1
— Feainne, — послышался ласковый голос. Микаса повернулась на зов. — Папочка! — воскликнула она и побежала ему на встречу. Отец подхватил её, легко, как пушинку, обнял и закружил. Детский искренний смех зазвенел в вечерней тишине. Микаса обняла его за шею, прижимаясь щекой к его щеке. Он смеялся вместе с ней. — Ты наконец-то вернулся! Как же ужасненько давно тебя не было! Она в шутку надула розовые щёчки. — Ну же, Feainne, я привёз тебе цветочек. — Цветочек? — распахнула глаза Микаса. — Да. Отец поставил её на пол, с непривычки Микаса слегка пошатнулась. — И что за цветочек такой? — любопытство все же взяло вверх и она уже думать забыла о том, что хотела устроить спектакль насчёт его постоянных отлучек. — Завтра покажу, — как то заговорщицки подмигнул ей отец, растягивая губы в лукавой лисьей улыбке. — А может сейчас? — взмолилась Микаса. — Ну я же теперь глаз сомкнуть не смогу! Что за цветочек такой? — Чудо какой красивый. — Папа, ну почему ты такой вредный? — скривила губы Микаса и топнула маленькой ножкой. Отец взял её лицо в ладони и немного приподнял, поцеловал в лоб и отпустил. Он сел на корточки, чтобы из глаза были на одном уровне. — Feainne, ты так похожа на свою маму, — он улыбнулся и грусть залегла в уголках глаз, лучащихся от едва заметных морщинок. — Красавица. Наша прекрасная роза. Микаса смотрела на него, хлопая длинными ресницами. Она почувствовала тревогу от его тона, как будто ему было очень и очень тяжело. — Папочка, я тебя люблю. Люблю-прилюблю. Не грусти, хорошо? Она взяла его мозолистую ладонь в свои нежные маленькие ручки. Лицо его просветлело. — И я тебя, Feainne. Микаса широко улыбнулась и буквально запрыгала на месте от нетерпения. Что же там за цветок такой? Но спрашивать сейчас о нём всё равно пустое. — А что значит Feainne? — Позже узнаешь. — Любишь ты говорить загадками! А вдруг ты меня как-нибудь обзываешь? — вновь надула губки Микаса. — Неужели ты могла подумать, что я могу обзывать мою Feainne? Она засмеяла. — Нет, конечно, нет. Я просто пошутила.2
— Какая красивая! — воскликнула Микаса, опускаясь на колени перед маленькой розочкой, на которой едва проглядывался белый бутон. — Это твоя роза, Feainne. Ухаживай за ней хорошо, ладно? Она горячо закивала, рассматривая диковинку со всех сторон. Такого цвета роз не было в их саду. Микаса знала все цветы, что росли здесь. Она была уверена! — А она скоро расцветёт? — Скоро, скоро. Немного подожди. Микаса встала, отряхнула подол и сдула выпавшую из причёски прядку. — Пап, а ты знаешь того мальчика? — Микаса указала на спящего у дерева в дальнем углу сада Эрена. — Конечно, это Эрен. Подружись с ним. — Он странный. Только хмуриться, смотрит на меня и всё время молчит. — Ему одиноко. — Значит он из-за этого грустит? — А ты бы не грустила? — Грустила. Хорошо. Я и сама хотела подружиться, правда. Просто думала, что я ему не нравлюсь, раз он прячется от меня. Отец рассмеялся. — Он прячется, потому что ты ему нравишься. — Как... это? — прищурила глаза Микаса. Он потрепал её по голове, чем вконец добил и без того дышащую на ладан причёску. — Потом поймёшь. Иди к нему.3
— Эхе-хе-й, вот так! Молодец, Эрен. — Правда? — Да-да, продолжай! — Эрен! Ты просто мастер! — крикнула Микаса, во все глаза наблюдая, как он кружился в замысловатом пируэте, рассекая воздух стальным тренировочным мечом. Но заканчивая финт он неловко оступился и рухнул на землю. Щеки тут же залил румянец. Принц широко улыбнулся, подавая ему руку. Эрен принял помощь, и встал. — Микаса, это ты его сбила. Зазнался, да? — Нет, конечно... — Вон как уши горят. Принц добро засмеялся и потрепал его по вихрастой макушке. — Повторим? — робко спросил Эрен. — Отдохни немного, вояка. Да и есть у меня кое-что для тебя. Пока не забыл. Принц снял с пояса ножны. Изумруд на рукояти ярко искрился в лучах летнего солнца. Лезвие казалось острым, словно бритва, сталь настолько отпалировано, что можно было смотреть, как в зеркало. У Эрена перехватило дыхание от такой красоты, да и у Микасы тоже. — Что же, господин? — он в нерешительности заглянул в мягкое лицо принца-консорта. — Встань на колени, юный воин. Пусть твои навыки не столько отточены и плавны, как хотелось бы, однако с этой минуты ты мужчина и защитник. Защитник женщин, детей и тех, кто не может сам себя защитить. Беззащитных и обездоленных. Эрен повиновался. Он опустился на колени и интуитивно склонил голову. На плечо ему легло лезвие, сначала на правое, потом на левое. Даже через рубашку он чувствовал жгучий холод стали. — Теперь ты не ребёнок, Эрен. Теперь ты — рыцарь. С этими словами он велел ему подняться. Принц протянул меч на ладонях молодому рыцарю. Эрен глупо хлопал глазами, казалось, не понимая, что это означает. Принц улыбнулся, не меняя положения. Наконец-то выйдя из оцепенения Эрен спохватился и затаив дыхание взялся за искусную рукоять. Меч оказался увесистее, чем тот, простой с которым он обычно занимался. Но эта тяжесть была приятной. Он ощутил себя мужчиной. Как будто даже немного подрос за эту долю секунды. Эрен не мог отвести изумлённого взгляда от зеркальной глади лезвия, в котором отражался ярко-зелёные глаза. — Эрен, — обратился Принц мягко и встал на колени, чтобы быть на одном уровне с воспитанником. Положил широкие ладони на его плечи и заглянул в глаза. — Защищай Микасу. Прошу тебя. Эрен наконец посмотрел на принца. Лицо его стало не по-детски жёстким и серьёзным. — Я клянусь, Ваше Высочество. Клянусь всем, что у меня есть, а есть у меня немного... Своей жизнью. Своей честью. Своей душой. Я защищу Микасу любой ценой. Клянусь. — Спасибо. Принц подался вперёд и обнял Эрена. Обнял крепко. Обнял как отец. Глаза противно защипало и Эрен непроизвольно шмыгнул носом, стараясь остановить поступающие слезы. Он считал это приступов слабости. Ему стало стыдно за неподобающие эмоции. Так тепло. Ему ещё никогда не было так тепло. Эрен совсем не помнил своего отца. Он помнил только мать, и то память стирала и эти смутные моменты. Но он был точно уверен, что отец никогда не обнимал его. Принц стоял на коленях перед тем, кого все бросили. Перед тем, у которого не было абсолютно ничего. Великий воин не стыдился показать чувства и просто... попросить? Ведь это была просьба, а не приказ. Когда принц отпрянул и встал, Микаса смогла протиснуться и поздравила его, нежно обнимая за шею. — Теперь ты мой рыцарь. Верный-верный рыцарь для благородной девы, да? — она весело хохотнула и отстранилась. — Да, — Эрен впервые улыбнулся. Широко, весело. Он был счастлив. По-настоящему счастлив.4
