Трофей

      Глазурные лилии медленно покачиваются на вечернем ветру. Эфир как загипнотизированный наблюдает за ними, как они синхронно склоняются сначала в одну сторону, потом в другую. В одну, в другую.       Солнце медленно катится к горизонту, но с нового места глаза не слепит: Эфир пересел с укромного места на более видное. Моракс часто здесь проходит во время своих прогулок – он обычно следует одним и тем же маршрутом, лишь изредка его меняя или делая остановки на каких-то площадках.       После того, как Меногиас ушёл, Эфир долго собирался с мыслями. Кажется даже, что он прошёл все стадии принятия за эти полтора-два часа: теперь он был спокоен и даже… зол. Пришло время наконец-то поговорить с Мораксом, потому что больше терпеть недомолвки Эфир не желает. Вся его жизнь обернулась ложью, и сам Моракс – не исключение.       На ужин ещё никто не звал. Эфир не знал наверняка, кто его настигнет раньше: Моракс, решивший прогуляться в саду перед трапезой, или же Сюин, которая позовёт на ужин. Однако янтарный свет ауры вдруг стал приближаться: Моракс всё-таки решил подышать свежим воздухом.       Один.       Какой-то части Эфира всё ещё категорически не хочется с ним разговаривать. Он повинен во всём произошедшем. Ладно, может, не в нарушении контракта, но в убийствах и смерти Люмин – точно. Но вечно сидеть под куполом лжи Эфир не может. Ему нужны ответы. И сегодня он их добьётся.       Щебёнка тихо шуршит от шагов Моракса. Сегодня он пошёл на прогулку один, как удачно. Где-то на задворках сознания всё ещё ворочаются слова Меногиаса о том, что Моракс весь день ходит напряжённым, но Эфир отказывается связывать это с произошедшим вчера. Наверняка какие-то проблемы в гавани или по контрактам, вот и ходит напряжённым.       По связи не проходит даже легчайшей дрожи, а шаг не замедляется, когда Моракс оказывается достаточно близко и, по прикидкам Эфира, уже должен его видеть. И от этого внутри клокочет недовольство. Эфир сидит спиной к дорожке, в паре шагов, но он точно чувствует, где Моракс. Поэтому он терпеливо дожидается, когда тот подойдёт ещё немного ближе.       – «Трофей», да? – просто спрашивает Эфир, и Моракс останавливается.       Эфир ждёт. Терпеливо ожидает хоть какой-то реакции. Но её не следует: ни по связи, ни вербально. Эфир поднимается, оборачивается и требовательно заглядывает в глаза. Моракс смотрит ровно, ублюдочно-спокойно. Эфир знает, что ему плевать, другой реакции ожидать и не стоило, но в данный конкретный момент это начинает вымораживать.       – Кто тебе рассказал? – спрашивает Моракс, чуть склоняя голову к плечу.       – Это неважно, – практически с вызовом отвечает Эфир. – Мне кажется, пришло время нам, наконец, поговорить. И, наверное, мне хотелось бы услышать что-то, кроме лжи.       Колени начинают против воли подрагивать, потому что внутренне Эфир ощущает: ему может и достаться за такое поведение. И достаться очень даже хорошо. Однако он уже устал. Устал бояться. Устал переживать. Устал строить догадки и теории.       А теперь ещё и устал ото лжи.       – Я должен был быть твоим супругом? Что за «трофей» ты выдумал? Это всё для чего? Меня извести? – Эфир понимает, что его начинает нести, но он больше не хочет сдерживаться.       Больше не может. Ему нужно выговориться.       – Исходя из того, что ты не знал о контракте и плате, я решил, что подобный исход для тебя окажется самым безболезненным, – отвечает Моракс, пряча ладони в рукавах ханьфу и полностью поворачиваясь лицом.       – Отлично, то есть, начать со лжи ты посчитал куда лучшим исходом? – язвит Эфир в ответ. Да пусть его хоть выпорют за дерзость. Уже всё равно.       – Ты бы всё равно не поверил. Авторитет родителя для ребёнка практически неоспорим, а ты рос в тепле и заботе, подобные заявления ввергли бы тебя только в больший стресс. Ты точно так же не поверил бы в то, что мне действительно жаль, что погибла твоя сестра, и что я хотел забрать вас обоих.              От упоминания Люмин Эфир хмурится и резко вдыхает, сжимая кулаки. Это уже переходит все границы дозволенного.       – Да ты и сейчас продолжаешь врать, – скалится он. – Тебе ведь никакого дела до Люмин нет! Чего же тогда твой генерал её убил?       