Трах и холод

Носрамус пригласил Энки в библиотеку и коснулся окаменевших книг. Заклятие спало, и они обрели прежнюю форму. Медленно начал рассказ: – Понимаешь, милый... Я начну издалека. Эти книги когда-то написал мой предшественник. Большинство страниц просто пустые, так как ритуал прост, я бы даже сказал, примитивен. Но есть одно "но". Загвоздка заключается в том, что нужна жертва. – Сколько? Одна? Две? Пять? Несколько десятков? – Всего одна. Но особенная. – Несколько особенная? Кто это? – Я. Энки опешил: – В каком смысле? Носрамус грустно улыбнулся. – Энки, мир древних богов тесен. И, чтобы отвоевать в нём пространство, нужно стать новым богом. Или убить существующего. Например, Аллл'Мера, что стоит прямо перед тобой. В глазах Энки потемнело от бешенства. – Ты хочешь сказать, что ты бог?! – Милый... – Ты не можешь им быть! – Позволь мне объяснить... – Ты лжец! Просто лжец! – Выслушай меня. Пожалуйста. Энки зашипел и с ненавистью посмотрел на Носрамуса. Вот он, подвох, который всегда неожиданно всплывает. Носрамус просто нагло лжёт. Он ничего не скажет ему про мир богов. Жрец подошёл к алхимику и схватил того за ворот савана: – Докажи. – Как? Энки прикинул в голове возможные варианты, и, как всегда, выбрал самый радикальный. – Убей меня. Носрамус в панике схватил Энки за руки. – Любимый, зачем?! – Ты не бог. Ты жалкий лжец. Боги не имеют сострадания. Убей меня, если действительно им являешься. – Прелестный, ты ошибаешься... – на глаза алхимика навернулись слёзы. – Ты не бог. И не имеешь права называться им. Носрамус посмотрел в глаза жреца с невыразимой болью. Это ли то, чего они хотели? Чего хотел сам Носрамус, наблюдая за становлением самого преданного своего последователя, пусть и в веками извращённой религии? Энки медленно начинал выходить из себя. Он изо всех сил старался убедить себя, что Носрамус врёт. Чёрный жрец потратил десятилетия своей жалкой жизни в богом забытом храме, вымаливая силы у Аллл'Мера, стойкости справиться с кошмарами прошлого, уверенности в своих целях. Он пролил литры слёз по ночам от бессилия, скрываясь ото всех обитателей этого облезлого здания по закоулкам, чтобы никто не видел его слабости, и всё ради того, чтобы во время озарения под жертвенными пытками попасть в это мерзейшее место, так сильно напоминающее тот мрачный колодец. И этот божок ничего ни сделал ради него, видя все страдания своего последователя. Ничего, хоть и наблюдал за ним с самого детства. Если верить его лживым речам. – Рам. Я не хочу верить в это. Я не буду верить в этот бред. Я не собираюсь слушать тебя. Ты врёшь. Ты лжец. Лжец. Лжец... Энки повторял это как мантру, схватившись за голову, неосознанно выдирая волосы. Поднял на него влажные от слёз глаза. Ему до боли хотелось верить в то, что Носрамус не врёт. Что он и есть этот проклятый Аллл'Мер, встречи с которым он жаждал всю жизнь. Что он смог прикоснуться к своему божеству. Но было невыносимо больно от того, что он бездействовал. Теперь, когда у Энки появилась возможность убедиться в том, что Аллл'Мер реален, что это не просто молитвы по утрам и вечерам для хоть какой-то надежды на лучшее, на него обрушилась вся жестокая правда о том, что даже бог его не поддержал. – Любимый, я всё объясню... – Носрамус попытался обнять Энки в успокаивающем жесте. – Заткнись! Просто заткнись! – жрец оттолкнул алхимика, закрыл ладонями уши и медленно, тихо, но очень горько всхлипнул. Из полуприкрытых глаз потекли слёзы, размазывая подводку. – Убей меня, Носрамус. Докажи, что ты такой же, как и все они. – Энки... Жрец замотал головой, оскалившись: – Ты наблюдал за мной всю эту поганую жизнь. Наблюдал. Ты говорил, что любил меня до нашей встречи. Ты видел всё, что происходило со мной. И ничего, ничего не сделал. – Я могу всё объяснить! Жрец поднял полные ненависти и презрения глаза на алхимика и сквозь зубы бросил: – Попробуй. Носрамус вздохнул. Попытался прикоснуться к Энки, чтобы успокоить, но получил удар в