона уверена, что он им совсем не верит, но было бы дурным тоном продолжать расспросы. — Замечательно. Один номер для мистера и миссис…
— Блэк, — ровно отвечает Малфой. — Мистера и миссис Блэк.
Гермиона, моргая, смотрит на него снизу вверх. Вымышленная фамилия, разумеется. Это логично, просто она не ожидала. Миссис Блэк совсем ей не подходит, и Гермионе интересно, что подумал бы его дед, узнав, что она носит их фамилию, пусть и временно.
— Рады приветствовать вас, мистер и миссис Блэк. Приношу извинения за недоразумение, — губы владельца растягиваются в чём-то вроде улыбки, и он вручает Малфою ключ от номера.
***
Гермиона закрывает за ними дверь и ставит сумку на пол. Номер —
их номер — оформлен так же безупречно, как и вестибюль внизу. Стол в углу меньше, чем ей хотелось бы, но он, вероятно, предназначен для скромной переписки, а не для изнурительного анализа карт и книг.
Она поворачивается к Малфою.
— Муж и жена? Не понимаю, о чём вы думали. Мы могли бы найти другое место, знаете ли.
Он опускается на узкий антикварный диван и расстёгивает воротник.
— Я думал о том, что не смог заснуть в поезде и чертовски устал.
Сиденья в купе показались жёсткими уже после второго часа пути. Гермиона то и дело дремала так, что теперь у неё болит шея, и она снова дотрагивается до своих волос. Малфой не настолько сильно потрёпан, как ей кажется. Хотя завиток за ухом и выбился, но, когда он снимает пальто и перебрасывает его через подлокотник дивана, его рубашка по-прежнему выглядит отглаженной.
Гермиона заглядывает в открытую дверь и замечает единственную большую кровать, задрапированную эффектным красным балдахином. Она отводит глаза и достаёт из записной книжки лист пергамента.
— Есть несколько проводников, с которыми я хотела бы побеседовать, и нам понадобятся кое-какие припасы для путешествия к лотосовым полям.
Малфой кивает и потирает лоб.
— Я вам для чего-то из этого понадоблюсь?
— Нет, — отвечает она и уже готовится выслушать его неминуемый протест, настойчивое требование следовать за ней по городу, как охранник за заключённым, но протеста не следует. Малфой просто встаёт и наливает себе стакан воды из запотевшего кувшина на приставном столике.
— Очень хорошо, — говорит он, устремляясь к окну. На самом деле он ни разу не посмотрел на неё с тех пор, как они вошли в комнату, и Гермиона испытывает странное желание поймать его взгляд. — Я, может, сбегаю в банк снять деньги, но уверен, что вернусь к полднику.
Она перелистывает свой маленький блокнот, плотно исписанный её каракулями. Списки, теории, напоминания и маленький цветок лотоса на полях.
— Я удивлена, что вы думаете, будто я не сбегу, — говорит она.
Малфой сдержанно смеётся.
— Наверное, стоило бы думать, что сбежите, но мы теперь с вами связаны клятвой на крови, не так ли?
— И фамилией, — Гермиона прикасается большим пальцем к тёплому кольцу и тут же жалеет о сказанном.
— Я не верю, что вы доверяете мне
, но надеюсь, видите, что наши цели совпадают, — Малфой, наконец, поднимает подбородок, и его серые глаза встречаются с ней с суровой строгостью. — Астория не проживёт больше пяти лет, если я не смогу ей помочь, и я уверен, что Пещера слёз — мой последний шанс. Не думаю, что вы стали бы досаждать мне, понимая, что она страдает. Разве вы не воплощение всего доброго и благородного?
Доброго и благородного. Прекрасный титул, слова, которым она может соответствовать, но ни разу не то, что присуще её духу. Гермиона всегда инстинктивно стремилась к
правильному, лучшему, тому, что должно быть сделано.
— Вообще-то, это про Гарри.
