24. Она сразила всех, кого ботанил доктор Крабб
«Они долетели», — значилось в короткой записке, которую принесла казенная сова, и даже почерк его выражал крайнюю степень недовольства. Не нужно было никакой магии, чтобы обнаружить раздражение в каждом элементе каждой буквы. Странно, почему это «долетели»? Ведь они с тем смазливым рыжим мальчишкой собирались ехать вместе со всеми остальными — то есть, как принято, на их дурацком поезде, и… — Ч-черт! — Петунья едва не выронила листок в мойку, когда на бумаге ответом ее мыслям внезапно проступило чернильное и категоричное: «Даже не спрашивай!» То есть она в принципе знала о таких фокусах еще со времен учебы сестры в Хогвартсе, но именно теперь готова к ним не была. — Что там, дарлинг? — тут же вклинился Вернон, подкреплявшийся перед поездкой в «Вонингс», куда должен был отвезти Дадли на учебу, а затем еще успеть в свой офис. Он видел почтовую сову. Появление этих птиц в последнее время не вызывало у него никаких приятных эмоций. Петунья бросила на них с сыном косой взгляд через плечо, уклончиво улыбнулась: — Из этой школы. Просто уведомление, что он доехал, — (Долетел, Петунья, долетел!). — У них там такие правила. И, небрежно выбросила листок вместе с конвертом в мусорное ведро. Чтобы, как только Вернон и Дадли покинут столовую и их голоса донесутся с подъездной дорожки, украдкой вынуть письмо и перепрятать уже у себя в комнате, между страницами старого фотоальбома, куда никто, кроме нее самой, не совал носа. Гарри сильно изменился за год — кажется, стал больше напоминать свою мать. Петунья усмехнулась: однажды, лет в тринадцать, Лили из вредности наколдовала себе короткое каре и прямые черные волосы, поссорившись с мамой уже и забылось по какой причине. И вот теперь, если бы не природная, почти фарфоровая бледность кожи, мальчишка был бы как две капли воды похож на ту вздорную зеленоглазую брюнетку, что вихрем носилась по дому с Нуби — единственным, кого нисколько не озадачила изменившаяся внешность младшей из хозяек. Долетели они… Вот не зря Петунья уже после первого года обучения Лили и Сева возненавидела их школу, полную опасностей и бестолковостей! Она всегда подозревала, что у этих волшебников не все дома, но чтобы до такой степени…. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Мальчик, с которым они за три года до этого повстречались у бакалейной, — и дерганный, изможденный, тощий, как скелет, студент Хогвартса были совершенно разными людьми. Некогда бледная до прозрачности, но чистая и даже будто светящаяся изнутри кожа, напоминавшая о фигурке фарфорового пастушка на мамином комоде, сделалась тусклой, неровной, пергаментного оттенка, да еще и со следами сыпи, которой рано было еще появиться в его возрасте и которая свидетельствовала о серьезном обменном сбое в организме — Петунья уже тогда читала журналы о здоровье и знала о таких вещах не меньше, чем доктора в их провинциальной больнице. Когда-то со своим несколько отрешенным взглядом темно-карих глаз сын «этой джипси» [1], как прозвали в Коукворте странную миссис Снейп (чтобы разнообразить менее оригинальное «чертова ведьма»), показался Петунье заблудившимся между мирами странником. Принцем нищих из неблагополучного квартала. Принцем, потому что при всей его чудовищной неухоженности и едва ли не рубище, которое он носил, в нем проглядывала порода, как проглядывает она у вельмож на портретах прошлых эпох. Несмотря на непропорционально крупный, коршуньим клювом изогнутый нос, несмотря на физическую хилость, очевидные признаки сколиоза и кривые зубы. В отличие от Эвансов, не пожалевших средств на качественные брекеты для зубов обеих дочерей, а также следивших за их осанкой, родителям мальчика из Паучьего тупика было наплевать, что и как растет во рту у их ребенка: не гнилые — и на том спасибо. Лишь много позже Петунья узнала, что по какой-то иронии судьбы фамилия его родни по материнской линии звучала как Принц. Да, да, со стороны той самой «тетки-джипси» с тяжелым взглядом и престранным вкусом в одежде. И уже будучи совсем взрослой, старшая сестра Эванс поняла, что никто, кроме нее — даже Лили — не заметил тогда в Северусе еле уловимых «благородных» примет и тщательно запрятанной, словно змея под камнем, скрученной в пружину силы. Да, уже тогда она умела почуять энергию иного рода, нежели обладала сама, и определить ее степень. Для этого Петунье не нужна была никакая магия. Это был инстинкт. «Что с тобой такое?!» — воскликнула она, встретив их у калитки коттеджа и в ужасе глядя на хмурого заморыша. Вместо ответа он что-то прошипел и удрал, а Лили объяснила, что Сев перепутал какие-то там реактивы на зельеварении, в результате чего сильно отравился. У него появились серьезные проблемы с пищеводом, желудком и другими органами, но говорить с ним на эти темы не стоит, чтобы не поссориться. Приручать дикого принца из трущоб пришлось заново, с нуля. Зато к исходу лета в темных глазах снова заплясало адово пламя, хотя выглядеть здоровее он с тех пор уже не стал, и, похоже, даже магия не помогала полностью исцелить его внутренние увечья. Хотя кто-нибудь другой, особенно магл, на месте Сева после такого просто бы не выжил. Как до поступления в эту чертову школу, Снейп опять стал беззаботно валяться в траве за компанию с Нуби и поддразнивать старшую девочку Эванс наперегонки с младшей, а незадолго до конца каникул разозлил Петунью так, что она даже привет не желала ему передавать до самого Рождества. Всё потому, что они с Лили забрались к ней в спальню ради очередного розыгрыша, но ее самой там не оказалось, предатель-Анубис, виляя хвостом, даже не гавкнул, зато на столе валялось письмо от директора Хогвартса. Они его стянули и прочли, негодяи! Дамблдор объяснял, что не может принять Петунью в школу, но не потому, что якобы не доверяет ей как лишенной магии, а по той простой причине, что она даже не сможет увидеть замок и прочие зачарованные места. Маленькие дурачки хихикали над нею, но она никогда в жизни не призналась бы, из-за чего на самом деле хотела оказаться в этом гнезде безумия, пусть даже на невыгодных для нее условиях. Петунья устроила бы им там всем перепутанные реактивы! В качестве фамильяра при осуществлении ее грандиозных планов ей прекрасно мог посодействовать Нуби. И вот, спустя почти десять лет с их последней встречи, «принц нищих» объявился снова, поймал ее в минимаркете Литтл-Уингинга, и Петунье еще там, в магазине, захотелось взвыть и разреветься от пронзительной боли в защемившем сердце. По сравнению с этим ходячим мертвецом, с этим затравившим себя постом монахом в черной сутане, которая болталась на костлявых плечах, будто саван, тот двенадцатилетка был само воплощение здоровья и благополучия. В первые секунды встречи миссис Дурсль… нет, Петунья Эванс, вдруг не к месту очнувшаяся в Петунье Дурсль, едва ли могла разглядывать его — иначе и правда зарыдала бы и, как последняя овца, скомпрометировала себя перед всеми знакомыми. А сплетни в их маленьком городишке распространялись моментально. Снейп спрашивал что-то о ее письме племяннику, о тех арабских духах… Она всё равно не могла сосредоточиться на вопросах, слова рассыпались на незнакомые созвучия, не достигая разума. Петунья заставила себя смотреть во ввалившиеся, темные, как у ястреба-гарпии, и такие же внимательно-строгие глаза, взгляд ее скользил по совершенно осунувшемуся безжизненному лицу. Жесты исхудалых, но, несмотря даже на это, красивых рук отвлекали ее внимание. Только голос его оставался тем же, что и десять лет назад. И еще то, как искривлялись циничной ухмылкой его губы: защищаться другим способом потерявшийся в мирах странник, похоже, так и не научился. И то, как зашкаливала по-прежнему скрытая от посторонних энергия. Не просто магия, что плескалась и в сестре, а та же сила, которой обладал Вернон Дурсль и из-за которой Петунья, махнув рукой, четырнадцать лет назад сделала свой отчаянный выбор, лишь бы сжечь все мосты и пресечь саму возможность... бла-бла-бла. Какой тошнотворный пафос! Пет, ты перечитала «Унесенных ветром»: «мы сделаны из одного теста», ну да, ну да! Так вот это они сделаны из одного теста, а ты… «В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань». Твой уровень — это Вернон Дурсль и сила Вернона Дурсля. Успокойся и дыши ровно! Только в Верноне эта сила была ворованной, не собственной, и поняла она это слишком поздно… И вспомнился их разговор с Лили, в те каникулы, которые они впервые провели порознь с Северусом. Сестра выглядела разбитой, хотя пыталась изображать бодрость. Даже проницательная Петунья всего пару раз застукала ее с зареванной физиономией. Считая себя более опытной в силу возраста (сейчас смешно и вспомнить!), она принялась выведывать у юной ведьмы, что произошло. Продержавшись пару дней в осаде, на третий бастионы Лили пали, и девчонка всё ей рассказала, заново испытывая то, что пережила тогда. И добавила, что после такого больше не хочет его ни видеть, ни слышать — ее никто не посмел бы обозвать шлюхой, а он воспользовался их дружбой и тем, что она не сможет испепелить его на месте. Когда праведный гнев сестренки чуть остыл, Петунья спросила: — Помнишь, когда я разнимала Нуби во время свары, и он в запале меня цапнул? Пес вопросительно поднял морду с ковра, на котором еще секунду назад безмятежно посапывал, распластав брыли и растопырив уши. В темно-карих, не по-собачьи умных глазах проступила тревога, лоскутки ушей поднялись в боевую