Сыны химеры

Ресторан, где дядя Вова назначает встречу, по всей видимости, ему самому и принадлежит. Официанты услужливо заглядывают Дане в глаза, а рядом с Боровом ведут себя до противного раболепно. Сейчас только обеденное время, и всего пара бизнесменов при белых воротничках и галстуках лениво пролистывают меню, вполголоса о чем-то переговариваясь. Персонал готовится к вечеру, администратор проверяет состояние столов, критически оглядывает один, где по ошибке не доложили приборы, гневно манит пальцем молоденького официанта с сережкой в ухе и бегающим взглядом. Даня наблюдает за ними, притихший и сонный. Столик у самого окна, так что когда ему надоедает местный сериал “Кухня”, он начинает рассматривать выбеленную улицу. Сегодня снег не валит, спокойно, но облачно, а мороз и холодный ветер пробирают до костей. Он даже успел продрогнуть, пока шел от машины до дверей ресторана в своем тонком коротком пальто. Даня мысленно клянет себя за то, что так надрался ночью. Мало того, что голова теперь тяжелая, словно чугунная, так еще и во рту сухо, как в Сахаре. Лицо после столкновения с гопниками выглядит катастрофически нерентабельно, сплошные синяки да ссадины, если показаться в таком виде матери, она его точно запрет где-то в недрах дома, может даже в подвале, насильно и больше никогда не выпустит, и плевать ей будет, что он давно перешагнул порог совершеннолетия. О других ночных подвигах Даня старается не размышлять особо, иначе сразу топит жарким возбуждением, и картинки в голове возникают настолько грязные, что хочется перекрыть себе способность вспоминать хотя бы на время, чтобы не мешала делать дела. Не думать, не вспоминать, не возвращаться снова и снова в душное нутро салона, не чувствовать фантомную хватку чужих теплых пальцев на затылке. Достаточно того, что он подорвался рано утром, хотя мог спать до обеда, и как заведенный гипнотизировал телефон в надежде на звонок или хотя бы сообщение от Вали, но тот на связь никак не выходил. Звонил Колясик, требуя немедленных действий (“Алконавт, блять! Чтобы сегодня не вздумал нажираться!”); писал Славян с просьбой докупить те или иные плюшки в новую лабораторию; и даже Лиза нарисовалась (“Мама как в воду опущенная ходит, очень скучает по тебе, Дань, ну не будь ты таким ослом! Она же тебя любит!”), а Вали всё не было. Наверное, нужно было Дане взять у него номер самому, но в тот момент, взмокший, запыхавшийся, перекрытый истомой после оргазма, он совсем не подумал о том, что Валя может и передумает на утро. Проснется, вспомнит, застыдится и предпочтет забыть всё, что было между ними в тачке, как страшный сон. – Привет, малой! – дядя Вова хлопает его по плечу, а потом садится напротив, машет рукой официанту, показывая два пальца. Официант кивает и мигом дует к бару. – Это кто тебя так отделал? Боров критически рассматривает разбитое Данино лицо. Хочется отвернуться, скривиться или пуститься в торопливые объяснения, но Даня терпит, выдерживает долгий пристальный взгляд дяди Вовы, даже не моргнув. Потом растягивает в улыбке разбитые губы и тут же едва не морщится. Больно. – В аварию попал. И ведь почти правда, но Боров, видимо, таким ответом совсем не удовлетворен. За большой витриной окна торопливо снуют туда сюда замерзшие люди, пихают заиндивевшие красные руки в карманы, поглубже, и прячут носы в воротниках курток или складках шарфов. Официант подходит, ставит перед ними две маленькие чашечки с кофе и бутылку коньяка. У Дани при виде алкоголя скручивает желудок. – Я, пожалуй, только кофе. – Вот ещё! – возмущается дядя Вова. Он безапеляционно скручивает с бутылки крышку и щедро плещет в обе чашки по порции коньяка. – Пей давай, тебе полезно. Согреешься заодно, а то плечи ходуном ходят с холода. Пей, пей! Даня делает маленький глоток. Терпкий вкус, горечь обжигает горло. – Я тебя позвал, чтобы по твоему вопросу поговорить. Насчет погрома в вашей лаборатории. Новое место я вам нашел, один маленький заброшенный склад недалеко от доков, там надежно. Но тебе об охране надо подумать, потому что вы не соленья на зиму заготавливаете. Недоброжелателей будет много. И если те, что к вам вломились, это пока только так, муляжи… то позже могут и настоящие пристать и заявить о своих правах. А у вас там рядом с дорогим оборудованием и товаром на вес золота никого, кроме этого фриковатого обсоса… Детский сад, ей богу! Даня вскидывается, переставая бездумно водить пальцами по ободку чашки. Сердце начинает биться чаще, ладони холодеют, краска бросается в лицо. – Что