Микаса каждый день приходила в сад по нескольку раз — навещала свою розочку. Сегодня она должна была распуститься. Микаса чувствовала это! Ох, отец опять уехал. Как же жаль, что он не увидит цветения. Ну ничего, если роза отцветёт к его приходу, то Микаса ему все распишет. Все-все. Поэтому отец ничего не потеряет. Но когда она ступила в сад сердце её оборвалась. Флок. А рядом с ним его верный молочный брат. Они смеются. Но умолкают, как только замечают её. Микаса гордо держит спину, уверенно и степенно шагая через сад. Что они здесь делают? Опять убежали с уроков? Микаса сдула непослушную порядку, которая так не кстати упала на лицо. Она молилась, чтобы они не обратили на неё внимания. Меньше всего сейчас ей хотелось вступать в перепалку с герцогом Форстером и получать очередную порцию розг от бабули. Но надежды рухнули, как только два мальчика преградили ей дорогу. — Хэй, княжна Микаса. Какая удача. Мальчишка паршиво улыбнулся. Микаса искривила алые губы в нескрываемом отвращении. — Никакой удачи не вижу в нашей спонтанной и весьма нежелательной для меня встрече, юный герцог. Она держалась ровно и спокойно, однако голос дрогнул, стоило ей бросить взгляд за плечо Флока. Роза. Розы не было! Микаса не стала церемониться и растолкнув наглецов оказалась рядом с грядкой, на которой должна была сегодня расцвести самая прекрасная роза. Роза, которую ей подарил отец. Она упала на колени. Все, что осталось от изящного цветка — растоптанные переломанные стебли и белые лепестки. Микаса не помня себя пыталась поднять куст. Шипы ранили ладони, пальцы уже начали истекать кровью. Восстановить уничтоженное невозможно. Не замечая глубоких царапин Микаса подобрала раскрытый бутон. Белые лепестки жадно впитывали кровь с её израненных пальцев. Микаса прижала цветок к груди, давая волю слезам. Она рыдала, даже не понимаю отчего. Ей просто было слишком больно. Внезапно кто-то жестоким движением поднял её голову за подбородок. Невольно раскрыв глаза она увидела самодовольную рожу Флока. — Это тебе за то, что посмела поднять руку на будущего мужа. — Что? — глухо произнесла Микаса, смысл его слов смутно доходил до сознания. — То самое. Теперь ты моя собственность, Микаса. Отец сказал, что они уже почти все решили с твоей бабкой о нашей помолвке. Не сказать, что мне слишком улыбается, но ты довольно красива, если не ревёшь словно белуга. Я запрещаю тебе плакать. — Что? — одними губами повторила Микаса, она совсем перестала понимать что происходит, даже нахальную ухмылку она видела размыто. Флок раздражённо выдохнул и больно сжал её щеки. — Не прикидывайся дурой, меня это раздражает! Отец говорит, что будущему королю не пристало бить жену, но никто не запрещает мне приказать поколотить тебя как следует кому-нибудь другому. Только с приступом новой боли она пришла в себя, рванула назад, освобождаясь от хватки и крикнула. — Не подходи ко мне, сын дьявола! Твои руки в невинной крови по локоть! Не смей касаться меня! Убирайся вон! Слова вырвались сами собой, Микаса даже не поняла, что говорила, но подкативший гнев и злость давали волю нахлынувшему наваждению. Флок немного попятился. Но совладав с собой вновь шагнул к ней, на этот раз скрежеща зубами. — А ну не приближайся к ней! — рявкнул кто-то из-за её спины. Микаса не сразу поняла кому принадлежал голос. Кровь все ещё гулко стучала в висках, мешая соображать. Отвратительная улыбка тут же исчезла с лица Флока и он попятился. Прежде чем увидеть Эрена, Микаса увидела лезвие клинка. — И что ты мне сделаешь, безродный ублюдок? — натянутая улыбка не могла скрыть невольно дрожи в высоком голосе. — Не нужно быть благородным, чтобы намотать твои кишки на ближайшую ветку, — холодный и ровный голос. Рука его не дрогнула, так же направляя смертоносное остриё в грудь Флоку. — Ты не посмеешь... — говорил он пятясь. — Да ну? Проверим? — Эрен резко топнул и криво усмехнулся, когда Флок чуть в штаны не напрудил. — Сначала я отымею её, а потом прикажу тебя четвертовать, сукин ты сын! — взвился Флок Эрен скрипнул зубами, еле подавил желание воплотить угрозы в жизнь. Его толкнул другой. Эрен упал, но меч не выпустил. Флок, ударил его в живот. Эрен машинально прикрылся коленями, но тут же схватил того за ногу, занесённую для следующего удара и опрокинул Флока на землю. Прежде, чем на него обрушился второй, Эрен смог подняться, уклоняясь в пируэте. — Скачешь, как чёртов эльф, — процедил Флок, поднимаясь. Второй схватил его за руку, а Флок в порыве злости хотел ударить Эрена по лицу, но тот вырвался из захвата и полоснул мечем. Флок скривился, застонал как раненный олень. Рукав камзола разошёлся под бритвенным лезвием клинка вместе с кожей. — Он убил меня, убил! — вопил Флок, сжимая неглубокую рану на предплечье. Эрен сжал клинок. Он не собирался ранить этого чертового паршивца, но не мог не признать, что чувство, что он заставил его страдать, принесло истинное удовольствие. Второй бросился к Флоку. Микаса все ещё сидела, сжимая в ладонях бутон. Эрен подошёл к ней и помог встать. Она прильнула к нему, не разжимая ладоней, а Эрен вставил меч в ножны и обнял Микасу, зарываясь носом в шёлковые волосы. — Эрен, что случилось? — отрешено спросила Микаса, словно не видела всего произошедшего. — Ничего. Всё хорошо, — он коснулся губами её исходившего испариной лба. Флок все ещё кричал. Прибежали слуги. Послали за принцессой. Всё суетились и бегали туда-сюда, а Микаса и Эрен стояли неподвижно. Внезапно она отпрянула, поднимая ладони. Микаса раскрыла руки в них оказался расцвётший бутон белой розы, насквозь пропитанный кровью. Она шепнула Эрену. — Это Алая Роза. Это начало конца. Это кровь эльфов.5