стойку. При виде едва заметного шрама у хозяйки на руке он всегда неподдельно страдал. — Помню, но при чем тут… — Следуя твоей логике, я должна была после этого выгнать его на улицу и забыть? — Ну ты сравнила! Собаку и… — Хм… Не знаю, эта собака поумнее большинства людей, а люблю я ее больше, чем многих двуногих. А как насчет тебя? Лили от неожиданности рывком стерла злую слезу и уставилась на сестру типично Снейповским волчьим взглядом. Глаза цвета болотной ряски сверкали. «Ох, и понабралась! — усмехнулась про себя Петунья. — Нет бы чего хорошего!» — Что «насчет меня»? Старшая из дочерей Эвансов коварно прищурилась: — Ты знаешь — что. Ответь себе, а не мне. И прекрати уже расхаживать тут с похоронным лицом! Тебе не пять лет, а еще ты ведьма, поэтому получше многих должна уметь принимать решения. И держать себя в руках! Иди, определись, и чтобы я больше не видела этих соплей. Лили, наверное, даже не подозревала, как нестерпимо хочется Петунье узнать, что она решила. Пожалуй, даже результатов экзаменов в медколледже та не ждала с таким трепетом, как окончательных выводов, сделанных рыжей сумасбродкой. Но Лили так ничего ей и не сказала. Она лишь повеселела, как будто какая-то гора, не дошедшая до Магомета, свалилась с ее плеч. И проходила так до отъезда в Хогвартс. А следующим летом… Словом, следующим летом, наглядевшись, как бегают они, семнадцатилетние, по поляне в их полузаброшенном коуквортском парке, как учит он сестренку новым заклинаниям, с ловкостью зверя увертываясь от ее пробных выпадов, и как хохочет юная парочка, если какой-нибудь из приемов нет-нет да и зацепит живую мишень, сшибая с ног в траву, Петунья просто молча отступила в глубину зарослей и поплелась домой. Там на квадратных листочках из блокнота она написала имена, прозвища, возраст и краткие характеристики своих наиболее перспективных поклонников. Свернула листки, высыпала в островерхую шляпу сестры и, подбросив их в воздух, поймала «на кого бог пошлет». Развернутая бумажка гласила: «Вернон Дурсль. 24 года, зануда, но надежный».. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Глядя на приехавшего после первого курса Гарри — похорошевшего, но с печальной тяжестью в глазах, Петунья подумала, что вот будь он ее сыном, а не Лил, то… Но стремительно отбросила крамольную мысль и даже встряхнула головой, чтобы выгнать ее остатки. Лишь бы никто из этих не заподозрил, что она всё еще помнит. Ей повезло, что сестра и Сев при ней часто обсуждали симптомы и последствия применения разных заклинаний, но, конечно, только вербальных. Однако то, кошмарное, вербальным не было. Ей показалось, что весь мир вывернулся наизнанку, точно содранный с ноги чулок, и что она сама вот-вот погибнет, видя весь этот ужас. Так плохо Петунье было только три раза в жизни — когда умер Нуби, а позже, один за другим, родители. Потом ей в мозг будто ввернулся какой-то шип. Повертелся там среди извилин — будь он настоящим шипом, то смесил бы плоть в жидкую кашу. И отступил. Между прочим, чувство, отдаленно похожее на проникновение того шипа в мозг, повторилось у нее при недавней встрече со Снейпом. Но длилось оно какую-то секунду, а дальше и вовсе произвело забавный эффект, как будто, вытащив занозу, кто-то виновато извинился, подул и быстро залечил ранку. Во всяком случае, такое впечатление осталось у Петуньи, и она была почти уверена, что это Сев применил к ней какое-то не слишком допустимое сканирование, а потом пытался замолить грешок. С каких это пор, интересно, он стал таким деликатным? Даже смешно… Возвращаясь к прежней истории… После того, как перевернулся мир, ее оставили в покое. Но она поняла, что продолжает помнить всё, тогда как остальные простецы и маги забыли правду и начали помнить то, чего никогда не было, какой-то жуткий калейдоскоп бреда, смешанного с полуправдой. Подмена охватывала только последние лет семь-восемь, но действовала повсеместно. Ей приходилось угадывать и подстраиваться, чтобы не выдать себя, не смотреться белой вороной на общем фоне и не загреметь в психушку. Миссис Вернон Дурсль быстро поняла, что лучше помалкивать, чем, брякнув какую-нибудь глупость по меркам сошедшего с ума мира, привлечь внимание магловских докторов, а еще хуже — тех жутких колдунов, которые это подстроили. Первое время даже Вернон косился на нее с подозрением, ведь при нем-то она не могла молчать все двадцать четыре часа в сутки. Когда в довершение ко всему им на порог додумались подбросить малолетнего племянника в старинной люльке — словно они были богадельней и на улице стояла июльская жара, а не ноябрьские заморозки, — в их семье и подавно кончился покой. Дурсль чуял в мальчишке бесконечный резерв той самой энергии, в которой он так нуждался, но которую ему приходилось постоянно высасывать из людей. В период ухаживаний и первого года брака он даже пытался проделывать это с Петуньей, однако Сев и Лили, тогда еще не уехавшие в Ансеттлдшир, обучили ее одному фокусу, и поползновения Вернона прекратились. Гарри же никому пожаловаться не мог, да не так уж много ему это и стоило: от волшебника магл-вампир насыщался быстро. В итоге за десять лет у них организовался своеобразный симбиоз, и Петунья в их отношения не лезла. Иногда ей казалось, что Вернон читает ее мысли, поэтому от подсознательной ревности в нем происходит неприятие мальчишки, которое он с легкостью передал и Дадли — изрядно избалованному, но, если разобраться, то незлому ребенку (по крайней мере, так хотелось думать его матери). Женщина оказалась в роли буфера между сыном и мужем с одной стороны и племянником — с другой. Она не была дипломатом, она всего лишь окончила йоркширский университет, учиться дальше на медика не стала и ни дня не работала. Ни по специальности, ни вообще. Но ей пришлось познать азы тайной дипломатии и постоянно практиковаться в профессии санитарки, поскольку дети в ее семье отличались особым даром зарабатывать себе травмы. И если на щупленьком жилистом Гарри всё заживало, как на собаке, то с крупным и полным Дадли дела обстояли иначе. Каждый из них сложением и выносливостью пошел в своего отца. Да, в «коня и трепетную лань», никуда тут не свернешь… «Только ты одна, кто может что-то рассказать, Пет. На тех, кому не смогли ничего потереть — заклятье. Почему это не сработало на тебе? Хрен знает. Ну да, согласен, чудный ответ, но я действительно не знаю, почему на тебя не действует магия. Я не смею от тебя чего-то требовать, да я сам в бегах, как видишь! И Нюн… Северус, как и все, считает, что это сделал я. Но, Мерлин, надо придумать, как выкрутиться. Его мать ведь жива еще? Не знаешь… Я попробую выйти на нее. До Азкабана у меня было одно его важное воспоминание, он сам мне его тогда отдал на хранение. Хочу узнать, где оно сейчас. Если я его найду, то сделаю копию, отправлю ее Гарри, и мы сможем решить сразу всё, не вмешивая тебя. Северус мне самому, конечно, не поверит, там не осталось камня на камне, как он только не рехнулся после такого… Так что только через мальчика. Тебе, Пет, и в самом деле лучше пока не высовываться. Но если не объявлюсь к Рождеству — попробуй сделать хоть что-нибудь. Где их могила, в Годриковой? Хорошо, до встречи. Мальчишку я перенес в каморку, он теперь спит. Сраные дементоры, еле разогнал всю эту пиздобратию!» Дементоры, Азкабан, придурочный крестный мальчишки, которого, как сорока на хвосте, притащила ее сестрица и которому не слишком-то доверял Сев… Вернее, Северус — отвыкай, Петунья, отвыкай уже от этой фамильярности, вы взрослые и чужие друг другу люди, не смей и вспоминать о том, что родственники… были родственниками! И правильно Снейп не доверял, чувствовалось в этом Сириусе что-то, на взгляд старшей из дочерей Эвансов, вызывающее. Что-то, магнитом притягивающее неприятности. Любое его появление порождало суету, создавало сумбур и сеяло смятение. Неизбежно. Как будто это были три кита его личности. Впрочем, она, наверное, слишком предвзята. Воспоминание? Вероятно, это то самое воспоминание об обстоятельствах рождения Гарри: сестра незадолго до гибели сказала тогда, что Севу… Северусу пришлось каким-то образом (Петунья и знать не хотела об этой технологии!) извлечь свою память о том событии и куда-то спрятать — видимо, отдать ненормальному Сириусу. Зачем Блэку понадобилась могила в Годриковой Впадине? Ведь даже неизвестно, где закопали настоящую Лили и осталось ли от нее вообще что-то, годное для того, чтобы закопать? Тут такое творилось, таким швырялись… Еще бы ей, Петунье, объяснили, куда бежать и кого прятать. А то свалилась сестрица, как снег на голову, растрепанная, вся в крови, с бешеными глазами — и давай орать, невменяемая. Можно ли было сморозить большую чушь, чем сморозила она? Захочется ли кому-нибудь говорить с нею после такого? Как она посмела не то что сказать — подумать это о родной сестре?! Как же они надоели со своими разборками! В страшном сне не привидится: Петунья, оказывается, в компании какого-то Поттера гонялась за ней, чтобы отобрать Гарри! Петунья, у которой маленький сын уже месяц страдал диатезом, а врачи подозревали сахарный диабет! Да, да, всё бросила и помчалась вместе с гадским Поттером гоняться за этой Принцессой на другой конец страны! Более безумным сценарием был бы только какой-нибудь супер-пупер-злодейский сатана, покусившийся на их драгоценное чадо. Насколько она знала, именно этот сценарий и стал официальной версией в магической истории после того, как их общий с волшебниками мир