значит муляжи? Дядь Вов, вы что-то знаете?... О тех, кто это сделал? Боров добродушно ухмыляется, отпивая кофе. Ставит чашку на блюдечко, складывает пухлые руки на темную скатерть. – Знаю. И тебе скажу. Но эта информация, да и вообще весь разговор, который сейчас будет, малой, мы оставим между нами. Обещай. Что за цирк. Даня обещает. Выпивает свой кофе почти залпом. В нем просыпается злой азарт, внутри поднимается и крепнет желание… Чего? Отомстить? И что, он сам пойдет к тем, кто это сделал? Нет, нет, конечно, лучше просто наймет таких же отбитых. С него станется. – Это твоя мать всё организовала, Даня. Вы с ней поссорились, и она пришла ко мне. Злой азарт тут же сдувается, как шарик. – Чего? – Даня ушам своим не верит. Давит в себе первый позорный порыв встать и выйти вон из чертового ресторана, перед тем заехав Борову по лживой роже. – Мама? К вам? Но зачем? Боров вольготно разваливается на диванчике, задумчиво глядит на Даню, почесывая заросший седоватой щетиной подбородок. – Затем, чтобы ты испугался и перестал с наркотой возиться. Она знает, чем ты занимаешься. Откуда - меня не спрашивай, мне она не говорит. Может, кто-то ей слил… может, даже с конюшни, ты приглядись к тамошним работникам повнимательнее на досуге. Но мать была в таком отчаянии, так испугалась, что попросила меня отправить к тебе людей и немного спустить вас с небес на землю. Понимаешь теперь? Даня не находит в себе сил даже удивиться, потому что всё, о чем рассказывает Боров, очень похоже на его мать. Она всю жизнь только и делала, что жила в страхе того, как Даня рано или поздно решит пойти по стопам деда и отца. А как только каким-то невероятным образом (к этому Даня обязательно вернется позже) прознала о том, что он уже пытается это сделать и неплохо преуспевает, решила вмешаться. Несовременным старым-добрым насилием. Что ж, в хитрости ей не откажешь. Непонятно только, что попросил у нее дядя Вова в обмен на такую щедрую услугу. От одной мысли внутри всё переворачивается, становится противно. – А руку Славику обязательно было ломать? – Кому? – не понимает дядя Вова, доливая себе в остатки кофе еще коньяка. – Ну обсосу тому, как вы его назвали, – Даню мысленно передергивает от этого слова. – Он же ни в чем не виноват, безобидный. Можно было просто связать, он бы и так напугался. – Ну, это мужики в запале, сам понимаешь, – тянет Боров и улыбается вроде примирительно, но совсем неискренне. – Погорячились, в общем, конечно. Ты химику своему передай глубочайшие извинения и всё такое. Вряд ли Славику помогут эти глубочайшие извинения. Даня мысленно успокаивает себя. – И что мне теперь делать? – Лабораторию я тебе помогу восстановить. В долг, конечно, это не благотворительность, имей в виду. Перед матерью сделай вид, что реально пересрался и больше ни-ни. Да не криви рожу, малой! У тебя перед ней крупный козырь, считай, я тебе оказал бесценную услугу: увел лабу из конюшен, и матери теперь будет спокойно! Она будет думать, что ты извлек нужные выводы из этого урока и взялся за ум, прекратит так пристально следить, а ты сможешь спокойно дальше наращивать обороты. Только безопасность себе организуй! Мои руку сломали, а другие могут серьёзно покалечить, убить даже, и не моргнут! И тебе самому охрана нужна, слишком громкая фамилия, слишком красноречивая репутация… Как только основные игроки врубятся, кто ты такой, начнется охота. В конце концов, мать не зря переживает, и ты это отлично понимаешь. – Я подумаю. – Что тут думать? Нет времени думать, надо делать. Давай, малой, ищи людей. Своих я тебе дать не могу, никто не должен нас с тобой связать, понять, что я помогаю, это только всё усложнит. Так что набирай команду, Тимур… Помнишь, книга такая была? Хорошая, я в детстве раза три перечитывал. Хотя ваше поколение не читает совсем. Может, оттуда и беды все у вас. Ну конечно, думает про себя Даня, только от этого. Колясик снова скидывает сообщение, где вопрошает, долго ли еще ему ждать. Даня почти забыл, что они договорились пересечься. Колет легкой обидой: от Вали по-прежнему ничего. Наверное нужно уже перестать ждать, он же не идиот, и всё понимает. Только вот сердце все равно чаще заходится, как назло, и очень некстати. – Ладно, дядь Вов, спасибо. Я поеду. Там Славик еще кое-что в лабораторию попросил, я список Эдику передал. Если нужен, то на связи. – Координаты по новой точке тоже Эдик даст, чуть позже. Вечером приезжай, посмотри. Химика с собой можешь взять, пусть проверит, что там и как, может у него еще мысли появятся. Он же