Уилтширское чудовище

      С потолка падают капли, раздаваясь эхом по подвалу, разбавляя хрипы сидящей за решеткой бруксы. Здесь сыро и холодно, что чувствует моя задница, порядком примерзшая к каменному полу. Я смотрю в глаза притихшей упырице, которую всего час назад называл Грейнджер. Упырица смотрит прямо в мои глаза, съеживаясь, прикрывая белое, начавшее покрываться черными пятнами тело, слегка впивается в окаменевшее известчатое тело когтями. Тяжело дышит, изучает мое дыхание и все еще инстинктивно направленное на ее грудь дуло ружья.              — Драко, дорогой! — сверху слышится голос матери.              Брукса мгновенно переводит свои черные глаза наверх лестницы, принюхивается, тянется своей головой, все еще прижимаясь спиной к колонне. Ее ноздри и грудь взволнованно подрагивают, крючковатые пальцы застывают.              Замираю сам, прислушиваясь, в какую сторону пойдет мама. Она обходит холл, останавливаясь где-то у входной двери, отбивает нервный ритм носком туфель, стоит на месте еще несколько десятков секунд. Разворачивается, стуча каблуками идет к распашным дверям в каминный зал, но застывает.              — Драко, ты вернулся?              Я молчу, понимая, что стоит мне нарушить спокойствие, как спровоцирую чудовище. Брукса мечет взгляд от лестницы на меня, морщит нос, начинает скалить свои обнажившиеся клыки, по которым снова начала стекать голодная слюна. Пятна на теле становятся еще ярче, а белая кожа на их фоне еще белее. Веки темнеют, щеки все больше впадают, обостряя скулы. Пусть она похожа на человека, чертовски похожа, в ней не остается ничего человеческого. Находясь здесь, в клетке подземелья, она поддается охотничьему инстинкту. Ей плевать, что гоблинская сталь решетки не даст ей выбраться наружу. Она будет биться.              Тем временем мама делает несколько шагов назад, снова останавливается. Она чувствительна к запахам, а я всегда возвращаюсь пропахший порохом, землей и железом, если доходит до кровопролитных побоищ. Наверняка, принюхивается.              — Родной, я знаю, что ты дома. Ты уже у себя? Добби приготовил ужин!              Упырица подбирает слюни, хрипит, шипит и уже не отвлекается от лестницы. Снова стук каблуков. Я облегченно выдыхаю, понимая, что мама уходит, но мгновенно лестницу озаряет свет открывшейся наверху двери, в котором застывает мамин силуэт.              Мама громко закричала, отскочив назад в то время, как брукса рывком достигла решетки, повиснув на ней, и закричала утробным, нет, загробным не то воем, не то писком. Начала пытаться согнуть прутья решетки, но тщетно. Она билась в агонии голода и агрессии, пытаясь настичь недосягаемую жертву. Мама кричала в оцепенении, закрыв ладонями рот.              Раз брукса все равно озверела, я воспользовался секундой и метнулся в сторону матери, закрыл ее собой, оттолкнув в холл и наставил ружье, на несколько секунд задержался прежде, чем с силой хлопнуть дверью и запереть замок.              Мама отскочила к стене, испуганно глядя в сторону двери. Она глубоко и прерывисто дышала, пытаясь прийти в чувства, ее сознание боролось с увиденным, это было похоже на отрицание, попытку внушить себе, что ей все привиделось. Но доносящийся из-за двери протяжный вой говорил об обратном.              Я делаю глубокий вдох. Моя задача — быть максимально спокойным, постараться передать свое спокойствие ей, попробовать внушить, что в этом нет ничего необычного. Мама вытянула вперед руку и затрясла указательным пальцем в сторону двери.              — Дорогой, это что такое?              — Это — Грейнджер, — сказал я, пожав плечами, постаравшись сделать это максимально буднично.              — То есть, — мама заикнулась. — Это — человек?              Я помотал головой:              — Она была человеком, — я потер нос. — Ты же помнишь Гермиону? Она тебе очень понравилась на Святочном балу.              Мама неуверенно кивнула, снова показала на дверь пальцем и вопросительно вскинула взгляд в сторону двери.              — Ее укусил инфернал, я не смог убить.              Мой голос чуть сорвался от того, что я прекрасно осознал всю бедовость ситуации. Мама попыталась отогнать панику, тряхнула головой:              — Драко, тебя посадят, — она обреченно плюхнулась на кушетку, запахнув полы бархатного халата, и всплеснула руками. — Возможно, в камеру, где сидел отец.              