Трофей

      К сожалению или к счастью, вернувшись от Меногиаса, Эфир падает в постель и засыпает, едва голова касается подушки. Однако сон очень беспокойный, прерывистый. Эфиру то жарко, то холодно, постоянно возникают какие-то обрывки снов, больше похожих на кошмары. Или на прошлое.       Эфиру снятся реки крови и блеск мечей. Эфиру снятся обагрённые золотые звёзды. Снятся гранитные своды тронного зала, бесконечно высокие, но давящие непосильной ношей. Снится пустой взгляд Люмин. А потом взгляд янтарный, живой.       За ним наступает темнота. Эфиру снится, что он лежит в воде, раскинув руки-ноги в стороны, и ленивое течение медленно куда-то его несёт. Пальцы уже не согнуть от холода, они практически не ощущаются, а мышцы словно задубели. Вода, должно быть, ледяная, но это не имеет во сне абсолютно никакого значения: Эфир тупо пялится в бескрайнее небо.       Тёмно-синее.       С золотыми четырёхконечными звёздами.       Вода постепенно забирается выше, медленно-медленно пожирает, словно Эфир тонет. Но у него нет никакого желания рыпаться, пытаться выплыть. Почему-то он точно знает, что река, в которой он лежит, – бескрайняя. Что суши рядом нет и не будет. Пытаться спастись бесполезно, так зачем тогда тратить силы? Звёздное небо, с которого он упал в эту реку, теперь далеко-далеко, и всё, что остаётся, – это расслабиться и просто дать реке себя забрать.       Просыпается Эфир от того, что его плеча кто-то касается. Он весь взмок, взгляд не сфокусировать. А ещё его знобит, хочется плотнее закутаться в одеяло и ещё долго не вылезать.       – Господин? – слышится мужской голос, а перед глазами маячит зелёное пятно. Эфир промаргивается, наконец заставляя глаза сфокусироваться.       – Я пропущу завтрак, мне нездоровится, – бормочет Эфир, пытаясь сообразить, почему всё вокруг кажется каким-то странным, не похожим на его комнату, и что это за новый слуга: в очках, с зелёными волосами, которые и казались неразборчивым пятном. Почему его не представили вечером?       От озноба потряхивает. Надо попросить врача. Давненько уже Эфир не просыпался в таком скверном состоянии и расположении духа. Всё тело словно онемело, не хочет толком двигаться, все чувства как будто притупились.       – Именно по этой причине я здесь, – мягко и негромко продолжает мужчина. – Владыка беспокоится о вашем состоянии и попросил меня вас проведать.       Эфир замирает.       Какой ещё владыка?       Сердце пропускает удар, и Эфир ещё раз осматривается.       Точно.       Он ведь в драконьем логове…       Эфир прикрывает глаза, качая головой. Даже горько зажмуриться не получается: тело не слушается, оно тяжёлое, холодное. Захваченное ледяной бескрайней рекой. Эфир не встанет на завтрак. Просто не сможет. С каждой секундой бодрствования он всё чётче понимает, что ему в самом деле нездоровится.       – Господин, позвольте, пожалуйста, вас осмотреть? – снова зовёт мужчина, и Эфир приоткрывает глаза. Как будто его мнение тут кому-то вообще интересно. – Моё имя Байчжу, я врач, можете не переживать.       Эфир податливо садится, выполняет все указания. Снова тошнит, точнее, снова под горлом засело это дурацкое ощущение кома. Даже если бы Эфир сейчас пришёл на завтрак, он бы ничего не смог съесть.       «Необходим покой, сон и обильное питьё», – выносит вердикт – как его зовут, Байчжу? – и покидает комнату. Вскоре смутно знакомая по прошлому дню служанка приносит чай, чашки и какую-то символическую еду, после чего скрывается за дверью. И несмотря на то, что Эфира знобит и мутит, он понимает:       Вот и отлично. Хотя бы не нужно выходить из комнаты.              