Трофей

      Кольцо не появляется на пальце ни на следующий день, ни на послеследующий.       Эфир несколько дней ходит как неприкаянный, ожидая подвоха от всего: от приглашений в трапезную, в термы, на прогулки. Особенно на прогулки. Но ничего не происходит. Жизнь продолжается ровно так же, как шла до совершеннолетия.       Выходит, всё-таки не супруг?       Наверное, этому стоит радоваться?       Спрашивать не хочется – хотя это, безусловно, решило бы все проблемы, – а Моракс не заводит подобных разговоров. Зато начинает заводить другие. Про книги, времяпрепровождение во дворце. Про остальных супругов. Моракс интересуется, всего ли Эфиру хватает, и в это время связь подрагивает, будто ему на самом деле не всё равно, но Эфир не верит. Не может верить. Да и не хочет.       Поначалу Эфир отвечает односложно и очень неохотно. Однако ему воспитание не позволяет просто игнорировать вопросы. В конце концов, именно Мораксу принадлежит его жизнь, и лишний раз препираться всё-таки не стоит. Может быть чревато. Вдруг всё текущее хорошее отношение – лишь иллюзия, заслуженная хорошим поведением?       В таком случае, Эфир попробует сохранить эту иллюзию настолько долго, насколько возможно.       К связи Эфир с каждым днём относится всё спокойнее. Он вдруг замечает, что на самом деле поведение, которое он раньше трактовал как ровное и спокойное, имеет очень много подтонов. Связь может вибрировать, плавно колебаться, тихо стрекотать или просто подрагивать. Не видя Моракса, сложно определить, что значит что, но Эфир пытается чуть внимательнее смотреть на Моракса на прогулках.       Однако есть одно поведение связи, которое Эфир разгадал, даже не видя Моракса.       Иногда она пульсирует.       Это происходит относительно нечасто. Два-три раза в неделю, хотя база для сравнения у Эфира пока что довольно маленькая. Эфир пытался уснуть, когда впервые ощутил такое поведение связи – по спине и бокам прокатились мурашки, и Эфир подтянул поближе колени, жмурясь и пытаясь привыкнуть к очередному нововведению со стороны Моракса.       Под рёбрами пульсировало, а Эфиру в тот день было так тяжко, что он даже не сразу понял, какую именно реакцию в нём вызывает новый тип поведения. Эфир на все типы реагирует по-разному. Это как если бы он физически чувствовал чужие эмоции, но как можно физически объяснить радость или довольство? Никак. Они и превращаются в колебания и подрагивания, которые нужно расшифровывать и сопоставлять с поведением лично.       Но есть и эмоции, о сути которых всё-таки можно догадаться по поведению связи. В случае Моракса это обычно тяжесть под рёбрами или давление. Если Моракс зол или недоволен – Эфир неосознанно зажимается и начинает вести себя осторожнее, как если бы действительно был напуган. Тело само реагирует на грузные тяжёлые движения связи – сейчас уже намного легче, чем в первые дни, но это требует тренировок и много, очень много времени.       И так же очевидно было с пульсацией.       Обычно находившийся под рёбрами, отклик от связи прокатился мурашками по всему телу и засел в нижней части живота, заставляя дыхание тяжелеть, а самого Эфира млеть. И это было то, о чём Эфир ранее вообще не думал:       Если у Моракса есть супруги, с которыми он периодически делит ложе, то он, соответственно, время от времени возбуждается.       В тот день Эфиру было и без того плохо и тошно, а такой поворот событий и вовсе практически довёл до отчаяния. Потому что Эфир прекрасно знает наверняка: к этому воздействию связи организм не будет привыкать. Он будет его использовать, ища способ выместить стресс.       Так было и дома. Естественно, речь не об инцесте: у Люмин и Эфира всё-таки были строгие моральные принципы. Однако по вечерам, когда дворец готовился ко сну, Эфир и Люмин уединялись в своих комнатах. Потому что так приятнее. Потому что так ярче. Чувствовать судорогу оргазма, ощущая лихорадочный блеск на том конце связи было безумно приятно.       Однако это абсолютно точно не то, что Эфир хотел бы делить с Мораксом.       Но приходится.       