— Что ты скажешь в свое оправдание негодный мальчишка? — взвилась старая королева. — Этот... герцогский сын, угрожал Микасе и мне, — проговорил Эрен холодно, смотря королеве в глаза. — Не правда! Флок утверждает, что этот выродок подошёл и рубанул его, чтобы проверить острие меча! Откуда у паршивца меч?! Я вас спрашиваю, королева, какого черта в вашем замке разгуливает неуравновешенный ублюдок с оружием наголо?! — герцог Форстер был взбешён, его упитанная рожа, приобрела цвет геральдического пурпура, подёргиваясь в такт визгливым словам. — Это неправда! — закричала Микаса и герцог смолк. Матушка стояла рядом с королевой, по правую сторону от трона и сжимала тонкие губы в беспокойную линию. Она смотрела в пол, но крик дочери заставил её поднять взгляд. — И как же все было? — обратилась к внучке королева. Микаса только открыла рот, но тут же поняла, что ничего не помнит. — Я... — она осеклась. — Флок растоптал мою розу, розу, которую подарил мне отец! При упоминании отца королева скривила алый рот. — Это не повод нападать. — Но он... он... защищал меня! — От чего же? Микаса стушевалась. Она абсолютно ничего не помнила. Слезы брызнули из глаз, против её воли. Как же ей защитить Эрена, как? Микаса знала, что он её защищал, что он прав! Но никак не могла это доказать. — У Флока лишь царапина. Но почему герцог позволяет себе такие мерзкие слова? — она посмотрела в глаза отцу Флока. — Кто вам дал право так обращаться с людьми?! Кто дал право унижать тех, кто просто не может вам ответить?! Но ответ герцога не понадобился, ей ответила королева. — Потому что воспитанник моей любимой дочурки и есть ублюдок, прижитый на стороне какой-то аристократкой подружкой. Микаса широко раскрыла глаза, смотря на бабушку. Эрен стиснул зубы и отвернулся. Королева... бабушка изменилась. Она стала такой холодной и грубой. Микаса не верила своим ушам. Она не верила, что все это происходит на яву, она не верила, что это не ночной кошмар! Микаса видела, как матушка сжала батистовый подол. — А какая разница? — вдруг спросила она упавшим голосом, смело заглядывая в жестокие глаза. — Какая разница кто его родители? Он человек. Родословная не делает его ниже или хуже других. Оскорблять людей неправильно. Кровь ничего не решает. Разве в человеке не должна быть... человечность? Герцог звучно усмехнулся. — Тут, княжна, в корни неправильные выводы. В нашем мире все решает именно кровь. Хотите вы признать это или нет, но это так. — Он обратился к королеве. — Прошу вас применить правильные меры по отношению к этому мальчишке. Королева коротко кивнула. — Хватит водится с дурной кровью. Микаса, с этого момента я запрещаю тебе общаться с мальчишкой. Если узнаю что ты пренебрегаешь моим запретом, то я выпорю тебя, а твоего дружка изобьют до полусмерти. Я ясно выражаюсь? Проследи за своим воспитанником, милая дочурка. Иначе и твоему горе-муженьку не поздоровится. Знаю я чей это был клинок. Хорошо запомнила ядовитый камешек в навершии. Такой же ядовитый, как глазки моей сестрицы, — последнее она сказала шёпотом, сквозь зубы. Эти слова гулким эхом отдавались в голове. Микаса повернулась и поймала взгляд Эрена. Он был подавлен, удивлён и встревожен. Микаса закусила губу до металлического привкуса. Она и сама не замечала как слезы градом капли на мраморный пол. — Эрен... Эрен ты хороший, Эрен не слушай никого... Я люблю тебя! Всегда буду любить. Просто знай это. Знай это... брат...6
— Почему моя Feainne грустит? Микаса и не заметила, как в комнату вошёл отец. Он опустился на кровать. — Ты не знаешь? — она подряда на него опустошённые, но сухие глаза. — Бабушка запретила мне видеться с Эреном. Но он ни в чем не виноват, Флок сам полез на рожон я уверена... — Я не сомневаюсь, — он положил руку ей на плечо и притянул к себе. — Не грусти, моя милая. Я покажу тебе как ты сможешь видеться с Эреном не подвергая риску ни себя, ни его.7
Она и не заметила, как Стрегобор появился под боком у королевы, но этот противный старик ей сразу не понравился. С этого момента мама всегда ходила печальная и неразговорчивая.8
— Бабушка, я хотела тебе сказать... — начала Микаса робко. Королева посмотрела на неё прямо и легонько шлёпнула сложенным веером по судорожно сжатым в кулачки рукам. — Я же учила тебя, что эмоции — признак слабости, — холодно сказала она. Микаса разжала ладони, и разгладила платье. — Что ты хотела сказать? — Я не хочу замуж за Флока, я его не люблю и никогда не полюблю. Микаса со страхом заглянула в лицо королеве, но нашла там только пренебрежительную усмешку, а не ожидаемую злость и раздражение. — Твоя любовь или не любовь значения не имеет. Это просто политика. Форстеры имеют слишком большое значение, влияние и силу. Благодаря им все эти годы я оставалась на плаву. Наше королевство не придерживается политики меча и кудели. Женщине трудно усидеть на троне без влиятельных покровителей. К тому же у нас перед ними долги. Думаешь из чего кармана была вооружена армия для предыдущей компании? — Но... — Микаса, когда выйдешь за герцогского щенка, то можешь заводить себе хоть легион мужиков, меня это вообще не интересует. Мне нужны политическая поддержка, деньги и армия Форстеров. Всё. — Но я хочу любовь... настоящую, вечную... с одним! Верность, как в сказках... Королева горько усмехнулась. — Только в сказках она и бывает, моя милая. Я ведь тоже — дура — хотела, но твой дед, пусть собаки растащат его кости, паскуда такая, ни одной курвы не пропускал.9
— Что с бабушкой? — спросила Микаса встревоженно. — Она умирает, — сказала принцесса надтреснутым голосом и села. — Вы сможете её вылечить? — обратилась она к Стрегобору, что стоял рядом. Старик сдвинул густые брови, потемневшее лицо говорило лучше слов. Он покачал головой. — Я сделаю всё возможное, однако наверняка причины болезни королевы мне неизвестны. — Как же? Сказали, что она упала с лошади на охоте... Стрегобор мрачно усмехнулся. — От вывихнутой ключицы не лихорадит и кровавая пена на губах не пузыриться. — Её... отравили? Но как?! — Скорее всего подложили отравленную иглу в сапог. На пятке я нашёл незаметную ранку. Разве что яд, оказался мне незнаком. Микаса больше не слышала слов, в висках гулко и больно билась лишь одна мысль. «Опять, опять, опять...»10