Я закатил глаза и, поставив ружье в сторону, сел рядом, обнял за плечи и потер шершавую ткань ее одеяния:              — Да никто не узнает, мам, — я сам пока не верил в то, что говорю.              — Ты не мог завести себе пушистика или садового гнома, на крайний случай? — она иронично усмехнулась, гипнотизирующе глядя на дверь.              Я решил поддержать ее шутку, раз юмор успокаивал и с сарказмом ответил:              — Я всегда подумывал о чем-то экзотическом. Решил, что брукса больше подходит для подвала, чем василиск.              Мама со всей силы ударила меня в плечо кулаком, хоть и было не больно. Сил у потомственной аристократки было столько же, сколько у меня тех самых аристократских манер. Мама, сказать к слову, всегда переживала по поводу того, что родившись от Блэков с Малфоями вырос совершенно невоспитанный я. С другой стороны, если бы магическая аристократия все еще была на особом счету, как это было до Магической войны, работал бы я в аврорате?              Да уж, возможностей попасть в ситуацию, которая происходила в тот момент, не было бы никаких.              Мы сидели молча, глядя на дверь. Из обычно безупречной даже дома прически мамы выпал локон, я был весь растрепан, форменная черная рубашка была порвана. Мама коснулась оголенного плеча:              — Снова тебя отчитают за порчу министерского имущества.              Я отмахнулся:              — У них этого добра, как говна.              Мама расстроилась. Не из-за бруксы, которая теперь металась по нашему подземелью, а из-за того, что я снова грубо выразился в ее присутствии. Хотя она давно смирилась и с тем, что я неэлегантно курю, зажимая сигарету между большим и средним пальцем, и с тем, что пил в дешевых трактирах, как нищий магл, и с тем, что мог почесать зад в присутствии ее гостей, когда приходил со смены, все равно мое поведение и манеры были ее самым большим разочарованием.              — Это та мисс Грейнджер, с которой вы бились за звание лучшего студента каждый год?              — Угу, — я достал сигарету и расслабленно закурил, отошел от кушетки, чтобы не дышать на маму, поскреб дверь подвала и после того, как упырица ответила снизу сиплым рычанием и стуком о решетку, усмехнулся. — Наша мисс «я лучше всех».              В какой-то степени, на меня навалилось чувство победы. Вот она — магла «я круче всех детей волшебников», с которой будто вчера, но уже двенадцать лет назад, мы шли ноздря в ноздрю, подставляли друг друга, чтобы хоть в чем-то вырваться вперед, сегодня сидит в звериной личине, забыв, кто она есть, корчится от голода, испытывает адские мучения от инстинкта полакомиться нашей теплой плотью. И я ее поймал. И запер в свой подвал. Считай, обыграл ее даже в звериной шкуре.              Но победа не приносила удовлетворения. Черт возьми, я не мог выстрелить в нее, потому что испытывал саднящее чувство жалости. Я — ликвидатор, который сотни раз убивал свежих жертв инферналов и брукс, готов прослезиться от осознания того, что всего несколько часов назад мы с Блейзом и Тео смеялись над ней, пререкались с Грейнджер в аврорате, когда она пыталась мне доказать, что я не имею права ей командовать. Эх, Гермиона. Послушай ты указ Поттера, пила бы сейчас чай дома в компании своего мерзкого рыжего кота. И что тебя всегда так тянуло на рыжих вечно жрущих созданий?              — Мам, надо кормить ее кота, — не знаю, почему я воспылал жалостью к этому комку шерсти. Может, потому что меня можно было обвинить в чем угодно, но не в жестоком обращении с животными?              — Попросим Добби забрать его сюда, — отмахнулась мама и пошла в сторону столовой. — Там каре ягненка в гранатовом соусе.              Знаете это чувство, когда тошнит от голода, но не можешь есть, потому что тошнит? В эту ночь я узнал его впервые. Но отказываться от вкусностей нашего домовика я был не намерен. Как и все домовые эльфы, Добби был ужасно наивным и глупым, но с работой по дому справлялся так, что даже после того, как прежние режимы рухнули, мама была готова отдать любые деньги, лишь бы он остался с ней. И не зря. Кстати, из-за любви к своей «миссис Цисси» он не попросил ни лишнего галлеона. Лишь бы хватало на причудливые и даже мне кажущиеся умилительно-уморительными предметы гардероба и посиделки в пабах со своими сородичами по воскресеньям.              