фильмы восемнадцать плюс

      До Ричи пару вечеров спустя Билл еле дозвонился. Где носило — тот не оправдывался. Зато подопрашивал Билла — где был-то? Да мать на-асела.       Не враньё. У Шерон на детишек свои планы. Главное, чтоб старшенький не опозорил семейку — пока торчит в родительском гнёздышке и после того, как упорхнёт.       Не зря закармливала — жирные дождевые черви, сочные мухи — установками. Вот папаша сдохнет — станешь главой семьи.       А пока только я тебя короновала, наследник хренов.       Маршрут тот же, кинч — другой. Там прикольно харкают членами — Ричи сказал.       — Чё, такие зд-доровые? — поднял брови Билл.       — Ну тип. У Уодда просто огромный хуяра.       Обернулся вслед какой-то прохожий. Пиджачок прятал пятна пота под мышками — пущены от опасной близости секретарши небось, как чернила осьминогом.       Мож, ещё и щупальце однажды потрогаешь?       Хреновы конформисты. Биллов папаша тоже из этого племени — мамаша застирывает на его рубашках пятна пота после смен с восьми до восьми.       Хотела же, чтоб гордостью семейки стал? Ну туда же — смены с восьми до восьми. С вечера до утра.       — Думаешь, чё с ними де-елают в быту? — спросил Билл, сунув руки в карманы кожанки.       — Бля, ну… Можно бельё повесить сушиться. Не знаю.       Сумерки можно прощупать — только руки протяни. Густые, как горсть малафьи.       Не расплескай гляди.       Твинки.       Сколько угодно убеждай, что не пидор, — на кассете с «Глубокой глоткой» поклянись, как на Библии, — а не работает, если таращишься на члены на экране.       Даже во время соития.       Церковники типа отца Хилла для ёбли выдумали слово — благодать, словно тёлка мироточит смазкой. А если парочка гомиков шпёхнется — так сразу греховный перепихон.       К какой категории принадлежишь ты?       Билл пока не перепихивался. И в соитии не участвовал. Куда пройдёт кастинг?       Когда он ввалился в тёмный кинозал «Пуссикэт», порно уже шло. Застал эпизод, в котором малолетку раскручивали на соитие. А она глазами хлопала, словно не понимала, чего от неё хотят. Мужики в кинозале — тоже.       Билл плюхнулся на своё место — сегодня третий ряд с конца. Аккурат под трехтящим проектором — если свалится на башку, зарегистрируют как первый случай смерти от просмотра прона.       Гордитесь, маменька-папенька, — слава на весь мир.       Пахло потом и сыростью — от кресел, что ли. Сырными чипсами. Кто-то дрочит сальной рукой?       Так вот чё за шутки про вкус брынзы при отсосе, ха-ха.       — Привет, Твинки.       Билл вдохнул. Голос — обращение — узнал.       Кстати, на таких мудаков жалуются в полицию — чтоб там все-е-ем отделом поржали по поводу повышенного внимания к чьей-то жопе.       Не боись, сам отлипнет.       Этот — нет. Как жвачка, плюнутая стрёмной одноклассницей в волосы.       — П-при…       — Я соскучился.       А-а, закапризничал.       Как тёлка на экране. Она в антураже своей спаленки — кукольный домик, в котором режиссёр шурует рукой. Кен ложится на Барби ничком — и у них происходит соитие.       А Билл-то скучал?       Он думал — это в счёт? Про голос-касание-запах. Этот ни с чьим не спутаешь — как от мужиков, с которыми лучше не корешиться. Даже сигаретой не угощать. Бомберы они не в прихожей вешают — дорогая! я дома, — а скручивают под голову валиком в камере СИЗО.       — Сегодня дерьмо, если честно, — признался мужик. Носом шмыгнул — простыл маленько? Или поближе к Биллу прильнул, чтоб       девять-один-один, что у вас случилось?       — Я-айца не качаются?       — А ты запомнил, — хохотнул мужик. Затылок объяло тепло — вот, наверное, волоски-то на нём встопорщились. Только на нём? — Можно посмотреть на елдаки. Их много.       Тёлка в кадре уже взялась обрабатывать один. А потом явился приятель её папочки — организовать соитие в квадрате.       А девчонки в кукольном домике тоже таким баловались, пока пацаны пихали друг другу петарды в трусы?       