челюсть. Медленно отошёл, держась за постепенно заживающую губу. – Вот так, значит... Прости меня. Я это заслужил. Позволь мне всё рассказать. То, что я подхожу для жертвы ритуала – действительно правда. Но я не бог. Я лишь его хрупкая тень. Сосуд, что хранит его душу. Я живу благодаря нему. Энки молчал, периодически подрагивая от нервного тика. Носрамус продолжал: – Тот друг, про которого я говорил... Это был он. Аллл'Мер. Он отошёл от земных дел. Устал от этого мира после стольких веков жизни. И пришёл сюда в поисках покоя. Мы провели чудесные пятнадцать лет вместе. Но счастью, рано, или поздно, приходит конец. Я был смертельно болен, – Носрамус грустно улыбнулся, – понимаешь, он заточил душу в камень, и поместил её в меня. Поэтому я живу. И он существует во мне. Мы давно слились воедино. Я уже не знаю, где остался Носрамус, и остался ли. Я пытался создать новую жизнь, чтобы воскресить своего друга, но всё было напрасно. Тело превратилось в прах гораздо раньше. Энки снова захлебнулся в ненависти. И жгучей обиде. – Почему? Почему ты не помог мне? Я годами молил о снисхождении, калечил себя на ритуалах, приносил в жертву людей всех возрастов, но ты оставался глух к моим мольбам! – Аллл'Мер добр. Его религия извращена. Ему не нужна кровь. Он жаждет искренней веры. И смирения. Смирения и добрых дел. Он ждёт, когда его жрецы поймут это. – И ты даже не попытался это исправить! – Бог черпает энергию из своих послушников. Аллл'Мер бессилен, пока вы истязание себя и других. Всё, что я могу – это наблюдать. Голова Энки начинала потихоньку раскалываться. Он путался в нескончаемом потоке информации, что выливал на него этот древний безумец. – Тогда почему?! Почему ты любил меня? Как ты можешь любить такого, как я?! Я должен быть тебе омерзителен! – Любимый, ты... Ты был слишком предан своему богу. Ты так жаждал встречи с ним, что я не мог не наблюдать за тобой. Твоя судьба слишком сложна, слишком уникальна, ты сам – уникален. За это я тебя и люблю. Но всё, на что я был способен, это один раз послать тебе видение, когда ты был на грани смерти. Мне стыдно, что я так слаб и никчёмен, как бог. Носрамус медленно, боясь спугнуть свою птичку, подошёл и осторожно взял лицо Энки в руки, украдкой вытирая слёзы и потёкшую тушь. Жрец поднял заплаканные глаза и медленно, подрагиваюшими губами, произнёс: – Тогда помоги мне. Помоги мне стать тем, кого никто не сможет обидеть, унизить, кому никто не сможет причинить вред. Докажи, что ты меня любишь. Как когда-то доказал тебе Аллл'Мер. – Что ты имеешь в виду? – Ты сам знаешь ответ. Носрамус начал догадываться, к чему клонит собеседник. – Энки, только не это... Нет! Ты не выдержишь! Мир богов поглотит тебя! – Тогда заставь меня передумать, – жрец крепко сжал зубы и молниеносно пустил сферу тьмы в забинтованную грудь. Носрамус зашатался, и медленно осел на пол, не сопротивляясь. Энки наотмашь ударил того по виску. Алхимик всё ещё не реагировал. На жреца медленно накатывала паника. – Твою мать, почему ты ничего не делаешь?! – Энки... Прелесть... Я не могу. Просто не могу. – Что ты не можешь?! – Сопротивляться. Я не могу причинить тебе вред. Прости, – Носрамус закрыл лицо руками. – Прости, – едва слышно прошептал. – Ты жалок! Жалок! Ты был великим богом, ты вёл за собой народы, ты менял историю! Ты превратился в беспомощного червяка! Носрамус (или Аллл'Мер?) не ответил. Просто сидел, закрывая лицо бледными тонкими пальцами. Энки окончательно выбесился. Отлично. Если он не сопротивляется, то так даже лучше. Значит, ритуал пройдёт быстро. (Пожалуйста, пожалуйста, ну сделай что-нибудь) Значит, такой божок отлично подойдёт для жертвы. (Рам, молю тебя, просто заставь меня передумать) Энки потащил Носрамуса за волосы в коридор. (Любовь моя, просто обними меня, просто не отпускай) Бросил на варварски уложенную плитку. Пшеничные волосы разметались на камне бледной рекой. (Рам, я в отчаянии) Вернулся в комнату, схватил книгу, пролистал, нашёл