День тянется бесконечно долго. Эфир лежит в кровати, не особо желая даже двигаться, не то что куда-то идти. Иногда ему приносят еду, а ещё служанка регулярно меняет свечку, которая греет чайник, меняет и сам чай, потому что его-то уж Эфир потихоньку в самом деле пьёт. С аппетитом всё ещё плохо: еда не лезет, хотя судя по тому, что голова болит, поесть бы следовало.       Спокойствию Моракса стоит отдать должное: связь пусть и лежит тяжёлой глыбой, но волнуется достаточно редко. Так к ней хотя бы проще привыкнуть. Привыкать ведь всё равно придётся, как ни крути.       Глядя в потолок и плотнее кутаясь в одеяло, Эфир прислушивается к связи. В такие моменты все остальные ауры кажутся тусклыми, почти серыми, даже сияния генералов блекнут: свет Моракса сильный. Эфир чувствует, где он находится. Пока что не очень точно, радиус погрешности составляет, наверное, метров семь-десять.       Эфир пытается раскладывать колебания связи на подтона. Это достаточно сложно, когда не видишь человека лично: даже если будет чувствоваться какое-то различие, его значение останется загадкой, пока они не увидятся и не получится сопоставить. Каждая эмоция отдаётся определённым поведением связи, но их не всегда легко соотнести. Эфир насчитал уже с дюжину разных «дрожаний» связи, но какие ощущения им соответствуют – загадка. А ещё их разгадывать сложно, потому что от температуры тяжело думать.       Но заняться больше всё равно нечем.       Эфир уже даже не пытается гнать мысли о доме: ему просто не о чем больше думать. Комната, сад, прогулки по городу, тренировки, жители королевства, стража, званый ужин – мысли сменяют одна другую, перемешиваются, спорят. Однако теперь Эфир в самом деле осознаёт, что это безвозвратно в прошлом. И если вчера от этого выворачивало, то теперь же просто… никак.       Все внутренности заполняет тоска. Это уже не отчаяние, не непонимание, не попытки отрицания. Это тоска и смирение. И пускай кто-то обзовёт его малышом или плаксой – Эфир не сдерживает слёз, потому что ему и без того безумно больно. Он не ревёт и не бьётся в истерике, не скулит, лишь изредка шмыгает – просто позволяет себе выплакаться. Может, тогда станет легче.       Когда приходят слуги или Байчжу, Эфир отворачивается и делает вид, что спит. Ему не хочется ни с кем разговаривать, демонстрировать свою слабость и вызывать чужое сожаление. Ему оно не нужно. И без того тошно.       Эфиру достаточно знать, что один человек во дворце абсолютно точно знает, что он ощущает.       Конечно же, Мораксу всё равно. Он никогда не придёт со словами поддержки. Он вообще не придёт для разговора. Не придёт даже проведать. За день он всего раз прошёл достаточно близко к двери, но даже не остановился. Даже не замедлил шаг.       Оно и к лучшему.       У Эфира нет ни малейшего желания его видеть.       Солнце клонится к горизонту, а Эфира посещает мысль, что ему намеренно позволили остаться в комнате и спокойно «болеть». Ведь наверняка Байчжу может исцелить эту нервно-простудную лихорадку лёгким движением руки. Что уж там, Эфир бы не удивился, если бы подобное мог исцелить и сам Моракс. Однако Эфир лежит в своей комнате, температурит, его бросает то в жар, то в холод, но его не трогают и спокойно позволяют…       Привыкнуть к новому положению?       Наверное, да.       Чай действительно помогает. Возможно, состав трав какой-то целебный. Однако несмотря на успокаивающий чай и отсутствие занятия, сон и близко не идёт. Эфир ворочается, то укрывается одеялом с головой, то откидывает его. Веки тяжёлые, усталость давит, но сон никак не идёт – отвратительное состояние. И морально от этого не легче: Эфир эмоционально вымотан и истощён, он устал испытывать эмоции, устал плакать, устал скучать. Он хочет просто заснуть и не просыпаться. Потому что просыпаться во дворце Моракса ему кажется проклятьем.       