Впервые столовая Мэнора была наполнена гулом, громкими голосами, спорами. Впервые было занято больше трех стульев, расставленных вдоль длинного дубового стола, купленного кем-то из древних Малфоев для многолюдных посиделок и ужинов. Впервые за всю свою жизнь я наблюдал, как стенах поместья говорили, не боясь, не вполголоса, боясь даже за толстыми каменными стенами замка быть услышанными и неправильно понятыми, как это было в беседах мамы с миссис Забини.
Сириус и Люпин обсуждали состояние Гарри, Джинни крепко держала за руки Гермиону, не отлипая от нее ни на секунду. Мама говорила о чем-то с Тонкс, выражая крайнюю степень неловкости от еле различимых слов своей племянницы, в чьих глазах читалось заметное сожаление и неизвестность, как вести диалог.
— Драко, присаживайся! — ободряюще кинул мне Блэк, когда я сорвался с места, отлип от дверного косяка, чтобы пойти на крыльцо покурить.
Уже успев отвернуться, я повернул голову вполоборота, сжал зубы, но задал свой вопрос громко и уверенно, под стать общению:
— Ты приглашаешь меня к столу в моем же доме?
— Драко… — чуть грозно воспитательным тоном окликнула меня мама.
Я вернулся в столовую, где на меня уставились пять пар ничего не выражающих глаз:
— Мы и дальше будем делать вид, что все так, как должно быть? — я достал сигарету из портсигара и поджег ее кончиком палочки под недовольный взгляд мамы.
— Что ты хочешь от нас услышать? — неуверенно спросила Тонкс.
Я театрально пожал плечами и скривил губы:
— Лично от тебя ничего. Кроме предвзятого отношения ко всем детям Пожирателей, можешь выдохнуть, ты никак не отличилась.
— Драко, я… — Тонкс начала было оправдательную речь, но Сириус остановил ее, подняв ладонь вверх и тихонько шикнув.
— Да я все понимаю, — продолжил я свой бенефис, закуривая в паузах, — на меня, Блейза, Тео, Паркинсон, Крэбба и Гойла, Макнейра и Каркаровой, которая сменила пять школ из-за травли, в одной из которых ты, смею напомнить, принимала участие, на нас всех так повлияли наши родители-Пожиратели, которых мы в сознательном возрасте даже не видели ни разу, что, конечно же, кому, кроме нас, быть настоящей опасностью для всего магического общества. Мы, и только мы одни — единственная настоящая проблема общества. Зло во плоти! Бу! Чего не испугалась? Разве ты не видишь, какой я яростный продолжатель дел великого и ужасного Люциуса Малфоя!
Блэк придвинулся ближе к столу и оперся на него локтями:
— Фамилии, семьи, которых ты сейчас перечислил, всегда были защитниками чистоты крови, не зависимо от войны. Если тебе кажется, что эти убеждения безопасны — ты очень заблуждаешься.
— Ага. Про свою семью ты упомянуть забыл?
— Я и Регулус сбежали из родового гнезда…
— А-а-а! Теперь все ясно! Чтобы ты не бросил мою мать в логове Пожирателей в разгар войны, ей нужно было беременной бросить своего мужа, напомню, одного из влиятельнейших темных магов, и пуститься в безрассудно опасное бегство, рискуя собой и своим ребенком? Ну, да, ну, да. Это, блядь, все объясняет, Блэк!
— Драко! — прикрикнула на меня мама. — Ты все еще лорд. Подбирай выражения.
— Тогда, на правах лорда этого поместья объявляю слова «блядь» и «пиздец» официально разрешенными в стенах этого дома, — огрызнулся я.
Разговор обещал быть пламенным. И больше всего за возможные инциденты мне было стыдно перед Грейнджер. Особенно теперь, когда я знал, что интеллект начал активно восстанавливаться, и она понимает все до последнего слова.
Тяжело выдохнув и растерев виски, я успокоился и мягким, насколько мог, тоном обратился к Люпину:
— Мистер Люпин. Могу я попросить вас и Джинни занять чем-нибудь Гермиону в гостиной или посидеть с Гарри? Думаю, предстоящая беседа касается только тех, кого связывает фамилия Блэк.