Связь странно тянет, и на щеках Моракса проступают желваки. Видимо, всего-навсего скучает по своему генералу. Меногиас рассказывал, что Моракс того чуть ли не за сына считал. Может, поэтому Эфира и мучают? Мстят за смерть изумрудного генерала?       – То, что Сяо оказался в тронном зале раньше меня – ошибка. Меня задержали, а Сяо справился со своими задачами быстрее. Это было скверное и поистине трагическое стечение обстоятельств: он знал только о приказе не трогать тебя.       «Трагическое стечение обстоятельств». От манеры речи Моракса иногда начинает практически тошнить, и сейчас именно тот случай. Зачем он вворачивает эти высокопарные конструкции? От этого ведь только больше создаётся ощущение, что он банально издевается.       – Зачем ты надо мной издеваешься? – прямо спрашивает Эфир. Не верит он ни в какие «трагические стечения обстоятельств». – Врёшь про Люмин, врёшь про мой статус. Если я супруг, то выжги уже на моём пальце кольцо, я устал жить в этой неопределённости.       К щекам подступает жар, кончики ушей колет: Эфир идёт ва-банк, выкладывая все свои переживания. Сердце колотится как бешеное, а дерзость и смелость едва-едва перекрывают поднимаюшийся в Эфире разумный страх.       – Как я уже сказал, мой вчерашний поступок был непозволительной ошибкой. И если бы я собирался давать тебе кольцо, оно бы появилось в день твоего восемнадцатилетия. Мне казалось, это очевидно, – всё так же спокойно продолжает Моракс.       – Тогда объясни, зачем это всё? – качает головой Эфир. – Почему ты просто не мог меня убить в тот день, если я тебе не нужен? Что за контракт ты заключил с моими родителями?       Моракс наблюдает из-под полуприкрытых век. Он кажется высокомерным за своей маской спокойствия, словно уже факт разговора – большая честь для Эфира. И от этого практически колотит. Эфир не хочет быть игрушкой. Эфир хочет хотя бы понять свой статус, чтоб перестать трястись от каждого неверного движения или приглашения в термы.       – Пожалуйста, объясни мне, я больше не могу так, – практически требует Эфир, и вдруг по связи идёт рябь, Моракс подходит на шаг и касается пальцами лба.       Всё накрывает чернота, а тело обмякает.       Эфир приходит в себя и первые несколько секунд не может даже найти сил открыть глаза. По телу прокатывается дрожь: он лежит на холодном каменном полу, вдоль которого бежит то ли сквозняк, то ли просто ветер. Приходится проснуться поскорее, чтобы банально не замёрзнуть. Эфир разлепляет глаза и поднимается на локте. Вокруг царит полумрак, слышно только тихие завывания ветра. А ещё вновь сменился энергетический фон, только в этот раз ощущается окружение как-то… странно.       Эфир промаргивается: Моракс стоит прямо перед ним, спиной, и явно рассматривает стену перед собой. Взгляд скользит следом, и сердце тут же пропускает удар.       Эфир смотрит на фамильное древо династии Каэнри’ах.       Детали подтягиваются одна за другой. Прежде золотые и светящиеся, все портреты и надписи теперь серые, потухшие. Крупный рисунок местами сколот: некоторые куски каменной кладки сбиты, ведь это… тронный зал. В котором Эфир и Люмин принимали последний бой.       В редких проникающих внутрь лучах блестит пыль: явление, которое раньше невозможно было увидеть в вычищенном до блеска тронном зале. Кругом разруха. Двери и окна выбиты, от мебели остались только щепки. Несколько колонн разрушены, и в некоторых проломах Эфир явственно узнаёт лунки от собственных ударов. Рядом со сломанными колоннами стоят, принимая нагрузку от крыши, тёмно-коричневые опоры с геометричным узором янтарных прожилок. Неужели Моракс, пока дрался с Эфиром, ещё и следил, чтобы крыша не обвалилась?       Эфир медленно скользит взглядом ниже, осматривается. Пол усеян каменными статуями рыцарей Каэнри’ах и Лиюэ. Моргнув, Эфир понимает: это не статуи. Это когда-то были люди. Только теперь они навечно погребены силой Моракса. К горлу подкатывает тошнота, потому что Эфир понимает: ему нужно повернуть голову ещё всего немного, и тогда он увидит…       Люмин.       Дыхание прореживается, а к глазам подступают слёзы, пока Эфир пялится на незаслуженный памятник сестре, и вдруг эмоции стихают: связь теплеет, мягко подёргиваясь, и словно вытягивает все переживания, оставляя только безразличие.       – Не глуши меня, – бросает Эфир, снова оборачиваясь на Моракса. Тот стоит боком, глядя в глаза в ответ. Хочется злиться, плакать, испытывать хоть что-то.       Но Моракс не позволяет, выравнивая эмоциональный фон Эфира.       – Ты действительно хочешь всё это чувствовать? – слегка вскидывает он брови, и Эфир вновь оглядывается. Солдаты, воины, сестра. Наверняка многих из присутствующих Эфир знал лично. И сколько бы он ни готовился к тому, чтобы взойти на престол, к такому его не готовил никто. Так что, возможно… Сложно признать, но Моракс прав.       Моракс подходит и протягивает руку, однако Эфир её демонстративно игнорирует, поднимаясь самостоятельно.       – Зачем ты меня сюда привёл? – спрашивает Эфир, стирая с глаз толком не появившиеся слёзы. – Продолжаешь издеваться?       – Нет, – Моракс начинает идти к выходу из зала. – Хочу дать тебе ответы, которых ты жаждешь.       Эфир ещё раз коротко бросает взгляд на Люмин, а потом следует за Мораксом – без эмоций и препираться желания нет.       Эфир ёжится, оглядывая некогда родные стены. Ранее торжественные и светлые, сейчас они покрыты слоем пыли, каменной крошки и крови. И чем дальше от тронного зала, тем страшнее поле битвы. Вокруг трупы, трупы, трупы, кровь и… пустота. Абсолютная тишина. Только ветер завывает по углам. Даже энергетически это ощущается скверно: Эфир не чувствует практически ничего родного.       Они выходят на балкон. От открывшегося вида по спине бежит дрожь. Время вечернее, поэтому солнца уже толком и нет, но разруха и опустошение видны будут даже слепцу. Пожалуй, Эфир даже благодарен Мораксу за то, что тот заглушил его эмоции. Однако кошмары теперь обеспечены.       – Что изменилось? – спрашивает Моракс.       Эфир обводит взглядом горизонт, а перед глазами предстаёт некогда родная картина процветавшего королевства.       – Ты всё уничтожил, – отвечает Эфир.       Дома разрушены. Лаборатории взорваны. Поля сожжены. И ни одной живой души. Моракс и его армия и в самом деле постарались, чтобы в Каэнри’ах и камня на камне не осталось.       – Я не спрашиваю, что ты видишь, – ровно говорит Моракс. – Я спрашиваю, что изменилось?       Эфир дёргает носом, словно бы пренебрежительно. Ему начать перечислять всё подряд? Каждый кирпичик сосчитать, чтобы Моракс остался доволен ответом?       – Ты ведь чувствительный, должен был ощутить, едва очнувшись, – добавляет Моракс, словно подсказывая.       И Эфир осекается.       Энергетический фон не кажется знакомым. Сперва Эфир не обратил внимания: он долгое время провёл вне дома, вдобавок, теперь тут не было людей, которые во многом энергетический фон и задавали. Однако ощущения и в самом деле не такие, какие были при жизни во дворце. Эфир чуть хмурится, внимательнее всматриваясь в близлежащие дома. Его глаз за что-то цепляется, но он не совсем понимает, за что. А ещё энергия вокруг словно знакомая, но как-то по-другому, не как раньше…       – Твоя сила, – Эфир хмурится сильнее, всматриваясь: в некоторых местах в городе виднеется жёлтое свечение, словно следующее вдоль улиц. Что это? – Она везде. Почему?       Эфир не понимает.       Он не сразу заметил, потому что очень привык к Мораксу: его янтарный след в окружении сначала показался просто следом от связи, который мог казаться контрастным на фоне отсутствия каких-либо ещё аур. Однако это было не так: дворец и ближайшие постройки в самом деле пропитаны янтарной силой. Но дело точно не в каменных статуях, они не излучают энергию. Тогда в чём?       – Теперь идём дальше, – спокойно объявляет Моракс, оставляя вопрос без ответа, и направляется обратно.       Они снова возвращаются в тронный зал. Снова останавливаются у фрески с фамильным древом.       – А вот теперь я спрашиваю, что ты видишь? – Моракс кивает на фреску.       Эфир подходит ближе, вглядываясь в рисунок, который видел уже тысячи раз.       – Я так понимаю, ответ «семейное древо» тебя не устроит? – тянет он, скользя взглядом по маленьким портретам и именам. Сердце даже не ёкает, когда он натыкается на их с Люмин изображения: Моракс отлично глушит эмоции.       – Какая система управления в Каэнри’ах? – в этот раз Моракс сразу решил дать наводящий вопрос.       – Монархия, – сходу отвечает Эфир. Какой ещё может быть ответ на этот вопрос?       – Патриархат, – поправляет Моракс. – В Каэнри’ах долгие тысячелетия царил патриархат. Посмотри на древо внимательнее. Был ли за всё время существования королевства хотя бы один король не из королевской семьи?       Эфир снова хмурится, скользя взглядом по главной ветви наследования. Король, король, король. Снова король. Все принцессы отдавались замуж в другие королевства, даже если были первенцами. Цепочка королей идёт от самых корней древа прямиком до маленького портрета Эфира сверху ближе к правой части. Вокруг его изображения нарисованы пять цветов интейвата: символ того, что именно он стал бы королём. У Люмин, как и у всех носителей королевской крови, которым не суждено взойти на престол, всего лишь три.       – Твои родители готовили подлог. По контракту их первенец должен был отправиться ко мне в день после своего восемнадцатилетия. То есть ты, Эфир, – поясняет Моракс, пока Эфир пялится на свою миниатюру. – Твои родители заверили меня, что готовят первенца, специально обучают традициям Лиюэ в знак уважения. А потом я случайно узнал, что принцесса Люмин, которую мне «готовили», вовсе не является первенцем.       – Ты ведь не мог из-за подобного разрушить целое королевство, – Эфир разворачивается и заглядывает в глаза. – Должна была быть причина намного серьёзнее. И твоя сила… Что ты сделал с моим домом?       У Эфира даже не было толковых догадок. Несмотря на то, что он увидел и что они успели обсудить, он всё ещё понятия не имел о том, о чём же был сам по себе контракт. И что же в нём было настолько страшным, чтобы решением могло быть только полное уничтожение Каэнри’ах.       – Идём, – коротко кивает Моракс и в этот раз отправляется вглубь дворца.       Эфир послушно следует. Внутри не поднимается даже намёка на упрямство: во-первых, Моракс всё глушит, а во-вторых, Эфиру нужны ответы. И сейчас он их получит. Это одновременно пугает и в какой-то степени… завораживает? Хотя, наверное, это странное слово для описания того, что происходит сейчас внутри Эфира. Смесь чувств тусклая, но очень разношёрстная: это и волнение, и любопытство, и недоверие.       Кто сказал, что Моракс не соврёт и сейчас? Первое, что Эфир услышал от него, было ложью. Так с чего ему тогда и дальше говорить правду? Ему вообще можно верить? Эфир идёт следом и смотрит на то, как плавно покачивается от шагов длинный хвост волос, а их янтарные кончики поблескивают в темноте. Смотреть по сторонам смысла особо нет: Эфир и так знает дворец, а дальше тронного зала никто не прорвался.       Люмин и Эфир отлично сделали своё дело.       Слова Моракса про патриархат – очевидно, правда. Эфир раньше не придавал этому внимания, но, видимо, зря. Хотя откуда ему было знать, что платой по контракту, о котором он ни разу в жизни не слышал, был первенец? По всему выходит, что у родителей не было особо выбора, если они отчаянно хотели сохранить патриархальную ветвь: у матери после родов случились осложнения и она, по словам врачей, стала бесплодной, у отца не было братьев, а многожёнство в Каэнри’ах, в отличие от Нефритового дворца, было не в почёте.       Получается патовая ситуация, в которой нужно либо идти на уступки принципам, либо нарушать контракт.       Вдруг они выходят в боковой коридор, и по плечам Эфира бегут мурашки. Он начинает оглядываться и осматриваться.       – Ты знаешь, куда мы идём? – интересуется Моракс, поравнявшись с Эфиром. Теперь они идут рядом.       Запретных мест во дворце было по пальцам пересчитать, и коридор, в который они вошли – одно из них. Он Эфиру известен, но он тут был лишь два или три раза: ещё малолетним шкетом, который не научился воспринимать приказы и просьбы родителей с первого раза.       – Нет, – качает он головой, рассматривая орнаменты на стенах. – Родители запрещали сюда ходить.       – Правильно делали, – негромко добавляет Моракс и открывает дверь в конце коридора, к которой они подошли.       