Садиться за стол в таком виде было бы хамством по отношению к маме и ее любимцу. Поэтому я пошел к себе, чтобы принять душ и божеский вид, не забыв прижаться ухом к двери подземелья.              Снизу доносились звуки аппетитного чавканья, хруста костей, упоительного урчания и облегченных хрипов. Я усмехнулся, крикнув:              — Мам, кажется, я решил проблему с крысами!              Из столовой донеслось:              — Я не это имела в виду, дорогой!              Я брел по поместью, пытаясь еще раз прокрутить в голове все события с начала этого дня. Получался какой-то сумбур. Стягивая с себя одежду, я поймал себя на мысли, что все еще чувствую фантомный запах бергамота и бадьяна. Возможно, он был не такой уж и фантомный, учитывая, как выработался мой нюх за время работы на этой скотской должности. Он мог остаться на моей рубашке, когда Грейнджер пыталась доказать мне важность своей персоны, прыгая передо мной в желании быть в позиции свысока.              В душе, как обычно, фактически сдираю с себя кожу грубой мочалкой, густо намыленной мылом. Бергамот. Он будто преследует меня, напоминая о том, кем было чудовище в моем поместье. Это Грейнджер. Помни, Драко, что она была человеком.              Переодевшись в хрустящую от чистоты и свежести темно-зеленую пижаму, рассматриваю живот и грудь, бледная кожа на которых покрылась саднящими красными пятнами. Видимо, снова натер ремнем от ружья и грубым хлопком аврорской рубашки. Достаю из комода экстракт бадьяна и размазываю пару капель, чувствуя, как болезненный зуд угомонился.              Бергамот от мыла и бадьян от зелья.              Упырица — это Грейнджер.              Посмотрев на свое совершенно растерянное отражение в зеркале, я иду в столовую, где уже суетится Добби вокруг мамы.              — О, мистер Драко! — воскликнул домовик, на котором сегодня была надета голубая рубашка с мелким пышным жабо и бордовые панталончики. — Мы уже решали, не отнести ли ужин вам в вашу комнату.              — Спасибо, чувак, — я протянул ладошку, чтобы дать «пять» в знак благодарности. — Я все-равно не скоро усну, так что почему бы не посидеть с вами?              — Да, Добби, поешь сегодня с нами! — поддержала разговор мама, и домовик смущенно поковырял пол загнутым носком странных вельветовых туфель.              — Но ведь сегодня не праздник, миссис…              Мама коснулась ладонью его плеча:              — Ты как член семьи, Добби, — она потрепала его по макушке. — Зачем нам ждать праздника, чтобы посидеть всем вместе?              Глаза эльфа засияли счастьем, и он щелкнул пальцами, сообразив на столе приборы на себя. Радостно усевшись напротив мамы, он деловито поправил рюши на рукавах, сдернув их чуть выше и щелкнул еще раз, чтобы аппетитное блюдо оказалось в наших тарелках, а бокалы наполнились красным вином.              Добби был мамиными глазами и ушами, проводя дни в Косом переулке. После того, как она выбрала для себя добровольное заточение, все новости извне она узнавала только от меня, миссис Нотт и Добби, который и сейчас трещал без умолку под мамины заинтересованные кивки и восклицания.              Закончив с ужином, мы вежливо поблагодарили нашего, справедливо будет сказать, маленького друга и собрались было идти в спальни, когда мама остановилась в дверном проеме и повернулась назад.              — Может, стоит прихватить ей остатки еды? — мама вскинула руку в сторону блюда, на котором осталась добрая часть каре.              Я приобнял ее и вытолкнул вперед:              — Сомневаюсь, что бруксам по вкусу мясо без крови. К тому же, ей есть сейчас, чем поживиться в подвале.              — Но… — мама хотела снова нырнуть через мою руку, но я поставил ее перед собой, держа за плечи и глядя в глаза.              — Мам, — я тяжело выдохнул. — Лучше не спускаться в подвал без острой необходимости.              Мама покачала головой:              — Бедная мисс Грейнджер.              — Сейчас она себя таковой не считает.              

