***
Огромный зал пестрил нарядами знатных дам, шутов и музыкантов. В воздухе витал горький чад свечей и факелов, кислый пот вельмож, замаскированный терпким и резким смрадом изысканных духов, в котором ведьмак сразу распознал запах кошачьих фекалий и бобровую струю, что служили базовым компонентам в парфюмерии, и что-то ещё. А именно — напряжение и фальш. Поморщился. В самой захудалой таверне запахи не смешивались в подобную какофонию, хотя казалось бы? Он подошёл ближе к вазе с букетом жёлтых роз. Стало легче. Немного. Чуть не оторвав пуговицу камзола ведьмак сцепил руки за спиной и выпрямился. Как же раздражало жмущее горло жабо, тесные рукава и то, что если он поднимет руку, то «последний писк» моды издаст предсмертный вой и разойдётся по швам. Леви не мог избавиться от мысли о своём гамбезоне с брегантиной и мечах. Без них он чувствовал себя голым. А так, как не был замечен в натуризме, то не получал от этого должного удовольствия, лишь закипающую агрессию. Ведьмак и при дворе, ну что за бред? Леви выдохнул, устало окинул зал, нашёл взглядом королеву. Микаса всё ещё не появилась. Ещё больше его раздражало, когда какой-нибудь дворянин проходил мимо и самодовольно хмыкал, бросая пренебрежительный взгляд. А ещё хуже, если с ним пытались заговорить! Он только скрипел зубами и с трудом выдавливал односложные ответы. Ему казалось, что все окружающие смотрели на него, как на диковинку, словно разглядывая полосатую лошадь из Зеррикании в Новиградском цирке. Эрену младшему, кажется, торжество так же не пришлось по вкусу. В основном из-за того, что те самые пресловутые 120 блюд оказались, как и думал Леви, декорацией. И по кислой роже недоделанного оруженосца стало понятно — его удосужились посвятить в правила придворного этикета и того, что он останется голодным. На фуршеты приходили не есть, а ходить, разговаривать и напиваться как скотина. Вина для этого было более чем достаточно. А он, как привыкший к бродячей жизни убийца монстров предпочитал соловьиным язычкам в хрустящей тарталетке — первое, второе и желательно компот. Зато Петра так и светилась лучезарной притворной улыбкой. Она умела вести себя при дворе. Имелся опыт, она больше десяти лет прислуживала королю Визимиру. Всё же интересно, что являлось причиной покинуть насиженное гнёздышко в Редании? Неужели повздорила с Филлипой? Леви был не силён в политике, всё-таки он ведьмак и его эти дела касаться не должны, однако догадаться здесь было несложно. Он перевёл внимание с Петры на Эрена, который в свою очередь бросил на него умоляющий и полный безысходности и немой мольбы взгляд. Леви нахмурился и качнул головой. Эрен отвернулся и насупился. Лучше обиженный, но живой. Микаса предложила отличную идею и Эрен младший поступил в услужение Эрену старшему на правах пажа. Сказать, что оба Эрена не были в восторге — ничего не сказать. Когда они встали рядом и возмущенно окинули взглядом Микасу, то она не смогла сдержать смех и сказала: — Вы так похожи! Оба отшатнулись друг от друга и рявкнули: — Я на него не похож! Общий язык они, видимо, так и не нашли, потому что хоть и стояли рядом, однако упорно смотрели в разные стороны. Эрен старший задумчиво наблюдал за парадными дверями, по всей видимости, ожидал Микасу. Тёмно-зелёный дублет был вышит золотыми нитями. Лев пожирал солнце. Интересный герб он себе выбрал. За спасение княжны королева подарила ему титул графа. А вместе с ним и ленные владения на севере страны. Те самые, что ранее отобрали у мятежного барона. Марик поправился. И сбегал от охраны каждый раз, как только выдавался удобный случай. В общем с этим парнем у Белых Плащей будет много проблем. Именно из-за этого, кстати, его не было на торжестве. Наказан и