фильмы восемнадцать плюс

      «Адонис» приглашал на Таймс-сквер — туда же Ричи предлагал спровадить Билла. Снаружи не чище баров, в толчках которых пробиты глорихолы — с желтизной по краям. То ли малафья, то ли ещё какая срань, налипшая с яиц.       Про такие места не сочиняют репортажей. Изредка — если там найдут труп какого-нибудь малолетка. Полуразложившийся, как общество.       Пидорасы нас испортили — понастроили церквей для своей секты. Гей-бары, гей-кинотеатры, гей-сквоты. До хрена, в общем, распустились. Им дашь волю — всем нацепляют ВИЧ. Ну или кондилом — в лучшем исходе.       Билл всё равно туда пёрся — так, поглядеть хоть, правду ли говорят. Про педиков, которые при встрече потираются кончиками членов, и про покрытых позолотой мальчиков, что разносят там напитки.       А потом расскажет Ричи. Сбылись предсказания — стребует полтинник. Нет — ну… чё-то придумает.       Да дело даже не в глупом мальчишечьем споре — правда ли в пещере обитает великан и проглатывает путников. Довести дело до конца вроде как надо — победного, а не того, что в штанах.       Не в Билловых. У него ровный, но не тяжёлый.       «Адонис» обходили стороной — кучка торчков лихого вида перешла на другую сторону улицы. Парочка дымила сигаретами у входа — разбавила свежий запах сумерек.       Вдохнёшь — проберёт. То ли от этого, то ли от предвкушения.       Не-е-ет, нет, не встречи. Просмотра гейской порнухи.       Из любопытства. А не потому, что сам такой же, с претензией на сырые елдаки в капюшонах из крайней плоти.       Билл прошёл тёмным коридором с мазнёй из граффити-пожеланий — кому отсосать, кому дать в жопу. Эрлу звонить по этому номеру, Джимми искать по этому адресу.       Оставишь свой — навестят?       Если подписаться — Твинки.       В холле поигрывал лёгкий музон из колонок под потолком. Мальчиков, порхающих в золотой пыльце, Билл не приметил — хотя в общем в античное дерьмо есть какой-то лёгкий перекос. Колонны, как у руин амфитеатре, — меж них не статуя заморского божка, а касса. С пареньком постарше Билла — следил за ним взором, словно стрелу Эроса пустить хотел.       Билл свою уже поймал — тоже почти что в жопу.       Задрал голову, затылком упёршись в ворот кожанки, — закружилась от подобия сводов, растущих от люстры.       Всё это напоминало хату старого историка, который угорел по античному искусству из страсти к голубизне. Думали, Зевс только тёлок и коров трахал? Хрен-то.       Мимо протиснулся мужик чуток выше Билла — шея в складках, как ливерка, руки посмуглевшие — загар рабочего.       У этого ровный, тяжёлый?       Этот носил часы на правой руке. Не Биллов знакомец.       — Впервые?       Билл обернулся на голос — паренёк в кассе поднял брови. Он подошёл — пооглядывался, канеш, для виду. Мало ли где они пробивают эти глорихолы.       По какую сторону хошь оказаться, Твинки?       Билл головой тряхнул — ну-у, вот ещё бы его голосом воспроизводить похожие фразочки. Секс по телефону с самим собой, на радость мисс Леонард, — от уха до уха.       — Да, — ответил он, поглядев на паренька.       — А восемнадцать-то стукнуло?       — Полгода н-назад отметил.       — А документы? — вновь приподнял брови тот.       Билл похлопал по карманам кожанки и джинсов — для виду. Никогда не носи с собой даже библиотечный билет — ты никто, призрак города, немой наблюдатель.       Словно извращенец в пип-шоу.       — За-абыл, — улыбнулся Билл, пожав плечами. — Я тут, э-э… с другом? Он…       Подойдёт? Уже там?       Часы у него на левой руке. А в штаны Билл — пока — не совался.       — Чё крут-тят? — спросил он, кивнув на постеры за спиной паренька. Каморка, обклеенная мужиками — самое ценное спрятано за буквами названий, не отдерёшь.       — Сегодня «Мальчики Брайана». Брайан Хоукс там, о-ох-ты-ы… — закатил глаза пацан. Вздрогнул — по языку словно членом шлёпнули. Глорихолы постерами заклеены? — Коро-о-оче, не пожалеешь.       Билет — бабки — ржавый хлопок кассы. Приятного просмотра!       Закачаешься, блин.       — Салфетки, смазка? — спросил паренёк, кивнув на банку с блестящими саше. Кустистые брови вновь подпрыгнули, словно кто нажимал на него — резиновая игрушка с глазами навыкат.       — Обойдусь.       Точно?       Билл сжал билет, отойдя от кассы. Полдела вроде как сделано — Ричина афера, состряпанная на коленке, работает. Забыл, мол, а если доебутся — ох, у меня… — и дальше по списку самых страшных хронических по МКБ.       В кинозал вела стальная дверь — берегла звуки. Прильнёшь — и гадай, что за кадр. Болтовня-отсос-трах — в жопу.       Вот чё в глаза кидалось на постерах — они, чёрт, смазливенькие, как греческие полубоги. Носики-курносики, губки-бантики, а взгляд… Округли глаза — станешь чуточку похож.       Сойдёшь за своего, обретёшь папочку — усыновление через перепихон.       Зайдя в зал, Билл обнаружил парочку мужиков. Тот самый, с шеей-ливеркой, и какой-то старикан в первых рядах. Значит, Биллова тут нет.       Возможно, он и не явится — ха-ха, Твинки, повёлся на приглашение, будто других дел       изучать тела и их реакцию       у меня нет.       Мог бы изучить на Билле. Вроде как получился неплохим подопытным.       Пока Билл протискивался к своему месту, фильмец начался. Пристроившись, застал эмблему студии — для затравочки. Бассейн, дешёвый закос на тропики, мужик с волосатой грудью в гавайской рубашке нараспашку — как какой-нибудь индонезийский тотем.       Ясно, кругом говорят только о богах — и у каждого свой. Биллов затерялся невесть где — вместо молитвы стоны будут служить?       Камера сместилась на особнячок по соседству — с выплывшим оттуда пареньком в белых носках и плавках. Судя по виду, тоже тот, кто не носит с собой документы.       Где-то раздался влажный плевок — мужик с шеей-ливеркой подрасслабился в кресле, словно император, перед которыми стелятся хорошенькие молоденькие танцовщики.       Пусть вокруг хера, что ли, покрутится, ха-ха.       На щёку лёг слабый перламутровый свет, покатившийся по подъёму. Чьи-то глухие шаги по обитому ковролином полу.       Кресло позади провалилось под чьим-то весом — и до Билла донёсся свежий запах сумрака. Дотащил с собой, поделился из карманов, как уличным наркотиком. Пара дорожек — и в космос.       — Пришёл всё-таки, — сказал его знакомец.       В голосе довольство — учеником, который не пропустил тренировку.       Для этой им нужны всего-то два снаряда.       Билл вдохнул, задержав дыхание. Ноздри опалил запахом табака-жвачки — приторной на сей раз, словно из автомата-головёшки в фойе. Из которой детвора дует пузыри.       Чудилось, что в животе распухли такие же — щекотали стенками полость.       Лопнут, если Билл ощутит касание.       — Хорошо, что не взял под балконом. Прикинь, — скрестив руки на изголовье Биллова кресла, мужик прильнул рядом с затылком, — садятся там мужики. Кажут симпотного цыплёнка, а он им — свою норку, нагибаясь. И этим ястребам бы его раздербанить — кчау-кчау-кчау… а дрочат. И вся малафья — с балкона на башку. Сюрпри-и-из!       — На хер его по-остроили? — нахмурился Билл.       — Затем, чтобы он упал. Обрушился недавно. Додрочились.       На экране юнец стянул мужику пляжные шорты — пока под занятную такую музычку на фоне членом по носу не щёлкнуло. Хватанул умело, в обхват посерёдке — тёлки-то на этом как-то обламывались.       А потом хлебанул головку ртом — кругляш с четвертак вскочил на щеке.       — Я ни-икогда не смотрел гей-прон, — поделился Билл, не отрывая взгляда от экрана.       Движуха погорячее. С точки зрения реакции       люблю изучать тела       в общем-то тоже.       — Всё бывает впервые, Твинки. Как тебе?       — Но… нрмальн-но.       — Да? По-моему, сосёт хреново, — рассудил мужик. По интонации — пожал плечами с видом главного скептика. — Ну хоть старается.       — Ты ч-часто сюда ходишь?       Завсегдатай, точно же.       Биллу всё думалось — сюда таскаются дёргать себя за член (глядишь, и соседа, блин) те, кому никто не даёт. Работягам — жёнушки, завошкавшиеся с детворой, конформистам — молоденькие секретарши.       Этот ни туда, ни сюда не вписывался — самовыдвиженец.       Молодой, с приятным голосом — хрипотца уши не скребёт, а гладит. С ровным, тяжёлым.       Три-два-один — и обернуться.       Нет. Нарушение — красная карточка.       — Раньше частенько бегал. Сейчас клёво быть физиком, — поделился мужик. Шорох — поскрёб, видно, щёку с лёгкой небритостью.       Улыбнувшись, Билл глубже ткнулся задом в кресло.       Чужой пах вообразил — так, на секунду ничтожную.       Так, для статистики.       — Нашёл чего-то интересное, Твинки? Кроме члена Брайана Хоукса.       Юнца разложили на шезлонге — а он и не прочь. Взглядом подзывал из-под ресниц — волчица в гоне. Пятку начёсывал о шерсть на груди партнёра.       А у Биллова — знакомца, не партнёра — есть?       — След-ды от резинки. Носков. И… — К щекам прилило — словно внизу где-то вскипело. — Он г-гладит ему ухо, пока… м-мне кажется, это приятно.       Всё бывает впервые, Твинки.       Билл вздрогнул, когда горячий палец обвёл кромку уха. Мужик щипнул мочку, потянув — как клипсой.       — Так?       И пузырьки в животе полопались. Может, и другим — паре человек в зале — слыхать?       Под ногтями кольнуло. Билл дёрнул головой в попытке кивнуть.       Не отстраниться.       А и надо ли вообще?       Он потёр за ухом, словно раковину устрицы открывал, подбираясь — и так, и эдак.       Билл тоже чувствовал — он желе, устрица, тающая масса со дна океана.       В чужом рту.       — Конечно. Так. Ты очень чувственный мальчик. Такие… — Он погладил шею костяшками пальцев — чтоб потом их кончики заныкались под ворот футболки поддеть ключицу. — Такие быстро спускают на члене.       А тот, что на экране, быстро спустит?       Он как-то определяет — встроенный радар, который может, верно, и сбоить. Если пищит при виде Билла — всё ж таки подсказывает верно.       Вот бы ему такой. Определять, у кого ровный, тяжёлый.       У него ласковые пальцы. Как вчера, не давили — поглаживали, как охочего до нежностей зверька. Пташку со сломанными крыльями — не взлететь обратно в небо.       Не вылететь из гнезда. Вечно тусоваться в своей комнатёнке с барахлящим теликом — и надрачивать на порно.       Юнцу на экране пальцами дербанили зад — дырка не гладкая, чуть махровая.       Не выдержав, Билл коснулся тыльной стороны ладони около лица. Отдёрнул на миг — прошкрябал волосками на ребре.       Решившись, погладил вновь — меж крепких костяшек. Если он и херакнул какому-нибудь быдлу, болеющему за «Бостон Ред Сокс», уже сошло.       Мужики с такими руками цветы не выращивают.       Билл завёл пальцы следом под ребристый ворот футболки — там жарко, и чужая ладонь гретая.       Дотронулся — пальцы дырку порвут, если заедут с размаху, как этому пацанёнку на экране. Скольких он там в себя уже успел всосать спереди-сзади за всю карьеру?       Билл — ни одного.       — Чего прит-тих? — спросил он полушёпотом.       — Забалдел. Очень нежные у тебя ручки.       Билл улыбнулся — проще всего подкатить к тому, чего толком не видишь. Ощущения ярче — темнота на них щедрая, — а мысли в голове плодятся такие, что…       помёт уродцев. Даже хозяину за них стыдно — топить, топить, топить.       От паршивой суки.       Пригляделся к передним рядам — старикан, заправляясь, поплёлся на выход. Быстро — авось и не встал.       — Мо-ожет, я однажды тоже снялся в проне? — спросил Билл, поводив пальцем по чужим костяшкам — как ребёнок по ребристому забору.       — О-о, это вряд ли. Одной Трейси Лордс индустрии хватает.       — Я с-слышал про неё, — улыбнулся Билл, склонив голову к его запястью. — Думаешь, они ре-реально были не в курсе?       — По поводу?       — Что она ма-алолетка.       — Ска-а-ажем так, пиар — очень мощная штука. Особенно чёрный, — потёр мужик Биллову ключицу — так, на пробу, словно ювелир, с драгоценного камня счистивший пылинку. — Особенно на ту тему, которая заставляет рыдать порядочных христиан. А священников — хвататься за члены.       — Безбожник, — поцокал языком Билл.       — Сатана во плоти.       В темноте они гладили пальцы друг друга, меж ними потирая кожу — словно перепонки. У Билла сыроватые, как у лягушки.       Раз — и прямиком в его сачок.       — Значит, с-снимусь в порно, — сказал он.       — Чем бы ты выделялся, Твинки? Каждому в порно нужна отличительная черта. Кудряшки, грязные разговорчики в духе Джона Винсента, большой елдак.       — У меня… По-оможешь определиться? Ты же, э-э… изуч-чаешь тела.       — Дай только добраться до твоего.       Он потискал подушечку указательного пальца — щипками спустился к ладони.       Вчера вроде как разговоры были… не скромнее — но не такие душевные. Он прокрадывался голосом в самое нутро — бурил словами.       Не зря ж они самая страшная сила. Убьют-воскресят — доведут до оргазма.       — Увижу — доб-берёшься, — сказал Билл.       Мужик, хохотнув, поцокал языком.       — Ай-й-яй. А как же все эти сказки? Про красавца и уродца. У одного харя — взгляд не переварит. А другой прекрасен, как восход, и…       Три-два-один.       А вот теперь пути назад нет. Красную карточку ему никто не влепил.       Наплёл его знакомец будь здоров — как зазывалы перед шатром с цирковыми уродцами. Заходишь — нафталин и папье-маше на рожах — а обещали, меж прочим, обосраться со страху.       Взгляд голодал — цапал его черты, отщипывал по кусочку. Курносый — нос мальчишечий, который суют в общественные бани, чтоб подглядеть. Большие глаза, на губах — голубоватый свет экрана. Чертил так-эдак — насыщал.       Тридцатник ему точно шлёпнул — у глаз морщинки.       Щурился, видно, много — детали на экране чтоб разглядеть, когда балду гонять наскучивало.       — Расколдовывай, Твинки, — шепнул он и откинулся на спинку кресла. На, любуйся.       Насчёт бомбера Билл угадал — выцветший маленько, со студенческих, что ли, пор.       Хватанувшись за изголовье кресла, Билл прижался подбородком к костяшкам пальцев.       — Вот ты т-точно засветился в проне.       Мужик заржал — блеснули во тьме мокрые ровные зубы. Словно Билл их — в поцелуе — уже облизал, как каёмку фарфоровой чашки. Выпил его до дна — иссушил.       Чаинки оставил на гадание — сегодня трахнемся или оставим для съёмок в порно?       — Ты столько ещё не пересмотрел. Но навыки у меня есть. — Он пошлёпал себя по колену: — Иди ко мне.       Действовало как заклинание.       Может быть, для тех, у кого проблемы с папочками-конформистами, которые точно так же цепляют секретарш.       А вдруг и у Биллова знакомца есть семья? Ну, куча голодных детских харь без повыпавших от кариеса зубов и крикливая, как морская чайка, жёнушка.       Вот и таскается сюда — поглядеть-поцеплять симпатичных мальчиков, кликать их Твинки, рассказывать небылицы про тела-физику-реакции.       Но Билл вскочил — и ряд пошёл ходуном. Пройдя по проходу, пробрался на задний — рывками от кресла к креслу, задними сторонами колен скребя каёмки сидений.       Нашёл своё в полутьме.       Трон?       Да-да, для принца — его фаворит.       Билл не сам себя короновал, конечно, — мужик постарался. Порой никакой атрибут, кроме томного взгляда, для этого не нужен.       И от этого власть обретаешь крепче, чем те, кто тискает скипетр.       Он забрался на чужие колени — объяло горячими руками. Словно спиной повернулся к камину — в детстве прикидывал, что спалит дотла, и всё равно не оборачивался.       Сейчас, если обернётся, — водянистыми волдырями от жгучего взора покроется.       Ляжки снизу твёрдые — мышцы окрепшие, как у велосипедистов. Или тех, кто привык шмонаться по всему городу от копов. Говорил же — в СИЗО свой бомбер крутит под голову.       Его сжали. Не резко — если к ощущениям не прислушаешься, то и не заметишь. Ни горячий рот рядом, ни отвердевшее тело сзади — как перед нападением у дикой кошки.       Билл перевидал такого по «Дискавери». И в курсе, чем занимаются животные в брачный сезон.       — Другое дело. Теперь всё на своих местах, — и к нему прижались грудью-руками, как сонный мальчишка — к любимой игрушке.       Вместо колыбельной — дыхание-стоны.       Билл скребнул носками кед по ковролину, едва дотянувшись. Обернулся вновь — его ели взглядом. Тоже по кусочку, чтоб не жадничая и растягивая трапезу.       Губы матово блестели белизной с экрана — облизывался.       А-ам.       — Как тебя зов-вут? — спросил Билл.       — Роберт. Меня зовут Роберт Грей.       — Я Билл.       — Ты Твинки.       Усмехнувшись, Билл вернул взгляд к экрану. Пацана там отжаривали так, что от зависти хоть на стену карабкайся.       