***

      

      С самого утра аврорат гудел и стоял на ушах. Грейнджер пропала. Один Салазар видел, как мне трудно было наигранно сокрушаться и говорить, что обо всем я расскажу на летучке. Что сам не понимаю, куда она делась, потому что в последний раз я видел, как она аппарировала, показав мне локацию очага. Чтобы оградить себя от расспросов Нотта и Забини, которые пуще обычного лезли с вопросами, я взял в руки пергамент и начал выводить на них отчет, в котором пытался подогнать факты под сложившуюся ситуацию.              Как объяснить то, что после уничтожения гнезда я не вернулся в город для охоты за бруксами?              В какой момент пропала Гермиона?              Написать, что во время взрыва она стояла за моей спиной?              А вдруг ей удастся освободиться из поместья? Надо будет объясняться, почему она стала бруксой.              Да еб твою мать! Если она выберется из подземелья, первыми ее жертвами станут мама и Добби. Блять, как я мог оставить их с упырицей в подвале!              Надо как-то усилить дверь в подземелье.              — Малфой! — в дверях своего кабинета стоял разъяренный Поттер. — Живо ко мне!              Собрав со стола пергамент, я обреченно под посвистывания коллег поплелся в кабинет начальника. Ладно уж, что написал — то написал. Лучше я уже не придумаю.              — Оставь свои бумажки, — прорычал Поттер. — Подотрешь ими свою задницу перед судом.              — Эй, — я поднял руки вверх. — Каким, блять, судом?              — Своими словами рассказывай, где Гермиона? Как ты мог упустить ее из виду?              Я сел на стул рядом с его местом во главе длинного стола и подпер подбородок кулаком.              — Мы прибыли в Девоншир, она сказала, что очаг слишком далеко от точки аппарации. Угнала магловский автомобиль и доставила меня к оврагу. Из леса показались два инфернала, я предупредил ее об опасности, и она аппарировала. Больше я ее не видел.              Поттер склонился над столом, придвинувшись ко мне:              — Что было дальше?              Я старательно смотрел в его глаза, чтобы он не вздумал ловить меня на лжи:              — Инферналы окружили меня. Они прятались в лесу и, когда я громко говорил с Грейнджер, они напали на меня. Использовав адское пламя, я загнал большую часть из них в овраг и использовал первую бомбу. Взрыв спровоцировал оставшуюся группу из трех особей, и я кинул в них еще одну. Меня зацепило ударной волной, нехило так тряхнуло, между прочим. Убедившись, что очаг уничтожен, я аппарировал домой, где меня выходил домовой эльф.              Поттер с подозрением прищурился:              — Значит, охотиться на упырей ты был уже не в состоянии?              — Нужна реакция и обостренное чутье, Поттер. Идти к ним после легкой контузии — все равно, что подписать себе смертный приговор.              Поттер встал из-за стола и отмерил дважды шагами свой кабинет, пройдясь вдоль стола.              — Сейчас в каком ты состоянии?              — До конца дня бы досидеть, — пожимаю плечами.              — Нотт говорил, что ты сам не свой. Дать направление в Мунго?              — Да, брось, думаю, Добби справиться. Мне бы выспаться, и я буду готов на второй заход. Только в одиночку я туда не пойду.              Подозрение не отпускало Поттера, но, яростно вздохнув, он усмирил свой пыл:              — На сегодня свободен. Выспись, возьми зелий из аптечки. Завтра отправлю вас туда группой.              — Вот, спасибо, — сказал я и подвинул отчет ближе к нему. — Ты ребятам все-таки передай. В нашем деле все полезно.              Поттер кивнул и отмахнулся:              — Иди давай. Жду завтра после обеда. Вечером идете.              Вернувшись домой, я снова постучался ногтями в дверь. Брукса поприветствовала меня гулким воем, швырнув в дверь что-то мягкое. Наверняка, это была тушка недоеденной крысы. Смеюсь над тем, что Грейнджер и до укуса была с характером, чего стоило ждать от чудовища. За спиной меня выросла мама, чей взгляд говорил только о том, что я изрядно накосячил. В последний раз на меня так смотрели, когда МакГонагалл отправила домой сову о побегах в Запретный лес. Я делал это на спор. Поттера не поймали, а я попался.              — Что? — вопросительно смотрю на мать.              — Не думаешь, что ее, все-таки, стоит покормить, чтобы вела себя потише? У меня уже голова болит от ее воя.              — Думаешь, ее успокоит мраморный стейк? — я отмахнулся и поднялся по лестнице. — Не будить меня до завтра! Ужинать сегодня не буду.              Поднявшись в комнату, я рухнул на жесткую кровать, которую Добби уже успел застелить с утра новыми шелковыми покрывалами. Я зашипел от того, что сейчас привычка ложиться в постель чистым не играла мне на руку, потому что, кроме шуток. Пусть просьба отлежаться была скорее предлогом, чтобы объяснить вчерашнее, спать действительно хотелось нещадно. Выругавшись, собрал себя с кровати и пошел в душ, который меня, к сожалению, взбодрил.              Пока я был в ванной, домовик принес мне тыквенный суп, горячий чай с молоком и сахаром и свежий выпуск «Ежедневного Пророка». Я удобно устроился спиной к изголовью и, водрузив поднос на ножках над коленями, принялся уплетать свое подобие обеда и занялся чтением газеты.              Пропажа Грейнджер уже была заглавной темой выпуска. Поттер уже дал комментарии, пообещав, что приложит все усилия, чтобы разыскать пропавшего без вести аврора. Скиттер выразила догадку о том, что та была укушена и аппарировала куда-то, чтобы не быть убитой. Часть ее догадки была верна, только вот, укушенный волшебник навряд ли имеет достаточно сил на такую сложную магию, как перемещение. Но версию поддержали. Возможно, просто ради того, чтобы Скиттер отстала от инцидента и не мусолила его во всех выпусках ближайшей недели.              