закрыт в собственной комнате, ограждён магическим барьером и полностью защищён. Наедине с увесистым томом «Новейшей истории». Если рассуждать объективно, то всё действительно наладилось. Но чувство тревоги и опасности противно щекотало внутренности. Что-то назревает, что-то, что не получится ни предвидеть, ни остановить. Леви сжал губы. Всё это может быть просто надуманными страхами. Скорее всего так и есть. Он просто везде привык чувствовать опасность. Объективных причин ждать подвоха нет. — Мессир ведьмак, как вы сегодня элегантны! За потоком беспокойных мыслей он и не заметил, как Микаса оказалась рядом. Когда он взглянул на неё, то Микаса присела в приветственном реверансе. Шёлковые юбки зашуршали, звякнули серёжки из хризолита и ожерелье с россыпью цитринов влажно блеснуло пламенем ближайших канделябров. Она выглядела... странно. Странно для него. Алое платье с вышивкой ветвей и цветов розы подчёркивало изящные изгибы талии. Открытые плечи казались особенно бледными. Она улыбалась ему, но за косметикой и пудрой он не видел её лица. Даже шрама, который он так в ней любил не было видно. Микаса была другой. Недосягаемой. Она была княжной. А он кто? По правде говоря — бродяга с большака. Теперь он понял насколько же были разными их миры. Ему здесь не место. — Леви, что с тобой? — улыбка сошла с её лица, в голосе прозвучало беспокойство. — Нет, ничего, — он отвёл взгляд. — Ты очень красивая. Она плотно сжала губы. Не обманулась. Микаса не могла при всех взять его за руку, не могла поцеловать, не могла объясниться. В этой толпе и под надзором множества глаз, которые так и ждут повода для пересудов она ничего не могла. Странное чувство впервые сковало её, опутало сердце жёсткими верёвками. Чувство беспомощности. Отвращения к себе. Всё вокруг было ложью. Всё вокруг было театральным представлением, в котором ты не имеешь право скинуть маску. Она опустила голову. Паршивое чувство, когда от любимого человека тебя отделяет пара шагов, но на самом деле между вами непреодолимая пропасть, бездна, обрыв. — Госпожа моя, настало время открывать торжественную часть! — сказал камергер, появившись из неоткуда. Микаса ойкнула и кивнула. Бросила последний взгляд на ведьмака и затерялась среди безликой, пёстрой толпы.***
Торжественная часть оказалось такой же нудной и скучной для ведьмака, как и не торжественная. Но когда он увидел Лютика в лиловом берете с ярким фазаньим пером, то вечер перестал быть томным. Леви даже перестал облокачиваться о мраморную колонну. Трубадур разразился искромётной и набитой всеми возможными поэтическими приёмами речью, без сомнения такой же торжественной, как и торжество. Ведьмака уже начинало подташнивать от того, как было много вокруг этого самого торжества. Поклонился, гордо выпрямился, покрутил колки лютни, прошёлся по струнам, прижал их к грифу, прочистил горло и запел.Рукой коснись души моей усталой, Почувствуй боль, что там сидит давно И исцели, накрой ладонью раны. Сплестись должны прохлада и тепло... Мечты моей ты открываешь двери И убегаешь лишь займётся свет. Миндаль и мёд, и я обрёл вновь веру, Сталь глаз твоих поддетая слезой... Сквозь снег и мглу укажет путь мне ворон, Своим крылом, разрубит облака. В час тьмы и бед в глуши лесной, суровой, Чтоб мог найти и защитить тебя. Мечты моей ты открываешь двери И убегаешь лишь займётся свет. Миндаль и мёд, и я обрёл вновь веру, Сталь глаз твоих поддетая слезой... Предназначенье ль нас с тобой связало? Или, быть может, злой рок смеётся вновь? Но знаю точно — мои ты лечишь раны А я ценою жизни твою жизнь уберёг. Мечты моей ты открываешь двери И убегаешь лишь займётся свет. Миндаль и мёд, и я обрёл вновь веру, Сталь глаз твоих поддетая слезой...