Джинни суетливо обняла Гермиону за плечи и, играючи, повела ее за руку прочь из столовой. Люпин, с которым мы всегда были вежливы по отношению друг к другу, кивнул мне головой и, как мне показалось, слегка задиристо посмотрел на своего давнего друга прежде, чем выйти вслед за девушками. Я прошел к столу и занял место в его главе, налив прежде более крепкий напиток, чем мамин гостеприимный чай.
— Итак, мистер Блэк и Тонкс осведомлены о процедуре совещаний Аврората. Предлагаю вести дальнейшую беседу в известном нам формате, чтобы избежать ненужных криков и побоищ.
— Сомневаюсь, что мы будем драться, Драко.
— Зато я пока что не уверен, — пробурчал себе под нос я. — Итак, каждому будет даваться слово по часовой стрелке. Каждый выскажет свою версию, предъявы и обвинения. Перебивать нельзя. Обсуждать чьи-то слова и давать к ним комментарии можно тогда, когда до тебя дошла очередь. Я не участвую в дискуссии и даю только комментарии, потому что имею отношение к конфликту крайне посредственное. Нимфадора…
— Никогда не называй меня Нимфадорой, — волосы женщины вспыхнули красным.
— Хорошо, Тонкс представляет, насколько ей позволяет информированность, свою мать. Блэк, начинай.
Сириус растер ладонью лоб и обратил свое полное внимание на маму, сидящую напротив него, прочистил горло и сел вполоборота к Тонкс, развернув от меня свой стул.
— Когда началась война, Драко еще не было в проекте. И мы с Андромедой предлагали тебе бежать. Я помню тот вечер и помню твой ответ. Ты говорила о важности семьи, о своей любви к Люциусу, о Беллатрисе. Ты сказала, что Андромеда поймет, почему ты не хочешь отказываться от Малфоя, но и Лестрейндж ты потерять не можешь, как когда-то потеряла ее. Взгляды Беллы и Люциуса были весьма очевидными, Цисси. А твои слова, также очевидно, были в их сторону.
Сириус кивнул в сторону Тонкс. Она удивленно подняла на него свои глаза, но обращалась также к маме:
— Хорошо. Для меня еще со школы факт о стороне Малфоев — это незыблемый постулат. Мама всегда говорила, что испокон веков эта семья, ровно, как и Блэки, радели за чистоту крови, идеи Темного Лорда и, вообще, ничего не обычного в то том, что две семьи Священных двадцати восьми продолжают традиции и ценности Салазара.
— Мам, теперь ты.
— А что я? — Она относилась ко всему этому не без издевки. Ее голова, как всегда, была высоко поднятой, взгляд спокойным, движения величественно-убедительными. — Война закончилась больше тридцати лет назад. За это время можно было отправить сову со скромным приветствием даже без оглядки на возможную, ничем, кроме догадок и слухов не подтвержденную, разность взглядов. Оправдываться за брак с Люциусом я не буду. Не вам с Андромедой читать мне нотации на тему выбора сердца. Я вышла за него до того, как он стал самым страшным после лорда Волдеморта.
— Слышали? — Сириус указал рукой в сторону мамы. — Цисс, о чем я говорю с тобой, если ты все еще называешь этого уебка в уважительной форме?
— Я в праве называть его так, как привыкла, Блэк. То, что ты ищешь скрытые смыслы в форме имени, не говорит ни о чем, кроме паранойи. — Отрезала мама, что вызвало во мне чувство гордости и восхищения. Она обратилась ко мне. — Извини, что нарушаю озвученные правила беседы, Драко.
Последнюю фразу она адресовала мне, но вышло так, что она заткнула уже было открывшего рот Сириуса, который, согласно этим самым правилам, уже высказался. Тонкс постучала костяшками пальцев о столешницу и тихо сказала:
— Я пропущу круг.
Я поднял руку, словно находился в классе:
— Тогда выступлю я. — Прочистив горло, я обратился к Сириусу. — Я уже озвучивал эту мысль, но повторю. Что бы изменилось, если бы мама, рискуя своей жизнью и жизнью нерожденного меня сбежала бы от отца? Если бы явно демонстрировала свое несогласие с Пожирателями? Ну, убили бы нас обоих, вам бы стало легче жить от осознания, что Нарцисса Малфой пожертвовала собой ради идеи?