опрокинулся, вывернулся наизнанку, а люди забыли, как всё происходило на самом деле. Ах да, и в довершение к этому все должны были теперь считать Гарри сыном этого самого неведомого Джеймса Поттера! Ну, ей-то что, ее дело сторона, пусть сами разбираются в своих сказках, принц или гончар, лишь бы Дадли не тронули… «Простите, миссис Дурсль, это вас беспокоит Кевин Брадшо, я преподаю английский язык и литературу у вашего сына и племянника. Извините, если отвлек вас своим звонком, но мне хотелось бы узнать ваши дальнейшие планы относительно Гарри: вернется ли он в школу? Перешел в специализированную? А, простите, можно ли узнать, в которую? В Шотландии?! Надо же. Что ж, я рад за него, очень одаренный мальчик, отличный слог, блестящий ум… Да, мистер Фишер, наверное, расстроится: он намекал, что хотел бы видеть вашего племянника в числе юнкоров журнала, который планирует. Всего доброго, миссис Дурсль! Будьте здоровы, миссис Дурсль!» Мама, миссис Эванс, всегда боялась не самой магии, а того, что она рассорит сестер. И мама оказалась, как всегда, права. Если бы магия была у Туни и у Северуса или не было бы ни у Северуса, ни у Туни, всё сложилось бы совсем по-другому, и Петунья, повзрослев, увидела это с отчетливостью прозрения. А последним доводом к тому стал короткий, но обжигающий, немного удивленный, бередящий все чувства, затолкнутые в глубокую подземную пещеру, взгляд черных глаз. В минимаркете, куда после этого она не могла заставить себя войти месяца два или все три, уже решившись на отчаянное деяние, которое, вне всяких сомнений, безнаказанным для нее не останется. Но иначе… Иначе Петунья уже не могла. Надо было лишь хорошо всё продумать, а еще лучше — найти способ встретиться с этим Блэком и оговорить шансы вместе: одна голова хорошо, а две лучше. Магия магией, но свои ошибки мы всегда творим собственной волей, без «волшебного пенделя». И расхлебываем их тоже сами. Иногда — всю жизнь. Вот почему только она так ненавидит ту островерхую черную шляпу Лили, которую про себя назвала Распределяющей?..* * *
Поппи Помфри собрала все четыре потока второкурсников в лазарете. После урока ЗОТИ, вынесенного по расписанию первой парой и состоявшегося в дуэльном зале, а главное, речи, которую толкнул затем Гарри во время обеда, все — кроме Гермионы и Полумны — осторожно, надеясь, что он не заметит, бросали на него косые взгляды.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
А начиналось всё даже интересно: бодрый с утра, как бацилла туляренсис в крови суслика, профессор Локхарт прискакал на занятие в странном костюме — с какими-то аксельбантами, лиловой перевязью, усеянной алмазными стразами, в пышных кружевах вокруг шеи, запястий и даже отворотов ботфорт. На голове посверкивал окантованный узкой короной и унизанный павлиньими перьями синий берет. Губки бантиком, бровки, понятное дело, домиком. Каждый первый день месяца уроки в расписании были объединенными для всех четырех факультетов — наверное, чтобы студенты не забыли друг друга в лицо. По крайней мере, иного объяснения не могли дать даже преподаватели. Так решил директор. Чаще всего его не было видно и слышно, но если он вдруг появлялся, то появлялся громко и запросто мог огорошить всех каким-нибудь экстравагантным нововведением. От последствий которого отходили потом всей школой и не один месяц. — Друзья мои! — вскричал Гилдерой, воздевая повыше палочку с атласным бантиком. — Сейчас вас ждет незабываемое зрелище! Пройдемте со мной! О, да, зрелище было и впрямь незабываемым. Особенно когда на помосте он попытался дуэлировать с профессором Снейпом под предлогом открытия клуба, где с одобрения директора все учащиеся могли бы отрабатывать на практике защитные боевые приемы, обсуждаемые во время теоретических пар. Если бы не индивидуальные занятия на Сокровенном острове, у Гарри, возможно, и оставались бы иллюзии насчет исхода этого «боя». Кажется, черный скорпион, вселившийся в Снейпа, не слишком-то и проворствовал: не стирая глумливой улыбочки, зельевар плавно вскинул вооруженную руку над головой. Пальцами свободной он начертал перед собой в воздухе руну защиты (другие студенты вообще не поняли, что это за руна, а самые одаренные и не заподозрили, что его движение что-то означает) и «специально для кандидатов в сквибы» отчеканил: — Экспеллиармус! Вообще Гарри уже отвык слышать от него названия столь простых заклинаний: однажды объяснив, учитель с тех пор совершал их невербально и немного преуспел, натаскав студента поступать так же. Но тут пришлось. И самое удивительное, что ни отбить, ни защититься профессор ЗОТИ не сподобился, а вместе со своей гламурной палочкой просто отлетел и послушно размазался по стенке. Кажется, парень переигрывал. По аналогии с Квирреллом Поттер воспринимал его несколько иным, нежели тот представлялся публике. А попросту — не верил, что занимающий такую должность педагог, плюс ко всему — выпускник Когтеврана — может и в самом деле быть настолько олухом. Снейп тоже слегка удивился, хоть и быстро скрыл признаки недоумения под обычной надменной маской. Локхарт похихикал в своей обычной манере делать хорошую мину при плохой игре, пошутил, мол, видите: чуть зазеваешься, и любой зельевар попортит тебе новый дизайн, — а затем начал выдергивать для спарринга столпившихся у помоста учеников. — Я не пойду с ним! — уперся пуффендуец Эрни Макмиллан, когда профессор ЗОТИ сделал попытку поставить его против гриффиндорца Лонгботтома. — Он вчера на трансфигурации чуть дьявола не вызвал, ну его в болото! Второкурсники засмеялись, особенно те, кто своими глазами видел, как чуть не поседела железная МакГонагалл. Но Макмиллана неожиданно оспорил алхимик, который, как известно, и сам всегда был не прочь поддеть «первого из кандидатов в сквибы»: — Бояться стоит не Лонгботтома, мистер Макмиллан. Бояться нужно Поттера, этого фея убивающей палочки. Профессор, позвольте предложить вам другой вариант: Поттер против моего студента. Локхарт с любопытством заморгал подкрученными ресницами: — Это кого же, профессор? Вместо ответа Снейп взял руками за плечи и выдвинул перед собой Драко Малфоя. — У вас есть шанс отыграться, мистер Поттер, — криво улыбнувшись, бросил он загадочную, понятную лишь им троим (Крэбб с Гойлом намек расшифровали бы вряд ли), фразу. И успел что-то шепнуть на ухо «белокурому ангелочку», перед тем как толкнуть его в спину, выгоняя на помост. Кривая улыбка учителя соскользнула на лицо блондина, и презрения в ней даже добавилось, хотя после той нелепой драки они с Поттером успели почти помириться и с тех пор оставались в сносных отношениях. Драко в полной мере оценил тогда сдержанность когтевранца, не пожелавшего выносить сор из избы, и снова бросил фразу о том, что такие люди нужны в Слизерине, а не где-то еще. Видимо, сейчас он решил подыграть своему декану, который — Поттер теперь отлично распознавал это выражение лица Снейпа — тоже играл на публику. Как говорится, к делу внесения межфакультетского раздора — будь готов! Гарри ничего не оставалось, как ответить на вызов. В какой-то мере он был даже благодарен алхимику за эту затею. Безусловно, тот руководствовался желанием оценить результат внеклассной работы студента, но мальчику это давало возможность взять реванш за рождественское поражение в стычке у подножья статуи «тетушки Молли». Про палочку Снейп сильно преувеличил: после той истории с Квирреллом она ни разу не дала хозяину повода в ней усомниться. Проигнорировав Локхарта, который хотел подать команду к началу поединка, Драко выбросил невербальное оглушающее. Гарри частично увернулся: он привык двигаться во время боя, а не стоять на месте, как того требовали идиотские правила честной дуэли, однако на этом помосте сильно не разгуляешься. Но оно и правильно: в реальном бою противники могли схлестнуться и в узком коридоре, и надо быть готовым ко всему — хоть к сражению в наматраснике. Смахнув последствия Малфоевского заклинания и подавив желание приложить слизеринца в ответ чем-нибудь из репертуара драконов-стихийников, Поттер запульнул в него банальной щекоткой. Как говорил профессор Флитвик, иногда важнее скрыть ото всех, что умеешь больше. Кажется, сейчас был именно такой случай. «Не выпендривайс-с-с-ся!» — прошипел знакомый голос в голове. — Серпенсортиа! — как будто подслушав это предупреждение, между приступами мучительных нервных спазмов крикнул корчившийся на полу Драко и выбросил заклинание. Из палочки его вылетела желтая стрела и приземлилась на темное покрытие возвышения. Однако это была не стрела, а живая змея. Струясь, как тонкий ручеек, прокладывающий себе новое русло, рептилия заскользила к Поттеру. Весь зал студентов испуганно охнул. Гарри не видел, кто как отнесся к этому, он чувствовал только общий страх и шорох чешуи ползущей к нему змеи. Подняв узкую аккуратную головку, она остановилась, кольнула пространство прытким язычком и зашипела. «Здравс-с-с-ствуй!» — тут же услышал Гарри в голове. — Господа, а теперь посмотрите, как нужно противостоять этому заклина… — начал было Локхарт, вскидывая свою бантичную палочку, но Малфой подскочил, как ошпаренный, забыв даже о наложенной на него Риктумсемпре, и заорал: — Нет, профессор, только не вы! — никто еще не успел забыть, как Гилдерой залечил сломанную во время квиддичной тренировки руку Рона Уизли: школьные метлы не шли ни в какое сравнение с утраченным «Нимбусом», а Рон привык закладывать лихие виражи. — Поттер, стой не двигайся, я… Они