Именно поэтому в термах Эфир всегда понимает, что Моракс просто-напросто играется с остальными супругами, удовлетворяя их, но не стремясь получить удовлетворение самому. И именно поэтому иногда по вечерам он вынужден запираться в комнате и пережидать практически позорные волны возбуждения, которые Эфиру не принадлежат.       В такие моменты, когда Эфир старается абстрагироваться и убедить себя, что просто решил помастурбировать, а вовсе в нём не пульсирует чужая похоть, он задумывается о том, а что же чувствует Моракс? Новый ли это для него опыт? Он ощущает все эмоции Эфира так же ярко? Учится к ним привыкать? Или его нутро не такое чувствительное? Может, его ощущения притупились за тысячи лет жизни и для него связь с Эфиром – ничто?       Это остаётся загадкой, разгадку к которой найти пока что довольно сложно. Как минимум потому что Эфиру абсолютно не хочется заводить какие бы то ни было диалоги с Мораксом. Даже если в комнате или на тренировке его вдруг посещает какая-то мысль, он скорее пойдёт спросить у Венти или аль-Хайтама. Да он даже скорее Меногиаса после обеда поймает, лишь бы самому не начинать никакие разговоры с Мораксом.       Это принципиальное молчание, наверное, выглядит как ребяческий ход. Но это именно то место, где Эфир даже не ищет себе оправдания. Он не просил сохранить его жизнь. Он не просил помилования. Он принял бой, защищая свой дом, и очутился в плену. У него даже нет на пальце клейма супруга. И всё это – аргументы в пользу того, что ничегошеньки он Мораксу не обязан. В том числе и беседы.       Однако вот к тому, чтобы о чём-то беседовать на прогулках, Эфир постепенно привыкает. Пусть он и не хочет признавать эту мысль, но он привыкает к новому укладу, новому положению и новой жизни. Теперь, когда энергетика окружения больше не вызывает отторжения, и даже появились какие-никакие знакомые, Эфир невольно начинает втягиваться. Делать-то больше всё равно нечего.       Все хилые попытки суицида закончились ещё в первые дни: хватило всего нескольких раз, чтобы понять, что заклинание действительно работает. Опускаться до селфхарма особо не было желания: убиться всё равно не получится, а так будет только больнее. Эфир разумно решил, что это не выход, и ступил на мучительно долгую тропу привыкания.       За последние пару недель в его гардеробе впервые появилось что-то не чёрное: появилась пара коричнево-белых нарядов привычного фасона и даже роскошное ханьфу, однако его Эфир пока что отказывается даже мерять. Он пока не готов настолько вникать в культуру Лиюэ. А вот халатами, которые тут в ходу, он очень даже проникся: разной плотности и кроя, они подходили для разной погоды и для различных активностей. И неплохо сочетались с привычными штанами, что, в общем и целом, радовало.       Наверное, то, что Эфир всю жизнь рос во дворце, неплохо помогло ему привыкнуть к новой жизни. Здесь такой же распорядок дня, очень похожие правила. Никто не корил Эфира за то, что он нарушал какие-то правила этикета по незнанию, но зато потом Сюин или Венти ему спокойно рассказывали, в чём он ошибся. Могло бы показаться удивительным, что под строгим надзором Моракса так спокойно относятся к такого рода ошибкам, но этому есть разумное объяснение: в его дворце собрались супруги из самых разных уголков Тейвата, а значит тут собирается некое культурное разнообразие.       Конечно, грамотнее и правильнее было бы постепенно переучиться на традиции Лиюэ. И этим Эфир и занимается, пусть и, скорее, от скуки. Однако он прекрасно видит, что, например, Тарталья, который живёт здесь уже без малого пять лет, преспокойно ест вилкой, даже не прикасаясь к палочкам, и носит исключительно снежнийские фасоны. Если присмотреться повнимательнее, то на приёмах пищи можно даже заметить, что некоторые напитки подаются в иной посуде, которая привычна именно супругу. То же касается и в принципе разнообразия еды: довольны остаются все.       И Эфиру постепенно начинает открываться эта своеобразная… забота со стороны Моракса. Он никого жёстко не переучивает, даже если этот человек должен жить в Нефритовом дворце до конца своих дней, не заставляет носить одежду Лиюэ или есть палочками. Более того, даже приказывает кухне и слугам учитывать культурные особенности.       