Когда за ней пришли она была уже готова, хоть пока и не знала к чему. Когда она оступилась, то золотой кулон с малой долей примеси двимерита выпал из плотно сжатого рта. — Я не понял, вы как её обыскивали? — заорал чародей. — Я сказал, что никакого металла, камней на ней быть не должно! — Но дядушка Стрегобор, это подарок отца! Прошу вас, не отнимайте его у меня! Пожалуйста! — Княжна, это для вашего же блага, — сказал чародей холодно и перевёл взгляд на стражника. — Отбери побрякушку и заприте её в башне. Микаса не желала отдавать подарок, однако, когда цепочка грозила порваться, то отпустила, заливаясь горькими слезами отчаянья. — И что с ней делать? — спросил стражник у чародея. — Да без разницы, хоть себе забирай, — коротко бросил чародей. Когда Микаса подняла голову на мучителей и увидела влажный отблеск золотых звеньев на жиппоне стражника, потеряла сознание. Она думала, что потеряла сознание, потому что, когда пришла в себя оказалась запертой в башне.11
Первая ночь в башне принесла ей одни лишь кошмары. В общем, как и все последующие... Она только сейчас по-настоящему ощутила, что на самом деле значит одиночество. Хоть за окном стояла тёплая летняя ночь, а в камине полыхал огонь — её била крупная дрожь. Микаса не понимала, что происходит. По началу, оказавшись запертой, она носилась по отведённым ей комнатам и пыталась найти выход, билась в закрытые двери и умоляла отпустить её. Лишь когда стражник вышел из себя под напором нескончаемого шума, то ответил коротким: «Заткнись, чёртово отродье». После этого Микаса совсем поникла. Ноги сделались ватными, и она опустилась на голый каменный пол. Тогда она не плакала, нет. Просто внутри что-то сломалось. Она почувствовала, что больше никто и никогда не придёт, почувствовала, как пустота поглощает все её чувства, эмоции, как из неё уходит жизнь. А когда пальцев коснулись багряные лучи заката, то Микаса встала, затушила свечи и легла в кровать. Она даже не помолилась Мелитэле. Ей снилось, как за ней гонятся волки. Стая волков. Чёрных волков с крыльями хишных птиц вместо ушей. Она убегает, но спотыкается и падает с покатого склона, а ветвистые сухие коренья, будто костлявые руки мертвецов, застрявшие в земле, срывают с неё платье, рвут, царапают, будто желают доставить ей как можно больше страданий. Когда мир вокруг остановился и она встала, тело её ужасно болело, а от платья остались одни только лохмотья. Микаса встала, четно стараясь прикрыть наготу, пошла, даже сама не знала куда, просто чувствовала, что оставаться на одном месте нельзя. Тёплая кровь струилась по щеке и капала на босые сбитые ноги. Кто-то схватил её за руку и встряхнул, она увидела только оскал жестокой, леденящей душу улыбки, но лица не запомнила. Когда её отпустили, то Микаса повалилась на колени и думала, что уже не встанет. Всё тело болело так сильно, словно ей переломали все кости и распороли внутренние органы, дышала она с трудом и хрипом. Теперь только заметила, что вниз на сбитые колени ей падают не чёрные, а серые волосы... Не её волосы... Она поднялась, вопреки самочувствию, она смогла встать. Или её подняли? Она начала задыхаться и инстинктивно ухватилась за горло, но коснулась лишь холодного и жёсткого ремня. Её словно собаку посадили на цепь и тянули куда-то, заставляя превозмогать боль в искалеченном теле и идти. Когда цепь ослабла, то она вновь повалилась на землю, увидела свои грязные измазанные в саже, крови и дорожной пыли руки. На левом предплечье она заметила чёрное неясное пятно и что есть сил пыталась его стереть, содрать, соскоблить вместе с кожей. Ничего не выходило, она сунула руки между ляжками, чтобы не видеть уродского пятна. Не удержалась упала. Почувствовала, как что-то холодное и неприятное бежит по бёдрам. Вынула ладони и отшатнулась, вжалась во что-то холодное за спиной. На руках её была кровь. В нос ударил резкий запах гнили и смрад, от которого слезились глаза. Она повернулась. То холодное, что упиралось ей в спину был стальной панцирь, продырявленный будто вилами. Из него на геральдический знак солнца струилась чёрная кровь, закрывая позолоту, будто затмением. Труп смотрел на неё взглядом без век. Рыбьим, пустым. Он усмехнулся. Она закричала, попятилась и рухнула с обрыва. Когда очнулась, то не могла шевельнуться, оказалось привязанной к холодному стулу странной формы, будто медицинскому, из какого-то металла, а напротив стоял высокий мужчина. Рядом с ним лежали разные лабораторные инструменты, при взгляде на который кровь стыла в жилах, а горло сводило спазмом. В её вены на предплечьях вводили толстые трубки, заталкивая их всё глубже и глубже. Она кричала и извивалась, по щекам текли слёзы, но она только шептала: «Ничего я тебе не скажу!» Мужчина повторял и повторял: «Покажи мне, где она!» И каждый этот приказ сопровождался жгучей болью в голове, словно в мозг вбивали раскалённые до бела гвозди. Последнее, что она увидела это свои-чужие глаза в отражении скальпеля. Фиолетовые. Микаса проснулась в холодном поту, она совершенно не помнила сна, но сердце её дико колотилось, в висках пульсировала кровь, голова отзывалась болью, а левое предплечье жутко чесалось. Ей стало страшно. Она заплакала. Тихо, беззвучно и сухо. Свернулась калачиком, закрыла голову руками и долго безутешно рыдала.12
Микаса была послушной. Она была хорошей. Не задавала вопросов, не просила, не требовала. Подчинялась и покорялась чужой воле. Но ответом ей всегда были полные холода, презрения и тихой ненависти взгляды. Будь то ключница, что приходила мыть, расчёсывать, подавать платье или служанка, что убиралась и уносила стирать бельё. Даже слуга, что разжигал камин и стражник, с которым она случайно встретилась взглядом. Все смотрела на неё одинаково. А через двери она слышала разговоры. Она не понимала, почему они так говорят, она перестала вообще что-либо понимать.13
— Девчонка то и правда оказалась проклятой! Кто бы мог подумать. — Это Чёрное Солнце, пророчество. — Чушь это собачья! Виной всему дурная кровь. Её то принцесса не в браке зачала, кто бы что не говорил! — Да враки это! — А вот и не враки, слышала, что Олофа так и не нашли, после её проклятья. Как ушёл с поста, так и не вернулся больше! — Да неужто и впрямь такая дьяволица? — Воплощение Лилиты! — Отродье Фальки. — А может это сама Фалька вернулась? Что же с нами будет! — Ничего не будет. Как Фальку спалили, так и эту ведьму спалят. — Ты бы язык попридержала, чёртово семя всегда всё слышит и запоминает, кабы тебя прежде за такие слова не сожгли! — А я не боюсь. Покуда девица в темнице. Все знают что чаровать могут только те, кто с дьяволом ложу делит! — А что же тогда с Олофом стало, или ты думаешь что девка уже успела перестать быть девицей? Мала ещё! — Мала, мала, а вдруг! Дьяволица и облик менять может. — Да ну тебя, брехунья старая, саму к дьяволу!14