Сон всё-таки приходит, и даже кажется, что перед этим связь как-то теплеет.       Следующим утром Эфира точно так же будит Байчжу. Проверяет состояние. Говорит, что Эфир пошёл на поправку и покой в самом деле помогает справиться с перенапряжением. Эфир безразлично кивает. Возможно, да. А возможно, Эфир просто теряет способность реагировать на происходящее.       Возможно, Эфир просто умирает изнутри.       Очередной день проходит едва ли лучше. Снова только потолок да стены. Снова чай. Однако хотя бы просыпается какой-никакой аппетит. Эфир что-то ест, и как же этому радуется служанка, приносящая еду.       Сюин.       Её зовут Сюин.       Эфиру воспитание не позволяет обращаться к кому-то не по имени или на «эй, ты». Сюин немного смутилась, когда у неё спросили имя, однако всё же ответила. Теперь Эфир хоть с кем-то тут разговаривает, пусть это и банальное «спасибо, Сюин».       Имена Лиюэ Эфиру непривычны. Они немного странные, слишком короткие. Хотя у самого Эфира имя тоже не особо длинное, но оно фонетически не такое, как у местных. Возможно, это станет проблемой. А может, и не станет. Это можно будет узнать, только когда Эфир наконец-то начнёт выходить из комнаты.       А это всё-таки происходит на третий день. Или не третий. Эфир понятия не имеет, как долго на самом деле находится во дворце Моракса. Но от начала болезни – третий.              – Господин, вам сегодня подано в обеденном зале. Придёте на завтрак, как вы себя чувствуете? – немного неловко спрашивает Сюин, зайдя утром.       Эфир чувствует себя в самом деле достаточно хорошо. От температуры и скверного самочувствия не осталось и следа, внутри даже просыпается какой-то голод. Эмоциональное истощение, правда, всё ещё более чем ощущается, однако к этому Эфир уже привык. Неважно. Его это не волнует.       – Да, я приду, но мне нужно немного времени, чтобы привести себя в порядок, – хрипит Эфир, свешивая ноги с кровати. – Не могла бы ты проводить меня до обеденного зала? Я не знаю, где он.       – Конечно, господин, – коротко кланяется Сюин. – Вам помочь с одеждой?       Эфир переводит взгляд на шкаф, куда вчера занесли пошитую Меногиасом одежду. Пусть померить её ещё не было возможности, Эфир уверен, что вполне может справиться сам: он видел, что это не сложные ханьфу, а штаны и рубашки, на которых они и условились.       – Спасибо, Сюин, я справлюсь, – кое-как улыбается Эфир.       – Как скажете, господин, – снова кланяется она. – Если что, я буду за дверью, – и тут же скрывается.       Ещё какое-то время посидев на кровати, Эфир всё-таки поднимается. Каким-то образом он уговорил себя ещё и помыться вечером, пусть для этого и пришлось долго-долго отнекиваться от помощи. Однако Эфир хотя бы ощущает себя чистым. Пусть больше никаких ощущений толком и нет.       Меногиас в самом деле сделал отличную одежду: лёгкие штаны с завышенной талией и зауженными манжетами, рубашка с короткими рукавами в стиле Лиюэ и лёгкие туфли – всё сидит как влитое. Пожалуй, действительно удобно. Помимо этого в шкафу остаются ещё две вариации подобного фасона, а также тренировочная форма: у Эфира напрочь вылетело из головы, как они её обсуждали, но, видимо, каким-то образом успели, раз уж её пошили.       Сюин провожает Эфира в обеденный зал: в этот раз он действительно запоминает дорогу. Рассматривать детали особо нет желания – на это теперь у Эфира, видимо, целая жизнь, – но вот путь в голове откладывается.       Несмотря на свои скверные настроение и положение, Эфир по привычке держится по-королевски гордо: идеальная осанка, руки сложены за спиной, ровный взгляд. Книгу на голову положи – не уронит. Но это привычка. Всего лишь выученное за годы жизни поведение. Если бы рефлексы позволяли Эфиру ссутулиться, чтобы спрятаться, он бы, наверное, сделал это.       