После небольшой площадки начинается лестница, ведущая вниз. Эфир снова вздрагивает и замирает: снизу веет чем-то… нехорошим. Ему не хочется вниз. Он зябко берёт себя за левый локоть, словно ему холодно, и поднимает взгляд на остановившегося рядом Моракса. Тот молча смотрит, но через некоторое время кивает, мол, идём, и начинает спускаться.       Энергия густеет. Наверное, на дверь наложено какое-то защитное заклинание: Эфир и Люмин просто не могли не чувствовать такую жуткую энергию, если она была тут всё время.       Или не была?       Под ногами начинается трещина, словно заполненная янтарём: Эфир на всякий случай обходит её, следуя за Мораксом. Трещина расширяется книзу, раздваивается, а затем ещё раз делится, и ещё, на последней площадке представая уже скорее крупными каменными кусками в янтарной полосе. Моракс и Эфир оказываются перед входом в какой-то зал. Тяжёлые металлические двери сорваны с петель, а за ними виднеется пространство, освещённое тёплым жёлтым светом, который на контрасте с тёмной лестницей кажется особенно ярким. В отличие от пустых безлюдных коридоров, здесь снова везде пыль и разруха. Валяются груды камней, виднеются янтарные дорожки в полу. Но что в зале разглядеть пока сложно: перекосившиеся двери закрывают обзор.       Вдруг раздаётся скрежет, и то, что Эфир сперва принял за груду камней, вдруг открывает янтарные глаза и поднимает голову. Эфир замирает, но не от испуга: просто не знает, что делать. Как в такие моменты странно без ярких эмоций. Не глуши его Моракс, Эфир бы явно как минимум дёрнулся.       Моракс подходит к одной из глыб и мягко прикладывает к её голове ладонь. Глыба ластится, прикрыв глаза, а затем с таким же грузным скрежетом переставляет каменные лапы и вновь укладывается.       – Что это? – тихо спрашивает Эфир и осторожно подходит, надеясь не разбудить глыбу снова.       – Геовишапы. Мои стражи. Они охраняют печать, чтобы история больше не повторилась.       По спине снова бегут неприятные мурашки: здесь жутко, странно, давяще. По сравнению с монотонным и очень неприятным давлением энергии воздействия Моракса теперь кажутся практически приятными. Эта странная сила словно застыла, и через неё приходится продираться, она как будто даже мешает двигаться. Эфир раньше не сталкивался с такими ощущениями. Это было что-то сильное, очень-очень мощное и опасное, но остановленное и как будто застывшее.       Не говоря ни слова, Моракс, наклонившись, проходит под покорёженной дверью, и Эфиру ничего не остаётся, кроме как следовать. Взору открывается большой зал: если Эфира не подводит его внутренний компас, то сейчас они находятся прямо под тронным залом, и здесь помещение соответствующих размеров. Стены словно выдолблены из камня, как и потолок, а пол уложен незамысловатой плиткой: такое ощущение, что помещение прорубили прямо в горной породе уже после того, как был построен дворец.       Но главное не это.       В центре зала, простираясь практически от стены до стены, располагается крупная жёлтая печать из геометрических узоров и иероглифов, а под ней – сине-голубая из каких-то рваных и непонятных узоров. То тут, то там стоят окаменевшие существа, не особо похожие на людей – судя по позам, они прорывались к выходу и явно сражались. Пол усеян каменными копьями, а вдоль стен располагаются груды камней, в которых Эфир признаёт геовишапов: Моракс точно сражался здесь лично и сделал всё, чтобы предотвратить то, что произошло.       Но что это было?       Под печатями пол, некогда явно уложенный ровной плиткой, теперь изрезан трещинами, заполненными янтарём и камнем. Они расползаются из центра помещения и уходят дальше: на лестницу, на стены, за них. Эта комната явно была эпицентром.       От увиденного сосёт под ложечкой, и вдруг Эфир чувствует новую волну успокоения и подрагивание на связи: Моракс глушит сильнее и… возможно, тому действительно есть причины.       – Почти девятнадцать лет назад, – начинает Моракс, и Эфир переводит взгляд на него, заглядывает в глаза, чтобы отвлечься от печатей, – король и королева Каэнри’ах пришли ко мне с просьбой. Они сказали, что под дворцом находится древняя червоточина, связывающая королевство с Бездной. Тысячи лет назад Каэнри’ах черпал из неё силы, у них был странный симбиоз, и до сих пор неизвестно, что же Бездна получала взамен, но очередным представителям династии стало очевидно, что это очень опасная игра.       