Она ещё не открыла глаза после беспокойного сна, а резь в животе уже заставила поморщиться. Солнце ярко освещало комнату, уже был день. Сегодня она проспала больше обычного. В голове шумело. Микаса аккуратно привстала на локтях. Потёрла одну ляжку о другую, кожа неприятно липла. Руки сами оказались у промежности. Пальцы коснулись чего-то холодного и важного. Сердце упало, мурашки побежали по спине, дыхание перехватило. Микаса вынула судорожно дрожащие руки из-под одеяла. Башню содрогнул ужасный, холодящий душу испуганный крик. Потом последовал глухой удар. Микаса упала на пол, запутавшись в одеяле и резко перебирая ногами, стараясь как можно быстрее отодвинутся от окровавленной простыни, но из-за безрассудных хаотичных движений, только больше путалась. — Нет, нет, нет! Грудь её тяжело вздымалась и опускалась, глаза беспокойно ходили, а пальцы сжимали дорогой зарриканский ковёр, пачкая золотые нити в багряный. Она резко вскочила, покачнулась, схватилась за живот и согнулась. Промежность отзывалась неприятным чувством на каждое движение. Превозмогая пугающие новое состояние Микаса рванула испачканную простыню, сняла окровавленное исподнее, скомкала и бросила на красные угли. Она сидела рядом и раскачивалась будто в трансе, умоляя: — Гори, прошу, гори! Пока никто не увидел! Кровь, кровь, кровь... Я не проклята, нет, нет, нет! Я не жестокая, я не хочу зла, я не хочу крови, я не Фалька! — с каждым словом она повышала голос, в конечном итоге сорвалась на крик и зарыдала. Легла на пол, прижала колени ко лбу и прикрыла лицо руками. В нос ударил резкий запах крови и дыма. Теперь глаза слезились от гари. — Я не Фалька! Не Фалька! Не хочу на костёр! Не сжигайте меня! Я не виновата, это... это... не я... С каждым словом она сжималась все больше и больше, будто хотела таким образом исчезнуть. А комната наполнялась едким густым дымом.15
Микаса целый день провела за окном. Она смотрела за снующими туда-сюда слугами, которые были похожи на пёстрых муравьёв. Что-то случилось. Наверное что-то хорошее. До неё долетали радостные голоса и смех. «Может быть меня выпустят?» — подумала Микаса с надеждой, однако тут же опустила голову на руки и лицо её потемнело от внутренних терзаний и голоса, который говорил: «Дороги от сюда у тебя больше нет!» Когда пришла камеристка, то застала княжну за чтением. Она держалась отчужденно и холодно, как и все остальные. Камеристка поставила на обеденный стол поднос с едой и питьём. Сегодня был необычно шикарный завтрак. В чём причина? Камеристка не произнесла ни слова, принялась собирать грязные вещи в бельевую корзину. Микаса обычно дожидалась, когда посторонние уйдут, чтобы поесть, но запах миндально медовых пирожных так пленил её, что она не преминула оказаться рядом с любимыми сладостями. — Мадам, скажите, в чём причина столь праздничной суеты? — спросила Микаса как можно более мягко и кротко, дабы не вызвать гнева и показать свою покорность. Камеристка не отрываясь от хозяйственных забот холодно бросила: — Королева родила наследника престола, теперь род не прервётся. Это прозвучало для Микасы настолько жестоко, словно её хлестанули нагайкой по щеке. Вилка со звоном упала на мраморный пол. «Так значит... я больше не нужна? Поэтому мама не приходит... Она тоже меня ненавидит или... она меня вовсе забыла?» Щёки её оставались сухими в перевес блестящим глазам. Микаса отодвинула еду так и не притронувшись к своим любимым пирожным.16
Расчёска ходила туда-сюда, рассекая атласные переливающиеся в свете пламени чёрные как смоль волосы. Она смотрелась в зеркало. На карминовых губах играла лёгкая улыбка. Скоро будет час Волка. Час, когда приходит Эрен. Час, когда одиночество отступает, когда она чувствует себя в безопасности. Раздался скрежет. Микаса обернулась на звук и тут же задохнулась. Это был не Эрен. Свечи подрагивали от невидимого, сквозняка, разбрасывая подвижные тени-чудовища на стены. За окном стояла ночь, сквозь шёлковые многослойные портьеры не пробивалось и малого лучика яркой растущей луны. Она осторожно отодвинула стул и поднялась. Кто же в такой час? Послышался щелчок. Микаса непроизвольно сжала расчёску до белых костяшек. Когда дверь скрипнула, она попятилась. Страх сжал внутренности в ледяные тиски, скрутил горло в петлю и заставил содрогнуться. В такое время никто чужой не мог прийти с добрыми намереньями. Она хотела уйти в потайной ход, но ноги превратились в непослушные палки. Почему она не может сдвинуться с места? Не успеет добежать. А если чужак увидит секрет тайны ходов, то ей больше никогда не увидеть Эрена. Микаса сглотнула, наблюдая за тем как открывается дверь. Медленно, вероятно боясь потревожить покой «спящей». Только сейчас она поняла, что в руке у неё расчёска, нужно было взять хотя бы нож... Но она не собиралась никого ранить или убивать. Это какая-то ошибка! Она выдохнула, когда в дверях оказался стражник с вышитым на сюрко гербом голубой розы. Он не посмеет причинить ей вреда. Так она думала. Рыцари, они ведь обязаны защищать благородных дам... правда? Вот только глаза его недобро блеснули пламенем канделябров. — Почему княжна не спит? — бросил он слишком, как показалось Микасе, фамильярно, но она решила не предавать этому значения. — Решила привести себя в порядок перед сном, — солгала она, а по голым плечам, от его взгляда, побежали мурашки. — А вы здесь зачем, сир? Не помню, чтобы кто-либо имел право входить в мои покои в столь поздний час. Она старалась держаться уверенно, но голос предательски дрогнул, когда он сделал шаг в её сторону. Микаса посмотрела на приоткрытую дверь. — Даже не думай. Там стоят другие, они сразу схватят тебя, если ты выйдешь. Раздевайся. Она пятилась пока не упёрлась о стену с гобеленом, изображающим как рыцарь в доспехах и на коне разит змееподобное чудовище. — Что вам от меня нужно? — спросила она обрывающимся от испуга голосом, уже не пытаясь скрыть чувств. Паршивая ухмылка заиграла на лице стражника. — Либо разденешься сама, либо я сам тебя раздену. Микаса бросила взгляд в сторону, где стоял стол и канделябры. В голове судорожно роились мысли, но ни одну невозможно было удержать. — Зачем? — упавшим голосом спросила Микаса, заглядывая в жестокие, наполненные