фильмы восемнадцать плюс

о матушки вы воспитаете маленьких говнюков таких беззаботных что если в кино их никто не подцепит они не заметят а если подцепит добыча сама проглотит крючок Фрэнк О’Хара

      Шум на улице бился в уши — закладывал, как ватой при отите. Вынешь — писк стоит в слуховом проходе.       А кажется, что в голове.       Пахло молодым летом — к сумеркам аромат становится острее. Как от загулявшего юного любовника — ну чё, скок мужиков на жопу нацеплял?       Скок касаний? А плевков?       Повезёт, если только в рот.       Билл жался к кирпичной клади кинотеатра. Застывшим раствором поскрёбывал бритый затылок, голову запрокидывая, — следил, как дым сигареты плывёт в вышине после жаркого выдоха.       Он такое видал в кино. Ну, на тех сеансах, куда малышню не пускают.       Им насрать, что малышня такого навидалась-наслушалась. Подружки по пьяни отодвигают полоску трусов — ну на на лизни, — родаки шепчутся в спальне, словно старые любовники. Папаша подёргается на мамке пару минут — грёбаный чемпион — и отвалится, сцедив из яиц.       Спасибо, что семнадцать лет назад попал по назначению, а не мамаше на пузо.       Затянувшись, Билл осмотрелся — в квартале пустынно. Никто не засечёт, никто не стребует документы. В общем-то, шаришься в злачных местах — ни хрена с собой не бери. Даже карточку из библиотеки.       Ты ж только «Генезис» там берёшь, верно?       Кто-то, Билл слышал, дрочит на книжки Уайльда — те, за что его порядочно дрючили перед публикациями.       Может, он был доволен. И нарочно ни хрена не вымарывал из текстов.       Кто-то даже достаёт Гийота — странички берегут влажное тепло слюны-спермы-пота. Может, чьей-то блевотины.       Билл читал пару глав — дрочево, конечно, но для совсем уж лютых. Вроде тех, кто потом загремит в тюрьму, сцапав десятку пожизненных, — а копы у них в шкафу откопают маринованные мальчишеские члены в банке из-под корнишонов.       Они сами приходили.       Билл сам пришёл. Тут тоже наверно можно наткнуться на серийников. Ну или на вуайеристов, которые не прочь вывалить хер прямо в кинозале.       Как думаешь, она б оседлала мой?       От свалки неподалёку несло кислятиной, из угла — мочой. Сдвинешься чуток — от вони не убежишь. За тобой последует — прицепится.       Заслышав спешные шаги, Билл отстранился от стены, щёлкнув хобариком. Эти узнавал — дешманские кеды, того и гляди расшалится шнурок.       — Ну чё где за-астрял? — накинулся Билл, едва Ричи завернул за угол. В кармане джинсовки копался — стащил на распродаже в «Гэп». Хреновая — бахрома вон на манжетах, — а карманов до хера.       — Да н-на, — всучил ему билет Ричи. — Те б только балду гонять. А меня закатать могут. За это, чё там?.. Растление, да?       — Мы ж всё равно тип не вм-месте.       Ричи в свете фонарей скуластый. Свет грыз его длинные ноги, как собака.       Билл подобрался, тряхнув кожанкой, — не длиннее моих.       — Ты это для показаний занычь, чтоб мою жопу не натянули копы, — ответил Ричи. Облизнувшись, поглядел на Биллов карман. Поделился бы — а выкурил последнюю.       — Тебе б за-ашло, да?       — «Адонис» дальше по улице.       — Так а чё за ф-фильм? — спросил Билл, когда они побрели к торцу «Пуссикэт».       — Сегодня «Дебби покоряет Даллас». Видел?       — Нет ещё.       — А-а, завидую, блин! — хлопнул он в ладоши и поторопился припрятать их в карманах. Может, рядом со сдачей с билетов. А может, рядом с косячком афганки — от Ричи иногда пованивало, как от старого джанки из «Далше». — Я бы отлизал Бэмби Вудс. Ну или кому-то вроде неё, типа… Ты ж знаешь, чё с ней случилось? Херак — и ищи-свищи. А больше мне от них ни хрена не надо, только б отлизать. Знаешь, на пробу так — просто узнать хоть, чё за дело такое. Так-то если херня — так я брошу. Так что ты не думай, что я пиздолиз там какой-то или чё… Не думаешь?       Ричи чего-то забормотал следом, словно косячок уже успел долбануть. Говорил иногда — зря Билл с ним скорешился.       Зря — потому что у Билла не было ключей от «Далше».       