мобильный, ходить может? Даня кивает, цепляя со стола ключи от машины и сигареты. – Стой, вот возьми, – дядя Вова чуть мешкает, а потом кладет на стол аккуратную стопку зеленых купюр. – Что это? – Химику твоему, за моральный и физический ущерб, подгон. Даня мотает головой, торопливо отодвигая от себя деньги. Внутри закипает глухая злость, поскорее бы выйти наружу, вдохнуть холодного воздуха и отвлечься. Голова до сих пор будто опилками набита. – Не надо. Боров смотрит на него нечитаемо. Не спешит забирать купюры обратно, словно еще надеется, что Даня передумает. – Уверен? – Да. Морозный воздух отрезвляет, редкие крики чаек несутся над головой. Даня поджигает сигарету, тянет дым, поднимает лицо к серому небу. Становится легче, и даже голову будто попускает на несколько мгновений. *** – Валь! Ты Надежде Ивановне когда позвонишь? – громко зовет мать, пытаясь перекричать шум воды. Она прибирается: берет с полки каждую награду, каждую медаль, обтирая влажной тряпкой, после трёт уже сухой и трепетно укладывает на место. – Блин, там картошка на плите, горит кажется, убавь, пожалуйста! Валь, ты слышишь? Валя наскоро обматывает полотенце вокруг бедер, не успев толком вытереться, и выскакивает из ванной. Уже начинает пахнуть гарью, он торопливо шлепает босыми влажными ногами по чистому натертому паркету. Картошка в сковороде шкворчит и брызгает маслом во все стороны, Валя, критически осмотрев ее, переворачивает лопаткой, солит, прикрывает крышкой, убавляет температуру. Хватает яблоко из вазочки, с хрустом надкусывает. Яблоко безбожно кислит, но Валя все равно продолжает жевать со всей тщательностью и почти не морщится. – Спасибо! – кричит мать. Слышно, как она полощет тряпку в тазике. – Так что насчет Надежды Ивановны? Позвони! Всё лучше, чем просто сидеть и скучать, хоть растрясешься немного! И платят в этом фитнес-клубе хорошо, ну позвони, тебе сложно что ли? – Мам, я позвоню, – тихо отвечает Валя. Огрызок от яблока летит в мусорное ведро, и он торопливо собирается ретироваться в комнату, чтобы одеться. – Потом. – Сегодня позвони. – Сегодня не могу, у меня дела. Мать заглядывает на кухню, вся растрепанная, в смешной домашней футболке с утятами и желтых резиновых перчатках. Они сталкиваются в проходе почти нос к носу, мама смотрит на него, удивленно вздернув бровь. – Какие у тебя дела, деловая колбаса? Кстати, оденься, простынешь опять. – Сначала Серёге помочь в гараже разобраться, я обещал. А потом… погулять хотел, – брякает Валя смущенно, отводит взгляд. Мать понимает это как-то по-своему, потому что тут же расплывается в заговорщической улыбке, смешно сморщив нос. – Погуля-ать? – подмигивает. – Ну раз погулять, то конечно. – Ой, мам, не начинай, – цыкает Валя, протискиваясь мимо неё. Она смеется, вытягивая руку и шлепая его мокрой тряпкой по спине. Валя возмущенно сопит, уворачиваясь и спеша скрыться за дверью комнаты. – Я это тебе ещё припомню! – Ох, какие мы обидчивые! В комнате полный погром: вещи разбросаны тут и там. Надо бы прибрать самому, потому что иначе в его отсутствие мать тут всё вылижет до блеска, а одежду разложит по-своему, так что он потом ничего не найдет. Валя натягивает чистые трусы, отшвырнув влажное полотенце на кровать, сам падает рядом и хватается за телефон. Быстро читает сообщения от Серёги, отбивает, что сегодня всё в силе. Находит вбитый вчера наскоро новый контакт и несколько минут просто пялится на набор цифр, который, на самом деле, за утро, плавно перетекающее в пасмурный морозный день, успел выучить наизусть. Подпись над цифрами: “Даня”. Даня. Щеки обжигает, тут же вспыхивают кончики ушей, а член в трусах дергается. Калейдоскопом несутся картинки: острые скулы и серые глаза с хитринкой, пальцы и губы, наливающийся на лбу синяк, шея и острый кадык, всё какими-то осколками, потому что только так Валя его и успел рассмотреть. И весь Даня остался в памяти фрагментами, неясными, но красивыми, так что хотелось увидеть снова, рассмотреть как следует, не торопясь, и потрогать. Везде. Так, ну хватит. Валя блокирует телефон и с силой отшвыривает в сторону. Вчера в запале он, конечно, наобещал всякого, но теперь, в свете утра, писать или звонить Дане уже не кажется такой хорошей идеей. Да, хочется, и стояк, натянувший тонкую хлопковую ткань, и быстро заухавшее в груди сердце, и красные щёки, подтверждают, что хочется очень сильно. Но внутри зреет неприятный страх. Он же бухой был, может сегодня Валю и не вспомнит. Или смеяться будет. Вон он какой: и тачка как из кино, и бумажник