одновременно со Снейпом дернулись уничтожить змею, поскольку шутка явно затянулась, но Гарри вдруг повелительно взмахнул рукой. Этот невероятный по дерзости жест заставил оцепенеть даже зельевара, словно кролика перед удавом. Но Поттер понятия не имел о произведенном эффекте, увлеченный созерцанием желтой змейки. — Кажется, мы недоговорили в прошлый раз, мой маленький маленький принц, — снова облизнувшись, она подползла еще ближе и снова остановилась, будто налетев на невидимую преграду. — О, моя близорукость сыграла со мной злую шутку, милорд! Вы уже заставили себя увидеть? — Да, Шани. Но это лишь половина дела. Разбуди меня условленной фразой, и пусть начинается! Змея словно того и ждала: — «Celui que je touche, je rends a la terre dont il est sorti». [2] Странно и остро прозвучали французские слова в его голове, как бы прострелив мозг. Тот, кого мальчик называл Шани, размахнулся и стрелой кинулся ему в грудь. Два заклинания опередили бы змею и уничтожили, но Гарри сам оградил ее от удара, выставляя щит. Ледяное скользкое тело пронзило его в районе солнечного сплетения, заставив чуть охнуть от укола и согнуться пополам. Змея исчезла. Приходя в себя, краем глаза Поттер успел заметить, как поспешно убирает палочку Гермиона. Второе щитовое, которому недавно обучил гриффиндорку сам Гарри, до этого обученный алхимиком, принадлежало ей. Поттер отбил посланное в летящую змею Эванеско Снейпа, Грейнджер — Малфоя. Одновременно. Не сговариваясь. В этом было что-то запредельное. И только восторженное восклицание Локхарта: «Пассаж дня!» — вернуло Гарри на землю, с которой он чуть было не ушел от удивления. Когда однокурсники совсем достали его тем, что поглядывали во время обеда, как познавшие дзен на завсегдатая Колеса Перерождений, мальчик не выдержал и рыкнул на Акэ-Атля, Тони, Терри и Майкла, которые сидели вокруг него за общим столом: — В конце-то концов, хватит! Хватит таращиться на меня! Да еще с такими глубокомысленными рожами! Или говорите уже, что не так, или, если ни хрена не знаете, уткнитесь в свои тарелки и жрите рагу! — Э-э-э… — протянул Корнер и просительно посмотрел на Шамана. — Может, ты? На лице его крупными буквами было написано, что он боится неадекватной реакции Гарри, умудрившегося озадачить даже Снейпа, подставляясь змее, которая, хвала Мерлину, на излете утратила свою убойную силу и рассеялась. Вот и теперь своим выпадом он только усилил настороженность приятелей. Что-то случилось с уравновешенным флегматичным Поттером! Акэ-Атль оказался смелее и рассказал о том, почему в волшебном обществе змееусты считаются опасными людьми, хотя это и чрезвычайно редкое явление. Поттер, как ни в чем не бывало, продолжал наворачивать тушеные овощи. На плече его завозился Мертвяк, Гарри сунул ему заготовленный кусок мяса и снова взялся за ложку. — И это всё? — дослушав до конца, спросил он; Гарри казалось, что он на несколько лет старше всех соседей по столу, и это ощущение было не неприятным, но удивительным, каким был его первый день без ношения очков. Слыша разговоры когтевранцев-семикурсников, мальчик понял, что вот с ними он, пожалуй, нашел бы сейчас общий язык. Во всяком случае, проблемы двенадцати- и тринадцатилетних интересовать его внезапно перестали. — Короче, ни разу вы меня не убедили. Мертвяк заинтересованно поскреб когтями кожаную нашивку на мантии хозяина. Мальчишки уставились на Гарри. — А какого рожна тебе еще надо? — удивился Куатемок. — Это ж не мы придумали… — Знаешь, Шаман, если бы это придумали вы, это было бы хотя бы подкреплено какой-никакой логикой, — Гарри покачал ложкой перед клювом ворона, тот помотал головой, следя за солнечным бликом в мельхиоре, но когда не сумел толком сфокусироваться, переловил лапой за черенок, отобрал и с усердием Белоснежкиной мачехи погрузился в созерцание себя. — Короче, я не вижу никакой закономерности в приведенных примерах. Сам говоришь, случаи, когда колдуны начинали говорить на парселтанге, очень редки и еще реже зафиксированы в летописях. А те, что зафиксированы, закончились плачевно. Ну так ясное дело — потому их и зафиксировали, что они нашумели. Все знают истории утопавших, которых дельфины вытолкали на сушу и спасли, и никто не знает, скольких они вытолкали в открытое море и утопили. Не потому что этого не было, а потому что об этом некому рассказать. Бут и Корнер переглянулись. Энтони — тот согласно кивнул, а Шаман пожал плечами: — Просто Салазара всегда побаивались, ну и… — Салазара и этого… Которого-нельзя-называть… Который вроде был родственником Слизерина. По слухам. А может, и не был. Одна бабка сказала, в общем, — подхватил Гарри, продолжая раскручивать нить размышлений вслух. Он сейчас проговаривал всё это скорее для себя, чем для них: так оказалось проще думать. Черт, а может, это как раз ему открылся дзен, и просветленный теперь он? Вот был бы номер: дважды избежал Авады — и с низкого старта прыжок сразу в нирвану. «Ежедневный пророк» посвятит такому событию аж целую передовицу, будет чем гордиться перед внуками, восседая в центре цветка лотоса, круто. Поттеру стало смешно, когда он услышал в ухе саркастичное шипение профессора Снейпа: «Наша знаменистос-с-с-сть!» Вот кто особо «обрадуется» такой передовице. А вместе с ним — эти три невидимых аврора, которые вынуждены колесить по Хогвартсу круглые сутки, чтобы исподтишка обеспечивать безопасность учеников, и главное — Гарри Поттера, который в конце первого курса и так уже едва не очутился на том свете прямо в сердце самого безопасного места на земле. Именно так: самого безопасного. После предыдущего «безопасного места», скрытого чарами Фиделиуса, откуда его, единственного живого, вынесли со шрамом на лбу. Да волшебный мир — это просто сборник исключений, в котором редкие правила почти не просматриваются, а если и просматриваются, то выглядят как легкая погрешность в статистике! Мальчик фыркнул и продолжил, не обратив внимания, что теперь примолкли и прислушиваются к нему даже те, кто сидел в отдалении: — То есть, что мы имеем в итоге? Быть змееустом плохо, потому что им был неназываемый террорист. Если бы у Неназываемого было еще какое-то хобби — скажем, вышивание крестиком — то всех, кто тоже любит вышивать крестиком, нужно было бы за это пересажать в Азкабан. А ничего, что Адольф Гитлер картины писал? Это ведь бросает тень на всех живописцев, Ступефай им в печенку! Вторая мировая началась в пятницу? Прекрасно — надо запретить все пятницы, и мировых войн больше не будет. — Босс! — донеслось с плеча. — Что? — На! — Мертвяк вручил ему ложку. — Придем к Помфри — накапай себе сюда валерьяночки. Разошелся ты не на шутку что-то… — Да достали пялиться, потому что! — напоследок Гарри резанул злым взглядом окружающих студентов, с грохотом поднялся из-за стола и стремительно вышел из Большого зала. Гермиона почти сразу же оставила гриффиндорский стол и отправилась следом. — Какая муха тебя укусила? — нагнав его в коридоре, спросила заслуженная хулиганка и по совместительству всезнайка всея Хогвартса. — Ну да, в народе змееусты не приветствуются, ничего ты с этим не поделаешь. Вот ты, когда видишь свастику, первым делом что вспоминаешь — солярный ведический знак или фашизм Гитлера? Или попробуй зигануть где-нибудь в магловском Лондоне. А большинству магов свастика, хоть на лбу у тебя выбитая, — она указала на его зигзагообразный шрам, — или «зиг хайль» не скажут вообще ничего. Зато когда кто-то начинает говорить на языке змей, их это сильно нервирует. Это другая культура и другие правила. Разве ты не слушал, о чем летом рассказывал мистер Лавгуд? Уже пора бы включиться в новые обстоятельства, мальчик-надежда! Гарри посмотрел на нее, на поддакнувшего ей Мертвяка и неожиданно для себя успокоился. Опять же — словно ему было не двенадцать запальчивых лет, а намного больше, и он уже умел держать себя в руках. В карих глазах Гермионы он наблюдал теперь тот же огонек взрослости, чередующийся с обычными лихими чертиками. Пусть Грейнджер и в самом деле старше него на год — ей недавно стукнуло тринадцать — но не настолько же взросло она вела себя раньше! Поставить рядом вундеркинда и тридцатилетнего человека с таким же объемом знания — и все равно ребенок ни по ужимкам, ни по суждениям не сравнится с опытностью старшего напарника. Что-то было не так во всей этой истории. И опасаться стоило этой непонятности, а не парселтанга Гарри. И не его волшебной палочки, над непредсказуемостью которой при каждом удобном случае обожал поприкалываться профессор Снейп. — Ладно, забудь, — примиряющим тоном сказал Поттер. — Зато теперь до меня дошло, почему я понимал, о чем говорил змей Квиррелла. А то всё голову ломал, откуда мне может быть знаком древнеегипетский.