Моракс присаживается и касается пальцами пола, внимательно всматриваясь в центр зала. Жёлтая печать начинает светиться чуть ярче, а потом дополняется новыми редкими символами и узорами: синяя печать тускнеет.       – В тот раз червоточину запечатал какой-то мудрец, но энергия этой защиты постепенно иссякала, – продолжает Моракс и задумчиво смотрит на печати, чуть склонив голову к плечу. – И твои родители разумно забеспокоились. Они попросили меня обновить и усилить печать. Я уже имел дело с червоточинами Бездны, но в сравнении с этой, они были крошечные. Эта же, вполне вероятно, и порождала остальные.       Поднявшись, Моракс привычно прячет ладони в рукавах ханьфу и поворачивается к Эфиру.       – Пришлось потратить немало времени на то, чтобы разобраться с вязью предыдущего мудреца, а также с вязью самой червоточины. Я запечатал её, расположил несколько сигнальных маячков на случай, если что-то пойдёт не так. Я обещал, что в случае проблем смогу помочь как военной мощью, так и магией. А взамен попросил первенца: весомую оплату для королевской четы, которая собиралась в скором времени заводить детей.       Моракс разворачивается и отходит. Эфир несколько секунд мнётся, а потом сглатывает и идёт следом. Он… впервые слышит про червоточину во дворце. Да и Бездна: он слышал о ней, но никогда не в контексте Каэнри’ах. Это всегда казалось чьими-то далёкими проблемами: других людей, других королевств. Не их.       – Однако кто-то остался недоволен таким результатом, – Моракс останавливается около какой-то небольшой каменной фигуры, на которой закреплены резные металлические пластины. В пластинах Эфир сразу узнаёт работу каэнрийских мастеров, а вот фигура похожа на что-то, что сделал бы Моракс: напоминает колонны в тронном зале. – Мои маячки оказались заглушены, а печать довольно искусно ослаблена. Из-за расстояния между нашими королевствами я понял это слишком поздно.       Моракс отходит ещё чуть дальше, а Эфир как заворожённый следует. Вся история кажется ему чем-то, что происходило не здесь. Она не укладывается в голове даже теоретически. Как что-то подобное могло случиться прямо под носом у родителей? Как они могли допустить такое?       – Через прорехи печати червоточина пустила корни, если можно так выразиться, – Моракс указывает на трещины, заполненные янтарём. – Разрослась прямо под землёй, подобно мицелию, но не могла излить сюда свою энергию из-за уцелевшей части печати. Если ты помнишь, год назад у вас с визитом был Меногиас. Он делит со мной стихию, а ещё он помогал мне с печатью, поэтому он почувствовал, что что-то не так, но не смог разобраться, потому что его визит был крайне короткий. Даже словно торопливый.       С этого момента Эфиру окончательно перестаёт нравиться, как складывается история. Он обнимает себя за плечи, словно старается защититься. Ему не хочется слушать продолжение. Вся его жизнь и так уже обернулась бессмыслицей. И как же не хотелось узнавать, что жизнь не только Эфира, но и всего королевства.       – Я спросил, можно ли мне прибыть проверить печать. Мне отказали. Вы приезжали с визитами, демонстрируя идиллию и выполнение обязательств по контракту, и, естественно, из Нефритового дворца сложно было понять, как дела обстоят на самом деле, – Моракс вдруг замолкает и внимательно заглядывает в глаза. Продолжает он только после тяготящей паузы: – А затем мне поведали, что готовится подлог. Я попросил объяснений и снова запросил визит. Меня проигнорировали. А потом вдруг сработал маячок, а в таком случае по контракту я мог прибыть, не запрашивая разрешения.       Моракс бросает взгляд в сторону, Эфир смотрит следом: недалеко лежит точно такая же каменная фигура, как предыдущая, только металлические пластины повреждены.       – Прибыв, я понял, что моя печать практически сорвана, а все корни червоточины источают энергию Бездны и дают её тварям возможность выйти сюда. Некоторых из них ты видишь здесь, – Моракс кивает на статуи за спиной Эфира. – И ещё очень, очень много подобных ты повстречаешь, если прогуляешься по городу. Я пресёк дальнейшее распространение червоточины и обратил всех в камень, потому что энергия Бездны – яд для людей. Даже некоторые жители Каэнри’ах, некогда пользовавшиеся ей, утратили иммунитет и стали на глазах обращаться в монстров.       