за пятьдесят кусков, и сам весь такой… Блядство. Валя жмурится, широко лижет сухую ладонь и запускает под резинку боксеров, обхватывая себя, двигая рукой. Мать в соседней комнате включила свой сериал, и Валя дрочит, прислушиваясь: не идёт ли, не вздумает ли стучать сейчас, чтобы пристать с каким-нибудь разговором. Но постепенно расслабляется, забывая обо всем, откидывается на кровати, расставив ноги шире. Крутит снова и снова, как Даня стонал – тихо, глухо, не как девчонки – и как матерился, а потом вдруг наклонился и сделал то, чего ни одна девчонка для Валька никогда не делала. Блять. Становится жарко, внутри всё сжимается, низ живота сводит сладким спазмом, рука становится мокрой и липкой. И какого хрена в душ ходил, идиот, не мог там всё сделать? Валя фыркает, тянется за цветастой коробкой с салфетками, вытаскивает оттуда сразу несколько, чтобы вытереться. Когда он выгребает мусор из Серёгиного гаража, на несколько часов становится будто немного легче, и навязчивые мысли больше не одолевают. Хлама много, Серёга треплется, не затыкаясь, мышцы приятно отзываются на каждое движение. Он пропустил несколько тренировок, пока валялся с простудой, и теперь хочется скорее вернуться в строй, вернуть чувство контроля. Хотя бы над собственным телом, которое, впрочем, предало его в самый неподходящий момент. Но это ничего, вон, работа его только и ждёт. Правда непонятно, нужна ли она ему, этого ли он хочет вообще. Валя закидывает последний черный мешок с мусором в бак и, отойдя к Сереге, тянет из куртки пачку синего “Винстона”. Щеки горят от мороза, но внутри ему тепло, жарко даже, так что хочется расстегнуться, но нельзя. – Валёк, завязывай уже, тебе вредно, – нудит Серега скорее по привычке. Под его осуждающим взглядом Валя спокойно подкуривает сигарету, затягивается и вынимает её изо рта, пуская дым Сереге в лицо. Тот тут же чихает и весь сморщивается, как сушеный чернослив. – Слушай, ну пока я на КМС метил, еще можно было мозги ебать, а сейчас-то что? – спрашивает тихо, поглядывая из-под светлых пушистых ресниц. – Это тебе нельзя, а мне уже всё можно. – Ты про почку-то свою не забыл, человек из инкубатора? – дразнит Серега. – Мать узнает, она тебе уши надерет. Валя пожимает плечами, переступает с ноги на ногу, поднося фильтр к губам и снова затягиваясь: глубоко, показушно. Серега закатывает глаза и фыркает. – Ладно, молчу, – говорит примирительно. – Спасибо за помощь, бро. С меня обед, как договаривались, идём. Пока они обедают бургерами и картошкой фри в ближайшей забегаловке, а Серега заливается, хвалит какой-то сериал, который только закончил смотреть, Валя выуживает из куртки телефон. Так вроде не очень страшно, когда вокруг галдят люди, и из дешевеньких динамиков под потолком льется надоедливая попса. Валя торопливо набирает: “Привет, скидывай адрес, могу заехать, минут через 30 освобожусь. Это Валя”. Тут же заполошно сует телефон обратно в карман, стараясь забыть о нем и погрузиться в душевный рассказ Сереги, но ничего не выходит. Трубка теперь будто дыру в куртке прожигает, настолько Вале хочется достать, посмотреть, не ответил ли, хотя прошло от силы полминуты, и Даня наверное ещё даже не прочитал. – Валь, ты чё не ешь? Картошку бери, тут много ещё, – зовёт Серега. Валя переводит на него растерянный пустой взгляд, моргает. Потом задумчиво глядит на картошку, рассыпанную по подносу. – Ага. Но картошка так и лежит забытая. Серега уже прощается и уходит в зал, тренироваться, а Валя всё сидит, как идиот, пялясь на хмарь за витриной. Дешевенькая китайская гирлянда из разноцветных огоньков освещает веселые пухлые мультяшные буквы, складывающиеся в название забегаловки. Валя трёт лоб, скучающе подпирает лицо ладонями, поставив локти на стол. Он уже и не ждет особо, когда вдруг вжикает телефон. Валя подпрыгивает на месте от неожиданности и едва не опрокидывает на себя стакан с газировкой. Хмурится, вытаскивая телефон из кармана. Если это Серега опять, то Валя его убьет силой мысли, честное слово. Но это не Серега, а сообщений целых три, и все они - от Дани. Валя чувствует, как губы, помимо его воли, расплываются в улыбке, а дышать немедленно становится легче. “Лови локацию” “Прости, что сразу не ответил, занят был” “А ты вино пьешь? Белое или красное? Или тебе нельзя еще? Шутка, не хмурься. Жду” Валя залпом допивает газировку, натягивает шапку и в спешке вываливается на улицу, чтобы добежать до ближайшей станции метро. *** Торопливо отписав сообщение Вале, Даня буквально выпинывает засидевшегося у