Его — Билла, не пацана, ха-ха — мокро чмокнули в шею. Прижавшись вплотную к коже, вдохнули — так, что позади лопаток раздулась чужая грудь.       — Съем тебя.       Забавное дело — хренова порнуха вызывала меньше этих покалываний в самом нутре, чем… чем всё остальное, в общем. То, что наяву чувствовалось — а не считывалось с экрана.       Станет доктором наук — напишет какую-нибудь херотень о влиянии порно на потенцию, как Берл Катчински.       Билл дышал жарче, телом будто погружаясь в сухой калёный песок. Песчинки — руки, руки, конечно, — шкрябали вдоль торса. Захочешь поймать — заблудишься.       — Так ты, ну… Снлся-в-преве? — пробормотал Билл.       — Ну что-о ты. Нет. — Он щипнул живот — где кишки сворачивались, стоит кончить. — Но подрабатывал в «Кольт».       — А кем?       — Осветителем. Хотя предлагали флаффером, но, эх… — мотнул головой Роб. — Вшивая работёнка.       — В-вшив…       — Потом. Всё потом, Билли.       Пальцами Билл корябал шов его джинсов сбоку, облизываясь в предвкушении, ещё от чего — девчонка на первой свиданке.       Мечтания его опередили, когда повернул голову, — Роб примкнул к губам. Не с напором, а язык в Билловом рту поспешил спрятать.       Лучше, мол, туда — пока что. Заныкаешь до горяченького?       Рукой Роб забрёл под футболку, комкая до ключиц. Билл придержал — чтоб полы не захлопнулись поверх его руки — нельзя, нельзя.       Можно — мурашки засеяли тело.       Скоро пожинать всходы. А там — плоды.       Вдохнув после поцелуя, Билл наконец различил его руки взглядом. Загребущие, жадные до сокровищ, как у пиратов из фильмов шестидесятых. Отец крутил по сотне раз на плёнке — та завещала и Биллу стать жертвой.       Его пощипывали, всей ладонью проходились — окаменевшие мозоли дрябали по припухшим соскам.       Это от холода.       От озноба.       От.       — Разложить бы тебя, — потёрся Роб за ухом. Губами помял мочку, за ними спрятав зубы, как за капой. Да брось, кусай-грызи — наружу вместе с кровью Биллово желание выйдет. — Да, блин, негде.       Билл горел изнутри — кусал губы, смахивая с них его вкус, как облепивший их пепел. Схватившись за ладони своими, повёл к животу — царапая немного, вдавливая.       Он видел в порно. Только с тёлками, конечно, — с дрябловатой кожей, которая морщится под пальцами мужиков.       Запрокинув голову Робу на плечо, он потёрся затылком. Хотелось всем телом — его впитать.       Снаружи касания, изнутри толчки. Глубоко пробьёт?       Можно и испытать.       — Так чё мне ну-ужно… чтоб сня-аться в порно? — спросил.       Шёпот стёрся до полухрипа. Касание-касание-касание — повалит дым.       — Тебе достаточно просто быть вот таким хорошеньким.       Где-то на периферии слышались стоны — глухие, шлепки яиц о задницу и те громче, по ушам щёлкало. Роб спасал — к одному примкнул, словно Билл приложил ракушку.       Не шум моря слышал — дыхание гулкое. Тоже словно едва спасшегося от пучины — от ундин.       Он не лягушку выловил сачком — русалку.       Свободная ладонь, потискав пах, вдавила по шву — словно у девчонки искала клитор. Словно и нашла — Билл вздрогнул. Выдал себя — хорошо, хорошо. Лучше, чем пацану на экране с застрявшим в жопе членом.       Биллу бы сжать — стиснуть. До белизны, потёкшей от ствола к мошонке.       Повернув голову, поцеловал Роба вновь. Терялся в запахе — терял пальцы в его жестковатых волосах, заведя ладонь за затылок.       У обоих мокрые рты — слякотно.       — Смотри, Билли, — коснувшись губами его щеки, Роб повёл носом. — Хочешь, как он?       От него своё имя — заклинание. Призыв самых диких демонов, охочих до плоти.       На экране паренёк поскакивал на члене — бёдра вело по неопытности (наигранной? ах суки), скрипел шезлонг, капало партнёру на мохнатую грудь со лба.       Как он — не хотел. Потише, помягче.       — Я… — Билл облизнул губы. Жмурился, пока Роб стелил мокрые поцелуи от щеки к плечу — перпендикуляр. Билла рассечёт касаниями в свою геометрию. — Мн-стршно.       — А я ласковый. Ласковый-ласковый, — вшептал он под ухом, потянув мочку. Удар — вглубь живота, как копьём диких племён.       Роб приглашал на ритуал — с готовыми атрибутами. В зад давил член под джинсами — уходил, распухнув, вбок.       