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Помфри окинула собравшихся в лазарете студентов придирчивым взглядом: — Старосты! Здесь все? — Да, мэм, — откликнулись четверо шестикурсников, которые привели сюда младших со своих факультетов. — Благодарю за помощь. Можете отправляться на свои занятия, — и, когда старосты ушли, вытащила палочку. — Господа второкурсники, прошу вас быть предельно собранными. Сейчас я открою камин, настроенный на прямой переход в госпиталь Святого Мунго. Не толпимся, не толкаемся, не галдим — разбиваемся парами и в строгой очередности делаем шаг в огонь, а когда приземляемся в заданном пункте, стараемся быстро освободить дорогу следующим за вами товарищам. Если, конечно, вы не имеете намерений остаться там, куда мы сейчас держим путь, насовсем. Взмах палочки, и огромная стена в самом конце лазарета пришла в движение. Колонны разъехались, облицовочная панель треснула четко по центру, и оставшиеся половинки покатились прочь друг от друга, как двери в вагоне подземки. Внутри обнаружилась гигантская полость, скрывавшая такой же гигантский, футов двадцать в высоту, старинный камин из черного камня. По обеим сторонам от топки возвышались два черномраморных атланта, а из центра, над аркой самого портала, на пришедших взирало гневное лицо змееволосой Медузы Горгоны, выбитое в виде камеи. — Как наша! — заметил кто-то из слизеринцев. — Только больше. Увлеченные новой особой, опять же — связанной с ядовитыми пресмыкающимися, — студенты наконец-то забыли про Гарри. Глаза Горгоны вспыхнули, огонь загудел, и транспортировка началась. Полет через камин — удовольствие сомнительное, но от него мутило гораздо меньше, чем от трансгрессии с мистером Лавгудом. Помещение, где они очутились, тоже было немаленьким, но и до владений мадам Помфри ему было далеко. Завершая процессию, за последним студентом из камина вынырнула и сама колдомедик, придирчиво оглядела одежду и стряхнула палочкой с белоснежного накрахмаленного фартука несколько крупинок приставшей сажи. — Идемте. Пока они добирались из уставленного странными капсулами зала в соседний, Гарри ощутил тычок между ребрами и, оглянувшись, встретился глазами с Гойлом: — Поттер, тут говорят, ты летом у своей тетки газоны стрижешь, не? Крэбб, топающий рядом, гоготнул. — Только по ночам, Грегори. Днем приходится учить парселтанг. И натравливать гадюк на особо любопытных соседей, которых ночью не покрошило газонокосилкой. Гарри не увидел, а почувствовал, как сразу несколько однокурсников, не сговариваясь, отшатнулись от него в разные стороны. Хотя дураку понятно, что он просто язвит. Похоже, «дурак» — это не наинизшая оценка интеллекта из возможных… Одно хорошо: телохранители Малфоя отвязались, ушли переваривать сказанное. В какой-то миг мальчику показалось, что легкий сквознячок доносит из соседнего помещения сладко-жуткий запах трупа. Судя по реакции окружающих, многие из которых попытались зажимать носы и морщиться, — не показалось. Они еще не вошли, но с той стороны дверей послышался грохот. Помфри заглянула первой, затем нетерпеливо помахала рукой, чтобы зашли и студенты. Соседняя комната была выстужена, как слизеринские подземелья, но распятому на каменном столе в центре зала мертвецу это не мешало успешно разлагаться. Кажется, сзади кого-то вырвало. Многие возмущенно загалдели. Тотчас двери с другой стороны от тех, в которые вошли они, с треском распахнулись, и внутрь ввалилась невысокая коренастая женщина в кимоно и с боевым японским веером вместо палочки в руке. Увидев учеников, веер она закрыла, а затем окинула посетителей едким взором раскосых черных глаз. — А, прибыли! — только и буркнула она, направляясь к столу с препарированным трупом; от запаха у Гарри кружилась голова, перед глазами висело воспоминание-дементор, а в памяти мелькал образ директора. Дамблдор стоял внутри гудевшего вокруг него тайфуна, словно дирижируя оркестром, что играл Вивальди. Палочка в его руке выписывала неведомые кренделя из греческого алфавита. И всё это вместе порождало у мальчика мысли о смерти. Еще не хватало грохнуться в обморок и опозориться на пару с тем слабонервным, не удержавшим обед в желудке. Кстати, кто это был? Голос женщины вернул Гарри в реальность: — Один момент, я не успела допить чай! Женщина в кимоно проследовала прямо к разделочному столу, на котором сбоку, возле руки покойника, стояла чашка и лежал в блюдце надкушенный круассан. После этого вырвало еще нескольких, и, судя по топоту ног, они поспешили выбежать за дверь. — Эй, смельчаки, а я бы вам туда не рекомендовала! — с явным аппетитом дожевывая свой десерт и прихлебывая рогалик чаем, крикнула им вслед странная дама. — Только сейчас инферналов загоняли по местам, вырвались. Поэтому извини, Поппи, за скомканную встречу. То одно, то другое… — Я бы для первого знакомства убрала… вот это, — с каменным лицом суховато намекнула на труп мадам Помфри. — Угу, угу! — поспешно закивала женщина с набитым ртом. — Шишаш-шишаш! Вот и всё! — она улыбнулась, отряхнула руки, вытащила веер и небрежно им взмахнула. Стол, грохоча прыгавшей на нем чашкой с ложкой, укатился в стенную нишу, и трупная вонь быстро растаяла в воздухе не без помощи какого-то невербального заклинания. — Как всегда, пообедать полноценно нам тут не удается. — Разрешите представить вас нашему патологоанатому, — холодным тоном продолжила колдомедик, окидывая взглядом второй курс, ряды которого с каждым новым поворотом событий в этом нестандартном уроке рисковали терять все больше и больше участников. Дама слегка кивнула. — И нашего патологоанатома — вам. Это профессор Анатомии Прозерпина Умбрасумус. — Угу, это я, — разглядывая лица второкурсников, согласилась профессор и широко улыбнулась, вот только при виде этой улыбочки все, кроме мадам Помфри, сделали шаг назад. — Тогда мне пора возвращаться. Надеюсь, сегодня вы вернете их всех живыми и здоровыми, профессор? Чего угодно ожидал Гарри, но не таких шуточек от их строгого школьного врача. А Помфри, не задержавшись насладиться произведенным эффектом, удалилась в комнату с камином. — О, как вас на этот раз много! — оценила Прозерпина, останавливаясь взглядом на Гарри. — Война, значит, не за горами. В семидесятые было то же самое… И мальчиков, я погляжу, среди вас гораздо больше. Как и тогда. Можно и к профессору Вектор не идти за расчетами. Ладно, возвращаемся к насущному, господа. Всё равно к седьмому курсу вас тут будет гораздо меньше. Кто-то ойкнул, по рядам пробежал шепоток. Поттер подумал, что накрашена она тоже как гейши с картин в кабинете дядьки. И вообще, кажется, она на самом деле японка, а японцы в военном деле толк знали. — Итак, сейчас мы все находимся в мортуриуме госпиталя Святого Мунго. И здесь мы с вами от курса к курсу будем изучать всё, что связано с анатомией, физиологией и неврологией маглов и магов. В первую очередь эти знания пригодятся будущим медикам, а кроме того… Что, мисс… э-э-э?.. — Грейнджер, мэм. Простите! А по какому из учебников мы будем заниматься? — По всем трем, которые вам предложили в Косом переулке, мисс Грейнджер. И я порекомендую вам дополнительную литературу, если, конечно, вы захотите учиться у меня серьезно. Гарри напряг слух, но за спиной вроде бы больше никто не падал и не икал. Словно ее и не прерывали возмутительнейшим образом, Прозерпина продолжила предыдущую мысль с того же места, на котором ее бросила: — А кроме того, господа, знания о человеческой анатомии совершенно необходимы тем, кто собирается стать колдохудожником-портретистом. Есть тут у вас такие? Кто-то замычал, кто-то хихикнул, кто-то фыркнул. Со стороны гриффиндорцев донесся немного писклявый голос Парвати Патил — этим они с сестрой-когтевранкой почти не отличались друг от друга. — У нас зато Уизли хочет стать актером! — наябедничала она. — В самом деле? — под смех студентов Прозерпина приподняла брови. — Достойное устремление. Главное — чтобы не анатомического театра. Рон покосился на однокашницу и показал ей кулак из-под мышки. Стайка подружек Патил прыснула и захихикала. Профессор Умбрасумус еще раз взмахнула веером, и прямо из плит, выстилавших пол морга, выросли неудобные и страшные, как устройства для пыток, металлические табуреты. «Присаживайтесь!» — любезно разрешила преподаватель. — Черт, я даже не знаю… — пробормотал возле Поттера Куатемок, с опаской оглядывая сидение. — Или штыри вылезут прям под жопу, или цепями прикуёт… Просто с языка снял… Но Гарри пересилил себя и взобрался на лязгнувший сочленениями табурет, как Мертвяк на свой насест. Прозерпина тем временем стала рассказывать о предмете, который преподавала. Смысл ее вводной лекции сводился к следующему (Гермиона была единственной, кто пытался конспектировать, держа пергамент на весу на ладошке). Анатомически и физиологически никакой разницы между магами и маглами, конечно, не существовало — те и другие относились к одному общему виду. Поэтому все бытовавшие в народе легенды о чисто магических заболеваниях, которым якобы не были подвержены маглы и маглорожденные и которые не сильно угрожали полукровкам, а также о чисто магловских недугах, не цепляющих чистокровных волшебников, являлись не более чем мифом. Удобным для подтверждения расистских псевдоучений. Никакой корреляции между всеми этими болезнями и способностью к волшбе научный подход не выявил. Но легенда всё равно осталась жизнеспособной, и многие маги верили в нее так же, как многие маглы верят в свои божества. На самом деле всё зависело только от иммунитета, а также от силы исцеляющей магии и, безусловно, от качества лечебных зелий. Хотя и колдун при определенных обстоятельствах мог лишиться жизни из-за какого-нибудь запущенного отека Квинке или поздно диагностированной скоротечной саркомы. Различия можно было обнаружить только в работе нервной системы, и то лишь определенных ее участков. Причем не столько между не-магами и колдунами, сколько внутри самой популяции волшебников, ибо у простаков эти участки находились в Мертвой, а у сквибов — в Слепой Зоне. И у тех, и у других они пребывали в состоянии пожизненной летаргии, посему изучать этот вопрос на примере данной категории населения не имело смысла. Зато активность этих участков