Новую песню Лютика встретили бурными овациями. Дамы вытирали слёзы кружевными платочками, мужчины просто сдавленно вздыхали и ахали. Некоторые, особо сообразительные обжимались где-то в тёмном углу зала или за колоннами. Леви поймал себя на том, что улыбается, первый раз за весь этот вечер. И примерно со второго куплета не отрывает взгляда от Микасы. Её глаза так же влажно блестели, как цитрины на тонкой шее. Она находилась рядом с королевой и смотрела вперёд, на Лютика, однако заметив общую зачарованность песней, бросала неловкие взгляды в сторону ведьмака, отвечая на его слабую улыбку своей — дрожащей. Лютик поблагодарил всех слушателей со свойственной ему манерой снисходящего до простых смертных божества и откланялся. Поймал взгляд ведьмака, легко кивнул и лучезарно улыбнулся. Вот же плут, а говорил, что собирается уезжать из города! Эрен стоял красный как помидор, стыдливо и угрюмо потупив взгляд. Даже несмотря на свою простоту и наивность он понял о чём речь и вновь вспомнил про то, какую роль играл во всей этой передряге. На удивление всех, кто это видел, Эрен Крюгер, выражение лица которого, казалось, имело диапазон эмоций меньше, чем ледяная статуя, улыбнулся плотно сомкнутыми губам и потрепал подопечного по, и без того торчащим во все стороны, волосам. Дальше всё вернулось на круги своя. Леви видел, что Микаса хочет подойти к нему, но каждый раз её останавливало какое-то дело. В основном особо настырные гости, которые сами хотели убедиться в хорошем здравии княжны, отвесить ей пару комплементов граничащих с откровенной пошлостью, попускать на неё слюни и попутно облобызать её перчатку. Последним из таких, как услышал Леви, был представлен герцог Форстер. У ведьмака сдали нервы, он плюнул на весь этот маскарад и вышел через парадные двери. Гости были уже достаточно поддатые, чтобы не заметить такого наглого пренебрежения их обществом. Ему нужно было как можно быстрее оказаться как можно дальше, иначе празднование могло превратиться в чьи-нибудь похороны. Руки так и чесались дать кому-нибудь в морду, Леви выругался. Скинув с себя этот мерзкий камзол ведьмак надел привычную одежду и сразу почувствовал себя лучше. Осталось забрать оружие. Вышел во двор и вздохнул полной грудью. Вечерняя прохлада поумерила пыл. В конюшне его ждала Микижа. Она была уже собрана и готова к предстоящему путешествию. Оно и к лучшему. Леви принялся развязывать вожжи. — Уже уходишь? Он не повернулся, распутывая узел, который намудрил мальчишка конюх. — Прости, это место правда не для меня. Она промолчала. Леви бросил безнадёжную затею — не получалось сосредоточиться — и повернулся. Микаса стояла оперевшись о балку и скрестив руки на груди. Непонятно, когда она успела переодеться, но теперь ведьмак её узнал. Она была такая же, как в первую их встречу, как прежде. Только теперь бёдра опоясывал тёмно бардовый шарф. — Даже не попрощался бы? — тихо спросила Микаса. Он сомкнул губы и качнул головой. Она заглянула в его глаза и сердце тут же упало куда-то в пятки. — Я не хотел мешать. — Какой же ты глупый, мой ведьмак, — она улыбнулась ему, но в уголках её губ всё ещё чувствовалась печаль. Микаса коснулась его руки. Подняла, прижала к своему лицу, закрыла глаза. Как же это было ценно, просто иметь право коснуться его. Леви мазнул по её щеке большим пальцем. Она открыла глаза и вопросительно посмотрела. — Плохо смыла. Теперь шрам на месте. Микаса опустила голову и поцеловала его. Тут же лошадь вытянула голову и фыркнула, обдавая их своим душным дыханием. Микаса отпрянула и засмеялась. Леви погладил кобылу по морде. — Завидует. — Ага, — по-доброму усмехнулась Микаса. — У меня есть предложение. — Мм?.. — Поехали в Предместья. Наедимся перловой каши с хлебом? Подерёмся с пьяными мужиками и снимем комнату в трактире. — Очаровательная идея.***