След в небе от пущенной в никуда ракеты.       В животе вело — просило.       Роб поцеловал — во рту сыро сделалось, глотать некогда. Так и должно быть? Он травит?       Глотал — язык туда же просился, как скользкая устрица. Прищипнул губами — смешок выпросил. Хорошо-хорошо, стараешься.       Роб давил ладонями под ляжками — поддавшись, Билл согнул ноги и упёрся стопами в его колени. Уютно сделалось, как в гнезде. Обволакивало — руками, давлением снизу.       — Мне и с другой стороны хочется быть. — Он тёр Билловы ляжки, похлопывал-гладил — под задними карманами. Снимешь джинсы — ни следа не сличишь. — Ножки у тебя прелесть, Твинки.       Благодарность бы вышептать — робкую, как за долгожданный подарок на Рождество, — а никак. Слюну глотая, Билл наблюдал — он расстёгивал джинсы.       Раскрывал раковину — выхлебать чтоб.       До самого донышка, с причмокиванием. Пошлее того, что на экранах, потому что живое.       — Вчера тебе вроде понравилось, — рассудил Роб. Словно речь о косячке на пару. Ну или о косячке для одного — а он второй пилот.       — А в порно? Тоже так д-делают?       — Да они уже готовые. Заваливаются на площадку с разогретыми дырками.       Ясно. Грей точно поправлял свет — чтоб падал на место стыковочки. А потом в штанах собственный хрен.       Мальчишки разгорячились.       Мальчишка разгорячился.       Роб стащил джинсы вместе с трусами на Билловы бёдра — мазал по ним холод. Липкий — смесь дыханий, жара чужих ладоней впитал. Экран секла теперь чёрная линия.       Вытянешь шею — только тогда разглядишь, как пацан прыг-прыг-прыг-подскакивает.       Блин, а дырка у него не спеклась? А член у разового любовника?       Носочки на прелестных ножках — почти как Билловы, стискивающие щиколотки.       — Нравится, Твинки? — спросил Грей — вновь у самого уха. — Дождись своей очереди.       Поцеловав в щёку, он набрёл на рот — накрыл, жадничая-хапая-сжёвывая. Билл захлёбывался — тонул       девять-один-один       всплывал на поверхность со вздохом       что у вас случилось?       вжимался — в тело-в живот, — когда крупные ладони помяли ягодицы. На пробу — подушку словно перед сном встряхивая.       Билл не хвастал бы — а Роб заметно кайфовал, пока лизал ему рот. Готовый шёпот на самом корне языка — подтащенные из порнухи фразочки. Мягонький-сладкий — Билла в этом убеждал, пока потирал кожу.       К сжатой от прохлады — от прохлады ли только? — дырке проник пальцами — ползучие, как пауки.       — Сплюнь-ка, — попросил, приникнув после ладонью к Биллову рту.       Харкнул погуще, смачнее — так, что на подбородок шлёпнуло.       Щекам было жарко. Биллу бы спрятаться — хоть бы и за пазуху его бомбера.       А он вытаскивать его станет, как крохотного редкого зверька. Завёл вот себе, и не кусается ничуть.       Не дошло просто. Билл мог бы грызть — в проне такое не популярно. В проне, которое смотрел он.       Раньше спускал, как только по головке чавкала крайняя плоть — за пальцами следующая.       А теперь ничё не проймёт. Если только крайнюю плоть счистят вдоль его члена.       Роб мазал слюну — общая, кипящая, чудилось, словно снадобье из белены — о-о, ты поначитался сказочек о ведьмах, — меж ягодиц. Втёр её, втёр следом палец — хреново парнокопытное на шабаше, которое соблазняет колдуна.       Завтра ты об этом не вспомнишь, сколько ни ной кишка.       Палец вжался в нутро — накрепко, застряв. Билл вздрогнул — девять один один девять-один-один девять       у вас неприятности?       — Разожмись, тише-тише. Так нужно, Билли. Не то… — Грей усмехнулся в щёку, потёршись. Да-да. Не то порву. В лохмотья. — Всё правильно. Расслабь свою киску.       Палец, дырявя нутро, не давал сомкнуться — тянул в сторонку. Билл прятал ладонью вяловатый член. Увидит же, скажет — а-а, и не педик ты вовсе, ха-ха.       Симулянт.       Впервые хотелось им оказаться до кончиков пальцев. До кончиков волос. На мне тестили «Фруктовую машину», чел, — и не сомневайся, что я обожаю члены.       Наклеиваю картинки с ними в комнате, вырвав из журнальчиков. А мать, придя убрать хлам — салфетки в засохшей малафье, милый ты опять простыл? — крестится.       