Это вводит в смешанные чувства. Эфиру не хочется замечать эти детали. Ему не хочется думать о Мораксе хорошо. Не хочется с ним разговаривать, не хочется даже слушать, равно как и гулять с ним и в принципе находиться рядом.       Но он чувствует, как постепенно, медленно-медленно эти «не хочу» истончаются. И вот он уже без особого внутреннего ворчания спускается со второго этажа гостиной, чтобы составить компанию на прогулке, пусть и неохотно, но поддерживает беседы. Не пытается быстрее убежать с завтрака, лишь бы разминуться с Мораксом.       Внутренний комок из страха, едкости и переживаний не спеша разматывается, ведь раздражителей для него особо не появляется. Как не появляется и кольца на пальце.       И Эфир позволяет себе немного выдохнуть.       Хочется верить, что он об этом не пожалеет.       В очередной день Эфир просыпается в каком-то странном состоянии. Как будто что-то внутри беспокойно, но очень-очень слабо ворочается, никак не желая униматься. Эфир какое-то время пытается совладать с этим ощущением, лёжа в кровати, а потом решает встать: вдруг поможет. Пока, одевается, он с неудовольствием понимает, что лучше как-то не становится. Судя по расположению источника, он начинает было подозревать, что, может, съел что-то не то и надо бы найти того врача – кажется, Байчжу? – но вдруг Эфир осознаёт:       Это связь.       Именно она, а вовсе не желудок, странно ворочается под рёбрами и тихо гудит на одной ноте. Воздействие само по себе слабое, но именно то, что оно постоянное и непрекращающееся, очень давит. Такого раньше ощущать не доводилось, и Эфир теряется в догадках, что же это может значить. Может, Моракс заболел?       Впрочем, на завтрак он приходит, и выглядит более чем здоровым. Эфир незаметно за ним поглядывает, но не может заметить ничего необычного: та же королевская стать, та же драконья гордость, та же краткость речей и та же вежливость. На бледной коже ни следа болезненного румянца, в поведении никаких ужимок.       Но связь гудит.       Но ведь Эфир не подойдёт же и не спросит.       Решив, что это действительно просто какой-то временный недуг, Эфир пытается просто смириться. Пару дней такого он переживёт, а если дальше не прекратится, придётся уже переступить через себя и пойти спросить у Моракса. Потому что в долгосрочной перспективе Эфир это терпеть не хочет и не будет. Вряд ли ведь после всего произошедшего Моракс просто решил таким образом свести Эфира с ума.       К обеду Эфир более-менее привыкает, хотя связь не унимается, иногда даже, по ощущениям, всколыхиваясь чуть сильнее. Однако кое-как смириться удаётся, а под вечер даже получается спокойно читать, не ворочаясь от дискомфорта каждые пять минут.       Кажется, уже все супруги запомнили, что у Эфира на втором этаже гостиной свой укромный уголок: он оккупировал кресло и мягкий ковёр вокруг него, притащил туда пару подушек и плед, и весомую часть свободного времени проводил именно там, читая. Хотя последние дни он даже периодически спускается вниз, к остальным, если зовут. Вот и сегодня: чтобы как-то отвлечься от гудения и вороченья связи внутри, он согласился на партию в карты с Яэ и аль-Хайтамом.       Заканчивается всё, ожидаемо, тремя победами аль-Хайтама из трёх, Яэ начинает делать вид, что поддалась, а Венти, наблюдавший партии со стороны, – беззлобно глумиться над ней. Подобные вечерние посиделки даже начинают нравиться Эфиру, как и компания супругов: конечно, у них у каждого какие-то свои заморочки, но в общем и целом относятся все друг к другу и к Эфиру хорошо.       Вечер даже можно было бы назвать удавшимся, несмотря на гул связи, если бы вдруг Эфир не ощутил уже знакомый мягкий толчок под рёбрами. Сославшись на больную голову, Эфир прощается и идёт к себе, желая как можно скорее оказаться в комнате.       Потому что за таким толчком всегда неизменно идёт пульсация.       Оказавшись в комнате, он тут же приникает к спиной к двери и медленно оседает на пол. По телу бегут мурашки, внизу живота скапливается тепло, Эфир прикрывает глаза, подтягивая колени к груди и поджимая пальцы на ногах. Ну почему, почему, почему он должен это ощущать?       