полновесно влияла на способности людей из Пробужденной и Живой Зон, независимо от их социального происхождения и древности рода, если речь шла о наследственных волшебниках. Они умеют пользоваться не только внутренним ресурсом, но и черпать силы из окружающей среды, всё зависит от врожденного потенциала, от приобретенного желания учиться, от умения соблюдать правила, когда нужно, и когда нужно — изобретательно и нестандартно их нарушать. Хотя есть гипотеза, согласно которой ослабление магнитного поля планеты и прецессия земной оси могут влиять на частоту рождения магов. В точности так же природа регулирует численность живых организмов, постоянно задействует различные механизмы управления, не позволяя слишком размножиться какому-то одному виду в ущерб другим. Гермиона снова подняла руку: — А человек, профессор? — Ну и как вы думаете, мисс Грейнджер, почему с каждым годом появляется все больше неубиваемых вирусов, которые провоцируют самые опасные человеческие заболевания? — спокойно пожала плечами Умбрасумус. — Почему становится меньше магов? То есть, существ, способных хоть как-то противостоять этим болезням благодаря колдовским приемам. В цивилизованных обществах это поняли и обычные маглы, которые раньше были одержимы манией размножения. По рядам слизеринцев прокатился ехидный хохоток, и многие обернулись в сторону покрасневшего, как лобстер, Уизли. Сегодня был явно не его день. Драко, естественно, не удержался от соблазна подковырнуть собрата по чистокровности: — Да ты нынче гвоздь программы, Ронни! — Закройся, а? — поморщился Уизли. Патологоанатом пока не вмешивалась. Любой профессор Хогвартса уже давно заткнул бы распоясавшихся студентов, она — нет. Гарри догадался, что Прозерпина прощупывает почву точно так же, как сейчас они все изучают границы, до которых простирается их свобода действий. Ему стало не по себе, потому что, когда так делала преподавательница математики в его старой школе, провинившимся потом не казалось мало — из поля зрения она не упускала никого. Зловещее спокойствие патологоанатома слегка пугало, как и ее профессия. — Я могу продолжать, мистер… э-э-э? — Малфой, мэм, — поднявшись с места, элегантно поклонился Драко. — Да, конечно, извините, мэм. Готов искупить. — Да ни хрена он не готов! — вдруг взорвался Симус. Прозерпина с интересом взглянула на него, он смешался, сел и буркнул под нос: — Прошу прощения, профессор. — Спасибо, господа, вы очень любезны. Так вот, мы с мисс Грейнджер остановились на том, что опасность перенаселения осознали и обычные маглы. Теперь они постепенно, своим ходом, ограничивают деторождаемость. В варварских народах процесс продолжается, как и раньше — бездумно. Миры и мировоззрения маглов цивилизованных и маглов полудиких конфликтуют куда сильнее, чем даже наш с магловским. Вследствие этого мало что меняется на общем фоне. Природа будет по-прежнему бороться с видовым перенасыщением. И бороться она будет при помощи наследственных и вирусных болезней. А еще — информационного пояса Земли, который побуждает саму популяцию к жесточайшим войнам и иным способам добровольного уничтожения себе подобных. И третий убедительный ее довод — голод. Голод, дикость и нищета на территориях экономически и социально неразвитых этносов. Вот они, три из четверых Всадников Апокалипсиса. Недаром магловские мудрецы считают, что когда их божество желает наказать человечество, оно лишает людей разума. — Профессор, а можно еще один вопрос? Ну, совсем маленький? — Малфой символически вскинул руку, словно прося слова и, не дожидаясь ответа от вперившейся в него взглядом Умбрасумус, спросил: — Скажите, а что говорит наука насчет аллергии на латекс и на противозачаточные зелья у некоторых особей? И еще: пигментация волос как-то влияет на это? Например, у рыжих вол… Разъяренный Рон швырнул в него Ступефай, Драко ушел из-под удара, Крэбб с Гойлом, вскакивая на ноги, выхватили палочки. Гарри тоже сжал свою, но рассчитывал вмешаться только в самый последний момент, если будет нужно. Внезапно из какого-то соседнего помещения — как бы не того самого, где профессор и ее коллеги только что гоняли каких-то инферналов — послышался утробный рев. Малфой оцепенел, кровь отлила от его лица, и оно сравнялось в цвете с волосами. Его «телохранители» тоже растерялись, а Невилл и Гермиона повисли на разъяренном Рональде. — Не бережете вы себя, молодые люди, — огорченно вздохнув, профессор повернулась в сторону выхода. — С вашего позволения, я ненадолго отлучусь. Постарайтесь не перебить тут друг друга: у нас сейчас морозилка под завязку, и хранить ваши бренные останки будет негде. — Драко, тебе уже сегодня говорили, что ты придурок? — едва Умбрасумус за порог, уточнила Грейнджер. Ей пришлось почти забраться на закорки Уизли, который заметно возмужал за лето, и чтобы удержать его, нужны были кандидаты покрепче нее и Лонгботтома, да только никто не желал связываться. Крэбб попытался было переключиться на Гермиону, но Малфой ухватил его за плечо и покачал головой, всё еще бледный, как свежепреставившийся покойник. Винс пожал плечами — мол, как хочешь — и отстранился. Распахнувшись настежь, дверь едва не слетела с петель и со всей дури грянулась о стену. В зал, пригибаясь под притолокой, кособоко вступило нечто, ростом напоминающее Хагрида, но всё как будто сшитое из кусков разных тел. Распространяя вокруг себя невыносимую бальзамическую вонь, как из котла Невилла на зельеварении, оно покорно ковыляло на изящном поводке, тянувшемся от его ошейника в руку профессора Умбрасумус. Даже многотерпеливые пуффендуйцы подскочили с мест и облепили стены, пытаясь вжаться в них и стать невидимыми. Гарри с удивлением обнаружил себя, вместе с Малфоем прикидывающимся элементом декора в стенном проеме, но про палочки оба они не забыли. Хотя что с ними делать, похоже, не представлял ни один, ни другой. — Это Франки, — жизнерадостно сообщила Прозерпина. — Он мой ассистент и совсем немножко инфернал. Франки не любит шумных студентов и вообще после смерти он мало что и кого любит. Кроме мозгов. В гастрономическом смысле. Не обижайте Франки, дети. — Я… я пожалуюсь отцу! — дрожащим голосом, но пытаясь сохранить надменное выражение лица, пообещал Драко. — Ч-что вы… что вы это притащили в школу… — В школу?! Вы ничего не путаете, мистер Малфой? — удивилась профессор, успокоительно поглаживая локоть чудовища — это максимум, до чего она сумела дотянуться, будучи дамой невысокой. — Ч-что вы нас прит-тащили из школы и… — Ну так ступайте, господин Малфой, ступайте в школу. Правда, тогда я не смогу выставить вам экзаменационную оценку на СОВ, когда до этого дойдет дело, но, мне кажется, с вашим положением в обществе учиться вам не нужно вообще. К чему все эти сложности, правда ведь? Махать палкой вас уже немного выучили, чего еще нужно сыну влиятельного аристократа? Франки повел штопанной-перештопанной башкой, и Гарри ощутил, как шевелятся волосы на его собственной голове. — Так что нужно сказать, мистер Малфой? — настаивала Умбрасумус. Блондин засопел, но, подмяв под себя гордыню, всё-таки пробухтел: — Извините. — Прекрасно. Ступайте и не грешите больше. А с вашим отцом мы разговаривали по этому поводу на заседании Попечительского совета. И он сам пожелал, чтобы мы не давали разгильдяям-студиозусам никакого спуску. Посему вы можете пожаловаться отцу, но тем самым, конечно же, поставите в неловкое положение его самого, — с этими словами она вытащила из кармана кимоно полиэтиленовый пакет с каким-то окровавленным шматом внутри, раскрыла и подбросила вверх, не глядя. Монстр схватил подачку на лету и слишком проворно для окоченевшего зомби. Заурчав от предвкушения, он с чваканьем выжал содержимое пакета в свою пасть. Гарри успел заметить только, что это были чьи-то мозги, от сдавливания превращенные инферналом в сырой паштет. — Иди, Франки, — разрешила патологоанатом. — Ступай, место. Сыто булькнув кишками, зомби развернулся и неспешно покинул прозекторскую. — На первый раз достаточно. Все свободны, но передайте мадам Помфри, что ее чаяния не сбылись, и возвращаю я не всех. Вот этот, этот и, — тут Гарри опешил, потому что вместе с Драко и Роном она вдруг отметила и его, — и этот молодой человек останутся у меня для небольшой отработки. Мне всё же нужно закончить проведение аутопсии, а клиент, если вы не успели заметить, не может ждать, и каждый час промедления влияет на его свежесть не лучшим образом. — А я-то за что?! — возмутился Рон, проигнорировав факт, что из них троих есть и тот, кто вообще не имел отношения к их гастрольному концерту. — За несанкционированное колдовство во время занятия, — пояснила Прозерпина. — Тьфу ты! Драко тоже со злостью посмотрел на профессора, но не сказал ничего. А у Гарри вообще не нашлось слов, чтобы попытаться задавать вопросы. Пока два несостоявшихся дуэлянта переодевались в подсобке в рабочие костюмы, Умбрасумус задержала Поттера: — А вашу маму я помню, — уже совсем с другой улыбкой призналась она. — Моя лучшая студентка, из нее должен был получиться высококлассный хирург. Мастерство буквально на кончиках пальцев! И это при том что пальцы у нее были совсем даже не хирургические: короткие, врастопырочку, сама ладошка широкая — почти квадратная. Не то что у вас! Хорошо помню ее золотые ручки! Ах, видели бы вы ее в деле — своими маленькими лапками она разрушала все стереотипы! — Она тоже… ну, это… аутопсия? — мальчик покосился на нишу со скрытым в ней трупом. — Разумеется. Но