Да убережёт господь тебя от плотского греха.       Он на путь истинный наставил. С-съела, ма?       Хорошо стало после поцелуя — послякотнее, послюнявее. Роб чухнул, что Билл хреново практиковался в этом деле, — подыгрывал, точно ведь. Точно — потому что за языком хрен угонишься.       Кла-а-асс, а окажись он в другом разинутом местечке?       Нутро покалывало — будто в тёплую воду с головой погрузился.       Ритуал шабаша — словно крещение.       Палец наминал по стенкам, ощупывая, — вот тут? вот здесь?       Елозил насухую туда-сюда-обратно — фалангу облепили мышцы. Не впустят, не выпустят.       Пока Грей обещание не даст.       — Мо-ожно-мм-м…       — Что, Твинки?       Твинки звучит вкуснее. Билли — волшебнее.       Роб голодный. Билл верит в сказки.       Попробовал поелозить задом, упёршись крепче, — услышал вдох возле уха.       — Не терпится?       Точно ли он это озвучил?       Глядишь, у Билла в голове. Голос уж выучился воспроизводить сам, так что… вот развлекаловка на случай расставания, ха-ха.       Воображаемый друг с членом наперевес — искать точь-в-точь такой же на вырезках из «Плейгай». Ровный, тяжёлый.       Свой Билл огладил — отвердел, блестел матово.       Он терпел — ждал, когда Роб справится с джинсами, пробравшись в жар их тел — утопил руку. Натянул гондон, оросил смазкой — всё в хрустящих саше, словно рождественская бахрома.       Билла открывали, как подарок.       Долгожданный? Может быть. Выпрашивал у Санты целый год — на вот, радуйся.       Смазка шлёпнулась меж ягодиц — горячая, как топлёный мёд. В кармане у него сидела. Дожидалась.       Вечный спутник, как у далёкой планеты.       А Билл — чёртов астроном, наконец осмелившийся её обнаружить.       Забавно, как в башку тащатся ленточными червями мысли — самые романтичные при самом грязном трахе. Вместо сладкого музончика на фоне стоны юнца с экрана, вместо лепестков роз — давленый попкорн между рядов и пустые саше.       У скольких ещё порнокинотеатры место для свиданок?       Биллу помогли приподняться, крепче упёршись ногами в колени. Роб шептал, направляя, — вот так, так.       Меж ягодиц пролёг горячий плотный член. Гладил бритую — ага, я ж п-педик — кожу, краснотой заражал. Билл не видел — чувствовал, какой он набухший.       — Ты на нём бельё-о сушишь? — спросил.       — Когда он не занят, — прижал Роб ладонь к его рту. Душить вздумал? Последний вдо-о-о-ох. — Можешь кусать.       А-а, вот оно чё. Сегодня Билл вылезет — выползет — наружу.       Внизу щипнуло, потянув — нихерово так, хоть плачь. Билл ладонь его кусал — рот затопила соль. Будто до крови.       Внизу тоже до крови?       Со стыдливым словом там и игрой глазками вверх-вниз.       Нутро пульсировало-обжигало — казалось, что весь-весь-целиком. Роб дышал рядом с ухом, дышал в шею. На ней озноб рожал мурашки.       Билл видал по «Дискавери» — хищные кошки валят жертв, а потом вонзаются всей пастью — туда же, куда Роб целился.       Корячился — избежать чтоб или член ощутить чуток… как сказать? Вроде лучше, а вроде чтоб не протыкал, как копьём.       Корячился — как пацан на экране. Он чуть ли не дугой, живот — солнцу на ласку.       Билл свой — под чужую ладонь. Горячая, как солнце.       Выходит, он центр вселенной, а Билл — планета.       Жгло живот-ляжки-мошонку. Бёдра дрыгались, как после поездки на Ричином драндулете.       Металлическом, чоппере, ха-ха.       В этот хотелось вцепиться крепче — ногами-руками-зубами. Некуда.       В ладонь если? Слюна мазала подбородок да щёки — хотелось кричать. Да терпел просто.       Они ведь всегда говорят — потерпи-потерпи. Немножко — будет лучше.       А как же звонить в девять-один-один? Жаловаться, что член рыл нутро, как живой?       — Какой ты терпеливый какой хороший сладкий чуточку ещё ага?       Ага.       Девять-один-один, вас плохо слышно.       — Попробуй поездить. Попробуй, Твинки.       Попробовал — так себе получилось. Говорят же, не суйся на экзамены без практики и подготовки. А то не сдашь.       Грей помог, подтащив ягодицы. Легли в его ладони — таяли, капали. Капало с члена, пустившего слюни. Елда внутри давила так, что вроде б и по животу хлопнешь — нащупаешь.       