него Колясика. – Что ты за друг такой? У меня стресс и тяжелая жизненная ситуация, – ноет Колясик, впрочем, не забывая оценить свое отражение в зеркале, поправить волосы и стряхнуть невидимую нитку с черного свитера. – А ты меня за дверь! Как скотину какую-то! Даня фыркает, повторяя его движение на автомате, тоже проверяя себя в блестящей глади большого зеркала на стене прихожей: неплохо было бы забежать в душ, пока Валя не приехал и надеть что-то поприличнее любимой заношенной домашней футболки с логотипом “Звездных войн”, а в целом, ничего не изменилось: лицо всё такое же помятое, синяк на лбу всё такой же огромный, и даже ссадина на скуле никуда не делась. Остается надеяться только на то, что Валя будет смотреть в основном со спины. От одной мысли становится жарко. Это же надо так попасть, он со Штатов ни с кем… Было, конечно, по пьяни со случайными девчонками, но чтобы с парнями – на это он здесь решиться никак не мог, да и не нравился никто достаточно для того, чтобы дошло до постели. А кто нравился, те были не в теме. И тут Валя в своей дурацкой шапке. "Почти 18". Внутри ёкает. Семь лет разницы. Что на него нашло? О чем он думает вообще? В том и дело, что рядом с Валей способность мыслить здраво куда-то радостно отъехала. И будто возвращаться не собирается вовсе. Он быстро моется. Порывшись в шкафу, выуживает оттуда черную рубашку и темные джинсы, переодевается и проверяет тумбочку на наличие всего необходимого. Волосы высушить не успевает, потому что как только лезет за феном, раздается звонок в дверь. Валя стоит на пороге его квартиры: точно такой, каким Даня его запомнил, серьезный и тихий. Смущенно пихает руки в карманы, смотрит куда-то себе под ноги. – Привет, – говорит этим невозможным вкрадчивым голосом, так что Даню продирает мурашками насквозь. Очень хочется снова заглянуть в глаза-льдинки, но Валя пока не даёт, активно смущается и морозится. – Заходи, – Даня улыбается дружелюбно, открывает дверь пошире, пропуская Валю внутрь. Очень надеется на то, что голос не дрожит от волнения. – Вот сюда куртку можешь повесить. Даня ведёт его на кухню, по пути справляясь, как дела, но Валя отвечает рассеянно, глядит по сторонам, рассматривая двухуровневый лофт. На нем серые спортивки и черная кофта с маленьким белым лого на груди, белые носки. Под глазом синяк, которого Даня не заметил вчера. Значит, прилетело не только по голове. Даня снова чувствует укол чувства вины, поэтому отворачивается и глядит на полки. – Так что насчёт вина? Красное? Белое? Ещё пиво есть, – он чуть раздражен. Разговор никак не клеится, а Валя явно сильно нервничает. – Вот, Лагер, пара бутылок, будешь?... Так, блин, если ты сейчас же что-нибудь вразумительное не скажешь, я подумаю, что ты жалеешь, что пришел. Я такой, знаешь ли, мнительный… – Курить можно? – наконец выдавливает из себя Валя через силу. – Можно, – Даня выдыхает с облегчением. Он ставит перед Валей большую прозрачную пепельницу, протягивает ему свои сигареты и выдает зажигалку. Себе наливает вина в большой пузатый бокал, делает глоток, пытаясь унять дрожь. Валя вертит зажигалку в пальцах (как перестать на них залипать), внимательно разглядывает змею с изумрудными глазами, а потом обхватывает губами фильтр, откидывает крышку зажигалки и позволяет маленькому огоньку нежно лизнуть кончик сигареты. Курит Валя так, что немедленно хочется отнять у него сигареты: слишком порнографично это выглядит, слишком киношно он щурит свои голубые глаза, слишком красиво ресницы отбрасывают тень на скулы. Даня даже забывает о том, что вообще-то тоже хотел покурить, становится совсем не до того. Он откровенно любуется и заводится, возбуждение накатывает волнами, омывающими всё тело. Напряжение между ними, повисшее в воздухе, можно ножом резать. Валя замечает, как Даня пялится, вскидывает на него пронзительный взгляд: – Что? – спрашивает, не выпуская фильтра из губ и втягивая щеки. Сигарета дрожит, пепел падает на стол. – Ничего, – отвечает Даня. В следующую минуту он уже сидит на столе, упираясь ладонями по обеим сторонам от себя, а Валя заполошно, мокро вылизывает его рот. Забытая сигарета тлеет в пепельнице, дым поднимается к потолку, как на языческом пепелище. Чуть трясущиеся руки Вали лезут под рубашку, игнорируя пуговицы, и ткань натягивается, угрожающе трещит, норовя лопнуть. – Подожди, – запыхается Даня, сам начинает расстегивая пуговицы. У него пальцы тоже ни черта не слушаются, руки ходят ходуном. Валя прекращает попытки порвать рубашку и переключается на шею: целует, лижет и посасывает там, у сонной артерии, под подбородком. С нажимом проводит руками по бедрам, и Даня даже сквозь ткань джинс чувствует, какие горячие у него ладони. Он наконец избавляется от рубашки, следом нетерпеливо тянет Валю за кофту, и Валя поднимает руки вверх, позволяя стащить ее с себя. – Блять, – выдыхает Даня, скользя затуманенным взглядом по крепкому животу, рельефному, словно высеченному из камня. Он такие только в Лувре на скульптурах видел. Руки водят по широким точеным плечам, гладят с внутренней стороны локтей, плавно стекают к запястьям. Валя спешит, расстёгивает на нем джинсы, запускает ладони сзади, под пояс, ниже, хватает. Даня выгибается, давая больше доступа для прикосновения, млеет от того, как сильные пальцы мнут и гладят задницу. Ещё через пару минут он оказывается силой прижатым грудью и щекой к столу, со спущенными до щиколоток штанами, а Валя облизывает собственные пальцы, давит на дырку, наваливается со спины. – Эй, стой, подожди. Смазка, резинки… Всё наверху, в спальне. Идём. Но Валя будто оглох. Продолжает проталкиваться, мышцы с трудом поддаются, впуская его пальцы внутрь. Даня дёргается, скидывая Валю с себя. Тот отступает, опускает руки, смотрит вопросительно, чуть растерянно. Даня тут же извиняюще жмется, целует в губы, лезет рукой под резинку спортивок. У Вали стоит крепко, взгляд с поволокой, рот распахнут, и он проходится кончиком языка по своим пересохшим губам. Как в замедленной съемке. Даня принимается дрочить ему, медленно, неторопливо, наслаждаясь жаром, растягивая момент. Губы трогает улыбка, но все равно потряхивает от нервов, когда он спрашивает: – Ты когда-нибудь с парнем трахался? Валя молча мотает головой из стороны в сторону, снова сгребает за талию, тычется в губы, в шею, беспорядочно, как слепой щенок. Даня стонет, откидывая голову, позволяя вылизать шею, кадык, спуститься к груди. Язык подбирается к соскам, и это уже слишком. Он тянет Валю обратно наверх, хватает за лицо, заставляя смотреть на себя. Валя выглядит так ошалело, будто вмазался Звездой, не больше, не меньше. "Пиздец котенку", как любит приговаривать Славян. Даня честно не знает, от чего его размазывает больше: от прикосновений и поцелуев или из-за того, как сильно Валя его хочет, здесь и сейчас. – Хочешь меня трахнуть? – Да, – кивает коротко для верности, будто просто слов недостаточно. – Тогда идём наверх. Будешь делать, как я скажу. Ладно? – Да. Они начинают идти, и Даня боится, что они навернутся с чертовой лестницы, потому что Валя не может подниматься спокойно, всё прижимает его к перилам, трётся пахом о задницу, гладит влажный липкий уже от смазки живот, задевает торчащий из белья член. – Валь, Ва-ля, – зовет Даня, с силой отрывая от себя его руки. Всего три несчастные ступеньки осталось, и шагов десять до матраса. – Я тебе дам, клянусь, только давай дойдем уже… Не хочу шею свернуть, это будет премия Дарвина. Валя на его трёп только дышит тяжело, пыхтит, нетерпеливо обнимает за талию сзади, но потом убирает руки и даёт Дане пространство для маневра. Когда они оба оказываются наверху, Даня избавляется от оставшейся одежды, лезет в тумбочку и краем глаза ловит, как раздевается Валя: вышагивает из штанов, тянет вниз боксеры, скатывает носки и бросает их свернутым кульком на свои вещи. Готовить себя сложно, потому что все внимание хочется потратить на Валю: облизать взглядом плечи, грудь и пресс, припечатать веско в районе паха, скользнуть к ногам и распластаться там, внизу. Валя стоит неподвижно, сжимает и разжимает кулаки, словно готовясь к долгой обстоятельной драке. Даня ерзает, примеряясь, разводит ноги, чуть сгибает в коленях; он трахает себя размеренно, разводя пальцы внутри, вставляя и плавно вытаскивая, прикусывая нижнюю губу от накрывающих ощущений, прикрывает глаза. Но больше всего мажет от жадного взгляда из полумрака, которым одаривает его Валя. – Надень резинку и иди ко мне. Валя надрывает пакетик зубами, раскатывает резинку по члену, делает пару шагов вперед. А потом как зачарованный падает коленями на матрас, словно молиться собрался, и встаёт на четвереньки, чтобы доползти до Дани. Убийственное в своей дикой сексуальности зрелище, но Валя при этом даже будто не совсем осознает, что он делает, а главное как он это делает, и как, блять, выглядит при этом. Даня вытаскивает пальцы, вроде достаточно, должно быть достаточно, потому что терпение закончилось уже минут десять назад. Он швыряет в Валю тюбиком смазки. Тот ловит, давит ее на себя и, повторяя движения