Кучка психиатров Биллу бы чего-то диагностировала. Ты педик, потому что хочешь настоящую, Твинки. Не в трусах, а в заднице.       — По-очему ток их кажут? — спросил Билл, склонив голову вбок. — Я имею в виду… Чё т-такой акцент?       Билл в первобытной пещере. На стенах — на экране — символы плодородия.       — Не нравится? Этот крупный, — ответил мужик. Билл поспорить готов — на экран кивнул подбородком. — Ровный, тяжёлый. Похож на мой.       Приоткрыв рот, Билл макнул уголок губ во влагу языком.       А он в этом первобытном мире шаман, проводящий ритуал за ритуалом. Обязательно — с елдой. Ровной, тяжёлой. Как у…       Чёрт.       — О-о, размечтался! — развеселился мужик. — Ладно. Акцент, говоришь? Хрен знает с каких пор поклонялись членам. Дело в силе. Знаешь, что у викингов почитали конскую елду? А дилдаки ещё Клеопатра в вагину пихала и её античные подружки. Или, может, она античным подружкам… пока Цезарь в загуле.       Слушая, Билл чуть повернул к нему голову — боковым зрением во тьме всё равно не разглядеть.       Тёплое дыхание ощутил ухом. Он прильнул — историк, который доверит самые загадочные факты не-для-всех.       — Генетика, — вшептал мужик. — Тыщ-щи лет эволюции — чтобы что? Чтоб ты, маленький, сахарный, слюну глотал.       А что ж с ней делать — не на член же капает.       Как у этой тёлки с экрана. Сначала она брала один-другой-оба, потом её решили начинить. Раскинула ноги — пизда как складки куриной грудки.       Её взялись разделывать. По очереди, как ножами.       Вздрогнул — мужик провёл фалангой пальца по щеке. Вроде бы нежно, а вроде б с немым предупреждением. Это девять-один-один не передашь.       Мелочи на звонок у Билла в кармане не было. Дай бог — на жвачку из автомата в фойе, чтоб слюна затопила пересохший рот.       — А если бы их было два? — спросил мужик.       — Ч-чег…       — Два члена. Елозили бы в тебе на пару. Один по языку, второй… О-о, Твинки, — легонько потёр щёку он, — раскраснелся.       Под проектором просто жарче.       Маменька будет стирать его футболки с ночной смены — чтоб все-все пятна пота под мышками свести.       — А вт-тор-рой?       — А второй в твоей хорошенькой попке.       Мужик потёр пальцем по нижней губе — попробовать давал. Словно уже головкой помазал — как, сойдёт?       Понравится, не оттащишь.       Привкус металлический — за дверную ручку хватался? мелочью в кармане поигрывал? — с табаком.       есть сигаретка?       Он?       — Т-ты…       — Я-а-а, — протянул он вместе с пальцем в рот. Макнул во влагу — тоже ведь наверно что-то воображал. Девчонки из порно округляют глаза — добавки взглядом просят. Видел — научился. — Я бы там хотел оказаться. Всё-всё тебе разворотить.       Маменька велит всерьёз воспринимать любые угрозы — вроде как они первые звоночки.       Билл дожидался, когда затрезвонит трелью. Аларм, аларм!       Короче, когда уже дёру не дашь.       Как сейчас вот. Палец он обхватил — пришлось. Послюнявил, борясь языком, — пришлось.       А кучка подружек Андреа Дворкин потом его оправдает — вот что с социумом делает порнография!       Ничто так не объединило дремучий люд, феминисток, церковников, долбаных консерваторов, любителей горяченького — универсальное блюдо. Одни блюют, другие лакомятся.       — У тебя талант. Но до неё ещё далековато, — заметил мужик, расслабив палец в Билловом рту. Соси-покусывай — легонько, как отработавший своё член. — Что скажешь, боится она камеры?       Она — нет. Это Билл зажимался бы, как целка, — ну перес-стань, ток тут не снимай.       Тут любят больше всего. Так что раскурочивай ноженьки.       Мужик вынул палец — слюну по губам мазать взялся, как смазку по щёлке. Туда-сюда елозил — губы чтоб поднадулись.       Тоже как у девок из прона. Поцелуешь-засосёшь — лопнут.       Нижние — треснут. О-ох, блин, играйся с такими штуками аккуратнее.       