А на следующее утро на завтраке он долго смотрит на ранки на губах Тартальи, а ещё на три ярких засоса на его шее.       И связь продолжает гудеть, а Моракс – быть эталоном невозмутимости.       Весь день связь снова просто гудит. У Эфира из-за этого не идёт тренировка, он не может сосредоточиться и спокойно отработать свои комбинации. Потом чтение тоже никак не удаётся. Компания супругов не кажется правильной, и Эфир просто уходит в свою комнату. Там кое-как удаётся почитать – видимо, стены комнаты уже стали в достаточной степени «родными», чтобы дарить хоть какое-то ощущение спокойствия и защищённости.       После ужина Эфир, снова лежащий в своей комнате, вдруг с удивлением обнаруживает, что Моракс приближается. Он не очень часто заходит в блок спален супругов, в основном присылает слуг, если кого-то куда-то надо позвать. Куда чаще его можно встретить в той же гостиной. Однако он приближается, и вдруг в дверь раздаётся стук. Удивительно, ведь в прошлый раз Моракс зашёл без спросу.       Эфир сползает с кровати и открывает.       – Здравствуй, – едва заметно кивает Моракс и привычно прячет ладони в рукавах. – Составь мне, пожалуйста, компанию на прогулке.       Вблизи связь, кажется, даже начинает вибрировать от непрекращающегося гула, но Эфир берёт себя в руки и коротко кивает.       – Надень что-нибудь сверху, снаружи уже прохладно, – советует Моракс, но Эфир и сам уже разворачивается, чтобы взять из шкафа халат поплотнее: он в лёгкой футболке, и переодеваться не хочется.       Эфир на ходу завязывает халат, покидая комнату, закрывает дверь и вдруг вздрагивает: стоит ему развернуться, как Моракс неспешно поправляет воротник халата, неправильно завернувшийся с одной стороны. Он мягко прилаживает полу, даже дольше нужного, и Эфира это вводит в самый настоящий ступор. Он озадаченно моргает, чуть ли не боясь пошевелиться, ведь раньше Моракс никогда не уделял такого внимания его внешнему виду.       Никак не прокомментировав свои действия, Моракс разворачивается и начинает идти в сторону выхода. Эфир – следом.       В голове снова ворох мыслей. Что это было? Стоит ли вообще об этом задумываться? Это была попытка сократить дистанцию или банальная вежливость? Эфир начинает думать, что у него просто-напросто развивается паранойя на фоне стресса. Он уже во всём готов видеть какие-то страшные подтексты, которые неизменно приводят к тому, что на безымянном пальце появится кольцо.       Хотя, возможно, стоит уже просто успокоиться на этот счёт. Сколько дней уже прошло, а кольца всё ещё нет. Да и нет никакого смысла в этом супружестве: выгоды ноль.       – Что сейчас читаешь? – интересуется Моракс спустя несколько минут, как они вышли в сад.       – «Природа эмпатических связей», – коротко отвечает Эфир. Вряд ли Мораксу есть нужда знать автора, а суть он и так поймёт.       Эту книгу тоже посоветовал аль-Хайтам. Он вообще на удивление проникся проблемой Эфира и пытался помочь в меру своего понимания: он не эмпат, да и в Академии изучал лингвистику, однако в умении подбирать подходящую литературу ему нет равных. Даром, что учёный.       – Кстати, хочу тебя похвалить: ты в самом деле стал намного лучше закрываться, – благосклонно кивает Моракс, и Эфир безразлично дёргает уголком губ: вообще-то, Моракс мог бы тоже подобным озадачиться. Хотя бы из вежливости. Правда, может, он не понимает, как это ощущается? Он ведь наверняка не знает, что связь сейчас гудит и ворочается. Наверное, он и в самом деле ощущает воздействия со стороны Эфира и вполовину не так ярко, как сам Эфир – его.       – Рад слышать, – практически искренне отвечает Эфир.       Всё-таки хочется иметь право на личное пространство. Пусть даже к этому придётся приложить усилия и ради этого придётся постараться. Пусть. Эфир готов потратить на это время и силы, потому что ему не хочется подпускать Моракса к себе хоть сколько-то близко.       Тем более, показывать ему свою изнанку.       