Живот для солнца-ладоней. Не нагонять тучи-синяки.       Билл попробовал поездить, бёдрами подрыгав, — и ух, чего-то и вышло. Рот разинул — мокрый, будто до этого с елдака влагу глотал. Горло саднило. Язык жгло.       Им бы коснуться Робова тела — размечать его ожогами. Здесь был, здесь ещё не был.       Научиться изучать тела и их реакцию.       Глотал с трудом, глотала дырка его член — мясо елозило по резинке. Биллу казалось — смазкой пузырилась, как слюной голодная глотка.       Причмокивала внизу — лопались пузырьки. А кишки могут следом? Натёртые, член овившие.       — Чувствуешь? — зашептал Грей. — Ты сосёшь мой член дыркой. Ох, Билли…       Ох, Билли.       Отеческий вздох, пара хлопков по заду — ну ты даёшь, Билли.       Сколько он брал — половину? весь?       Воспалённая экзальтированная идея пробить себя им целиком — до основания ощупать, ровный ли, тяжёлый ли.       В себе носить, как плод.       Хлюпало то ли внизу — там, — то ли с экрана. На экране не то — мужик брал паренька как девку, за что-то там подержаться удумал найти, мацая бёдра-жирок-мяско. Сально, короче, — товар в гастрономе лапой взвешивал.       Этот нет. Жал, распирал руками зад — чтоб дырка глубже заглотнула.       Не подавись, блин.       Рот стоны накаливали — прятались под языком, сволочи, щекотали уздечку. Билл пока пищал-скулил — никому в зале не хвастался.       Ни зрителю, ни актрысёнышам на экране.       — Чавкает, как манда. Слышишь?       Роб вытянул — о-ох-х-бля-а, — снова макнул в дырку головку. Нашпиговал до серёдки — поправил ободок гондона. Чмокал куда придётся — в загривок метил, тёр-драл щёку о бритый затылок.       Мазался в поту — мазал им Билла. Своим, с ладоней.       — Ты кайфуешь.       Больше, чем пацан на экране. Он спустил — а вроде как и нехотя. Привычное дело — твоя очередь, прямо в отъёбанный давеча рот.       — Нравится быть растянутым? Нравится, когда в тебя закачивают?       Грей руками стискивал — предплечья за его, коваными, заныли. Словно Билла отхерачили ногами. За то, что педик.       За то, что от члена в жопе кайфовал.       — М-мм-х-д-да…       Роб кусал загривок, прихватывая ворот кожанки. Тащил делиться горьким вкусом — на, лизни.       Лизал — не давал ему поймать язык.       — А гвршь не пдор, — Грей улыбнулся. Дал облизать гладкие зубы. Каёмка фаянсовой чашки. Глотнул — испил слюну. — Любишь же елдаки.       Он шептал. Билл не разбирал — пытался. Вроде счка-блдь.       Это ещё ласково, ха-ха.       — Я-а…       Биллу тепло. Затылком он тёрся о Робово плечо. Оттуда — по импульсу до копчика.       Оттуда       топило вязким жаром — наливался под мошонкой.       — Кончай. Покажи, как тебе хорошо. С распоротой дыркой. — Сжав Биллов член, он пачкал руку — выдавливал, как из вымени, по капельке. Тёр под головкой, как девке — клитор. И ведь работало, блин, — брызгало жаром, доставало до самых яиц. — Он же весь изнылся.       Под коленками онемело так, что крутило. Эт те не дымить хобариком на жёрдочке.       Билл напихивал себя членом, тёр им изнутри — тёрся. До пламени разгоревшегося — по позвоночнику       струился керосин ведь о-о бля-а       девять-один-один       горячо.       У вас пожар?       Дым-дым-дым — ожоги.       Он сцеживал смазку с маковки — вспухшей волдырём, точно ведь — гондона. Тушить нечему.       Внутрь не брызнуло.       — Ка-а-ак хорошо ты жмёшься, Билли. Правильно. Бёдрышки прямо трясутся…       Помычав зверем в шею, Грей куснул — легонько, в благодарность за удачную случку.       Живот залило малафьёй — глазурь на капкейке. Задница пузырилась взбитой смазкой.       Это тоже едят?       Налетай, блин. Распробуешь.       Биллу мерещилось — просила ещё, подёргивалась. За-брыз-гай — каждым импульсом.       Роб целовал, как любовника, — под скулой. В кино — тех, которые для конформистов, — вот так.       Смял губами кожу — слабый щипок. Ай.       — Показать тебе свою коллекцию, Твинки? — прошептал он.       — П-порно?       — Самого грязного.       А своё запишем?       — Да, — сглотнул Билл. — Да, по-окажи.       Пусть эти уроды с кучи плёнок нам завидуют.