Дани, трет между пальцами, согревая, а потом прижимает скользкие подушечки ко входу, и внутри всё сладко сжимается от предвкушения. Даня упирается коленями и локтями в матрас, опуская голову. Валя входит медленно, осторожно, но как только оказывается в нем полностью, предохранители слетают напрочь. И это хорошо, очень, лучше даже, чем Даня себе успел напредставлять. Валя нетерпеливый и горячий, отвратительно неумелый, но такой напористый, быстрый и искренний в своем нетерпении, что Даня едва не скулит, принимая его, разъезжаясь коленями по простыням и двигаясь навстречу чужим бедрам. Валя гладит его между лопаток, хватает за шею сзади, потом возвращается к ягодицам, держится двумя руками, пока въезжает до упора. Даня стонет, не стесняясь, и заходится в особо громком, когда Валя хватает его под живот, заставляя оторвать ладони от матраса, подняться и практически сесть сверху. Губы прижимаются к самому уху, Валя вскидывает бедра, и Даня помогает, приподнимаясь и опускаясь. – Я… – начинает Валя, но договорить не успевает. Обнимает его крепко, до боли почти, и тоже стонет. Тихо, мягко. Дергается ещё несколько раз, ускоряется, а потом замирает, дышит тяжело в макушку, успокаиваясь. – Ничего, – Даня пытается отдышаться, пот льется со лба, все тело покрыто тонкой липкой пленкой. – Все нормально, давай я сам закончу. Валя не слушает. Опрокидывает его на сырые простыни, стягивает с себя резинку и бросает куда-то на пол. В глазах настоящий пожар полыхает, но лицо остаётся невозмутимым, словно ничего особенного и не происходит. Даню мажет от этого контраста похлеще, чем от травы. Валя отводит его ногу в сторону, открывая себе доступ, вставляет пальцы и трахает торопливо, но старательно, другой рукой дрочит с нажимом, в бешеном темпе. Даня уже не может держать лицо, стонет и ерзает, матерится в голос, дурея от того, каким он, оказывается, может быть громким. Валя не отстаёт от него до тех пор, пока Даню тоже не накрывает оргазмом. Он выгибается, кончая, тянет Валю на себя, заставляя упасть сверху, притереться кожей к коже. Они жмутся друг к другу, будто мало было всего, что только что произошло и нужно еще ближе, еще крепче. Полное сумасшествие. И пока оба ловят дыхание, Валя смотрит Дане в глаза. Долго, внимательно, едва моргая, как любопытное дикое животное, пришедшее поглазеть на людей, рассевшихся вокруг яркого очага. – Не смотри так, у меня снова начинает вставать, – улыбается Даня, нежно и осторожно поглаживая коротко стриженную макушку. Валя смаргивает, как после наваждения, подставляется под ласку, трется макушкой о теплую ладонь. Теперь он тоже улыбается: сдержанно, но по-настоящему, глазами, так что в уголках появляются маленькие очаровательные морщинки. – Ещё курить можно? – Можно, но только за сигаретами сам иди, я сейчас с места не сдвинусь, даже если конец света настанет. И пепельницу не забудь. Валя встает без лишнего смущения и даже не думает прикрыться: спускается вниз совершенно голый, светя поджарой задницей. Пока его нет, Даня с силой трёт лицо, будто это поможет скорее прийти в себя. Он вольготно раскидывается на матрасе. Всё тело горит и вибрирует, готовое повторить снова, и еще раз, если нужно будет. Похоже на какое-то помешательство, обуявшее его всего за сутки. На Звезду подсаживаются с первого раза, так и Даня, кажется, подсел, незаметно, молниеносно, не успев опомниться. Валя возвращается с уже подожженной сигаретой, прикуривает для Дани. Тот фыркает, принимая дым у него из пальцев, с удовольствием затягивается. – Пепел в постель не тряси. Ты презик куда швырнул, животное? – Я уберу, – обещает Валя. Делает ещё затяжку, сидя рядом, как на выставке, и Даня, конечно, бессовестно любуется. – Потом. Он стряхивает сигарету в пепельницу, лениво смотрит из-под ресниц, расслабленный и умиротворенный. Взгляд скользит по Дане, изучает: от кончика носа, к шее и груди, в пах, к ногам, а потом обратно. Дане кажется, что он ощущает этот взгляд кожей, чувствует тепло от него, будто его гладят. – Нравлюсь? – Очень. Дане стесняться нечего, он знает, что хорош, поэтому приглашающе сгибает ногу в колене, на ощупь потянувшись и затушив бычок в пепельнице. Валя повторяет его движение, как заколдованный, а потом смотрит выжидающе, и губы снова подрагивают в мимолетной улыбке. – Иди ко мне. Валя подползает, переступая по постели руками и коленями. Когда-нибудь Даня убьет его за эту чертову привычку. Или сам умрет от перевозбуждения раньше. Губы теплые, от Вали пахнет его сигаретами, им самим, как от