Внизу живота закипало — болото торфяное. Поёрзывая бёдрами — пусть он поверит, Билл со временем привык бы к камере, — ляжку хапнул пятернёй.       Останутся царапины под джинсами — додумает, что не своими ногтями.       Теми, что о зубы только что поклацывали. Цап-цап.       — Представь, что я режиссёр. И что у нас один дубль, м?       И у него дыхание сбилось. Контролировать пытался — как эти мужики, которые не поддаются ласкам. Не работает, мол, — херово стараешься.       У Билла руки не дотянутся. А просились, чтоб их, — хоть кого-то приласкать. Что-то.       Мужик легонько хватанул его за шею — так, как любовниц при долгом поцелуе. Не в порно — в романтическом кинце, к которому примагничен маменькин взор.       Погладив, сказал вроде — шё-олковы-ый врастяжку.       Это он внизу ещё не трогал.       Зато Билл мог. Зазвенев ремнём джинсов — о-о, как навострились на передних рядах, — завёл под них и трусы руку. Припухший член сжал, посцеживал на ткань. Взгляд вниз кинешь — во тьме ни хрена не разберёшь. Блуждай касаниями, делай остановки, добирайся щипками — прямо вдоль ляжки, к которой пристали джинсы.       Кстати, Денбро, в облипку носят только педики. Так, для статистики.       — Кла-асс. Капает? — потискал его мужик под челюстью. — Капает, Твинки?       Билл выдавил — д-да, губы следом смочил. Языком — своим, а чужим хотелось. Говорливым, который распишется на нём целиком — и места сухого не останется.       Член креп в руке, слезясь на пальцы. Заревёт?       Тоже успокаивать ласками. Баюкать ртом. Чужим — присосавшимся вплотную, до паха — не оттащишь.       — Какой же ты хорошенький. Как бровки сводишь… — шептал голос позади. Мёдом лился — уши заволакивал. Там засахарится-застынет — надо-о-олго упомнит. — А если б внутри елдак застрял? Тебе бы покрупнее хотелось, правда?       Покрупнее, чем у чувака на экране — чёртов бочонок, головка которого едва влезает в рот, а в длине так себе.       А у него? У того, что позади.       Ловишь себя на мысли, что не знаешь имени, но то, что член ровный, тяжёлый, — вполне. И балду гонять в таких местах уже забавнее.       Билл в спинку кресла вжался. Бёдра горели — сцарапал? или изнутри?       На другие взобраться заклинали — чтоб гореть было не так одиноко.       В руке тихонько чавкало-пульсировало — словно прятал маленького зверька. Только что родившегося, мокрого.       — Погладь себя, — прошептал мужик. — А лучше надави.       — Г-где?       Левая рука подлезла меж кресел — нырнула ладонью прямиком в джинсы. Костяшки топорщились акульим плавником — не щипнёт? не обидит?       Пальцы — крепкие, гретый на солнце камень — припали под мошонкой — яйца сами в кучку сгреблись от напора. Пах охладили часы — куснула стальная застёжка.       — Здесь. Вот тут, — вдавил он пальцы, приникнув лбом за Билловым ухом. Сонный любовник, приставаниями упросивший трахнуться на ночь глядя. — О-о, какой ты гладенький. Просто пальцы сводит.       Следом — Билла. Ни в чём себе не отказывай.       Каждое ощущение выуживал. Ноги — шире, следом — рот.       Или воздуха просто наглотаться хотел?       Можно на это свалить. А с ногами так не прокатит — ладонь чужую лишь бы вместить меж липких ляжек.       — Хочешь ещё? — Мужик погладил под яйцами — так, на пробу, словно хоть на один волосок надеясь напороться. — Я как тебя увидел, подумал, у тебя и яйца не опустились. Сколько тебе? М?       — Ш-ше-е…       Поцелуем за ухом оборвал — не договаривай, заклинание запрещённое.       — Мягонький. Как же хочется посмотреть на твою маленькую киску.       Пусси пусси пусси.       Билл наслышан. Наслушался. Тёр похоже, как тёлке на экране её партнёр, — впихивался пальцем, руку чу-уть сжимая на шее.       Ожерелье — Билл сегодня богато украшен, словно принц. Ласкал его фаворит, застыв за троном.       Ни в чём себе не отказывайте.       — Хочешь, чтобы тебя взяли? Хочешь быть вместо неё?       