Ситуация патовая. Если за поиски Гермионы возьмутся сами Поттер и Уизли, они будут прочесывать без преувеличения каждый дом и каждый куст в Британии. Наверняка кинут клич во все соседние страны, но Грейнджер найдут. Поместье не станет исключением, если сам Поттер выйдет на охоту.              Чудовище доставляло хлопот и мне самому. Сколько еще я могу делать вид, что все по плану, и упырица сидит здесь, не делая Уилтширское поместье самым опасным домом в магической Британии? Пока что мои опасения, касательно ненадежности укрытия не сбылись. Брукса не смогла выбраться из подвала за ночь и утро, значит, пока она за решеткой, дела обстоят не так плохо.              В своих размышлениях я задремал. Убрал с постели еду, еще раз хлебнув ароматный чай, и, развалившись на кровати, крепко уснул до полудня.              Проснувшись, я обнаружил свою форму зашитой, чистой и выглаженной. Добби даже не побрезговал очистить кожаные брюки от засохшей крови. Схватив со стола приготовленный сэндвич и чашку кофе, я побежал вниз. Открыл навесной замок двери в подвал, который мама повесила в довесок к обычному, и осторожно подкрался к решетке, за которой уже мирно посапывало ночное чудище.              Повернувшись к решетке спиной, упырица свернулась в клубок, ее плечи медленно вздымались от спокойного сонного дыхания, исхудавшие белые ноги, покрытые ставшими еще более темными пятнами, подрагивали, так, будто ей снилось, что она куда-то бежит.              — Грейнджер? — тихо прошептал я.              Ее ухо еле заметно пошевелилось, она повернулась на другой бок, приспособив его к холодному бетону, причмокнула и подернула носом, вновь зачарованно засопев. Откусив от сэндвича приличный кусок и звучно захлебнув глоток горячего кофе, я поставил чашку на ступеньки, вытащил из бутерброда пласт ветчины, а остатки положил на блюдце, поставив его рядом с остатками кофе.              Непроизвольно я посвистел, будто упырица была обычной собакой и помахал перед решеткой кусочком ветчины, приманивая ее к себе. Она сморщила свой нос и почесала переносицу когтем прежде, чем приоткрыть глаза и недовольно уставиться ими на еду.              Я подошел ближе к решетке, почти просунув кусок между прутьями.              — Хорошая девочка, — приговаривал я, глядя, как она провожает глазами ветчину, которой я махал их стороны в сторону. — Нравится?              Она села на корточки и начала охоту за моей рукой. Облизнув обнажившиеся клыки, упырица медленно подкрадывалась к решетке, периодически переводила глаза на мое лицо, как будто спрашивала, можно ли взять?              Значит, с ними можно контактировать. Впервые находясь так близко к чудовищу, я понял, что их можно отвлечь. А брукса все внюхивалась в тонкий кусочек аппетитной закуски. Я стоял на расстоянии вытянутой руки от решетки, подняв руку выше, чем могла бы допрыгнуть Грейнджер, будучи человеком, но понимал, что упырица преодолеет эту высоту, как нечего делать.              Чудовище, действительно, подпрыгнуло, коснувшись еды кончиком языка, и зарычало в мою сторону, требуя отдать ей ветчину. Я еще недолго поманил ее лакомым кусочком и бросил его к стене, куда она метнулась, громко цокая когтями рук по полу. Стало грустно, вновь грудную клетку сковало чувство жалости, потому что глаза все еще помнили кипу не таких слипшихся волос. Теперь я понял, что грива выглядела вполне себе ухоженно. Затхлый запах железа, исходящего от существа, раньше был ароматом бергамота и бадьяна. Впалый зад был упругими, женственными ягодицами. Кожа всегда выглядела так, будто Грейнджер провела несколько часов под теплыми лучами солнца. А вместо когтей были по-детски обкусанные и запиленные наспех ногти.              Теперь она была передвигающимся на четвереньках голодным чудовищем, которое жаждало вцепиться в мою глотку. Хотя… этот момент остался неизменным.       В одно движение проглотив ломтик из сэндвича, упырица завопила во все горло, задрав голову высоко наверх и влетела на клетку. Я едва успел отскочить, когда ее коготь рассек воздух прямо перед моим лицом.              Она повисла на прутьях, не затыкая свою пасть, кричала, что есть ее чудовищной силы, билась о железо решетки. Я отскочил еще немного и начал орать на нее в ответ. Глупо, наверное, но спустя некоторое время она заткнулась, виновато сползая с решетки.              — Ага, блять! — я ткнул в ее сторону пальцем. — Разоралась тут. Сиди тихо и жри мышей, раз нормальная еда тебе не нравится!              Я взял палочку и поднял со ступенек посуду, спешно вышел из подвала, громко хлопнув дверью. Существо за ней слабо взвизгнуло, это было похоже на собачий скулеж, и затихло.              Остановившись в холле, я громко чертыхнулся, а со стороны двери на улицу появилась мама, держа в руках свежесрезанный букет белых роз.              — Мерлин, Драко! — она стряхнула землю с ладоней и передала мне цветы, скидывая передник, надетый поверх одной из ее парадных черных мантий. — Хватит ее провоцировать! Уверена, эти вопли слышны даже в деревне!              Очистив свои руки, мама вытянула их, забирая у меня букет. Рядом появился Добби, взял у меня посуду и деловито пошел в сторону столовой.              — А, что? На улице слышно? — я достал из шкафчика свое ружье, наспех зачесал пальцами волосы назад и застегнул еще одну пуговицу на рубашке. — Я думал, надежнее нашего подвала только Азкабан.              Мама осуждающе покачала головой:              — Слышал бы отец твои шуточки… — она цокнула языком. — Теперь я понимаю, почему ни одна девушка не задерживается рядом с тобой дольше одного свидания.              Я поцеловал маму в щеку и спешно ретировался за порог, махнув ей рукой.              