— Мы все тогда жертвовали собой ради идеи, Драко! Во время войны в этом нет ничего необычного.
Я закатываю глаза и скрещиваю руки на груди:
— Знаешь, Сириус, ты, хоть и один из сильнейших мракоборцев, но тупой, как валенок.
— Драко, — мама кладет руку на плечо в предупредительном жесте.
— Да ладно тебе, мам, — тычу пальцем в сторону дядушки. — Вас было много, вы — могу-у-ущественные маги, которые могут дать отпор. Какая, мать вашу, идея? О какой идее может идти речь, когда твой любимый человек и отец твоего ребенка — гроза магической Европы, а ты беззащитный…
— Ой, не прибедняйтесь, — Сириус падает спиной на спинку и ехидно смотрит на маму. — Никогда не поверю в беззащитность Цисси.
— Я выбрала другой путь, Сириус, — она подвигается ближе. — И это было очевидно, что между борьбой и семьей, я выбрала второе.
— Ты выбрала не только Люциуса, но и его убеждения.
— Теперь я понимаю, почему ты всю жизнь один, — покачала головой мама. — Потому что в любви не важны убеждения, стороны и статусы. В любви важен человек. Настоящий человек, не скрытый от тебя мантией и маской. Не командующий армией, а твой.
— Ага. Еще скажи мне, что Люциус был отличным человеком.
— Был! — воскликнула мама. — Мне плевать, скольких людей он убил, но к его роли супруга и будущего отца у меня, к слову, претензий никогда не было. Их у меня гораздо больше к вам с Андромедой, как к брату и сестре.
Блэк ссутулил плечи:
— Я должен сказать что-то вроде, прости?
— Ты должен объяснить мне, зачем поддержал травлю нашей семьи, — мамина бровь поползла вверх.
На несколько мгновений повисла тишина, во время которой эти двое бросали друг в друга взгляды, сравнимые силой с Круциатусом. Мы с Тонкс, почувствовав себя лишними, решили ретироваться из столовой, выйдя буквально на цыпочках.
— Думаешь, помирятся? — шепнула мне кузина, на что я пожал плечами.
— Хуже тридцатилетнего разлада все-равно не будет.
— И то верно, — она закатила глаза. — Красивое поместье. И как вам удалось сохранить его после падения Реддла?
— Мама говорит, что на него действует страховка Гринготтс. Отец при жизни очень грамотно составил. Не говоря про заклятие Абраксаса. Пока живы наследники, поместье будет убивать незаконных владельцев.
Тонкс начала ходить по гостиной, оглядывая резное оформление колонн, потолочного плинтуса и портретных рам. В ее глазах был искренний восторг от Мэнора и его обустройства. Она прогуливалась по кругу, рассматривая каждую деталь, касаясь кончиками пальцев статуэток и полированных поверхностей, обивки мебели, будто находилась в музее, в котором наконец-то разрешили дотрагиваться до экспонатов.
— Теперь я понимаю, почему у аристократов всегда были домовики, — восторженно произносит она. — Содержать такое великолепие — это само по себе искусство.
Я пожимаю плечами:
— Наверное, никогда не задумывался об этом.
— Тем не менее, ваш эльф свободен? — она возвращает внимание ко мне.
— Мама говорит, что нет никакой разницы, просто он стал более счастливым.
— То есть, Нарцисса платит Добби только, чтобы он был счастлив? — ее глаза округляются.
— Наверное, — я достаю сигарету и закуриваю. — ты же знаешь, что, в целом, домовики остались в своих домах и без оплаты.
Тонкс опустила голову:
— Они не представляют своей жизни без людей. Такая у них природа. Надо быть полными кретинами, чтобы считать человека, который сделал счастливым домовика предателем.
Я усмехнулся. Как у них все просто — сделал добро живому существу, и уже не злодей.
— Да и выглядит он в костюме куда опрятнее завернутых в простыни эльфов из Косого переулка, — улыбаюсь одним уголком губ. — Я пойду, посмотрю, где Гермиона с Джинни.