похотью глаза. Он рассмеялся. Страшно, гулко, самоуверенно. Она вздрогнула. — Не обидно будет умереть девкой? Вряд ли кто-то ещё захочет тебя, демонское отродье. — Не подходи ко мне. — Что это? Расчёска? Ха-ха-ха! Страшно то как. Давай, если не будешь сопротивляться, то будет приятно. Она не ответила. — Ах ты, сука! Расчёска попала точно в цель, однако рыцарь не был дезориентирован, наоборот, теперь он действовал быстро и грубо. Не успела она добежать до спасительного канделябра, как он рванул её за руку и отбросил в сторону. Микаса задела бедром стол, потеряла равновесие и влетела в зеркало, оно тут же рассыпалось хрустальным фонтаном на мраморный пол. Боль пронзила спину, отдаваясь во всех конечностях. Микаса поморщилась. Она ощутила, как что-то стекает по спине тёплыми струями. Рыцарь оказался рядом быстро. Слишком быстро. В голове гудело, перед глазами всё сливалось от резкого удара затылком. Он повалил её на пол. Осколки хрустнули, под спиной, некоторые глубоко вошли в нежную кожу, но она этого не почувствовала. Рыцарь сел ей на ноги, фиксируя бёдра коленями. В его глазах полыхала злоба. Он разорвал на ней исподнее. Микаса закричала, но тут же умолкла. Рыцарь ударил её по лицу, во рту появился кровавый привкус. Намотал волосы на кулак и больно дёрнул, она не могла пошевелиться. Вторую, которой копался в штанах, высвободил и поднёс к её глазам большой осколок зеркала. — Молчи, шлюха, или я тебя прирежу. — Не трогайте меня, прошу, — прошептала она сдавленно, глотая слёзы. — А я и не трогаю, так, присуну немного, — усмехнулся рыцарь. Когда он схватил её за грудь, то Микаса начала дико трепыхаться, тщетно пытаясь выбраться из-под здорового мужика, который был в два раза тяжелее и больше её. В полной мере он свою угрозу не сдержал, видимо иметь труп ему не хотелось, поэтому осколок черканул по щеке, из глубокой раны тут же брызнула кровь. Микаса зажмурилась. Кровь мешалась со слезами, она открывала рот в беззвучном крике и четно пытаясь освободиться. — Да лежи ты спокойно, что б тебя! — рявкнула рыцарь. От пощёчины зазвенело в ушах, а голова безвольно упала на бок. Больше она не сопротивлялась. Просто лежала и смотрела на проблёскивающую трепещущим пламенем свеч вилку, которая, по всей видимости упала со стола, когда она задела его. Единственное, что она думала было: «Это происходит не со мной. Нет. Меня здесь нет. Просто нет. Этого не может быть». Слёзы медленными ручейками стекали по щекам, носу, затекали в ухо, отчего становилось ещё холоднее. Из прострации её вывело грубое движение. Увлечённый процессом рыцарь уже стянул с себя штаны и поднял её бёдра на свои колени. Пока он пытался пристроиться и от слова совсем не следил за верхней частью её тела, Микаса медленно, аккуратно приблизилась рукой к вилке, перебирая пальцами по хрустящим и царапающим кожу осколкам, сжала её, случайно зачерпнув стеклянную крошку. Когда ей в бедро упёрлось что-то твёрдое, Микаса стремительно поднялась и замахнулась. Она не знала куда попадёт, даже не целилась толком. В голове было пусто, но и странно спокойно. Щёки уже высохли. Крик, стон боли, нечеловеческое шипение и грязные ругательства. Тишина. Он рухнул набок, вилка торчала из глаза, по её закруглённому концу медленно капала кровь. Его тело подрагивало в посмертных конвульсиях. Микаса отползла от стремительно увеличивающейся кровавой лужи, остановилась. Её стошнило. Как Эрен появился она не помнила. Пришла в себя только, когда он накрыл, закутал её в простынь и вытер щёку и губы от крови. Он не спрашивал, а она не смогла бы ответить. Микасу била крупная адреналиновая дрожь. Она судорожно и сильно, до боли, сжимала его шею в объятьях, когда Эрен нёс её прочь от злосчастного места. Сколько бы после этого она не говорила ему, что всё в порядке, но видела: он продолжал корить себя, за то, что не успел, за то, что опоздал. Эрен никогда не смог себе этого простить.17
Микаса тихо встала с кровати и бесшумно подкралась к нему со спины. — Я думал ты спишь, sor'ca — сказал Эрен спокойно, не прекращая читать. — А я думала ты меня не заметил, — буркнула она с нескрываемым разочарованием, но тут же улыбнулась, обняла его за шею и уткнулась в его как всегда спутанные волосы. Пахло книжной пылью, потом и воском. Эрен не отрываясь от страницы взглядом положил руку ей на предплечье. — Я даже заметил что ты подстриглась. — Да? И как тебе? — Прекрасно как всегда. — Не смешно... — тон её сменился с весёлого на пасмурный. — Похоже, что я смеюсь? — Эрен повернулся к ней. Микаса расцепила объятья и села рядом. — Твой шрам уже затянулся, — понял он в чём дело. — Он всё ещё болит. И он безобразный. Ужасный, некрасивый. Она едва коснулась пальцами щеки и тут же отпрянула, словно от раскалённого железа. Не хотела ощущать неровность кожи, что напоминала о её уродстве и том, что произошло... Эрен ласково коснулся её подбородка и приподнял. — Улыбнись, sor'ca, ты прекрасна, — его всегда холодные глаза оттаяли, в них была любовь. — Или ты мне не веришь? Микаса улыбнулась. — Я тебе верю. — Так лучше. Микаса улыбнулась ещё шире, непроизвольно. — А так ещё лучше. Она опустила голову и засмеялась. — Эрен? — Да? — Можно мне выйти в город? Он некоторое время молчал. — Можно, только будь осторожна и возьми кинжалы. Ты хорошо научилась с ними обращаться. — У меня был лучший учитель. Эрен не ответил. Она накрыла ладонью его напряжённую руку и сжала. — Я буду осторожна. Просто... ты же знаешь я так устала быть затворницей... — Знаю. Я понимаю...18
Корчма наполненная весельем, хохотом и грязной бранью встретила её добродушно. Ей улыбались девушки, что разносили кружки с чем-то пенным, улыбались даже мужчины, бросая на неё любопытные взгляды блестящих от выпивки глаз. Она почувствовала себя странно свободной. Никто не знал кто она. Никто и не думал обозвать её или напасть, а в глазах не было привычного презрения и ненависти. Однако привело её сюда не желание почувствовать себя обычной и «нормальной», а кое-что другое.«Он хоть на край земли отправиться готов
Сразить всех чудовищ, убить всех врагов
Он эльфов всех прогнал за дальний перевал
Высокие горы на вечный привал
Он бьет не в бровь, а в глаз, был ранен много раз
Он людям товарищ всегда он за нас
К чему эта вражда никак я не пойму
Он нас защищает —так налейте ж ему!