Возможно, из-за отсутствия эмоций, возможно, потому что история кажется сказкой, но Эфир не может и не хочет признавать, что это правда, и как-то воспринимать. Он видит тварей в зале, он чувствовал странную энергию с балкона, он видел оранжевое свечение на улицах – наверняка трещины червоточины, вылезшие в городе. Но это всё равно казалось чем-то очень хорошо придуманным и ненастоящим. Или какой-то параллельной реальностью.       – А почему… – Эфир хмурится. – Почему мы не чувствовали энергии… Бездны, когда сражались? Мне сейчас плохо даже от запечатанной силы, от открытой у нас с Люмин был бы просто шок.       – Правильный вопрос, – кивает Моракс. – Почему родители приказали вам остаться в тронном зале?       На всё-то у Моракса есть ответ. Эфиру это не нравится. Он не хочет верить в то, что история Моракса – правда. Не хочет, но всё так гладко сходится, что где-то глубоко-глубоко внутри Эфир понимает:       Это действительно правда.       – Чтобы мы не лезли на рожон… – тихо отвечает Эфир. Повторяет то, что сказали родители, прежде чем покинуть дворец.       Эфир пытается вспомнить тот день. Только теперь воспринимает всё под другим углом. Были ли родители как-то странно взволнованы? Отдавали ли какие-то странные приказы? Что-то всплывает в голове урывками, но Эфир не уверен и от этого путается только больше. Становится совсем не по себе, но Моракс глушит: эмоции растворяются, едва появившись. И приходится слушать.       – Дворец магически экранирован от энергии Бездны, – объясняет Моракс. – Это настолько древнее заклинание, что даже я не могу определить, где его источник и чем оно питается, что держится столько тысячелетий. Похожие чары наложены на дверь. Потому в тронном зале не чувствовалась энергия и её воздействия. Им просто нет хода внутрь дворца.       Внезапно одолевает желание почувствовать себя в безопасности. Всё, что знал Эфир, обернулось ложью. Вся его жизнь, жизнь королевства. Где-то на задворках сознания возникают какие-то вопросы, но тут же гаснут: всё кажется таким бессмысленным. Они с Люмин жили во лжи. Люмин хотели отдать в лапы Моракса ради лжи, а затем она ради неё же умерла.       И сейчас Эфиру кажется, что в его жизни не было и больше нет никакого смысла.       Однако один вопрос всё же проклёвывается:       – Но кто сделал это? Заглушил маячки, сломал печать? – тихо спрашивает Эфир. Это ведь не могли быть родители, да? Они всё делали для процветания Каэнри’ах.       Верно?       – Это мне неизвестно.       Ответ Моракса кажется пощёчиной.       – Как это… «неизвестно»? – выдыхает Эфир, заглядывая в янтарные глаза.       – Это не имеет значения, – качает головой Моракс, прикрыв веки. – Контракт был нарушен. Купировать последствия халатности или злого умысла можно было, только искоренив проблему полностью. Из-за экранирования ты не чувствовал, но энергия Бездны крайне пагубно влияла на жителей, практически заражала их и сводила с ума. Поэтому я обратил всех в камень и поставил новую печать.       Эфир ощущает очередную волну успокоения – в этот раз он даже не успел подумать о том, что хочет что-то почувствовать. Однако благодаря такому подходу все факты до невозможного ясно раскладываются в голове. Потому что в рассказе Моракса всё сходится. И Эфиру очень хочется не верить в эту историю, просто фыркнуть и сказать: «Да это всё выдумка!»       Но он смотрит на каменные статуи. Чувствует жуткую энергию. Помнит, что родители просили никому не рассказывать, кто из них с Люмин на самом деле старше. Правда, а как ведь проверить, когда речь про двойняшек? Почти два десятка лет длились эти две истории: подлога и запечатывания Бездны. Они шли параллельно, но привели к одному результату: уничтожению королевства и попаданию Эфира в Нефритовый дворец.       Но контракт ведь был нарушен, зачем тогда Моракс сейчас возится с Эфиром, тратит на него ресурсы?       – Если тебя сейчас волнует вопрос, зачем же я забрал тебя, то я повторюсь: ты оплата, – угадывает мысли Моракс. Или просто-напросто читает? Эфир бы не удивился. – Я провёл колоссальную работу, чтобы создать первую печать, а потом чтобы создать вторую. И то, что через восемнадцать лет после заключения контракт был нарушен, не отменяет того, что мне положена моя часть. Я добродушно позволил королю и королеве взрастить тебя в тепле, заботе и традициях Каэнри’ах, чтобы ты получил достойное воспитание и спокойное детство. К сожалению, они интерпретировали эту возможность по-своему.       Эфир поднимает взгляд, и как же ему хочется испытать хоть что-нибудь. Хоть малейшую эмоцию. Даже простую растерянность – о злости или негодовании и мечтать не приходится. Моракс явно глушит Эфира специально: только так можно трезво оценить все доводы. Он ведь для этого даже перенёс их в Каэнри’ах: понимал, что никаким словам Эфир не поверит.       Моракс верно сказал: авторитет родителя для ребёнка практически неоспорим.       И своим родителям Эфир верил.       Моракс подступает на шаг и приподнимает двумя пальцами за подбородок: не жёстко, как при первой встрече, а даже словно осторожно, но при этом явно демонстрируя разницу в статусах.       – Я сохранил тебе жизнь, – вкрадчиво начинает он, и его ромбовидные зрачки чуть сужаются. – Я даю тебе кров, даю пищу. Учитывая твои обстоятельства и моё прямое к ним отношение, я не навязываю тебе супружеский статус.       Связь заходится лёгкой рябью, и Эфир замирает, послушно глядя в глаза. Моракс выглядит до жуткого спокойным и невозмутимым, и в любое другое время и в любом другом месте Эфиру стало бы не по себе. Однако сейчас, когда его глушат, он просто не может себя даже заставить вздрогнуть.       – Ты можешь относиться ко мне как хочешь, – продолжает Моракс. – Можешь, как Тарталья, презирать меня. Можешь, как аль-Хайтам, искать во мне и моей библиотеке знаний. Можешь, как Яэ, искать во мне плотского удовлетворения. Мне всё равно. Но ты должен понимать: ты моя собственность.       Слова бьют больнее любого оружия, и Эфир чувствует, как начинают подрагивать пальцы, хотя он и не чувствует страха. Просто организм реагирует на недовольные вибрации связи: инстинктивно хочется спрятаться, убежать.       – Ты принадлежишь мне. И принадлежал ещё до зачатия.       Моракс говорит медленно, как будто каждое его слово вовсе не отдаётся оглушительным эхом в голове Эфира. Как будто он не понимает, что спусти он сейчас эмоциональный блок – Эфира накроет шоком.       Словно разглядев в глазах подтверждение тому, что Эфир услышал, Моракс отпускает подбородок и договаривает:       – Так что, пожалуйста, хотя бы сделай вид, что имеешь толику уважения ко мне. Тогда нам обоим будет намного проще взаимодействовать.       С губ срывается рваный вздох: связь снова теплеет, и от подступившего страха пробирают мурашки. Моракс ослабил влияние совсем-совсем чуть-чуть, но Эфира пробило дрожью, и он вновь поспешил обнять себя за плечи, закрываясь.       Ему даже не хочется сейчас думать о том, что он услышал и увидел. Те частички, которые ещё оставались от картины мира Эфира, оказались безжалостно перемолоты в пыль без шанса на восстановление. И Моракс даёт отличную демонстрацию последним словам: страх стал сковывать и путать мысли только когда Моракс дал на то разрешение.       Тишина, застывшая энергия Бездны, страх и колебания связи давят: Эфир на несколько секунд сильно жмурится, а затем резко выдыхает, в очередной раз оглядываясь. Как бы он ни пытался себя убедить, он понимал, что не мог Моракс принести сюда эти статуи и нарисовать на полу печати исключительно для того, чтобы психологически надавить на Эфира.       У Эфира нет контраргументов, кроме «родители не могли врать всю жизнь». И даже этот абсолютно никчёмен: Моракс специально привёл Эфира во дворец, чтобы он увидел правду своими глазами.       Эмоции – хотя нет, тусклое их подобие – вернулись, и Эфир ощущает себя абсолютно разбитым.       И как никогда одиноким.       Впитав очередную волну дрожи и мурашек, Эфир заглядывает Мораксу в глаза и тихо спрашивает:       – Можно я заберу что-нибудь из наших с Люмин комнат на память?       По щеке скатывается обжигающе горячая слеза.       А Моракс благосклонно кивает, прикрыв глаза.