Билл дышал суше, голову кидал назад. Русалка на берегу — для рыбака, готовящегося освежевать труп, как в одном хардкорном кинце, — не воскресить.       Об него тёрлись за ухом — острым носом, с напором, в плавленой коже чтоб оставить отпечаток.       А до характерных дойдёт? Засосы-укусы, следы от шлепков.       Это на сквозняк не свалишь.       Сглотнули — оба. Мужик громче — долго слюну копил во рту. Покрыть думал?       Завернуть, как в полиэтиленовую плёнку. Потом доесть остатки — как вновь проголодается.       Такой голод просто так не утолишь — в животе вспыхивало. От слабенького давления под мошонкой — где от дырки к ней прошита розоватая линия кожи.       — Хчу-тбя-увид-деть… — выговорил — еле-еле — Билл. Поворочал языком — под ним чуть немело.       — Так не пойдёт.       — Ты с-страшный?       — О-очень, Твинки. Твой самый большой ночной кошмар.       Внизу сыро хлюпало от смазки — натёртая вагина, оказалось, не такая щедрая.       Билл на стон почти скатывался — тёлку на экране перекричать. Там клитор меж пальцев терялся, у Билла — сопливый член.       Чьей-то руки не чувствуешь, пока она не принимается тебя лапать. Моё-моё-моё — и все части тела, прям по анатомическому атласу, присваивает себе.       Хренов завоеватель.       В горле скребло, парой ногтей — с большого и указательного — под ушами в обхват. Будто следы эксперимента из эксплуатационного кинца.       Однажды Билл прослывёт королевой крика.       — Представь… я тебя насаживаю. — Палец потискался вдоль дырки — нутро вобрать попыталось. — А ты попищишь. Чу-у-у-чуть совсем. Потом… Потом скажешь мне — как хорош-ш-шо.       Мужик ущипнул ляжку всей ладонью, поприжав — мурашки-пламя разгоняя. Вдоль тела, с очагом в самом животе.       В уши лёгкий писк закрался, снаружи — стоны, налезая один на другой, как в групповухе, не поймёшь, кому охеренно, кому —       Биллу. Не только ему.       Рядом с ухом — дыхание загнанного животного, похрипывание-мычание. По фактам — до хера курит, у него ровный, тяжёлый.       Подашь в розыск — полштата предъявят, как женихов на выданье хорошенькой персонке.       Старый трюк с туфелькой можно подрихтовать и заглядывать в штаны.       Он тёрся, давил лбом. Будто уже засаживал, позади присобачившись, — в позе завоевателя.       До всех точек на анатомическом атласе наконец добравшись.       Билл бёдрами вёл. Выбраться? Ближе податься? К ладони, отёршей от ляжки к промежности, оттуда — к яйцам, в горсть влезут, к кулаку с торчащим из него членом.       Пальцы вымазал, обмакнув по верхушке — обмакнув следом дырку, гладя напористо, жмясь, вдав       он проходил кастинг в порно?       Выперли — бабам затёр клитор       до темени в глазах. В зале. На экране.       Глоток — гулкий, в уши Биллу отдало.       — Давай давай спускай а-а какой ты голодный.       Дыхание у уха судорожное — словно наконец признал, что тоже ласк не чужд.       Своих же — касаясь другого.       Дырка глотала влагу с размягчившегося — пластилин — пальца. И его просила — всасывала подушечку.       Билл откинул голову вбок — поймал лбом мокрые волосы. От себя же несло горячкой — под воротом футболки затаилась.       — Это ей до тебя далековато, Твинки.       Мужик вроде улыбнулся. Носом шмыгнул — чмокнул напоследок в мочку уха.       В благодарность или похвалу. Прямо идеальная семейка конформистов.       Брызги на животе остывали. Может, он слизнёт?       — Приходи в «Адонис», — сказал мужик. — Не ошибёшься.       — К-когда?       Бёдра ещё дрожали — касания выпрашивали. Ну чуток хотя бы, на полсекундочки — оставить запах. Табака, металла.       Билл дома изучит эти образцы.       Щипнув напоследок ляжку — ах какая ты старательная, — мужик вынул руку.       — Завтра. Завтра вечером приходи.       И свалил — прохладу оставил приглядывать за Биллом.       Поддавался — дрожал всё, замаранный влагой.       Хреновые — и папочка, и его нянька.