Открыв двери обеденного зала и впустив Эфира, Сюин показывает ему его место, тут же кланяется и уходит. Очевидно, прислуга ест в другое время. Но вот сейчас компания сложилась, можно даже сказать, любопытная.       Первым бросается в глаза то, что Эфиру накрыли на удивление близко к Мораксу, который пока ещё не пришёл: от парадного королевского места во главе стола его отделяет всего лишь один пустующий стул. А вот напротив и слева уже собираются люди. Кого-то из них Эфир уже знает, но не только из-за военной подготовки: года полтора назад его семья была с визитом у Моракса, поэтому всех генералов, а также часть супругов он знает в лицо. Конечно же, довольно быстро он пересекается взглядом с Меногиасом: тот тепло улыбается, а затем продолжает завязавшуюся беседу с другим генералом.       Стараниями Эфира, генералов теперь четыре: Меногиас – аура цвета охры, Бонанас – голубая аура, Босациус – фиолетовая и Индариас – алая. Пятого, обладателя изумрудной ауры-вспышки, звали Алатус. За исключением Меногиаса, они не обращают на Эфира никакого внимания. Впрочем, это не то чтобы удручает: он не в настроении сейчас с кем-либо разговаривать, просто хочет скорее поесть и уйти.       Генералы сидят не рядом с Мораксом, как можно было предположить. Шесть ближайших к Мораксу мест, одно из которых занимает Эфир, отведены не им. Почему-то Эфира посадили среди супругов. Они ему тоже известны, но не все: молодого человека напротив, чуть левее, Эфир видит впервые. Судя по одеждам, он из Сумеру. Сразу вспомнились слова Моракса о том, что Эфиру не обязательно соблюдать традиции Лиюэ во всём: видимо, это правда, сумерец одет в привычные ему одежды, а не ханьфу. Чего не скажешь о женщине рядом с ним.       Её Эфир знает: Яэ Мико, когда-то гудзи великого храма Наруками, жрица и Великая лисица клана кицунэ, которую обменяли на экономическую и торговую поддержку. Ходит множество легенд о том, чем же она не угодила родному клану, что они практически продали её, но она живёт у Моракса вот уже почти сотню лет. Видимо, это и является причиной, по которой ей не претят традиционные одежды Лиюэ: она уже просто-напросто привыкла.       А вот заливисто смеющийся молодой человек по другую руку от неё – нет. Его зовут Тарталья, он из Снежной – Эфир был в несколько смешанных чувствах от того, что у него эти имена от зубов отскакивали. Ещё при прошлой встрече полтора года назад Эфир подумал, что Тарталья не то чтобы доволен своим положением: у Снежной с Мораксом долгосрочный контракт, и в обмен на защиту они регулярно присылают ему супругов.       Места слева и справа от Эфира пока что пустуют, но он также знает: у Моракса есть ещё древний, как свет, супруг Венти и уже находящаяся в преклонном возрасте Камисато Аяка. Последняя оказалась здесь примерно по той же причине, что и Тарталья: в обмен на поддержку в войне, а вот причин нахождения здесь Венти Эфир не знает.       Наверное, Эфир был бы рад не знать всех этих подробностей личной жизни Моракса, если бы каждый из этих союзов не имел политическое значение: каждый супруг – плата за контракт. Если королевству или клану необходима долгосрочная поддержка короля-дракона и Лиюэ, они платят не деньгами или драгоценностями, а предоставляют ему кого-нибудь стратегически важного для развития. В Снежной, например, этот контракт длится уже столетиями: Царица каждые двенадцать лет предоставляет какого-нибудь ребёнка именитого рода, он живёт у Моракса с восемнадцати до тридцати, а затем сменяется на следующего.       