От приятной тяжести в животе стало тепло. После весьма плотного ночного ужина в трактире Предместья они сняли комнату, как и планировалось. Единственное, что пошло не так — подраться случай не представился, собравшиеся здесь мужики оказались довольно приятной компанией. Простые, грубые, но настоящие, один при виде Микасы, даже старался сдержать брань, которая сама собой вырывалась через каждое слово. Холодный квас, каша, хлеб, борщ со шкварками, что может быть лучше? Вот такой праздник был ведьмаку по душе и что важно — по желудку. А ещё больше по душе ему было то, что сегодняшнюю ночь они могли провести вместе, у них была кровать и не нужно было ломать голову замысловатыми планами тайной встречи на какой-нибудь нейтральной территории дворца или пытаться проникнуть незамеченным в княжеские покои. Причём на этом сложности не заканчивались, ведь нужно было ещё и выйти незамеченным до утренней уборки и завтрака. А ещё прекраснее было то, что дверь закрывалась на ключ. — Ты такая красивая. Микаса расчёсывала волосы гребешком, любуясь в походное зеркальце. В зеркальце отразилась её довольная улыбка. — Вот теперь ты говоришь правду. — А раньше разве я врал? — Не думаю, что тебе действительно понравился мой торжественный образ. Леви хмыкнул. — Ты была красивой, но... но не такой... настоящей? — То есть для того, чтобы быть настоящей я должна ходить нагишом? — хохотнула Микаса, положила гребешок на стол и обернулась, лукаво стрельнув глазами. — Можно и так сказать, — усмехнулся Леви. — По крайней мере, я люблю этот вид одежды на тебе больше всего. Она поднялась, поставила руки на бёдра и посмотрела на ведьмака с игривым ехидством. — Тогда я буду ходить так всегда! В полумраке комнаты аристократично бледная кожа её светилась перламутром. Микаса прошлась по комнате, наигранно гордо вскинув голову. — Не позволю, — шутя фыркнул Леви и подцепив её за локоть, потянул к себе на кровать. Микаса упала, делала вид, что пытается выбраться из его объятий, но сама только смеялась. — Вот ещё будет какой-то ведьмак что-то мне запрещать! — Конечно будет, — парировал Леви и поцеловал её в прохладную шею. — Из-за тебя у меня опять волосы растрепались! — сказала она с досадой, но тут же вновь захохотала. — Ничего страшного, так ты ещё красивее. Они развернулись и медальон холодом коснулся её груди, мурашки пробежали по коже. Микаса невольно поёжилась, но в глазах её искорками танцевало счастье. Леви смотрел на неё сверху, она почти никогда больше не смущалась. Только в совсем редких случаях. Микаса прошлась пальцами по его немного отросшим волосам, заправила прядку за ухо. Взглянула на свои пальцы, которыми провела по его скуле, потом на губы. Поцеловала его, отпрянула и села на край кровати. — Тебя что-то беспокоит? — спросил ведьмак касаясь тыльной стороной ладони её плеча. — Да. Но не то, чтобы беспокоит, скорее... мои воспоминания и ожидания оказались ложными. — Как это? — Раньше, когда я сидела взаперти, то с искренней тоской вспоминала времена вне башни. Думала, что тогда я была свободна. Думала, что когда меня выпустят, то я опять обрету эту самую свободу. Всё это оказалось ложью