***

      

      Их было две. Белые, вымазанные в свежей крови, чуть ленивые от сытости, что было нам на руку. Забини вскинул ружье, приготовившись снять его с предохранителя, но я чуть надавил на дуло, опуская его вниз под вопросительный взгляд напарника. Брукса, а это была самка — та, в кого целился Блейз, как-то задиристо посмотрела в сторону партнера-самца, который отшвырнул от себя оставшийся кусок плоти и поравнялся с ней. Теперь они шли на нас парой — двое на двое, стенка на стенку.              Я прислонил палец ко рту, призывая Блейза замолкнуть. Теперь у меня был мотив убивать их не сразу. Мне нужно изучить, как можно общаться с ними, ведь судя по отдельным повадкам, не смотря на отсутствие речи, они обладали интеллектом, обменивались сигналами.              — Ребята, — я вытянул руки вперед, правая рука сжимала палочку, — давайте жить дружно.              — Что за хуйню ты несешь?! — воскликнул Блейз, спугнув воцарившееся спокойствие.              Бруксы зарычали, готовые нападать, Блейз снова обнял свое ружье, но я вместо выстрела вновь громко закричал сквозь рык в ответ, встав в позу нападения. Это их обескуражило. Переглянувшись, они слизали кровь со своих клыков и, не поворачиваясь, спинами отползали в сторону Девонширского оврага. Достигнув его края, они развернулись, но Блейз сделал два выстрела, убивших чудовищ.              — Это что сейчас было, Малфой? — Забини заметно испугался, о чем говорило его сбившееся дыхание.              Я смотрел на два лежащих тела и сам отходил от шока. И кто мне гарантировал, что эта парочка поведет себя так же, как затравленная в подвале упырица?              — Блейз, ты мне друг? — мой голос слегка осип.              — Да вот, хуй знает…              — Обещаю, что расскажу всем обо всем, когда закончу наблюдения. Мне кажется, мы можем их не убивать.              Блейз залился смехом:              — Не замечал за тобой особой тяги к идеям гуманизма.              Я принял серьезное выражение:              — Я на пороге, возможно, важнейшего магического открытия. Будь другом, молчи, а?              Забини отмахнулся:              — Ай, хер с тобой! — он стер с щеки грязь. — Погнали в штаб? На сегодня шести голов хватит.              