не в первый же день: так везет не всякому второкурснику. Он с трудом сглотнул: — Значит, мне повезло? — Вы об этом? — она ткнула большим пальцем себе за спину. — О, нет-нет, я задержала вас только для того, чтобы почтить память Лили. Вы ведь, наверное, немногое о ней знаете? Не то слово. Клещами ни из кого не вытянешь, как сговорились… — Славная девочка. Вы очень на нее похожи, и если не израстете, то станете импозантным юношей… Она ведь и в алхимическом кружке состояла, вам рассказывали? Но все же ее призванием было врачевание. Эта проклятая война перечеркнула всё… Страшно представить, сколько талантливых детей погибло в той мясорубке в конце семидесятых… А теперь вообразите только, с каким ужасом прошедшие ту войну чувствуют приближение новой! — А она правда приближается? Умбрасумус грустно вздохнула: — Вы думаете, я шутила? И не передать, как бы мне хотелось ошибаться… Но не буду вас больше задерживать, молодой человек. Мне еще возиться с этими двумя охламонами. Вы найдете камин, или вас проводить? — Нет, спасибо, я найду. Гарри и сам не знал, с каким настроением покидал морг магической больницы: радуясь ли, что услышал новую информацию о маме и не был принужден вскрывать прогнивший труп — или ужасаясь уверенности профессора, предрекающей бойню. Причем что-то внутри него, что-то более опытное и осознающее меру ужаса любой войны, шептало, что Прозерпина не ошибается. Так улыбается ничего не понимающий, растерянный, попавший под обстрел и раненый ребенок, размазывая свою кровь по пыльному лицу и сбившимся в колтун волосам — и совсем другое творится в душе взрослого, который в это время смотрит на него со стороны. Гарри сейчас был и тем, и другим.* * *
На карту упала тень. Хорошо, что Фред успел ее деактивировать и сделать вид, будто записывает на ней лекцию. Близнецы медленно подняли головы и уставились на алхимика. Снейп возвышался над ними, сложив руки на груди. — Я думал, что ваше семейство уже не удивит меня ничем, но, похоже, заблуждался. Масштабы вашей наглости потрясают. Стоит ли такой ценой стремиться в магические анналы абсурдных рекордов, Уизли? — Сэр, вы слишком быстро диктуете! — жалобно взвыл Фред и для наглядности повращал кистью с зажатым в пальцах пером, а Джордж утвердительно закивал. — Диктуйте помедленнее, невозможно записывать! Но спасти карту и сохранить баллы, заработанные ловцом Гриффиндора в недавнем матче, им не удалось. После расправы интерес старого змея к своим жертвам угас. Небрежно сбросив экспроприированный пергамент на свой стол и даже не изгнав нарушителей из аудитории, он пополз по другому проходу между столами. Начитывать лекционный материал Снейп продолжил, ничуть не изменив нудных интонаций: — В том случае, если нам необходимо зачаровать минерал снадобьем так, чтобы они стали единым целым и не вызывали неудобств в ношении и применении, но само зелье при этом не способно по своим базовым свойствам к затвердению, следует смешать его с нейтральным компонентом, подверженным полимеризации, и далее действовать указаниям вышеизложенной инструкции… Близнецы тем временем совещались, как получить свою реликвию обратно, и уже совсем ничего не писали. Одногруппники косились на них с недовольством: стоит только на полкорпуса обойти «слизняков», обязательно откуда-нибудь вывалятся два этих рыжих помела и спустят к вейлиной бабушке всё заработанное потом и кровью. Посреди урока в класс постучались, разбудив пару особенно прилежных слушателей на задних партах. — Коллега! — донесся голос Локхарта из коридора. — Могу я войти? Снейп махнул палочкой, распечатывая дверь, и с неудовольствием спросил, чего изволит «коллега», беспокоя его в столь неурочный урочный час. — Профессор, Минерва сказала мне, что я могу обратиться за помощью именно к вам. В качестве наглядного пособия мне нужна засушенная печень норратского кожелапа. Она была уверена, в ваших запасах это найдется. — Посмотрите вон в том шкафу, — процедил алхимик, который наверняка мог бы в секунду добыть всё необходимое приманивающими чарами, но не стал этого делать из повышенной симпатии к профессору ЗОТИ. Стинки возился минут пять, нервируя Снейпа и тем самым радуя братьев Уизли, которые просто наслаждались раздражением клювоносой образины. С победным воплем профессор Защиты наконец нашел то, что искал, и поднял над головой экспонат, больше похожий на сплетение корней, чем на орган животного. — Благодарю вас, профессор! Вы так меня выручили! Только во что бы это завернуть? Боюсь, если я так пойду по коридору… О! Я возьму? Кажется, тут нет записей. С меня — свиток взамен, мистер Снейп, и не думайте возражать! — он захлебнулся радостным смехом, обмотал печень дрянной твари бесценной картой, о которой алхимик давно забыл, и выпорхнул в коридор. Близнецы переглянулись и погрузились в траур.* * *
Вернувшись в Хогвартс после продолжительного отъезда, Дед вызвал к себе Снейпа уже поздним вечером. Впрочем, тот всё равно не спал, просто растянулся на кровати в одних штанах — он никогда не носил пижам, его вполне устраивали тонкие и свободные брюки, и чтобы сверху, несмотря на прохладу в спальне, не было ничего больше — и умозрительно перебирал события недавних дней. В полусонной голове бродили вязкие мысли, не давая уснуть. Последняя, на которой прервал его влетевший в спальню феникс-патронус Дамблдора, была связана с сегодняшним приходом Локхарта во время урока. То, что Стинки вел себя, как полудурок, не было в новинку. Но алхимика насторожило другое. Может быть, он и дует на воду после весенних событий в подвале Хагридова Пушка, но кое-какие симптомы в поведении «коллеги» намекали на недавнее использование им Фелициса. Снейп, конечно, подозревал, что многие студенты и даже кое-кто из коллег были бы не прочь глотать это пойло перед каждой встречей с ним, чтобы не отплевываться от его яда, но в данном случае даже для богача-Малфоя это было бы слишком расточительно, не говоря уж о заштатном преподавателе ЗОТИ. Хотя, в отличие от Квиррелла, Локхарт, вроде, не корчил идиота, а был им. Шляпа всё-таки иногда ошибается — вон и Поттера-младшего распределила на тот же факультет. Такими темпами Когтевран скоро будет дискредитирован похлеще Слизерина… Идти на рандеву с директором не хотелось, но достаточно веской причины для отсрочки визита у Северуса не было. Ругнувшись на «светоносную плесень» [3] Макмиллана, бесцеремонно отвоевавшую себе уже часть второй стены в комнате алхимика и действительно благотворно влиявшую на настроение, он стал одеваться перед зеркалом. И вот в который раз внимание его задержалось на старом, давно побелевшем шраме, идущем наискосок через грудь спереди и в точности так же — на спине в районе лопаток. Его форма — двух ветвистых ветвей коралла [4] — и глубина некротии тканей не оставляли выбора вариантов, которыми он мог быть заработан. Это «Меч-Молния», Фулминис Энсис, калечащий не слабее Сектумсемпры, и если бы он попал фронтально, да еще и в район сердца или в голову, летальный исход был бы неотвратим. И даже при таком раскладе, о каком свидетельствовал нынешний вид шрама, выживание оставалось под сомнением: здесь нужно было своевременное вмешательство очень хорошего и сильного хирурга-травматолога, потому что электрический ток вкупе со стремительным отмиранием тканей убивали быстро и качественно даже парней покрупнее него… Между прочим, случаи, зафиксированные маглами, которые раньше авроров обнаруживали трупы убитых этим проклятьем, всегда были списаны на удар настоящей молнии (не гуляйте в грозу, господа!). Странно, что цеплять внимание Снейпа этот шрам начал относительно недавно — когда заварилась вся эта каша с поступлением мелкого Поттера на первый курс, когда умерла Эйлин и когда призрак Пандоры Лавгуд передал ему через Луну загадочную колдографию-ребус, разгадать который он не сумел до сих пор. До этого алхимик относился ко всем отметинам на своем теле с абсолютным равнодушием, даже к тем, происхождения которых — как этого шрама от Фулмена — не помнил абсолютно. Что это, выборочная амнезия? Ранний склероз — когда, например, помнишь, как бухой папаша пинком проламывает тебе ребро, оставляя на память рваный рубец, и при этом забываешь, откуда у тебя узоры от удара магической молнии? Впрочем, именно удар молнии и мог послужить причиной всех этих провалов в памяти, наслоений выдуманных событий на реальные, приступов необузданной агрессии и панических атак. Воспоминания о травме улетучиваются благодаря самой травме — такой себе весьма курьезный парадокс! Если сильно, до жуткой головной боли, влезть в глубинные слои памяти, начинает смутно, на грани нереальности, вспоминаться, как заживала эта рана. Пострадавшие участки затянуты отвратительной зеленовато-серой пленкой, под которой скапливается сукровица и сочится при каждом движении, а каждое движение еще и причиняет боль Круциатуса. Взбугрившиеся воспаленно-розовые края рубца выглядят берегами марсианского каньона. И заживает это всё неправдоподобно долго для него — несколько месяцев. Когда Джоффри всего лишь помянул это редкое заклинание во время тренировок на Сокровенном острове, алхимика без преувеличения передернуло, как будто разряд снова прошел через тело. Все эти вопросы и недосказанности вот-вот доведут его до реальной паранойи, если еще не довели! Одевшись, Северус покинул подземелья и поднялся в директорскую башню. — Добрый вечер, мальчик мой, — радушно встретил его Дамблдор. — Присаживайся. Послушай, ты не знаешь, куда