Требование Моракса на этот счёт только одно: плата должна быть соответствующей. Если он почувствует, что его обманывают, последует кара.       Эфиру немного неловко под пристальным взглядом сумерца, но он практически не обращает внимания: просто спокойно осматривает в ответ. Тарталья и Яэ негромко переговариваются, периодически посмеиваясь, явно обсуждая что-то своё. Возможно, они его тоже помнят. Возможно, нет. Разницы особо никакой, ведь теперь явно придётся довольно много контактировать.       – Ты ведь Эфир, принц Каэнри’ах? – вдруг спрашивает сумерец, слегка склонив голову к плечу.       И что ему ответить?       – Недавно был, – без особых эмоций отвечает он, разглядывая под пепельной чёлкой глаза. – Теперь просто Эфир. А ты?..       – Аль-Хайтам. Из Академии Сумеру, – отвечает он, коротко и почтительно кивнув. – Приятно познакомиться, Эфир.       – Взаимно, – шелестит он.       Взгляд падает на руки. У всех супругов Моракса на безымянном пальце левой руки находится золотистый узор-кольцо, символизирующий принадлежность королю-дракону. Есть и другие знаки отличия, но сейчас, на обычном завтраке, видимо, их ношение не обязательно.       Эфир медленно оглядывает руки аль-Хайтама, Яэ и Тартальи, а затем смотрит на свой палец.       Кольца нет.       Вот и хорошо.       – О, какие лю-ю-юди! – щекой ощущается дуновение ветра, и справа – между местами Эфира и Моракса – на стул плюхается Венти. Эфир уже однажды обманулся его внешностью: на вид тот едва ли старше Эфира, однако на деле ему уже как минимум несколько сотен лет.       – Здравствуй, Венти, – кивает Эфир. Он бы улыбнулся, если бы мог. А сейчас он не может. Но по взгляду Венти ясно: он всё понимает.       Когда они в последний раз виделись, довольно быстро нашли общий язык. Родители, ожидаемо, общались по большей части с Мораксом, а детей дали на откуп супругам. Однако Яэ и Тарталья быстро нашли себе дела поинтересней, а вот Венти с удовольствием провёл с двойняшками весь день.       – Я сочувствую, прими мои соболезнования, как бы цинично это не прозвучало в этих условиях, – взгляд изумрудных глаз вдруг серьёзнеет, но совсем ненадолго. Его мягкая аура вдруг вспыхивает ярче, и Венти лучезарно улыбается. – Главное, что ты жив, мы уж тут постараемся тебя как-нибудь растормошить.       – Венти, оставь его в покое хоть ненадолго, честное слово, – лениво тянет Тарталья, подпирая кулаком щёку. – Он только оклемался, дай ему немного прийти в себя, не пугай.       – Было бы чем пугать, – веселясь, хмыкает Яэ и берёт палочки.       К сожалению, Эфир уже достоверно знает, что пугать есть чем. И им его не переубедить.       – Яэ, – предупреждающе вскидывает брови Венти и тоже берёт палочки. – Тоже хороша. Не сыпь ему соль на рану.       Эфира уже даже не задевают такие слова.       Ауры супругов мягкие. Приятные. Не вспышки, как у генералов, разные, у кого-то гуще, у кого-то прозрачнее. Однако Эфиру нравится такая компания: они не давят, не вытесняют его только своим присутствием. Вроде как первое впечатление они друг на друга произвели приятное, несмотря на то, что Эфир сумел только поздороваться.       – А разве нам позволено начинать трапезу? – негромко уточняет Эфир, наблюдая за Венти, неспешно поедающим омлет.       – Да, на простых приёмах пищи без гостей можно. Моракс часто задерживается, потому позволяет нам начинать самим. Иногда даже случается так, что мы вовсе с ним не пересекаемся, несмотря на то, что он во дворце, – пожимает плечами Венти.       Звучит логично. Только вот сегодня точно не такой день: Эфир прекрасно чувствует, как Моракс постепенно приближается к трапезной.       