Уголок рта Малфоя изгибается в мрачной улыбке.
— Значит, вы делали за него грязную работу? Мне всегда было интересно.
Гермиона не отвечает. Она не может вспомнить ничего такого, о чём сожалела бы, только о том, что не сделала больше, раньше. Что не тренировалась усерднее с Роном, Гарри и Отрядом Дамблдора.
Что тем летом пошла покупать платье, оставив родителей на Кармайкл-стрит, 56 одних с её жалкими защитными чарами.
— Мне пора, — говорит Гермиона.
Малфой выглядывает в окно и кивает.
— Я поставлю чары на комнату.
— Мы оба должны, — она достаёт палочку, — я помогу.
Недовольная тень пересекает его лицо.
— Я думал, вам не терпится закончить свои дела.
— Вы сами сказали, что знакомы только с барьерами Малфоев, — настаивает Гермиона.
— И они отличные.
Она скрещивает руки на груди.
— Меня не очень устраивает полагаться только на вас. Вы сказали, что мы теперь команда, так? Давайте сделаем это вместе.
Челюсть Малфоя сжимается.
— Чары, с которыми я знаком… немного беспощаднее, чем те, к которым привыкли вы.
— Они работают? — перебивает она.
— Весьма успешно.
— И они пропустят меня?
Его плечи напрягаются, и он проводит большим пальцем по стакану в своей руке, перед тем как твёрдо ответить:
— Да, мисс Грейнджер. Вы и вам подобные никогда не оскорбляли нашу магию, лишь её носителей — людей.
Она знает это, разумеется, в самом буквальном смысле. Магия нейтральна по отношению к волшебнику. Она может потребовать желания, амбиций, большой радости или сильного гнева, может усилить хорошее и плохое, но всё равно останется всего лишь инструментом.
Инструментом, который жаждет, чтобы им пользовались.
Они обходят комнату: Гермиона — по часовой стрелке, а Малфой — против, накладывая чары, чтобы заглушить, спрятать, отвлечь, запереть, и встречаются у двери. Гермиона прижимает ладонь к резному дереву, Малфой накрывает её руку своей, и они оба шепчут заклинание с затаённым дыханием. Узкие линии серебра и золота скользят по стенам, закрепляя всё на своих местах, и тепло магии Малфоя слабо ощущается на её коже, особенно там, где кольцо обжигает палец. Её заклинания всегда необычны и точны, но его магия кажется тёмной и масштабной, притягивающей, а не ищущей.
Будто способной на
что угодно.
Свет ярко вспыхивает и исчезает, Малфой отступает, позволяя прохладному ветерку из открытого окна обдуть её спину.
Гермиона дотрагивается до кольца, всё такого же тёплого и тяжелого.
— Вы можете забрать его.
Малфой качает головой.
— Не снимайте его, пока мы здесь.
— Хорошо.
Гермиона берёт сумочку и принимается изучать её содержимое. Три имени, которые она услышала от Атефа и которые могут помочь ей сориентироваться в пустыне, — есть. Список припасов, чтобы оставаться в тепле, сытости и безопасности, — есть. Деньги — есть.
Малфой опускается обратно на диван и не смотрит на неё. Ей не нравится повисшая в комнате тишина — хочется что-нибудь сказать, задать вопрос, как-то продолжить то, что они начали, но Гермиона чувствует пустоту, поэтому идёт к двери, зажав сумочку под локтем.
— Вечером поужинаем вместе, — заявляет Малфой как раз в тот момент, когда она поворачивает дверную ручку. — Нам многое нужно обсудить.
— Нужно? — она оглядывается через плечо.
Малфой проводит рукой по лицу — и она замечает, насколько он на самом деле устал.
— Моё слушание. На этот раз правду.
Рука крепко сжимает холодную латунь, у Гермионы возникает искушение запереть дверь и настоять на его немедленном признании, но она подавляет этот порыв и кивает.
— Тогда поужинаем. С правдой.