***

      

      Аврорат уже пятые сутки был погружен в траурную тишину. Ожидаемо, что Грейнджер пропала без следа, сходя с ума и голода в моем подвале. Хотя, по поводу второго я не был уверен, потому как Добби сетовал на пропажу потрохов из кладовки. Очевидно, мама подкармливает упырицу, надеясь на то, что та заткнется. Но, судя по участившимся мигреням, будучи сытой и полной сил, Грейнджер давала концерты целыми днями, пока я не рявкал на нее, возвращаясь домой.              Поттер сидел на гостевом стуле, приставленном к столу Уизли, и изучал бредни «Пророка». Постукивая пером по виску, он периодически подчеркивал какие-то вещи, которые, как ему казалось, могли бы быть полезными. Периодически его взгляд метался ко мне.              Но я привлекал не только его внимание. С таким же недопониманием на меня косились Нотт и Забини, ставшие случайными свидетелями моих попыток пусть не обуздать, но вступить в контакт с бруксами.              Во время последней вылазки с Ноттом в Девоншир состоялся полноценный скандал, когда он с пеной у рта доказывал мне, что я сошел с ума, считая, что у упырей можно пробудить что-то человеческое. Они были беспрекословно уверены в том, что они уже не люди, в помощи не нуждаются и никакими отблесками интеллекта не наделены.              Тем временем, пал последний инфернал. Но снижения популяции брукс замечено не было.              Нотт пригрозил выдать мои игрища Поттеру. И, вот, поспел ответ на мой вопрос — по какой причине на меня пялится начальник. Из-за Грейнджер, или из-за того, что Нотт меня все-таки выдал. Поттер поднялся с места и поманил меня пальцем. Странный жест, обычно он не стесняется продемонстрировать свой командный голос. Он направляется в свой кабинет, а я иду вслед за ним. Войдя в помещение, я подпер собой дверь и скрестил руки на груди, взметнул бровь и молча вопросительно посмотрел на Гарри.              — Тут одна птичка напела…              — Нотт сказал, что я пытаюсь усмирять брукс?              — Контролируй, — твердо отрезал Поттер, глядя в карту на стене, которая была испещрена красными флажками — местами, где были замечены бруксы.              — То есть, это все? — я взметнул брови и, заинтересовавшись реакцией, вошел внутрь, сел за стол и закинул ногу на ногу. — Не будет нотаций на тему того, что я должен лупить по упырям, не глядя?              Поттер поправил квадратные очки, которые надевал в дни совещаний и важных встреч. Работать он предпочитал в круглых, над которыми мы потешались в школьные годы. Он обошел стол и сел рядом со мной, глядя прямо на меня, как он обычно делал, чтобы расколоть преступника.              — Знаешь, Малфой, — он откашлялся, — кто-то когда-то должен был этим заняться. Меня не отпускает мысль о том, что все убитые когда-то были людьми. Большинство из них — волшебники, дети. Мы же авроры, верно? Наша задача — спасать жизни.              Он говорил предельно откровенно, хоть мне и казалось, что своим ответом он пытался надавить на какие-то мои точки. Поттер был мастером допросов и переговоров, хоть и пользовался весьма очевидными приемами.              — Как дела у миссис Малфой?              Вопрос мне заведомо не понравился. Он никогда не интересовался моей матерью за исключением того дня, когда в Азкабане умер отец. Ей не разрешили присутствовать на похоронах, молча опустив его тело в братскую могилу Пожирателей.              — В поместье зацвели розы. Маме это поднимает настроение, — спокойно отрезал я, явно давая понять, что я не хочу обсуждать с начальником свою семью.              Поттер похлопал меня по плечу:              — Передай ей, чтобы была осторожнее, и сам будь на чеку. В Уилтшире явно происходит какая-то чертовщина.              Он бросил на стол газету с названием «Таймс». Я впервые держал в руках магловское издание. Было весьма непривычно, ведь изображения на ней не двигались.              — Открой десятую страницу.              Деловито лизнув кончик пальца, я смотрел прямо в глаза Поттера и листал до нужной страницы. Пренебрежительно метнув взгляд в сторону статьи, мои глаза расширились. Заголовок гласил:              «Уилтширский демон.              Джей Леттер, пастор лютеранской церкви из деревни Хилпертон графства Уилтшир обратился в редакцию «Таймс» с целью привлечь внимание к опасениям местных жителей. Со слов мистера Леттера во всей округе деревни вот уже на протяжении недели слышатся «леденящие кровь вопли», которые некоторые очевидцы сравнивают с волчьим воем, а кто-то утверждает, что звук определенно принадлежит чему-то дьявольскому и мистическому. Редакция газеты направила на место корреспондента, который провел ночь в этом месте и вернулся оттуда напуганный необычными звуками.              Рэй Майерс (прим. Спецкорр «Таймс») подтвердил слова о том, что непонятна природа, но кажется, что сами демоны устроили пляски неподалеку от деревни. Как и местные жители, он не осмелился выйти на улицу в поздний час, ссылаясь на то, что, вероятно, частота извлекаемых звуков, или преломление воздуха на звуковую волну из-за ландшафта действуют, действительно, пугающе.              Британия часто становится местом необъяснимых явлений. Можно ли сказать, что жуткие звуки как-то связаны с таинственным Стоунхенджем, который расположен в относительной близости от Хилпертона?»              