Эфир берёт палочки и принимается по чуть-чуть есть. Под рёбрами ноет: после стресса и болезни просыпается более-менее нормальный аппетит, и, пожалуй, это даже в какой-то степени радует. Конечно, если опустить тот факт, что Эфир на самом деле предпочёл бы сейчас коченеть в тронном зале дворца Каэнри’ах. К счастью, завтрак на вид плотный – возможно, хотя бы слабость пройдёт.              По плечам пробегают мурашки: Моракс совсем-совсем близко, и в этот момент Эфир вдруг ловит пристальный взгляд аль-Хайтама. Неужели Эфир как-то среагировал? Побледнел? Вздрогнул? Или же аль-Хайтам тоже чувствителен к аурам?       Вопросы остаются без ответов: двери трапезной открываются, и входит Моракс. Чинно, благородно, спокойно. Каждая его деталь источает величие и умиротворение. Связь светит ровно и почти не колеблется. Видимо, у кого-то с утра пораньше хорошее настроение. Все в зале, ожидаемо, замолкают и оборачиваются на Моракса. Тот не спеша занимает своё место, обводит всех быстрым взглядом, чуть дольше задержавшись на Эфире, и берёт палочки. Гул возобновляется: все продолжают разговаривать, а глухой стук палочек о тарелки иногда разбавляет чуть более звонкий – вилки Тартальи.       Несмотря на то, что Эфиру рядом с Мораксом откровенно некомфортно, есть кое-как удаётся. Хорошо ещё, что он и в самом деле в своём обычном умиротворённом состоянии: если бы связь волновалась и ершилась, Эфир бы банально замер, как сурок перед лисицей, не в силах пошевелиться.       – Эфир, как твоё самочувствие? – непринуждённо спрашивает Моракс, и Эфира не встряхивает исключительно благодаря годам тренировок выдержки.       Он медленно поднимает голову и пересекается с пронзительным янтарным взглядом. Наверное, если бы Эфир не чувствовал безразличие Моракса по связи, он мог бы предположить, что его в самом деле волнует этот вопрос. Но в реальности это, очевидно, не так.       Мораксу плевать.       И стоит ли в таком случае отвечать искренне?       Пожалуй, да, ведь Моракс точно так же чувствует все эмоции и состояния Эфира.       – Мне уже лучше, благодарю, – тихо отвечает он, тут же вновь устремляя взгляд в тарелку.       Пока что не время для лжи. Тем более, что Эфир в таком состоянии, что у него всё на лице написано. То, что он сегодня дошёл до трапезной, уже можно считать событием. С другой стороны, конечно, он правда признателен, что ему дали пару дней передышки.       Хоть что-то хорошее.       – Рад слышать, – ожидаемо безразлично отвечает Моракс и возвращается к завтраку.       Краем глаза Эфир замечает сочувствующий и поддерживающий взгляд Венти, но не может на него отреагировать: просто не понимает, как. Эфиру ещё много предстоит понять о новых требованиях субординации, о правилах и порядках. О его роли во дворце, ведь даже у «трофея» должно быть какое-то применение. В поле зрения попадает кольцо на пальце Венти. Эфир очень надеется, что не такое применение. Сейчас его супругом не назначат: в этом абсолютно нет политической выгоды, контракт тоже не с кем заключать, и Эфиру ещё нет восемнадцати, а Моракс берёт только совершеннолетних. Но даже после дня рождения… Эфир едва заметно дёргает уголком губ, представляя себе этот вариант будущего.       И становится совсем противно.       Эфир поднимает взгляд на Моракса, словно ответ на свой вопрос может просто увидеть на его лице. Но ни в спокойной королевской мимике, ни в янтаре глаз, ни в рыжих стрелках нет даже намёка на ответ.       Их взгляды пересекаются, и Моракс смотрит ровно, с щепоткой любопытства. И этот взгляд кажется очередной насмешкой.       Возможно, Моракс и в самом деле просто издевается над Эфиром.       Только почему он для этих целей выбрал именно его?       Холодная бескрайняя река медленно пожирает Эфира. Сопротивляться и в самом деле бесполезно.