нужную страницу со схемой круга. (Ты стал моим богом ещё до того, как я узнал правду) Вскрыл руку от запястья до локтя, чертя на полу древние символы. Посмотрел в матово-чёрные глаза алхимика, безразлично установившиеся в потолок, и запустил руку ему в грудь. (Я так жалок в своей мании величия) Нащупал сферический предмет где-то в районе ключиц, и вытащил из дыры бледно-голубой камень, весь пронизанный венами, уходящими куда-то в тело. Это, должно быть, тот самый сосуд. Осталось оборвать это всё и поместить себе в грудь. (Просто попроси меня остановиться. Я не смогу сам. Я слишком слаб, глуп и горд) Вены начали медленно рваться, изо рта Носрамуса потекла чёрная кровь. Он постепенно захлёбывался. Ах да, у него же нет лёгких, чтобы захлёбываться. (Я буду жалеть об этом) Об руку жреца что-то зацепилось. Шнурок. Он дарил его алхимику. Энки на пару секунд замешкался. Что-то похожее на жалость промелькнуло в его глазах. Он плохо видел перед собой, в глазах темнело от потери крови, и он вздрогнул от прикосновения к своей руке невесомной тонкой ладошки. –Энки... – полумёртвый алхимик расплывался и двоился перед глазами. Мир уходил из-под ног, заменяясь зелёной массой, пронизанной непонятными иероглифами на древнем языке. Из углов и трещин вылезали глаза и когтистые руки, тянущиеся к жрецу. Мир древних богов оформлялся и становился всё более понятным. В воздухе струилась великая мудрость, которая вливаюсь в сознание. Жрец ощутил что-то похожее на... восторг, на минуту забыв обо всём на свете. Но его руку сжали сильнее, привлекая к себе внимание. – Энки... Пожалуйста... Мне больно... Из глаз Носрамуса текли кровавые слезы. Вокруг сузившихся от боли зрачков расплылась льдисто-голубая радужка, покрытая лопнувшими сосудами. Энки отшатнулся. Всё, что оставалось, это вставить жертвенный кинжал в камень с душой и раскрошить его, перед этим оборвав последние пульсирующие вены. Энки посмотрел на зацепившийся за руку шнурок, на умоляющее лицо алхимика, на искажённый мир вокруг и.. Опустил руки. Кинжал выпал из пальцев, жалобно звякнув об пол. Камень с душой с тихим стуком упал на пол, повиснув на чёрных сосудах. Энки тяжело дыша отполз от тела Носрамуса. – Нет. НЕТ. Не могу. Просто не могу. Вышел за пределы жертвенного круга и прислонился к стене. И закричал. Отчаянно, как кричит загнанный в ловушку зверь. Любой нормальный человек пришёл бы в ужас от такого крика, но рядом не было никого, кто бы испугался, помог, или бы даже просто посмотрел. Был только полумёртвый Энки и полумёртвый Носрамус (Аллл'Мер?) Немного придя в себя, жрец кинулся к лежащему на полу телу. Поджёг засохшую кровь, прерывая ритуал. И бросился к Носрамусу, казавшемуся сейчас таким маленьким и хрупким. Энки вложил светящийся камень обратно, потратил остатки рассудка на хотя бы поверхностное лечение сосудов. Получалось плохо. Он ещё никогда не лечил такие ткани, столь глубоко искажённые магией. В изнеможении осел на пол, дрожащими руками закурил приготовленный опиум, положенный заранее рядом на случай, если что-то пойдёт не так. Поблагодарил свою предусмотрительность. Пара минут, и он снова на ногах. Лечит, лечит до чёрных пятен в глазах, из которых потоком текут слёзы раскаяния. Наконец, визуально восстановив вены и кровоток, Энки осмелился взглянуть в лицо алхимику. Тот смотрел на него из под дрожащих ресниц, и едва заметно улыбался. Энки взял Носрамуса на руки, спрятал лицо в пшеничных волосах и зарыдал. – Прости, прости, прости меня, Рам... Я... Что же я наделал... Панически трясясь, поднялся и понёс алхимика в комнату. Бережно положил на кровать, и кинулся к реагентам мешать снадобья. – Нет, нет, только не умирай, только не умирай. *** Влив в алхимика штук двенадцать зелий, Энки сел на кровать рядом с Носрамусом и прикоснулся к иссиня-серой щеке. Ресницы слегка дёрнулись, глаза слегка приоткрылись. – Энки... – прохрипел алхимик, – я всё ещё жив? Жрец вздрогнул и припал к его губам. – Молчи, придурок.