Ведьмаку заплатите чеканной монетой, чеканной монетой,
Ведьмаку заплатите – зачтется все это вам!»
Последний аккорд и таверна разразилась громкими аплодисментами. — Спасибо, спасибо, — раскланивался трубадур в пёстрой одежде и бардовом берете с длинным пышным пёрышком. Микаса не стала исключением и тоже хлопала. — Мэтр Лютик, спойте про Йеннифэр и Геральта! Про «Последнее желание»! — Да, мэтр Лютик, очень просим! — Ох, дорогие мои и любимые, сейчас не могу, устал, да и в горле пересохло. — Поставьте ему самого лучшего вина, за мой счёт. — Ох, благодарствую, великодушно, милсдарь. Когда толпа немного поредела Микаса подошла к Лютику, что пил и ел, не забывая попутно общаться с двумя хорошенькими девушками, что сидели по обе стороны. — Мэтр Лютик, можно ли мне с вами поговорить? — спросила Микаса. Лютик перевёл на неё взгляд и Микаса поняла, что ей он не откажет. А вот девушки одарили её весьма однозначными и понятными минами. — Конечно, прекрасная роза этих щедрых полей, прошу, прошу, — он указал напротив и поправил жабо. — Чем вам может быть полезен скромный трубадур и просто талантливейший певец, писатель и выдающийся любовник? — Наедине, — она опустила взгляд, давая понять, что стесняется. — Ах, да, конечно! Девочки, простите, у меня приват концерт. Я буду здесь ещё несколько дней, приходите! Девушки ушли бурча всякие непристойные ругательства. Лютик отхлебнул вина, сцепил руки в замок и посмотрел ей в глаза. — Чем могу я быть полезен вам, княжна? Микаса потеряла дар речи. — Вы... вы знаете? Она опасливо обернулась, но всё было спокойно, никто не обращал на них внимания. — Тс-с, — он приложил палец к губам и подмигнул, потом как ни в чём не бывало закинул руки за голову и блаженно выдохнул. — Был я как-то при дворе, видел княжну совсем малюткой, не отходила от меня, всё просила петь ей о любви. Память на лица у меня, как у творческого человека феноменальная, милсдарыня моя. Еда, вино, виноградик? — Нет, спасибо... Микаса всё ещё была ошеломлена, однако всё говорило, что Лютик её не выдаст. — Вы знаете о... — Да вести разносятся крайне быстро, — махнул он рукой, — жаль княжну, столько пережить... Будем надеяться, что её не найдут. — Будем, — кивнула она и улыбнулась. Лютик ответил ей поклоном и сорвал несколько виноградин. — Так что вы хотели, госпожа моя? — Вы пели о каком-то ведьмаке... Вы с ним знакомы? — О! Более чем! Я не раз спасал его из всяких передряг, — сказал Лютик и глазом не моргнул, словно оно так и было. Микаса достала свёрнутый рисунок и протянула Лютику. — Он выглядит так? — спросила она с ощутимой надеждой в голосе. Лютик развернул, присмотрелся, вначале нахмурился, а после — улыбнулся. — Нет, — он аккуратно свернул листок и вернул. Микаса прикусила губу и опустила взгляд. — Но его я тоже знаю, — поспешил добавить Лютик. Она вскинула голову и надежда вновь забрезжила в её глазах. — Правда? — Конечно! Он, кстати, здесь неподалёку сейчас околачивается, опять какое-то лихо что-ли заказали, — бросил он небрежно, сплёвывая косточки от винограда на ладонь. — Возможно вы сможете встретить его у одной чародейки, она живёт на окраине и делает весьма интересные и полезные снадобья. Он с ней в хороших отношениях. Я нарисую вам как её найти. Лютик заметил как заискрились её глаза и тут же улыбка его стала шире. — Я так понимаю речь идёт о любви? — он заговорщицки понизил голос, а Микаса вспыхнула и потупила взгляд. — Впрочем, не буду вас смущать, госпожа моя, и так всё вижу. Ох, повезло, повезло. Какой цветочек, а как алеет! Лютик добро рассмеялся. Микаса же ещё сильнее покраснела, но на сердце стало как-то спокойнее и теплее. — Вам пора, — шепнул Лютик, который увидел в окне приближающихся к корчме стражников. Микаса обернулась, натянула капюшон и встала. — Спасибо вам, мэтр Лютик... за всё. Он ответил ей наклоном головы. — Я буду здесь ещё некоторое время. Заходи, милостивая государыня, спою для тебя. Я помню, какие песни ты любила.19
Многовековая пыль тайных ходов щекотала нос, заставляя всё время чихать. Микаса закрыла нос шарфом и прижала ладонью. Остановилась. Если судить по тому, что она узнала, то нужный ей проход находится здесь. Свет канделябра осветил начертанную руническую вязь у потолка. Она выдохнула, собралась с мыслями, наклонилась к стене и шепнула нужные слова. Каменная кладка рассеялась словно дымка под натиском урагана. В покоях было темно. Лунный свет серебрил письменный стол и балдахин на кровати. На полу кругом располагались погасшие свечи, а в середине этого круга блестели какие-то камешки. У изголовья трепетала свеча, отбрасывая неверные тени на лицо мальчика, волосы блестели пламенем словно расплавленное золото. Микаса ступала бесшумно, затаив дыхание, канделябр она оставила в тоннеле. Что ей было нужно? Зачем она пришла? Если бы её спросили, то она не нашлась бы с ответом. Оказавшись у кровати она опустилась на корточки, чтобы лучше разглядеть детское лицо. Вся горечь, ненависть и злость на это создание улетучились. Она разочаровалась в самой себе. Как можно так легко простить того, кто отобрал у неё мать? Из-за кого она осталась одна? Но ведь это были лишь её ошибочные детские суждения и желание найти виновного, найти причину всех бед. На самом же деле брат не мог быть причиной. Он был всего лишь ребёнком. Чистым, милым и непорочным ребёнком, который мирно спал, не зная, что к нему пришли не с самыми лучшими намереньями. Микаса закусила губу. И чего она добилась? Как всегда — ничего. Впустую потратила время. Она поднялась. — Ты Чёрная Дама? Микаса замерла, медленно повернулась. Мальчик, что ещё мгновение назад казался крепко спящим, сидел на кровати и смотрел на неё большими любопытными глазами. — Нет, — сказала Микаса бессознательно, хотя следовало бы начать как-то выкручиваться из ситуации. — Вот же зараза! — выдохнул мальчик не скрывая досады. — Значит