и детской наивностью. Я не свободна априори и никогда свободной не была. Я пленница от рождения. Понимаешь? Все эти приёмы... Тогда я помнила лишь то, как мне было весело, как шутили скоморохи, как пели трубадуры, как папа танцевал со мной, как гости улыбались мне. А сейчас. Сейчас я понимаю, что это всё одна сплошная ложь. Отец давно мёртв, а улыбки гостей такие же фальшивые, как их парики и перетянутые корсетами бюсты. Сегодня мне не было весело. Я по-настоящему осознала, что не смогу жить такой жизнью какой хочу, потому что королевской крови. Я рассказывала тебе, что бабушка обручила меня с одним герцогским сыном, только потому что ей нужна была финансовая и военная поддержка? Это было до того, как меня заперли в башне. Возможно, оно и к лучшему, что меня посчитали проклятой. Хоть свадьба не состоялась, — она скривила рот. — Просто слишком сложно принять, что несмотря на освобождение из башни я всё равно осталась взаперти. Леви молчал. Он обнял Микасу со спины. Она облокотилась и легла затылком на его плечо. Это было лучше всех слов. Это действительно то, что ей было нужно. — Можно я уеду с тобой? Он всё ещё молчал, зарылся носом в её волосы, вдохнул индивидуальный аромат её кожи, смешанный с лёгким запахом мёда и миндаля. Микаса печально прикрыла глаза. — Знаю, что нельзя. Сама знаю. Знаю, но хочу обмануться, что выбор у меня всё-таки есть. — Я вернусь. — Правда вернёшься? Леви разомкнул объятья, аккуратно убрал падающие на плечи волосы и поцеловал белый тонкий шрам выше лопатки, потом другой, третий, четвёртый и так до тех пор, пока не коснулся губами всех следов той страшной ночи. Микаса запрокинула голову, улыбнулась, ей было приятно, очень приятно. — Ты не веришь мне? — Когда рушится всё то, во что прежде верил, становится трудно, — она нервно закусила губу. Серебряные звенья отозвались тихим недовольством. Медальон приятной и неожиданной тяжестью давил на грудь. Микаса коснулась волчьей головы. — Но он же нужен тебе, — она повернулась, тревожно и растеряно заглядывая в его лицо. — Поэтому я вернусь и заберу его. Через год. Ладно? Леви улыбнулся слабо, но так ласково, что у неё сжалось сердце. — Целый год... Микаса сжала медальон, зубья волчьих ушей больно впились в ладонь. Она кивнула. — Только, пожалуйста, обязательно вернись...***
Как только занялся поздний осенний рассвет, Леви уже стоял на большаке и поправлял подпругу. Микаса наблюдала, боялась дышать, лишь бы не спугнуть его, лишь бы он хоть на миг задержался, оставался с ней по дольше. Старалась запомнить его, впитать любимый образ, впечатать в память так сильно, как только возможно. Губы её предательски дрожали, но несмотря на всё она держалась, лицо оставалось сухим. Настало время прощаться. Слова никак не шли. Поэтому он просто прижал её к груди, вдохнул любимы запах, поцеловал. Она не дала отстраниться. Целовала и целовала, пока не закончился воздух. А когда отпрянула и вдохнула не смогла сдержать слёз. — Прости, — попыталась улыбнуться Микаса, безрезультатно вытирая мокрое лицо. Леви улыбнулся, коснулся её щеки. Отвернулся, запрыгнул на лошадь. — Я вернусь. Микаса кивнула. Она смотрела ему в след, неподвижная, словно статуя. Собралась, крикнула, сжимая медальон. — Тебе никогда не скрыться от меня, даже если захочешь, ведьмак! Я — твоё Предназначение! Слышишь? Леви повернулся, лицо его смягчилось, просветлело. Он крикнул ей в ответ. — Нет, Микаса, ты не Предназначение! Ты — нечто большее! Нечто намного большее...