помеченного, и Даня с удовольствием закидывает ноги Вале на поясницу, сдаваясь новой нахлынувшей на всё тело волне дикого возбуждения. *** Пока Валя моется в душе, Даня вытаскивает из холодильника остатки вчерашнего ужина. После такого секс-марафона желудок скручивает от голода. Кажется, снова начинает идти снег, крупный, пушистый, ленивый. Хочется залипнуть на его танец в свете желтых фонарей за окном и никуда не ехать. Поужинать, остаться с Валей, посмотреть кино, потрахаться ещё раз (чёртово, чёртово наваждение), а потом завалиться спать в обнимку. Но Эдик уже скинул локацию новой лаборатории, а Славян будет ждать, чтобы Даня за ним заехал и отвез на точку. Им пора запускаться, и чем скорее они это сделают, тем лучше, потому что простой, увеличивающийся с каждым днём, вообще не идёт на пользу, только усугубляет. Закупщики нервничают, названивают, подгоняют, пилят. По-хорошему, нужно расширяться, открывать ещё одну лабораторию, но Дане сначала бы эту удержать. Что там Боров говорил об охране? Старый мудак прав, он должен защитить Славика и парней. И себя, наверное, тоже, потому что если его грохнут, Колясик сам со всем этим не разберется. Погруженный в свои мысли, Даня сует контейнер в микроволновку, набирает и ставит на плиту чайник, тянется и шарит по шкафчикам. Был какой-то крутой китайский сбор, который подарил Славян. За спиной слышатся мягкие невесомые шаги, и Даня чуть вздрагивает, чувствуя тепло тела, прижимающегося сзади. От Вали едва уловимо пахнет гелем для душа, кожа распаренная, чуть влажная, словно он торопился и плохо вытерся. Губы прижимаются к местечку за ухом, целуют с нажимом. Даня снова начинает расплываться, теряя самообладание. Его спасает микроволновка, подающая звуковой сигнал. – Давай поедим, – просит, доставая контейнер. Валя гладит его живот через футболку так, что Дане немедленно хочется почувствовать эти руки, пальцы, ниже, под резинкой домашних штанов, на себе, в себе. – Мне потом по делам нужно. Ты как, может останешься? Или домой? – Домой, – Валя неловко целует его напоследок куда-то в затылок, щекотно, и отстраняется, усаживаясь за стол. – Мне завтра рано утром на тренировку. – Продолжаешь тренироваться, несмотря на…? Валя кивает, принимая у Дани из рук тарелку. – Я без этого уже не могу. Помогает держаться вроде как. И дает ощущение, что контролирую хоть что-то. – А ты работаешь где-то? – Даня льет кипяток в заварочный чайник, когда его вдруг осеняет внезапной мыслью. Он резко поворачивается и смотрит на Валю в ожидании ответа. – Нет. Мать хочет, чтобы в фитнес-клуб тренером устроился, у нее там подруга директор. – А ты? – Не знаю пока, – пожимает Валя плечами. Подцепляет вилкой с тарелки овощи и отправляет в рот, жует неторопливо. – Почему спрашиваешь? Даня тянется, чтобы разлить чай по чашкам. – Могу предложить работу. Не фитнес клуб, и не очень безопасно, наверное, но платить будут хорошо. И свободное время будет оставаться. Валя собирает пальцем пузырьки на янтарной поверхности чая, хмурится, заглядывая в дымящуюся чашку, словно надеясь найти там один ответ на все интересующие его вопросы. – Что за работа? На секунду Даню прошивает ужасным предчувствием. Становится тревожно, и он думает, что, возможно, это не лучшая идея. Откровенно говоря, совсем никудышная. Но другой у него всё равно нет, а начинать с чего-то нужно уже сейчас. – Охранником. – Где? – Ни где, а у кого, – поправляет Даня. – У меня. Мне нужна охрана. Не круглосуточно, только в определенное время, на переговорах, на встречах с людьми… всякими… – Какими? – озадаченно спрашивает Валя. – И от кого тебя охранять? – Долго рассказывать. Поехали со мной, на месте увидишь. Валя кивает, отпивая чай. Мог бы и отказаться, послать к черту, но и его затянуло, подсадило, с первого или третьего – неважно. Теперь он сам уже никуда не хочет уходить надолго, но Даня об этом пока не знает. Снег за окном разошелся, валит сплошной белой стеной, словно отрезая им доступ в остальной мир. – Долго мы там? Я матери напишу, предупрежу. – Час максимум. Это у доков, недалеко здесь. Только обещай, что если тебе не понравится, ты просто откажешься и никому не сольешь? – Обещаю. – Тогда пиши матери и собирайся. Нужно еще кое-кого зацепить по пути. – Кого? – Валя достает телефон из кармана. – И это тебе тоже лучше самому увидеть, – улыбается Даня. Ему становится неуместно весело, когда он представляет себе знакомство Вали со Славиком. – Словами объяснить тяжело, но тебе понравится. Или нет. Тут уж ничего не могу гарантировать.