Я закрыл газету и вернул ее Гарри:              — И что? По-твоему, если это — брукса, она стесняется, поэтому воет где-то вблизи одной деревни?              Поттер резко поднялся и начал расшагивать за моей спиной:              — Я давно не видел миссис Малфой, — он усмехнулся. — Сказать точнее, ее никто давно не видел. А потом оказывается, что где-то в окрестностях деревни, находящейся в каких-то трех километрах от Малфой Мэнор воет нечто, что издает звуки поразительно похожие на те, которые описывают люди, сталкивающиеся с бруксами…              — Ты дебил, Поттер? — я сжал кулаки. — Ты хочешь сказать, что моя мама — брукса?              Тот поднял руки и посмотрел на меня поверх очков:              — И внезапно всплывает знаменитый малфоевский альтруизм и привычное всем желание безвозмездно помочь человечеству, — с сарказмом усмехнулся начальник.              Я поднялся и встал перед Поттером, глядя слегка сверху вниз. Я бы мог попробовать напрямую сказать ему о Грейнджер, но его подозрения о маме выводили из себя. Собравшись, чтобы не разбить ему нос, я прошипел:              — Ты прекрасно знаешь, Поттер, что у меня есть причины помогать людям, и придумать, как спасти обратившихся. И одна из них — я хочу, чтобы мама могла спокойно гулять по магическому Лондону, а не сидеть в заточении Мэнора, будто она, и вправду, чудовище.              Поттер потер виски и отвел глаза, плюхнувшись в свое кресло:              — Прости, Малфой. Просто мои дядя с тетей замечают, что творится что-то неладное. Брукс становится больше несмотря на то, что мы ликвидировали гнезда инферналов. Они звереют, бросаются на маглов.              Я усмехнулся. Мне очень нравится его коллективное «мы».              — Еще и Гермиона пропала. Мы связались с Министром маглов, он подключил полицию…              — Хотел бы я быть твоим другом, Поттер, — иронично сказал я. — Поставить на уши все магическое сообщество и маглов ради одного аврора…              Тот сверкнул глазами:              — Грейнджеры — маглы. С ней могло что-то произойти и за пределами магического мира. Тем более, раз ты говоришь, что с локации она успешно аппарировала.              Я выдал сочувствующий вздох:              — Это — не повод подозревать всех.              Гарри посмотрел на меня с не меньшим сочувствием:              — И, все-таки, Драко. Надеюсь, ты поймешь меня, если я нанесу визит и в твой дом.              Я выпрямился и посмотрел прямо в его глаза:              — Разумеется, Гарри. Все, что нужно.              

***

      

      Вернувшись домой, я застал погруженное в темноту поместье. Ни в одном окне не было и намека даже на тусклый свет. Листва густого лабиринта перед особняком шелестела от слабого дуновения ветра. Я приготовил палочку, подкрадываясь к крыльцу, у которого, казалось, звук вовсе выключили.              Толкнув дверь, я оказался в кромешной тьме и звенящей тишине. Не было слышно даже мелких шагов Добби, который обычно шебаршился на кухне в это время. Осветив холл, я ужаснулся от представшей картины.              Изысканная облицовка стен была испачкана густыми мазками все еще свежей крови, хрустальная люстра висела на двух крючках вместо трех, заметно покосившись. Мебель, деревянные ошметки предметов нашего обихода, куски лестницы из красного дуба — все было разбросано повсюду. Я рванул к подвалу, дверь в который была вырвана с наличником и разбита в щепки. Направив люмос внутрь подземелий, я увидел выгнутую неистовой силой решетку, на которой позвякивая от сквозняка болтался нетронутый замок.              Я выбежал оттуда в каминный зал, в котором валялись ошметки каких-то деревянных ящиков. Мой мозг отказывался вспоминать, откуда они могли взяться в поместье.              — Мам? — мой голос предательски дрожал. — Мама!              Я побежал наверх по покосившейся лестнице, но дорогу мне преградил Добби, одежда которого была залита кровью, а за ухом свисал кусок какого-то ливера. Я уже было подумал о самом страшном, что это могла быть ее часть тела, но тут домовик прижал палец ко рту, призвав меня не шуметь:              — Тише, мистер Драко, — он начал тыкать пальцем в окровавленную дверь гостевой спальни. — Вы можете спугнуть мисс.              — Добби, только не говори мне, что…              Я приготовил ружье, но эльф замотал головой:              — Пожалуйста, господин Драко, уберите это, она будет бояться. Мисс будет плохо, а лимонов больше нет…              — Да что ты несешь? — я убрал оружие за спину, придерживая его для готовности рукой.              Домовик легко коснулся двери гостевой, и та, чуть скрипнув, отворилась, открыв моим глазам еще более пугающую, но, в то же время, успокаивающую картину:              Грейнджер, завернутая в шелковую зеленую простынь, лежала головой на коленях мамы, которая убаюкивала свернувшееся в клубок чудовище, гладила по растрепанным волосам и напевала мою детскую колыбельную. Рядом с ней стоял деревянный ящик, наполовину заполненный лимонами. Частицы кожуры были разбросаны по всей комнате, в которой, на удивление, совсем не пахло железистой кровью упырицы. Пахло лимонами.              Мама подняла на меня глаза и устало улыбнулась:              — Милый, оказывается, ей просто хотелось кислого.