Я очень надеялся увидеть их в комнате Гермионы, которая оказалась пустой. Вариантов не так много, пусть и идея Люпина и Джинни казалась мне безрассудной, учитывая истекающего кровью Поттера, но искать их можно было только там. Зайдя в комнату, я удивился сильнее, чем, если бы Грейнджер ела ногу Гарри, потому что рядом со спящим пострадавшим мирно посапывал только Люпин, встрепенувшийся от скрипнувшей двери.
— А где…
— В библиотеке, — буркнул Римус и, устроившись в кресле поудобнее, вновь прикрыл глаза и засопел.
В целом, меня отпустила тревога за целостность конечностей Поттера, но все еще беспокоило, где могла находиться Гермиона, которая явно дала понять, что может сожрать его в любой момент. Если она так реагировала на кровь Поттера, могу ли я быть уверенным на все сто процентов, что она не накинется на его жену?
Подойдя к двери библиотеки, я прежде прислушался, есть там хоть какой-то звук. Меня это успокоило, за дверью слышался стук каблуков Джинни и спокойные умиротворенные голоса. Решив не беспокоить их и дать время наговориться, разворачиваюсь, чтобы…
Смысл того, что именно я слышал до меня доходит не сразу. Распахиваю дверь я без стука, вваливаясь в помещение, заставленное книжными шкафами, я застаю полную тишину и две пары удивленных глаз.
— Спасибо, Драко, — Гермиона сидит на кресле, поджав под себя ноги. — Наконец-то могу тебе сказать.
Странный. Очень странный день, за который мое состояние успело поменяться столько раз, что сил на внятную эмоцию уже не осталось, поэтому стою, как идиот, разинув рот и вопросительно смотрю на довольную Джинни.
— Ей явно не хватало разнообразия в общении, — она подходит и хлопает меня по плечу. — А вдруг, если бы ты рассказал все раньше, и мы бы пришли сюда тоже, ты бы уже давно избавился от мычащей и воющей мутантки?
— Я все слышу, — тихо, пока еще не в нужной степени уверенно говорит Гермиона.
Чувства прорываются несмотря на то, что здесь находится посторонний человек, при котором я не слишком бы хотел проявлять свои эмоции. Я срываюсь с места и рывком тяну Грейнджер на себя, заключая в крепкие объятия.
— Зелье работает, — шепчу я в ее макушку. — Гермиона, зелье Снейпа сработало!
— Снейпа? — недоуменно смотрит на нас Джинни. — А он в курсе?
Мотаю головой:
— Нет, но он подарил мне тетрадь, в которой было кроверазжижающее зелье. Вся проблема в том, что яд этих тварей делает ее слишком концентрированной и густой. Именно это вызывает мутацию.
Закатив глаза после короткой лекции, Поттер выдает:
— Времена меняются, но Малфой, как был задротом, так и остался. А я уже думала, что это сила близких людей заставила речевой аппарат Гермионы заработать, как надо. Ни капли романтики.
Отодвигаюсь от Гермионы, погладив ее по плечу и перевожу взгляд на Джинни, лениво подошедшую к одному из стеллажей, на котором она оставила чашку с чаем.
— Положительный стресс, — констатирую я. — Все получилось, потому что Гермиона испытала радость.
Интересно, вылечила ли эта радость желание есть сырое мясо, желательно еще не остывшее? Ответом на мой вопрос служит сморщенный нос Гермионы, которая старательно делала вид, что пытается не замечать запах с одежды подруги.
— Так, меня кто-нибудь послушает, если я скажу, что мисс Грейнджер надо выпить зелье и отправиться спать? К тому же, Поттеру завтра станет легче, и вы сможете пообщаться, — приглашаю Гермиону к выходу.
Она смотрит на меня с какой-то необъяснимой нежностью вместо того, чтобы пройти в направлении моей руки, она кладет на нее свою ладонь:
— Я хочу увидеть миссис Малфой. Можно?
Она сама льнет в мои объятия, сокращая расстояние. И, почему-то, ее действия совсем не кажутся мне противоречивыми, лишними, неправильными. Пусть слова, которые она говорит и предложения совсем простые, пусть черты лица все еще по-звериному острые, глаза бордово-кровавые, а руки заканчиваются черными когтями, я снова вижу зазнайку Грейнджер. Мисс «я знаю все». Аврора, чьи волосы пахнут, как я сам. Та, в которой именно сейчас я осознал больше сходства с собой, чем различий. Особенно после всего произошедшего с ней, когда мы оба стали чем-то лишним, чем-то непонятым для всех остальных.