Моракс выводит их на небольшую площадку у ограждения: сразу становится чуть сильнее ветер, но шуршащие кроны остаются позади, а перед ними открывается вид на Лиюэ. Эфир редко гулял так поздно, поэтому подобный вид он раньше наблюдал только из окна: улицы гавани украшаются сотнями жёлтых фонариков, город преображается. Тёплый и живой, он ярко контрастирует с насыщенной синевой ночного неба. Зарево от солнца ещё виднеется на горизонте, но скоро и оно скроется, погрузив Лиюэ в ночь и обнажив на небосводе сотни и тысячи звёзд.       – Расскажешь о книге? – негромко спрашивает Моракс, облокачиваясь на ограждение.       – Я скоро дочитаю, смогу передать, чтобы не пришлось слушать пересказы, – ведёт плечом Эфир, но вслед за Мораксом упирается локтями в широкие каменные перила и рассматривает крыши.       – Мне интереснее послушать твоё мнение и видение, – отвечает Моракс и поворачивает голову к Эфиру.       Видя краем глаза, что на него смотрят, Эфир начинает смотреть в ответ. В полумраке ночи становится видно: Моракс выглядит уставшим, даже неожиданно расслабленным. Обычно он всегда собран и идеален, но сегодня проскальзывают какие-то выбивающиеся детали. Высокий ворот рубашки расстёгнут на одну пуговицу, полы халата слегка выправлены из-за пояса, чтобы быть посвободнее. Даже на щеках, кажется, заметен какой-то румянец. Может, он пил? Или это связано гудением на связи? Может, ему в самом деле нехорошо?       Однако по лицу такого не скажешь. Привычное, с лёгкой искрой любопытства, оно особо не выражает ничего. Эфир в очередной раз убеждается, что он всего-навсего способ скрасить досуг. И в очередной раз он с этой мыслью смиряется.       – В книге исследуются различные типы эмпатических связей, – начинает Эфир, вновь отворачиваясь к городу. – В основе лежит деление на две категории: контролируемые и неконтролируемые. Контролируемые дальше делятся на управленческие, воздействующие, осязательные и страдательные. Это, по сути, шкала, на которой управленческие связи – это возможность навязывать кому-то эмоции по своей воле, а страдальческие – это способность принимать чужие эмоции на себя в очень ярком виде. Соответственно, всё остальное располагается между ними.       Моракс переставляет локти поудобнее и чуть склоняет голову к плечу. Эфир всё ещё смотрит на город, поэтому заметить выражение лица не получается, да и не хочется: от гудящей связи начинает болеть голова. Приходит мысль поскорее рассказать содержимое книги и отправиться спать, даже если придётся отпроситься. Он ведь дал гулу связи срок два дня. И сегодня Эфир точно дотерпит.       – И где же, на твой взгляд, на этой шкале располагается наш тип связи? – спрашивает Моракс.       – Нигде. Наша… – внутри всё вздрагивает от даже мысли о необходимости произнести это вслух, но Эфир берёт себя в руки и продолжает: – Наша связь относится к типу неконтролируемых.       Сейчас кажется таким странным, что Эфир и Люмин не изучали этого в детстве. Родители и сами очень удивлялись, что двойняшки чувствовали друг друга: для их расы нормально – ощущать близких и подданных. Но настолько крепкая связь, какая была у Люмин и Эфира, ещё ни разу не устанавливалась. Каэнрийские учёные сошлись на мнении, что это из-за небольших магических преобразований на стадии формирования в утробе. Двойняшки были вместе с момента зачатия, и, видимо, это повлияло на их магическо-эмпатические способности.       Им рассказывали про то, что такая чувствительность – свойство расы, что со временем она притупится. Однако никто ничего не знал о связи и не собирался её изучать. Возможно, родители не хотели превращать своих детей в подопытных кроликов, а, возможно, были иные причины.       Какие-то учёные предполагали, что с возрастом связь потухнет и отомрёт. Кто-то считал, что её стоило прервать ещё на этапе беременности, когда о ней даже понятия никто не имел. Связь и обнаружилась-то случайно, за каким-то детстким разговором. Отец крайне удивился, когда Эфир спросил, почему отец не улыбался, когда смеялась Люмин, щекотно ведь должно быть. Оказалось, что так её эмоции – фактически, половинки себя, – ощущал только Эфир.       То, что они на самом деле должны были быть одним человеком, также было одним из предположений. Причём предположением это было довольно логичным, но упиралось оно в одну проблему: в таком случае у них должен был быть располовинен магический потенциал. А Люмин и Эфир были в этом смысле абсолютно нормальны, сильны и самостоятельны.       