Трофей

      Спину приятно холодит, а осторожные движения Байчжу в самом деле успокаивают. Эфир лежит на животе и безразлично пялится перед собой, позволяя тому производить все необходимые манипуляции: он всё-таки послушал совета Сюин и обратился за помощью. Естественно, не к Мораксу.       – Я постараюсь найти что-нибудь, что поможет решить вашу проблему. Пока что могу только выдать обезболивающее, увы, – негромко говорит он, продолжая обрабатывать расчёсанную кожу. – Также я буду приходить дважды в день обрабатывать вам спину. И, пожалуйста, постарайтесь не чесать.       Проблема оказалась очень… специфической. Нельзя просто прийти, взмахнуть рукой, прочитать заклинание и вылечить. Нужно ещё найти подходящее решение, пока что терпя зуд и боль.       Или просто смириться.       – Полежите так десять-пятнадцать минут, лекарство должно впитаться, – резюмирует Байчжу, вставая. – Можете приподняться и опереться на локти, чтобы, например, почитать, только не ложитесь на бок, пожалуйста.       – Спасибо, Байчжу, – шелестит Эфир, дёргая уголком губ в намёке на улыбку. Он старается как-то абстрагироваться от настоящего, отделить его от себя. И если бы не зуд, наверное получилось бы.       Байчжу уходит, бесшумно затворив за собой дверь, а Эфир продолжает лежать, пялясь перед собой. Читать не хочется. Даже думать не особо хочется. Была мысль полистать альбом, который он вынес из Каэнри’ах, но она быстро ушла.       После поездки на сумерский съезд Моракс снова не трогал Эфира, и, пожалуй, за это стоит быть благодарным. Хоть чуточку. Вспоминая, Эфир задумывается о том, что ведь, на самом деле, ситуация действительно выглядит так, словно Моракс просто-напросто договорился с Нахидой о возможности организации встречи с Альбедо. Конечно, Моракс просто маэстро уговоров, поэтому его приглашение выглядело отвратительно, Эфир до сих пор придерживается этого мнения, но…       Отрицать, что это, похоже, был жест какой-то… не сказать «заботы», скорее поддержки, действительно сложно.              И снова Эфир тонет в сотнях и тысячах самых разномастных «может быть».       Может быть, Моракс действительно прав, и жёсткие принципы – хорошая стратегия? В таком случае ведь не приходится думать о морали, о том, что хорошо, а что плохо. Ты устанавливаешь правила, следуешь им сам, следишь за тем, чтобы им следовали остальные, а ещё караешь тех, кто их нарушает. Поначалу, наверное, такой подход будет восприниматься в штыки, но зато потом станет намного проще. В Лиюэ ведь сейчас контракты и их соблюдение – чуть ли не религия.       Или, может быть, прав Венти, который говорит, что Моракс на самом деле не такой камень, которым кажется на первый взгляд? Что он действительно, пусть и крайне своеобразно заботится о супругах и их состоянии? Он ведь никого не насилует, не избивает, практически ни к чему не принуждает, не просит ползать в ногах и есть с пола. Эфира в самом деле почти не трогает, как только их отношения снова доходят до точки напряжения.       А может быть – и эта мысль в последнее время посещает Эфира всё чаще, и от этого становится очень тоскливо, – родители были неправы?       Эфир вздыхает и подкладывает под голову руки. Как ни посмотри, родители поступили плохо, как ни горько это признавать. Они ведь просто-напросто проигнорировали условие контракта Моракса. И даже не одно: ещё маячки, да и в общем вся ситуация с червоточиной была либо умышленно допущена, либо оставлена на самотёк. И тот, и другой исход Эфиру не нравились. Ему вообще не нравились подобные размышления, но чем дольше он в них утопал, тем яснее становилось: всё действительно могло бы быть по-другому.       Но родители почему-то сделали именно такой выбор.       Можно ли назвать его неправильным?       Конечно.       