Я погладил ее голову, ответив на касание ладони к моей груди, к которой она жалась с таким непередаваемым доверием, что я сам начал чувствовать себя чем-то важным, значимым, нужным:
— У нее сейчас не самый приятный разговор. Думаю, он продлится довольно долго, поэтому будет лучше, если ты отдохнешь до утра. Я расскажу о том, что тебе стало еще лучше, уверен, она будет рада.
Сейчас, даже с учетом того, что к ней полностью вернулись интеллект и речь, я все равно боялся сделать лишний шаг, не правильно построить фразу, что она сможет ее неправильно трактовать и обидеться, закрывшись. Теперь я не мог позволить себе разрывать нашу наладившуюся связь. Я все еще был ответственным за нее, пусть улучшение и сулило мне отказ от моей заботы.
— Хорошо, я буду спать, — еле слышно сказала она срывающимся с непривычки голосом.
Джинни помахала рукой, когда я вышел из библиотеки:
— Спокойной ночи! И завтра меня отсюда никто не выгонит!
— Я и не собирался, Уизли! — крикнул я, когда мы уже оказались в коридоре.
— Поттер! — донеслось явное возражение.
Дойдя до комнаты, я остановился в проходе, на что Гермиона посмотрела на меня вопросительно. Не дожидаясь озвучивания ее вопроса, я ответил, затолкав руки в карманы и уперевшись на дверной косяк:
— Теперь я не могу входить сюда без приглашения. Это как-то…
— Не в ванную, — Гермиона не смогла построить всю фразу целиком, или не смогла ее выговорить, но я понял, поэтому прошел внутрь и устроился в кресле.
— Понял. В ванной я больше тебе не нужен.
— Давно не нужен. Не могла сказать.
— Тогда почему не отталкивала?
— Много сделал для меня. Боялась обиды, — она опускает глаза.
— Обидишься, если я буду контролировать, когда ты пьешь зелье?
— Нет. Так много сделал, я не могу обижаться. Только боюсь обидеть.
Она стоит передо мной с видом радостным, но одновременно пугливым, неловким. Поднимаюсь с кресла и подхожу к ней, прижимая к себе. Гермиона устроила свой нос в моей груди, глубоко вдыхая. Простояв так до тех пор, пока она не начала мирно покачиваться из стороны в сторону, осмеливаюсь сказать:
— Ты понимаешь, что теперь мы можем помочь другим? Я смогу рассказать о тебе, показать наш результат. Ты — умница, Гермиона. Ты сильная и ты справилась. Мы поможем другим.
— Только эксперимент? — поднимает на меня разочарованные красные глаза.
— Ты? — пугаюсь собственных слов. — Нет, конечно! Я бы не говорил тебе этого, но подумал, что тебе будет приятно знать, что мы можем не убивать людей отрядами. Помнишь, я тебе рассказывал, что всегда видел, что ты против смертей, ты всегда хотела помогать. Не думал, что когда-то тебе придется помогать, чуть не погибнув самой.
Жмется теснее:
— Ты не убил.
— Не убил… — шепотом говорю я и целую ее макушку.
Ее тело напрягается, а я осознаю, что, кажется, переступил черту. Дыхание замедляется, пальцы сжимаются на моей одежде, прижимая меня еще теснее.
— Прости меня за вчера. Спасибо…
— Скажешь спасибо еще раз, и я передумаю тебя долечивать, — улыбнулся я от неловкости, которую испытываю всегда, когда кто-то начинает меня благодарить. — Ты уже поблагодарила меня. И на моем месте, я уверен, ты бы тоже не выстрелила.
— Выстрелила. Правила.
— Ты всегда живешь по правилам, — констатирую я шепотом, а мое дыхание учащается.
— Теперь не уверена, — ее голос пищит в конце. — Хотела за другое. Что не воспользовался.
— Ты, конечно, стала привлекательнее из-за этой вашей природы, но я еще не…
— Молчи, Малфой, — стыдливо зарывается в куртку на моей груди.
А я самодовольно улыбаюсь в темноту, не решаясь разомкнуть объятия, пока не слышу какой-то стук внизу.