только зря я мучался. Микаса смотрела на него изумлённо, полностью выбитая из колеи. Даже забыла, что ей нужно как можно скорее ретироваться. — Так, а кто ты тогда? Призрак? Брукса? Стрыга? — Я? — глупо переспросила Микаса. — Ты-ты, — улыбнулся мальчик, который кажется ничуть не боялся незнакомую девушку, неизвестно как появившуюся в его комнате среди ночи. — Я не могу сказать, это жуткая тайна. — Мм?.. Ну скажи, пожалуйста, я — могила! Можешь у Гарета спросить, я ведь так и не выдал никому, что это он слопал то печенье! — мальчик ойкнул и отвёл взгляд. — Ну почти никому... Микаса против воли улыбнулась. Она подошла и села на край кровати. — Сначала скажи мне как тебя зовут, принц? — Марик. А тебя? — Микаса. Она думала, что он догадается о том, кто перед ним, но Марик лишь сделал ей комплемент, как тому учил светский этикет. — Ты что не знаешь как зовут твою сестру? — не смогла сдержать удивления Микаса. — Ещё чего, знаю, конечно! — важно вскинул голову княжич, но пыл его быстро угас, когда все мысли покинули голову так и не оставив ответа. — А вообще да... не знаю. О ней мало что говорят и всегда называют «княжна», а имя... имя я ни разу её не слышал. Сердце больно кольнула обида. Они все решили вовсе вычеркнуть её из жизни. — Чего грустная такая? — Марик непонимающе наклонил голову к правому плечу. — Стрегобор говорит, что у неё всё хорошо, поэтому нет повода переживать, её скоро найдут, наверное... Микаса горько усмехнулась. — Стрегобор тебе ещё и не то скажет. — Слушай, а ты точно не Чёрная Дама? — Нет. — Эх, ладно. Марик зевнул, потянулся и резко замер, широко раскрыл глаза, как бы не веря своей догадке. — Ты и есть моя сестра? Это ты пропала? Но как ты пропала, если ты не пропала? — Я... я не хотела быть затворницей в башне. Тем более меня пришли... убить. Пришлось сбежать. — А! О... Микаса грустно улыбнулась, смотря в блестящие не поддельным интересом и восторгом детские глаза. — Круто, приключения, погоня... а Стрегобор злой колдун, который ведёт на тебя охоту, да?! — Какой смышлёный, — Микаса потрепала его по вихрастой голове. — И теперь я тоже участвую в приключениях? Микаса подумала и лукаво сощурила глаза. — Участвуешь, Марик, участвуешь...20
Эрен встряхнул привязанного к стулу наёмника. — Кто тебя нанял? Эй, отвечай! — рявкнул Эрен. — Чародей... Стремногор... Сотрибор... Снегократ? — залепетал крепкий мужчина словно малое дитя. — Стрегобор, — шепнула Микаса, что стояла в тени небольшой комнатки. Эрен криво усмехнулся и отпустил чужой воротник. — Какое удивительное совпадение. Мы с ним обоюдно желаем друг другу смерти. Прелесть. Эрен отвернулся, меч практически беззвучно скользнул их ножен, только отблеск свечей на водяной глади лезвия возвещал об опасности. Микаса шагнула к нему, кладя руку на сжимающую клинок ладонь. Она заглянула в зелёные поддетые злобой глаза. — Эрен, не убивай, — шепнула она мягко. Он остановил руку. — Тогда как мы поступим? — У меня есть идея, — она отвела взгляд, как бы сомневаясь в верности решения. Эрен спрятал меч в ножны. — Действуй. Микаса приблизилась к вжавшемуся в железную спинку стула наёмнику. — Не подходи ко мне, нет, нет! Вы изверги! Не убивай меня! Порожденье Фальки! — его глаза расширились от ужаса. Только Микаса услышала лязг металла, сразу махнула рукой и приблизилась к уху наёмника. Он дико затрепыхался. — Ты убил Эрена Крюгера. Ты выполнил приказ. Ты бросил его тело в озеро.21
— Ты куда? — обеспокоенно спросил Эрен, когда она открывала дверь. Микаса судорожно выдохнул, сердце отчего-то щемило и она боялась догадаться о причине. — Мне нужно проверить кое-что важное, прости меня, Эрен. Я вернусь быстро. Очень быстро. Она видела боль исказившую его лицо, которое он скрыл за длинными растрёпанными волосами. — Будь осторожна, sor'ca. Микаса выдавила улыбку и скрылась за дверью. Она нашла его на большаке. Ведьмак слез с лошади, чтобы поправить подпругу. Движения его были непривычно резкими, что не укрылось от её внимания. Он выругался, когда случайно дёрнул рукой, отчего в вьюках явно что-то разбилось. Микаса сделала пару шагов в его сторону. Леви застыл. Она сделала ещё шаг и непроизвольно остановилась, когда увидела отблеск клинка, что смотрел ей в грудь. Она охнула от неожиданности и подняла взгляд с блестящей полированной стали на лицо ведьмака. Он, кажется, тоже не ожидал её увидеть, оттого принял за крадущегося вора или убийцу, однако даже поняв кто перед ним, меч не опустил. — Ты собираешься уехать? — спросила она обрывающемся голосом. Леви не отвечал, казалось слова просто не могли вырваться из сдавленного спазмом горла. Он смотрел на неё, лицо его не выражало ничего, глаза только пустоту. Он молчал, мучительно долго молчал. — Насовсем? — продолжила она запинаясь. Микаса сделала шаг, думая, что он уберёт клинок, но Леви лишь попятился. — Не подходи, — сказал он глухо. У Микасы оборвалось сердце. Она не видела привычной ненависти в глазах, с которой так часто смотрели на неё другие, только боль, необыкновенную боль, которая проявилась после пустоты и блёклости вдруг потускневших глаз. — Я не понимаю... Леви отвёл меч, размахнувшись отпустил, острие вошло в землю. Свободной рукой он закрыл лицо. — Это не могло быть правдой. Никогда не могло быть по-настоящему. Какой же я идиот. Он вынул меч из земли, засунул в ножны, запрыгнул на лошадь. Даже не обернулся. Микаса не могла ни дышать, ни двинуться. Она хотела побеждать за ним, но просто стояла, смотря ему в след. Стало холодно, она обняла себя. Взгляд поплыл. Зажмурилась. По щекам скатились горячие слёзы.«...Он стоял, без надежды её полюбить, Бесполезный клинок по привычке сжимала ладонь. И была их любовь Словно пламя костра не ветру, Что погаснет под утро Под мелким осенним дождем. Пусть когда-нибудь в песне счастливой Поэты соврут, Но я знаю - лишь день, Только день они были вдвоем».