Они многократно нарушили контракт, заключённый не с кем-то там, а с Мораксом, буквально с богом контрактов. Чем они думали? Может, выплеск червоточины допустили не они? Альбедо обмолвился в Сумеру о каких-то следах теневых разработок, которые теперь, постфактум, имели смысл, а значит, такая вероятность есть. Но даже так: родители игнорировали запросы Моракса и, что самое страшное, умышленно готовили подлог. Они не могли не знать, кто первенец. Они же сами науськивали Эфира и Люмин врать по этому поводу.       Эфир снова вздыхает. Очень хочется почесать под левой лопаткой, просто безумно, но Эфир сдерживается, как может. Он не особо верит в то, что Байчжу сможет найти решение, а значит, это надо просто перетерпеть.       Когда мазь впитывается, и Эфир садится на кровати, в комнату вдруг стучит Сюин. Странно, до обеда ещё, вроде как, есть время, как-то она рано.       – Господин, вам нужно пройти к главному входу, и лучше одеться попараднее, – говорит она, зайдя в комнату. – Прибывает новый супруг Владыки, нужно его встретить.       Эфир удивлённо пялится на Сюин, пока та достаёт рубашку и халат. Кто бы мог поверить, ему доведётся узнать, как обычно супруги попадают к Мораксу. Интересно, кто же это и по какому контракту?       Сюин ответов на эти вопросы, конечно же, не знает. Зато она с улыбкой говорит, что на такое мероприятие не нужно надевать чокер. Правда, серьгу надо, но это Эфир может пережить. Она даже начинает ему в какой-то степени нравиться.       В главном холле уже собрались остальные супруги, и они точно так же одеты чуть парадней обычного, все с серьгами. Мимо спешно проходят слуги, пронося чемоданы и сумки: вещей у нового супруга не очень много, но он хотя бы привёз свои. Эфиру, вот, даже его доспехи, в которых он сражался, не позволяют забрать.       – Ты знаешь, кто это? – шепчет Эфир, повернувшись к Венти.       – У меня есть предположение, но наверняка не знаю, – так же едва слышно отвечает тот.       Вскоре подходит Моракс. Он встаёт рядом с супругами и ожидает. Очевидно, нового пришедшего он встретит здесь, уже во дворце, а не лично на платформе. Является ли это каким-то символом? Моракс стоит, прикрыв глаза и заложив руки за спину, и словно вообще отсутствует. Однако как только двери снова открываются, янтарный взгляд устремляется именно на вошедшего.       Эфир оборачивается, и понимает, что он знаком с новым супругом. Каэдэхара Казуха, сын одного из правящих кланов Иназумы. Они вместе с кланом Камисато противостоят сошедшей с ума кукле сёгуна и пытаются вызволить свою королеву. Они явно тоже оказались не в восторге от того, что их лишили поддержки посреди боевых действий.       Эфир вдруг осекается: он осознаёт, что генералов нет во дворце. А значит, новый контракт уже вступил в действие.       Они пересекаются с Казухой взглядами, и глаза того округляются, однако он быстро берёт себя в руки, приветственно кивает, а затем переводит всё внимание на Моракса. Они с Эфиром знакомы с детства: Казуха старше едва ли на полгода. Они часто гуляли вместе, когда их родители были на переговорах, играли во что-то. Казуха мечтал когда-нибудь сбежать из дома и стать путешественником.       Но за него тоже родители решили судьбу.       – Приветствую Владыку Лиюэ, – шелестит тот, почтенно кланяясь.       – Здравствуй, Казуха. Можешь звать меня просто Моракс, – кивает тот в ответ. – Это мои супруги: Венти, Эфир, Тарталья, Яэ и аль-Хайтам. Надеюсь, вы поладите. Я покажу тебе дворец и объясню детали контракта.       Казуха плотнее кутается в хаори, а потом удаляется вслед за Мораксом, толком не посмотрев на остальных супругов. Его нежно травяная с винными всполохами аура наполнена тоской.       – Бедный ребёнок, – с какими-то нотками почти напускной жалости тянет Яэ. – Почему все всегда сдают по контрактам малышей? Они ведь и жизни толком не видели.       – У меня тот же вопрос, – фыркает Тарталья. – Может, Моракс любит молоденьких?       – О да, я и Яэ, безусловно, самые молодые, – усмехается Венти, и Тарталья закатывает глаза. – Но если серьёзно, он не выбирает. Может отклонить кандидатуру, если сочтёт недостойной платой. Иногда может заявить критерий. А так обычно вторая сторона сама решает.       – А меня он так не встречал, – ворчит Эфир, складывая руки на груди. Ему не то чтобы обидно, просто в голове проносятся обрывочные воспоминания первого дня, который он просидел на полу в холодном углу.       – Ты не видел, как он орал из-за того, что с тобой никого не было в первый день, – опасливо тянет Венти, и Эфир вспоминает, что сразу после того, как Моракс тогда прилетел, по связи прошла волна злобы. – Ему пришлось возвращаться в Каэнри’ах и долго возиться с печатью после того, как ты проснулся, но парень, который должен был быть твоим слугой, сломал руку. А мы все дружно подумали, что ты не появляешься, потому что тебе как раз всё объясняют. А потом вернулся Моракс. И досталось всем… Он вообще очень злился из-за всей ситуации с контрактом.       В ответ на такое откровение Эфир только вздыхает.       В следующий раз он видит Казуху уже за обедом: место слева от Эфира больше не пустует. Оказывается, что после обеда у того свободное время, и они с Эфиром идут гулять в сад, вспоминают детские встречи. Казуха много спрашивает про самочувствие, потом – про жизнь в Нефритовом дворце. Ясное дело, что он волнуется и переживает. Эфир говорит честно, но просит сделать скидку на его ситуацию: в конце концов, здесь действительно не так плохо, если ты попал сюда, будучи в курсе, зачем и почему.       После ужина Казуха уходит вместе с Мораксом. А на завтраке появляется с кольцом на пальце и едва заметным засосом на шее.       Казуха вливается постепенно. Сперва держится Эфира, потом знакомится с Венти – они сходятся на фоне общей стихии. Потом любовь к литературе открывает ему знакомство с аль-Хайтамом. С Яэ они начинают общаться лучше после того, как он обыгрывает её в карты, а с Тартальей, после того как Казуха показывает, как из древесного листа сделать свисток. Эфир только прыскает: сердце Тартальи иногда чрезвычайно просто растопить.       И всё было бы неплохо, если бы постоянно не чесалась спина. Зуд с каждым днём становится всё ярче: обезболивающее, выданное Байчжу, перестаёт работать даже в повышенной дозе. Эфир держится молодцом, старается не демонстрировать своих проблем, потому что итог, кажется, всё равно неизбежен, и этот период надо просто пережить, но ему становится хуже.       Настроение отсутствует напрочь, а разговоры в гостиной быстро утомляют: Эфир снова начинает больше времени проводить в своей комнате за чтением книг или рассматриванием альбома. На тренировки ходить не получается, потому что от чрезмерной активности спина чешется только больше. Затем пропадает аппетит: Эфир приходит на приёмы пищи, ковыряет еду, съедает совсем мало, а потом уходит. На все вопросы коротко отвечает: «Нездоровится». Не хочет грузить других своими проблемами.       В один из вечеров Сюин приносит чай и говорит, что Моракс собирает супругов в термы, но Эфир может не идти: за него поручился Байчжу, объяснил ситуацию. Это одновременно и радует, и немного расстраивает: создаётся впечатление, что Мораксу всё равно. Но Эфиру настолько грустно и без этого, что он только наливает чай и заворачивается в одеяло. Скоро должен прийти Байчжу, чтобы обработать спину.       Дни тянутся ещё медленнее обычного. Зуд стихает, если не двигаться, поэтому Эфир выходит только поесть, а всё остальное время лежит в кровати, то листая альбом, то рассматривая цветок интейвата.       Сейчас Эфир особенно сильно тоскует по Люмин.       Когда Моракс подходит и стучится в дверь, Эфиру даже хватает сил на негромкое «Да». Сюин и Байчжу говорили, что Моракс спрашивал о его самочувствии, поэтому визит, наверное, был вопросом времени. А препираться или игнорировать его у Эфира сейчас нет ни желания, ни настроения.       – Здравствуй, – приветственно кивает он и цепко рассматривает Эфира, завернувшегося в одеяло по уши и ворочающего в руке окаменевший интейват. – Скажи, пожалуйста, что у тебя со спиной? Байчжу сказал, что он не может найти решения твоей проблеме, но ты расскажешь сам.       Эфир даже не отрывает взгляда от цветка. Он тихо вдыхает, чтобы начать говорить, потому что умалчивать нет ни одного резона, но произнести это вслух оказывается очень сложно. Он вздыхает и пробует снова, но горько прикрывает глаза и чувствует, как по переносице скатывается слеза.       Почему это так больно даже сказать?       – У меня отмирают крылья, – шепчет Эфир, но он не сомневается, что Моракс всё прекрасно расслышал. – И это очень больно.       – Что? – в голосе Моракса действительно слышится удивление. Он подходит и присаживается на край кровати. – Как давно это началось?       – Я не знаю, – Эфир слабо качает головой. – Судя по их состоянию и скорости прогрессии, скорее всего, после смерти Люмин.       А вот и последствия необъяснимой сильной связи. Расовая особенность, роскошные полумагические крылья за спиной, оказались точно так же на неё завязаны, как и рассудок. И, видимо, с обрывом связи оборвались и важные энергетические каналы, которые питали крылья.       Наверное, Эфир мог бы заметить это раньше, однако зачем расправлять крылья, когда ты птица в клетке? У него не было даже малейших причин проверять крылья. У него нет такой привычки, ведь во дворце родители летать не разрешали, а ухаживать за ними не надо: перья сформированы из маны, и потому не нуждаются в чистке и регулярной проверке. Что ж, теперь это сыграло злую шутку. Наверное, если бы Эфир заметил проблему сразу, он бы придумал решение. Или даже попросил бы Моракса помочь…       – Можно попросить тебя показать? – негромко спрашивает Моракс, и Эфир наконец переводит на него взгляд.       Интересно, а если Эфир откажется, Моракс сможет заставить его показать? Он ведь не знает физики процесса, как он сможет её воспроизвести? Впрочем, этот вопрос не настолько волнует, чтобы рискнуть – того гляди, только хуже станет, – поэтому Эфир вздыхает, садится, отодвигая одеяло и поворачивается к Мораксу спиной.       Эфир жмурится и напрягает спину. Никогда раньше это не доставляло столько боли. Он лежал без футболки и халата, поэтому Моракс сейчас может лицезреть расчёсанную до корок спину. Так себе зрелище, наверное. Эфир ведёт плечами, и за спиной формируются крылья. Вернее, то, что от них осталось: шесть небольших полукостяных-полуметаллических оснований, из которых рваными пучками торчат полупрозрачные черные перья.       Эфир оборачивается через плечо и даже не пытается как-то сдерживать слёзы, которые появляются от рези в спине и крыльях.       – Там, где уже дошло до основания, – Эфир показывает на место, где разрывы в рядах перьев дошли до кости, – очень больно. Когда крылья видны – болят. Когда спрятаны – чешется спина. Обезболивающие, которые дал Байчжу, перестали помогать дня три назад.       Эфир тихо фыркает и отворачивается: снова смотрит перед собой. Когда-то у него было шесть роскошных белоснежных крыльев. Быстрых, резвых, сильных. Теперь от них остались только рваные кусочки, и когда и их не останется – только вопрос нескольких дней. Может, пары недель.       Совсем чуть-чуть осталось уже страдать.       Когда между лопаток осторожно ложится чужая рука, Эфир даже не дёргается. Он просто смиренно ждёт, когда ему разрешат убрать крылья и перестать терпеть боль. Конечно же, чтобы начать терпеть зуд.       Так себе выбор, если честно.       – Я пропустил участок, – негромко говорит Моракс, убирая руку, а потом спрашивает уже чуть громче: – Я должен это исправить. Идти можешь?              – Да. Но не хочу, – безразлично качает головой Эфир. Крылья идут рябью и исчезают.       Он не хочет никуда идти. Он не хочет вообще ничего, кроме того, чтобы боль прекратилась. О том, чтобы происходящее и падение Каэнри’ах просто оказалось ужасным кошмаром, Эфир уже даже не мечтает.       – Эфир, пожалуйста, я хочу попробовать тебе помочь.       «Попробовать». То есть шанс, что у него получится, не такой уж и большой. Стоит ли оно попытки? Моракс ведь может ненароком всё испортить и сделать только хуже. И что значит «пропустил участок»? Вряд ли тут вина Моракса. Эфир бы сказал, что это вина Сяо, который убил Люмин.       И родителей, которые нарушили контракт.       – Эфир, не упрямься, пожалуйста, – не оставляет своей идеи Моракс.       – Моракс, пожалуйста, позволь умереть если не мне, то хотя бы части меня. Я ведь знаю, что тебе никакого дела нет, так что давай я не буду тратить твоё время, – Эфир садится полубоком и прикрывает глаза. – Магические потоки – не твоя специализация.       – Я понимаю твоё отношение ко мне лично, но, ещё раз: позволь мне попробовать, – терпеливо повторяет Моракс. Может, оказывается, быть понимающим, когда хочет. – Судя по всему, я не дотянулся до твоих крыльев, когда устанавливал связь: этот поток был почти неощутим в сравнении с тем, что я почувствовал, коснувшись сейчас. Но здесь я тебе помочь не смогу.       Эфир тяжко вздыхает, горько жмурясь. Кажется, от него не отстанут. Но с другой стороны, куда уж хуже? Может, он тогда просто умрёт от болевого шока, и закончится вообще всё? Вдруг становится удивительно всё равно. Наверное, когда боли и зуд только начались, он бы согласился сразу, но теперь происходящее кажется абсолютно неважным.       Эфир окидывает Моракса безразличным взглядом и начинает выпутываться из одеяла – Моракс поднимается и достаёт из гардероба лёгкий халат, чтобы не идти с открытым верхом. Они выходят из комнаты и куда-то идут: сначала по коридорам, а затем вдруг на нижние этажи. Эфир никогда не ходил ниже этажа с термами, да и на него спускался только в вечера купаний, но он не оглядывается: просто идёт рядом с Мораксом.       То, что за ним не приходится поспевать, кажется странным. Обычно Эфир всегда шёл позади, глядя в спину и стараясь не отставать, сегодня же Моракс идёт рядом, даже не особо быстро. Однако он больше ничего не говорит, и лишь едва заметно нахмуренные брови говорят о том, что что-то не так и ему не так уж и всё равно.       Энергия вокруг становится словно чище, как будто из неё удаляют примеси: тусклее ощущаются чужие ауры и переживания, а вот янтарь на том конце связи загорается ярче. Они заходят в помещение, в котором всё от пола до потолка, кажется, состоит из чистой Гео. Даже не каменной породы, а именно Гео – везде ощущается магия, сила и мощь.       – Что это? – оглядывается Эфир, замедляя ход.       Помещение не очень большое. Пол выровнен и заполирован, однако он не покрыт привычной мозаичной плиткой. Стены и потолок просто отёсаны, на них оставлена шершавая текстура камня. Освещение создаётся какими-то желтоватыми и голубоватыми кристаллами, которые то тут, то там видны в толще камня.       – Прямо под нами находится порода, которая держит Нефритовый дворец в воздухе. В этой комнате камень обладает сильной магией, а ещё он очень мало подвергался искусственной обработке. Тут у меня… – Моракс задумчиво хмыкает. – Можно сказать, место силы. Я здесь тоньше чувствую магию.       Он приносит в центр комнаты подушки и предлагает сесть. Эфир слушается.       – Здесь ты устанавливал связь? – спрашивает он.       – Да, – Моракс садится за спиной, и Эфир чувствует, как выравниваются и успокаиваются все малейшие волнения связи. – Пожалуйста, покажи крылья снова.       Тяжко вздохнув и зажмурившись, Эфир спускает с плеч халат, снова проявляет крылья и задаётся вопросом, точно ли страдания того стоят. Однако ответ он узнает, только когда Моракс закончит.       Моракс подсаживается ближе, одну ладонь устраивает между лопаток, а вторую кладёт на бок, словно просто чтобы удерживать Эфира на месте. И в этот момент закрадываются подозрения, что процесс может быть далеко не безболезненным.       – Это будет больно? – тихо-тихо спрашивает Эфир.       Моракс медлит с ответом, а по связи ощущается посланная им волна спокойствия и умиротворения.       – Я не знаю, – в конце концов отвечает он, и ладонь, лежащая между лопаток, теплеет.       Поначалу по всему телу бегут мурашки. Эфиру мгновенно становится очень беспокойно: он вообще не представляет себе, как ощущаются манипуляции со связью. Единственные манипуляции, которые он пережил – установка связи Мораксом, и Эфир при этом был без сознания. Теперь же абсолютно не понятно, чего ожидать, и «не знаю» Моракса на самом деле практически пугает. Однако по связи ощущается новая волна успокоения и выравнивания эмоционального фона, и Эфир даже в какой-то степени признателен за неё.       Ощущения постепенно становятся ярче: кажется, что внутри что-то ползёт и клубится. Оно то щекочет, то немного скребётся – Эфир дёргает плечом и тут же шипит, потому что вместе с плечом дёргаются и крылья. Он заставляет себя замереть, успокоиться и не мешать. Воздействия Моракса при этом, конечно, помогают, но всё равно не лишают всех чувств.       Мурашки переходят в лёгкое покалывание вдоль всего позвоночника. Эфир поудобнее упирается ладонями в бёдра, чуть сжимая, и словно ждёт подвох. Вокруг тихо-тихо, Моракс молчит, и это давит на уши. Где хоть какие-то звуки?       Первым достаточно громким звуком становится собственный выдох: под ладонью начинает жечь, а крылья немеют. С одной стороны, они перестают болеть, но с другой – жжение стремительно набирает обороты, распространяясь по рёбрам и уползая под них. Эфир тихо мычит и жмурится, пытаясь терпеть, но внутри всё начинает гореть. Он рефлекторно подаётся вперёд, но Моракс резко перехватывает второй рукой под живот и пододвигает к себе, не давая отстраниться.       – Жжётся! – рычит Эфир, окончательно переставая ощущать крылья.       – Потерпи ещё немного, – слышится как через воду, и Эфир бессильно вцепляется в держащую его руку.       Спину, рёбра, даже, по ощущениям, в опасной близости к сердцу нестерпимо жжёт, Эфиру кажется, что он сгорает изнутри. От одной мысли о том, что он мог бы быть в сознании, когда Моракс устанавливал связь, становится только хуже, потому что Эфир с трудом, но невольно осознаёт, насколько это огромный стресс для организма.       Кажется, что крылья всё-таки отмерли, что Моракс просто ускорил процесс, а не попытался его как-то обернуть вспять. Из-за слёз перед глазами всё плывёт, Эфир болезненно скалится, впиваясь ногтями в чужую руку.       Хочется, чтобы всё наконец прекратилось.       Жжение исчезает так же резко, как и пришло, но оставляет после себя покалывание и странную тяжесть. Эфир шумно, рвано выдыхает, хватает ртом воздух, пытаясь прийти в себя. Фантомное жжение ещё то и дело появляется, но кажется лишь эхом настоящего. Эфир весь дрожит, на всё тело накатывает слабость: кажется, он готов уснуть прямо сейчас, но вдруг он понимает, что есть ощущение, которого он уже ожидал больше никогда не почувствовать.       Эфир снова чувствует крылья.       Моракс отпускает его и отсаживается, Эфир трёт глаза, сгоняя остатки слёз, а потом оборачивается через плечо. До того чёрные и мёртвые, сейчас пёрышки пожелтели. Они всё ещё крошечные – новые крылья ещё предстоит отрастить, – но они больше не болят, не режут, Эфир не чувствует, как они отравляют его, будучи гниющим заживо грузом.       – Я надеюсь, отрастут быстро и безболезненно, – говорит Моракс. Он тоже внимательно рассматривает крылья. Даже с любопытством.       Конечно, его лицо всё ещё привычно беспристрастно, а любопытство блестит только глубоко-глубоко на дне янтарных глаз, но по связи чувствуется тепло. Моракс заглядывает в глаза, и Эфир абсолютно ничего не может прочитать по выражению его лица. Однако он тихо вздыхает и, неловко прижимая крылья к спине говорит:       – Спасибо.