— Там все очень сложно. Ложись спать. Завтра будет еще веселее. Думаю, Гарри расскажет все Рону.
— Не надо, — просит она.
— Гермиона, я понимаю, что вы были в отношениях, не знаю тонкостей расставания, но вы были и остаетесь близкими друзьями. Ты же помнишь? Вы втроем идете только в комплекте, я сомневаюсь, что вы вообще существуете отдельно.
— Не будет сложно?
— Не будет, — повторяю свой поцелуй в макушку. — А теперь дуй в душ и спать.
— Как папа, — грустно говорит она.
— Мы что-нибудь придумаем, — заверяю ее я, закрывая дверь в комнату.
***
Причиной грохота оказалась никчемная координация Блэка в состоянии опьянения. Мама, весело глядя перед собой чуть скосившимися блестящими глазами, сидела у камина и хлопала в ладоши, потешаясь над уморительными пантомимами братца. Тонкс было неловко, она тащила Люпина к выходу, умоляя оставить этих двоих в покое.
— А, то есть, тридцать лет конфликта решалась бутылочкой отменного огневиски? — ерничаю я, осуждающе осматривая происходящее.
— Три! — поворачивается ко мне Блэк, выпускающий из палочки снопы маленьких фейерверков. — И не отменного, а
чертовски отменного огневиски! Подери меня Мерлин, Цисс, вы живете на залежах жидкого золота!
— Залежи — это громко сказано, Сириус, — смеется мама. — Странно, что с работой Драко они еще не испарились.
Сириус рывком подходит ко мне, вцепляется в ворот куртки и оставляет смачный пьяный поцелуй на щеке. Выставляет вперед указательный палец и, пошатываясь, смотрит прямо в глаза.
— Ты — молоток, Малфой! Пойти на такую работу, чтобы прокормить мать…
— Нам есть на что жить, Блэк, — хватаю его руки и срываю их с себя. — Считайте это благотворительностью.
— Сириус, не нарывайся, пожалуйста, — просит его Люпин, который выжидает момент, чтобы забрать его с собой.
— Все в порядке, — уверяю я своего бывшего преподавателя.
Даже с учетом того, что они с мамой, очевидно, пришли к какому-то консенсусу и теперь пытаются подружиться «в десна», я не испытываю ни малейшего удовольствия дышать перегаром изо рта Блэка. Оторвав от меня руки, она прошел к Люпину:
— Ладно, как-то уже поздно.
— Действительно, всего лишь пять утра, — стонет мама.
— Я отправлю весточку Андромеде, обещаю, — неказисто подмигивает прежде, чем падает в руки поймавшим его Тонкс и Люпина.
Когда гости скрываются, мама расслабленно обмякает в кресле, а ее глаза молниеносно становятся вполне трезвыми.
— Ты что, не пила?
Мама поднимается и отряхивает несуществующую пыль с платья:
— Совсем немного. Остальное вылила в чашу, которую Добби предусмотрительно поставил рядом со стулом. Если не перепить Сириуса, можно веками выслушивать его претензии, не придя ни к чему здравому. Кстати, о Добби. Он уже приготовил комнату для миссис Поттер и присмотрит за мистером Поттером. Иди поспи, уже утро.
— Гермиона начала говорить, — оседаю в кресло и достаю сигареты. — Видимо, компания старых друзей ей идет на пользу.
Мама наклоняет голову и смотрит на меня как-то сочувствующе. Треплет мои волосы и идет наверх:
— Не засиживайся, Драко. Одну сигарету, и спать.
Киваю ей и целую руки. Мама приобняла меня за плечи и повернулась в сторону лестницы, собравшись было уходить, но я задал вопрос, который мучал меня с той самой минуты, когда я услышал голос Грейнджер:
— Они ее теперь заберут? Значит, это все?
— Теперь она сама может сказать, где хочет остаться.
Остаться. Я хочу, чтобы она хотела остаться.
***
Открыв глаза утром, меня сразу охватывает чувство того, что я пропустил полжизни. Успев лишь накинуть халат поверх пижамы, заглядываю в комнату Грейнджер, которая оказывается холодной из-за незакрытого окна и пустой. Искать долго не приходится. Она с Поттерами сидят у камина, разглядывая новый выпуск «Пророка». Гарри сидел на кресле, накрыв ногу толстым одеялом, Джинни и мама что-то обсуждали у входа в столовую, а Гермиона напряженно морщилась.