подевался авгурей? Хагрид жалуется, что ему некого продемонстрировать пятикурсникам... Снейп криво ухмыльнулся, не без облегчения вспоминая тайно похороненные им в лесу останки мерзкой птицы с начисто отклеванным черепом. Как выяснилось, не одному ему действовали на нервы депрессивные завывания унылого феникса из Тихой чащи: пуффендуйцы, чья башня выходила окнами как раз на ту сторону, не раз жаловались профессору Стебль, что он не дает им спать по ночам и ужасно достает в дождливую погоду. И с хорошо сдерживаемым злорадством Северус ответил: — Сдается мне, Поттеровский ворон сделал ему предложение, от которого тот не смог отказаться. — Гм… — старик с усмешкой погладил бороду. — Что ж, если теперь это называется именно так… Ну да я не о том. Правду ли мне доложили о мальчике? Алхимик интуитивно чувствовал, что распространяться об особом умении мальчишки — не самая лучшая идея. Но после того как это шоу состоялось на глазах у полусотни человек, скрыть подобную сенсацию возможно только с помощью массового Обета молчания, да и то большинство юных мисс найдет, как его обойти. Во всяком случае, когда в Слизерине училась Рита Скитер, именно так она и поступала. Если, конечно, Белла не привирала: известно же, как женщины любят друг друга — и в их серпентарии, и вообще. — Да, Альбус. Гарри Поттер — змееуст. Дамблдор крякнул, откинулся на спинку кресла и, о чем-то раздумывая, побарабанил пальцами по резному дереву подлокотников. — И что ты узнал в связи с этим? — спросил он наконец, изучая бесстрастное выражение на лице слизеринского декана. — Я навел справки, не было ли змееустов в роду Певерелл. Их не было. Но змееустом был Том Реддл. — Ты сам это слышал от Тома? — директор наклонил голову, пристально поглядев на Снейпа поверх очков. Северус ощутил, как дернулась жилка под глазом. А вот это уже плохо, и Грега пора немного приструнить, иначе какой из него, к жабьим лярвам, работник на два фронта… — Послушайте, Альбус… Я не знаю, с чем это связать, но… словом, я стал замечать серьезные пробелы памяти в тех фрагментах, которые касались Лорда. Они появляются незаметно и разрастаются постепенно, иначе я заподозрил бы наложение чар Забвения извне. Сначала это выглядело так, будто я вышел на другую сторону киноэкрана и смотрю фильм об этом колдуне как зритель. Потом краски стерлись. Потом стали убавляться действия. Сейчас я помню Лорда таким, будто мне обрывочно показывали серию старых колдографий с его участием, не более… Вы можете диагностировать это явление? — Посмотрим… Разберемся… А Гарри — он не рассказывал тебе, о чем говорил на парселтанге? — Нет. После покушения Поттер стал хоть и не умнее, но подозрительнее. Он может понять, что я за ним шпионю, и тогда насмарку все усилия. Мальчишка и так уже догадывается, что я время от времени взламываю и просматриваю его память, но он полагает, что я делаю это из сочувствия к нему или еще каких-то благих побуждений. — А разве это не так? — лукаво сощурился старик. Кулаки сжались помимо желания. Алхимик едва не скрипнул зубами: — К черту эти ваши уловки, Дамблдор! Если я согласился играть по вашим правилам, это еще не означает, что я позволю ковыряться в личном. Вы знаете мое отношение к обоим Поттерам — и я вас уверяю, оно не изменится никогда. Доверять мы с ним друг другу не будем! — Ну, ну, не кипятитесь так, друг мой! Что вы так?! Зарекаться — это не мудрая черта. — А мудрость — это не по моей части, — скривившись, язвительно передразнил Снейп его покровительственную манеру. Злость уже клокотала в нем, как лава в жерле вулкана, и он в запальчивости продолжал: — Вы сами дали мне понять, что в этой партии я даже не боевой конь — в лучшем случае, рабочая лошадь. Поэтому все ваши сантименты — мимо меня. Говорите, что делать — я придумаю и сделаю, но не доите из меня сопливого сопереживания и иной херни. За этим букетом можете обратиться к Макмиллану или еще кому-нибудь из пуффендуйцев. Я не умел такого никогда и никогда не сумею. И не захочу уметь. Идите к черту с вашими псалмами! Он вскочил и прошелся по кабинету из стороны в сторону, будя своей вспышкой мирно дремавшие на стенах портреты прежних хранителей Хогвартса. Чертов Дед все равно продолжал улыбаться — теперь, правда, с отлично отработанной грустинкой в глазах. — Не могу я понять, Северус, что такое творится у тебя в душе? Почему ты без конца отрицаешь то лучшее, что в тебе есть? — Лучшее?! Лучшее — это вы о ней, да? — алхимик рывком метнулся к его столу и, упершись ладонями в столешницу, выгнулся готовым к нападению хищником. Но Дамблдора угроза не впечатлила — он оставался спокоен и улыбчив: — Да, о ней. Почему ты так упорствуешь, не желая рассказать мальчику о том, что рассказал мне? Неужели ты думаешь, что это как-то унизит тебя в глазах других? Мне вот кажется — всё совсем наоборот. Не каждый способен на такую стойкость чувств. Снейп даже задохнулся от гнева. Он издевается? Похоже, издевается. — Альбус, вы… Я не понимаю, вы блаженный или просто впадаете в маразм? — прошипел Северус. — До вас что, не доходит? — Нет. Объясни, чтобы я наконец понял и отстал от тебя. Пока ты ведешь себя всего лишь как задетый за живое подросток возраста Гарри — попробуй посмотреть на себя со стороны, глазами тридцатидвухлетнего мужчины, и убедишься. — Хорошо, — алхимик распрямился и перевел дух. — В глазах других и в глазах моих собственных это выглядело бы достойно лишь в том случае, будь мое отношение к ней взаимным. В том случае, если бы она не плюнула мне в лицо, выйдя замуж за… — он почти зарычал. — Если бы она хотя бы просто ушла, не с этим… С кем угодно. Потом. Когда бы всё улеглось. Когда мы смогли бы поговорить и обсудить это по-человечески, понимаете, вы? А не так, как сейчас! Не так, что я с тех пор всегда выгляжу в собственных глазах как неудачник, влачащийся за предметом своей неразделенной любви, как тряпка, о которую вытерли ноги. И не только выгляжу — я себя так чувствую, я и являюсь неудачником и тряпкой. Где тут гордиться, Дамблдор? Чем тут гордиться? Да я проклинаю свою слабость, потому что это навязчивое чувство само по себе есть проклятье, а не дар, и я рад был бы от него избавиться как от хронической болезни, как от наркотической зависимости. И не повторять судьбу своей матери! Я мечтаю однажды посмотреть на этого мальчишку — да, действительно похожего на Лили, это глупо отрицать — и понять, что не испытываю ровным счетом ничего: ни ненависти к его папаше, ни тоски по его матери. Было — и было. Прошло. Жизнь продолжается, будут другие Лили, лучше, будут другие горизонты и возможности. Вот так бы я хотел, а не этого мнимого «лучшего во мне». Хоть это-то вам понятно, Верховный чародей Визенгамота? Если бы она была моей погибшей женой, моей — подчеркиваю — женой, и я до сих пор не мог бы ее забыть — вот что было бы достойной уважения преданностью. Верностью человеку, а не призраку, не выдуманному кумиру, которого сам же себе сотворил и в которого сам поверил. Как безмозглая фанатка рок-звезды, готовая ползать и унижаться под ногами идола. Я и тогда, будь она моей, не согласился бы обнародовать этот факт и трепать ее имя, но мне не пришлось бы в этом случае стоять и объяснять элементарные вещи такому остолопу, как вы! Воздух кончился в горящих легких. Северус упал в кресло, проклиная свою постыднейшую истерику и ненавидя себя, директора и весь мир теперь еще больше. И как только у Деда получается настолько зацепить самую больную струну, не забравшись при этом в голову? Легилимент он мощный, но ни разу не заходил без спроса. Нет, Снейп не стыдился Дамблдора — плевать на него, не понимает — пусть катится к дьяволу. Северусу не пятнадцать, и он не нуждается в чьем-то понимании. Важнее то, что сам себе он теперь, после этой тирады, может сказать только одно: «Вот с этого момента ты совсем в дерьме, сын магла-алкоголика, и там тебе самое место». Баба-истеричка. — А теперь послушай меня, Северус, — тихо и серьезно заговорил Альбус, складывая сцепленные пальцами руки на солнечном сплетении. — Всё очень просто, но ты сам не хочешь копнуть глубже и признаться себе в этом. Это комплекс Пилата, мой мальчик. И ты действительно виноват — твоя совесть не обманывает тебя вопреки гордыне. Вот это и есть лучшее в тебе. Твое раскаяние. — К дьяволу, — бессильно прошептал алхимик, уже почти не слушая, уже почти сдавшись, раздавленный, смешанный с навозом и раскатанный ровным слоем по директорскому ковру. — Вам оно удобно… моё раскаяние… — Хорошо, пусть к дьяволу. Но ты же понимаешь, что задача твоя сейчас в другом. Раскаяние не итог, итог — искупление. И искупить свою вину перед ее памятью в глазах ее сына ты сможешь, только завершив то, что поклялся завершить. — Я не отказываюсь... — Слушай меня! — прикрикнул на него Дед, переставая улыбаться. — Не хочешь открываться — дело твое. Я свою часть договора выполнил: ты не в Азкабане, ты в тепле, у тебя непыльная работа и возможность заниматься в свободное время любой интересующей тебя деятельностью без ограничений. Твоя задача — выучить сына Лили всему, что умеешь сам... — Я не могу, Альбус! Он не обучаем! — Твоя первая задача — выучить сына Лили всему, что умеешь сам, — с нажимом повторил старик, чуть подаваясь вперед. — Добиться того, чтобы он это выучил — любыми методами. Цели второй задачи, думаю, повторять тебе не нужно? Снейп сломленно покачал опущенной головой. — Вот и отлично. А теперь давай разбираться с диагностикой твоих «провалов» памяти...