Проводи меня до рая

Дни проходили. Спокойствие постепенно возвращалось в мою душу. Сильное отчаяние мало-помалу поглощалось радостью спасения. Я так настрадалась, что теперь у меня осталось только удивление, как я все это пережила! Когда миновала опасность, вернулась надежда. Я была вне общества, вне жизни, но смутно чувствовала возможность вернуться к ним. Я надеялась, что в связи с "воскрешением" Феба  меня непременно оправдают. Я была похожа на мертвеца, у которого есть ключ от его гробницы. Постепенно исчезали страшные образы, так долго мучившие мой мозг. Ужасные призраки — Пьера Тортерю, Жак Шармолю — по капле исчезали из  памяти. Исчез даже капитан. Главное,  мой дорогой Клод не виноват в страшном грехе убийства.  И это великое счастье. Жизнь Клода — это было все. После роковых потрясений, все уничтоживших во мне, одно только чувство осталось нетронутым в истерзанной душе: любовь к архидьякону. Любовь растет, как дерево, глубоко запускает корни в нашу душу и часто продолжает еще зеленеть над разбитым сердцем. В остальном же я стала совершенно другим человеком,  повзрослевшим сразу на десяток жизней. Мне больше не хотелось идти на площадь,  танцевать, смеяться, петь. Заглянув в пустые глаза Смерти, я поняла, насколько зыбки все земные радости, и даже почти совсем перестала улыбаться,  уходя в свои размышления. Но святая вера лечила мои раны. О ней я начала серьезно задумываться еще до суда, когда попала в тюрьму, а уж камера смертников и ожидание казни, буквально,  толкнули меня к Богу. А после чудесного спасения я чувствовала к Нему безмерную благодарность. К тому же сама церковь, огромная церковь, которая  окружала, защищала, спасала и успокаивала меня... Торжественные архитектурные линии, святость окружающих  предметов, религиозные и светлые мысли, которые навевали даже эти камни, даже помимо  воли действовали на меня. Звуки, священные и торжественные, смягчали мою больную душу. Я начала посещать церковные службы и сердечно полюбила их. Чудесное пение священнослужителей, ответы народа священникам, порой беззвучные, порой громовые, гармоничное дрожание стекол, орган, звучащий, как сотни труб, 3 колокольни, жужжащие, как рой пчел, — весь этот оркестр, гамма которого пролетала от толпы к колокольне, усыплял мою память, моё  воображение, мое горе. Особенно колокола убаюкивали меня, словно широкие волны магнетизма неслись ко мне от их мощных корпусов.  Религия увлекала меня все больше и больше.  Выпросив у Квазимодо французскую Библию, я жадно прочитала её всю. Просыпаясь и засыпая,  я непременно молилась - хотя и своими словами, но очень искренне. *** Кроме веры, я обрела нового друга- Квазимодо. Он был поистине удивительным созданием, которому, казалось,  был чужд всякий порок, всякая фальшь. Он был настоящий Ангел. Хоть и в такой ужасной плоти... Мы очень привязалась друг к другу,  а особенности его внешности я постепенно совсем перестала замечать. Мы не только делили трапезы - юноша с нескрываемой гордостью и радостью показывал мне самые тайные коридоры Собора и, конечно, свою колокольню. Колокола были для него подлинной страстью - он говорил о них, точно о любимых детях. Каждый колокол имел свое имя и предназначение. Оказывается, один колокол звонил на венчания,  другой - на отпевания, третий - на праздники и т.д. Кстати, в звонарском искусстве Квазимодо обнаруживал несомненный талант,  за который я не забыла его похвалить. Было у Квазимодо и другое увлечение - он мастерски вырезал фигурки из дерева, сделал он даже маленькую модель Собора.  Я хвалила его творчество, притом совершенно искренне.  Он даже изготовил для нас с Джали подарок - её точную копию, которая привела меня в восторг. Подарил мне Квазимодо и более практичный подарок - пронзительно громкий металлический свисток. - Если вдруг тебе понадобится моя помощь, ты можешь использовать его, чтобы позвать меня, и в какой бы части храма я ни находился, я услышу его и приду к тебе! Я решила про себя, что не буду тревожить друга по пустякам, однако с благодарностью приняла его подарок, который, как и игрушечную Джали, решила навсегда оставить у себя. С каждым днем я всё больше и больше тянулась к этому необычному юноше, которого так жестоко обидела Судьба, и Джали целиком разделяла мои чувства. Кажется, он нам обеим заменил Пьера, который остался очень далеко, где-то в прошлой жизни. Кроме колоколов были у Квазимодо ещё одни неодушевленные друзья - химеры - каменные чудовища, вырезанные в стенах Собора. Как и у колоколов,  у всех их были имена. Я заметила, что одну из них Квазимодо любит особенно. - Твоя подружка? - спросила я. - Да, её зовут Лаверна, - задумчиво ответил Квазимодо. - Красивое имя, - улыбнулась я, нежно дотронувшись до химеры. - Да и сама милашка! - Я очень похож на неё, не правда ли?-  грустно спросил Квазимодо и добавил: - Жаль, что я не каменный, как она. - У тебя есть то, чего нет у Лаверны, - возразила я. - Прекрасная душа. И этим нельзя не гордиться. Общаясь с Квазимодо, я старалась, чтобы он перестал думать о своих физических недостатках, и это мне практически удалось.