— Тебе тяжело? — спрашиваю я, присоединяясь к ним.
Та мотает головой из стороны в сторону, обреченно вздымая плечи:
— Не понимаю больше половины.
Приобнимаю Гермиону за плечи, сажусь на подлокотник:
— Не все сразу.
Поттер смотрит на нас с какой-то совершенно не привлекательной для меня ухмылкой и мотает головой из стороны в сторону.
— Что-то не так? — спрашиваю его я, и по блестящему взгляду поверх очков догадываюсь.
Зря я ему рассказал о повадках Гермионы, которые были позавчера. Очень зря.
— Отлично смотритесь вместе, — ехидно отпускает он, надвинув газету выше, скрывая лицо.
— Что?! — выдаем мы с Гермионой хором.
Гарри снова опускает газету и разглаживает ее на коленях, метает взгляд с нее на меня и поправляет очки:
— У тебя всегда было потрясающее чувство юмора, Малфой. Куда оно делось?
— Вышло вслед за твоей ловкостью, — кидаю взгляд на одеяло на ноге.
— Я отправил письмо Рону, — снова утыкается в чтение. — И уже получил ответ. Если нужна помощь — он будет рядом, но по понятным причинам выхаживать Гермиону не намерен.
Я прыснул в ответ:
— А как же его фанатичные поиски?
Гарри пожимает плечами:
— Теперь он уверен в безопасности Гермионы. И, кстати, пока я искал ответ Рона в твоей корреспонденции, наткнулся на кое-что.
Вопросительно смотрю на него.
— Там писем двадцать от Паркинсон, — из-за газеты появляются его глаза. — Видимо, твоя увлеченность другой дамой, — взгляд скользит по Гермионе, — заставила тебя забыть о связи с Пэнси.
— Откуда ты…
— В Аврорате нет секретов, ты забыл?
Насупившись, Гермиона вскакивает с кресла и несется вверх по лестнице, стуча каблуками новых туфель. Явно мама постаралась. Странно, что Грейнджер не против. Поднимаюсь и бегу за ней, окликая, но она не ведет и ухом.
Поймав ее уже на входе в комнату, хватаю за плечо, поворачивая к себе.
— Гермиона, а что такого? — смотрю прямо в ее глаза.
Ноздри зловеще раздуваются, глаза чернеют в долю секунды, дыхание напряженное, глубокое, когти вонзаются в бархат халата, за который она дергает меня к себе, припечатывая к своему телу, которое явно сильнее меня из-за ее новой природы.
Проходит еще секунда молчания, которую она завершает резким и жадным поцелуем, сквозь который я чувствую, как она сдерживается от того, чтобы вонзить в мою нижнюю губу свои клыки. С такой же необъяснимой жадностью отвечаю, вдыхая тот самый пряный запах ее кожи, который свел меня с ума позавчера. Задыхаюсь от этого аромата, погружаясь все больше и больше в гипнотическое оцепенение.
Отпрянув, смотрит в мои глаза. Ее снова бордовые. Выжидающе смотрит и, обнаружив лишь ступор и тупейшую реакцию бездействия, выдает:
— Тогда это было не просто так. Потому что я хотела этого раньше.
Раньше? Когда раньше? Насколько раньше? Что означает «не просто так»?
Я остаюсь без единого ответа, когда прямо перед моим носом хлопает дверь. Подхожу вплотную, приложив ухо к дереву:
— Гермиона, можно я войду? — елейно говорю я, понимая, что она сейчас в разъяренном состоянии.
Дверь открывается сама. Но ненадолго. Она вновь хлопает ей, успев выпалить:
— Ты всегда летал на метле лучше Гарри. Тогда у Снейпа я испортила твое зелье, потому что завидовала, что ты лучше. Мятной пастой пах ты, когда я застукала вас с Паркинсон, пергаментом пахла библиотека, в которой я сидела за твоей спиной, а траву всегда подстригали перед матчем! Запиши в свои наблюдения за мной — влечение бруксы испытывают к тем, к кому привязаны!