Велик да видик в комнатёнке — вот и всё его имущество. На этом далеко не уедешь. И даже не улетишь.       — М? — повернул к нему голову Билл, переспрашивая.       У Ричи глаза-черносливины, да и весь он какой-то сухопарый — словно высушенные долговязые косяки, распиханные по карманам. В порнухе члены у таких скучающие — того и гляди с горестью вздохнут, если нависли не над толчком.       — Манда, говорю, какая на вкус?       — К-кислая.       В школе так говорят.       — А иногда скисшая.       И так. Сам-то Билл не пробовал.       — Жесть…       Разбрелись они в фойе кинотеатра — друг при друге не дрочить чтоб, если приспичит.       У Ричи такое случалось чаще. Как ни встречай, вечно сдирает мозоли с руки.       Билл не страдал — вот таким именно. Может, кто-то — ан-дро-ло-ги, во придумают же, а? — оклеймят его медкнижку другим диагнозом. В летописи болячек среди ветрянки и детских простуд — эректильная дисфункция.       Мож, ты просто пидор?       Ну да, вот эти картинки хочешь разглядывать — до венки, замыкающей уздечку, — вместо петель в пип-шоу, где бабёнки раскорячиваются буквой V. Всем пис — занимайтесь любовью, а не войной.       Хиппи сдохли двадцать лет назад — укурились вусмерть на Вудстоке, ха-ха, — а лозунги-то до сих пор рабочие.       В тусклом свете на стенах фойе тёлки красовались с постеров. В основном голышом, словно с картин каких-нибудь боттичеллей. На большинстве — автографы. Фиг его знает, подделка или нет.       Усомнишься — чувак, торгующий порнухой за стендом перед входом в зал, нахмурится, щёлкнув жвачкой меж зубов.       Может и по башке щёлкнуть — если узнает истинный Биллов возраст.       Ладно вам, подростков на меньшее не тянет. Интересно же, откуда выбрался шестнадцать годков назад. Пошутить при матери о том, что чуть не заплутал в джунглях на лобке.       Как грёбаный Маугли — представитель сообщества малолетних дикарей.       В зал пустили, надорвав билетик. В темноте ни хрена не видать — белёсые лица мужиков с блестящими, как икра, глазами. Того и гляди лопнут, как только кольнёт кадром погорячее.       Они — и Билл — приходят поглядеть на тёлок со смачными вагинами. Одни строят из себя скромниц — и ждут, когда нассут в рот папочки-дяди-братишки. Другие напяливают прозрачные платьица для сисек на вывал — и не пускают сразу елдаки в сырую нору.       И то, и другое — херня. А золотой середины вроде б придумать ещё не успели.       Брызжет с экрана — брызжет на экран. Мужики с передних рядов довольные, растекаются, как пятна на тесте Роршаха.       Поглядишь — и гадаешь, у кого не встаёт на жёнушку, у кого дыбится на молоденькую секретаршу. Хотя, вообще-то, болячки принято диагностировать себе.       К сиденью Билл пробрался на ощупь — предпоследний рядок из десяти, поближе к выходу. Его — мокрое. Еблись? Дрочили?       Он занял соседнее кресло. Где-то послышался вздох — после сочного такого шлепка по заду Бэмби Вудс.       Прищурился — на первом ряду мужик, подёргиваясь, раззявил рот.       Если врубить свет, они небось засуетятся, как мошки. Ну или продолжат налегать на сладкое.       — Одно и то же.       Билл вздрогнул, не обернувшись. Голос донёсся с десятого ряда.       — Ч-чё?       — Одно и то же, — повторил мужик. — Скок, думаешь, им платят бабок?       Обернуться бы, что ли, — на хер этих случайных собеседников. Один как-то всё пытался втемяшить Биллу про буфера — ско-о-ока ж я их перещу-у-упал, — а сам тянулся к Билловой груди. Так, для статистики.       Они ж, блин, как свидетели Иеговы, да? Втирают про Христа — сами тибрят из хаты зомбированных заначки.       Услышав позади шорох, оборачиваться он передумал.       Могу я рассказать вам о господе боге нашем Иисусе Христе?       — Я бы ни хера ей не дал, — вполголоса сказал мужик. Словно накричался на стадионе за «Нью-Йорк Янкис» — может, пару фингалов влупил кому-нить.       А ещё таким голосом воркуют с любовницами. Не с тёлками из прона.       — Она то-ока их и берёт.       — Думаешь, гонорар ей тоже платят хуями?       Может, не только ими. Билл нагляделся — они ещё любительницы вагины полировать слюнявым ртом. В нём же хранить признания для многочасовых интервью — слушайте, меня лупцевали на съёмках, как суку течную.       — Не видел тебя здесь раньше, Твинки, — заметил мужик.       — И я тебя.       Словно они парочка покупателей на аукционе.       Здесь торгуют оргазмами. Нам, пожалуйста, ставку на этот лот.       — Ты и сейчас не видишь. А я есть, — хмыкнул он. Улыбка точно просилась на лицо. На Биллово — следом. — Кот Шрёдингера. Так что, м? Вздрочнуть на Вудс пришёл или?..       — А ты?       — Избави бог! Такое мне не по душе.       Билл нахмурился — ладно, блин, скромняги сюда тоже, бывало, заваливались. Но чаще над членом сопели в пип-шоу, где никому не запалить.       Мужик по голосу на скромнягу не похож. На того, кто выкатит член капать на симпатичный кадр       рот?       тоже.       Вудс насадилась своим на елду — слюнявила так, что с экрана грозило потечь.       На Билла? Облизнётся следом.       — Детали, — услышал он куда ближе.       Ухо шевельнулось — зверь охотника в лесу заприметил. Он безоружен, а у Билла отменный нюх.       В темноте к нему клеился запах табака и жвачки. Немного — дешманского одеколона, которым воняют мужики с заправок. Короче, убийственная смесь. Вдохнёшь — заделаешься токсикоманом.       Тут тоже есть риск сторчаться?       — Волосня в поту, яйца качаются, — продолжил он. — А ты погляди, как у него пальцы дрожат. Красота-а-а.       — Ты вроде зн-наешь толк в яйцах.       — Ну-у… По амплитуде их раскачивания можно допетрить, скок малафьи выйдет.       Мужик щёлкнул жвачкой — Билл дёрнулся, словно рядом с ухом петарду шмальнули. Он, может, тоже порнухой торгует?       И платит актрисам гонорар хуями.       — Ты физик? — предположил Билл.       — В каком-то смысле. Люблю изучать тела. И их реакцию.       Биллово м-м-м заглушили стоны тёлки на экране. Под такой трек мужики могли б достать и свои инструменты. Вроде как подыграть — солировать.       Шептать на поджатых яйцах, какая она старательная.       Билл, вообще-то, тоже был бы ничего. И член облизал бы — на леденец похож правда? — и поднырнул бы под мошонку.       Потом давился бы отрыжкой спермой. Мать спросит — а-а, так, мокрота. Простыл маленько.       Оконца-то на ночь закрывать надобно.       Надобно — не то украдут из постельки, кинут в подвал. На завтрак-обед-ужин       волосня в поту       блюдо из малафьи.       — Вот ты, Твинки, — вновь заговорил мужик. — Каждый раз ёрзаешь, как елдак в объективе. Взял бы его в рот?       Только туда?       — Я не п-п…       — Да-а, да. Не пидор. Я понял, — ухмыльнулся он — на Билла дыхнул клейким запахом жвачки. — Не пидор, а облизываешься. Тебе бы я точно заплатил гонорар.       — Хуями?       Мужик проржался от души, сбив небось кого-то с воинственного настроя. Зашикали-зашоркали — не прерывай. Вдруг она передумает на члене скакать — ложная скромница.       — Да-а. Пошлёпал бы тебе по щёчке. А пото-ом…       — А-кие-члны-на-вкус?       Может, он и не пробовал. Мужики, имеющие вот такие голоса в своём арсенале, идут завоёвывать только тёлок.       — А ты попробуй. Понравится, не оттащишь. — Билл вздрогнул — щеки коснулся тёплый палец. Другие вкатились к подбородку — рот чтобы раскрыть? — Я бы забил тебе рот хером. До глотки бы доскрёб.       Мужик похлопал по щеке — так, как папаши своих сыновей. Умница, Уильям, — осталось только перестать шмонаться по местам, где мужики орудуют елдаками.       И тебя распотрошат.       — Увидимся, Твинки.       Кресло позади скрипнуло — и Билла окатило лёгкой прохладой. Мужиков впереди — теплом от вагины в кадре, начинённой членом. Он ей шепчет — пусси пусси пусси.       Твинки Твинки Твинки.       До глотки бы доскрёб?       Мож, эт ск-квозняк.       Выйдя из «Пуссикэт» маленько погодя, Ричи он не нашёл. Какой-то мужик — хренова дылда, еле глаза увидал — подвалил у порношопа. Есть сигаретка?       Не к-курю.