Вот и выходило, что никто не понимал природы связи и по какой-то причине разбираться в ней не стремился. Но она не мешала жить, напротив, очень даже помогала, особенно в боях.       Однако ничто ведь не вечно. И вот теперь на том конце связи светит уже ровный не белый, а янтарный свет.       – Неконтролируемые связи плохо изучены, – продолжает Эфир, тупо рассматривая крыши города. – Они хаотичные и плохо систематизируемые. У них разные причины и способы появления, разные воздействия, разные последстви…       Эфир не успевает повернуться, когда замечает на периферии движение, и вдруг на его талию ложится ладонь, спиной чувствуется тепло, а макушкой – горячее дыхание. На несколько мгновений он, кажется, забывает, как дышать. А когда эта способность возвращается, Эфир ясно ощущает, как дрожит вся выстроенная им защита, что ещё чуть-чуть, и весь его страх станет очевиден Мораксу.       А что, если от этого станет только хуже?       – Продолжай, – шепчет, нет, рокочет Моракс, притираясь носом к макушке.       Он словно принюхивается. Ладонь лежит на боку практически как ограничитель: не позволяет вырваться или отпрянуть без воли Моракса. От каждого его выдоха по плечам и спине прокатываются волны мурашек, каждая из которых – целое испытание для эмоциональных заслонов Эфира.       Тихо вдохнув, Эфир сжимает в руках край перил, и какое-то время просто пытается сосредоточиться. Голос не должен дрожать. Слабость нельзя показывать. Если бы ещё Эфир понимал, что именно может спровоцировать Моракса, было бы хоть немного проще. Но сейчас, прямо сейчас он ощущает себя той самой мышью, вокруг которой плотно смыкаются кольца удава.       – Это… очень слабо изученная область магии, и… – Эфир крупно вздрагивает, когда горячее дыхание вдруг смещается ниже, за ухо, ближе и ближе к шее. – Каждый случай требует пристального внимания учёных хотя бы с точки… зрения сбора статистики для дальнейшего изучения…       Эфир снова замолкает, рвано вдыхая, когда шею… мажут сухие горячие губы. Он замирает, абсолютно все свои силы перегоняя на то, чтобы не дать разрушиться хрупкому эмоциональному заслону. Эфир знал, что это произойдёт. Он знал, что именно этим для него всё рано или поздно закончится. Он прекрасно понимал, что даже «трофей» – многозначное понятие.       Он знал это и думал, что готов.       Но к этому нельзя быть готовым.       – Выходит, совсем ничего полезного? – горячо выдыхает Моракс, да так, что от жара колет кожу, и вдруг отводит с плеча полу халата.       И начинает медленно выцеловывать дорожку от места за ухом к плечу.       Эфир сильнее вцепляется в ограждение, лишь бы не задрожать. Потому что ему искренне страшно даже представлять, как Моракс может отреагировать на такой поворот. Сглотнув подкативший к горлу ком, Эфир продолжает:       – Нет, в книге описаны основные принципы, которые свойственны подобным связям, и это помогает мне понять, как… – Моракс вдруг втягивает в рот кожу плеча на очередном поцелуе, а в рёбрах ощущается мягкий толчок. Эфир давится вдохом и прикрывает глаза. Где все его едкость и смелость, когда они так нужны? Почему именно сейчас в нём преобладает страх, пусть и бесконечно разумный? Мораксу ведь ничего не стоит просто взять Эфира силой…       Эфир горько хмурится, отчаянно пытаясь держать себя в руках, но его слабенький заслон рушится, обнажая все переживания и весь роящийся в нём страх.       Ладонь на талии вдруг сжимается чуть сильнее, Моракс замирает.       И сердце замирает следом.       Какое-то время у уха слышится тихое дыхание. Моракс больше не целует, не принюхивается, а словно прислушивается, а Эфиру эти мгновения кажутся вечностью и приговором.       – Уйди, – коротко говорит Моракс, отстраняясь и, кажется, даже отступая на шаг.       Эфир механически поправляет воротник и, не глядя на Моракса, разворачивается и моментально уходит. Ноги не гнутся, сердце колотится где-то в глотке, плечо в месте поцелуя горит и пульсирует.       А затем начинает пульсировать и связь.