Двоедушники

Она первой вошла в дом и бросила ключи на столик. Мелькнула в зеркале белым отражением. Эрик шёл следом. Он хорошо понимал, почему всё так, и ничего не говорил ей, пока Феррари не въехал за ворота. Чарити упала в гостиной в большое чёрное бархатное кресло, вытянула ноги и закрыла глаза, уронив на лоб ладонь. Всё. Эрик Бохе привалился плечом к дверной арке и сощурился. — Это было колдовство. — Сказал он. — И только. Но она молчала. Тогда Эрик решил действовать кардинально. Фыркнув, он пошёл на кухню, поставил электрический чайник и, порыскав по уже не пустым полкам — а этот Бруно, или как его там, недурно постарался — отыскал чёрный листовой чай. Затем выдвинул ящик со столовыми приборами, загремел ложками и вилками, надеясь, что Чарити хорошо слышно это в гостиной. Поджав губы, он презрительно испепелил ящик взглядом — и наконец нашёл, что искал: маленькое металлическое чайное ситечко. — Тоже мне, грозная ведьма, — ворчал он себе под нос. — Разве что в обморок не бухнулась. Через десять минут и кучу потраченных нервов чай был готов. Эрик без зазрения совести добавил в него два кубика тростникового сахара. Подождал, когда листья раскроют вязкую горечь, выдохнут в воду свой аромат и разольются золотистым цветом в кипятке. Потом взял чашку из тонкостенного фарфора, хотя руки жгло, и неторопливо понёс в гостиную. При виде чая Чарити на миг ожила, но сразу отвернулась. Эрик покрался ей навстречу. — Попей, — сказал с непривычной ласковостью он и подошёл к креслу. — Тебе бы надо. Он был как матушка перед заболевшим ребёнком. Чарити повозилась и угрюмо сказала: — Не буду. — Чай хороший, — продолжил он и помахал над ним рукой, чтобы аромат дошёл и до Чарити. — Чуешь, какой запах? Попробуй. Или я его выпью. — Пей. Эрик сжал челюсти и процедил: — Лучше бы ты выпила. — Не буду. — Знаешь, что?! — вскинулся Эрик, нависая над Чарити. Она вжалась в угол кресла, хлопая ресницами. — Чарити Колдуэлл, не игнорируй меня. Это опасно для жизни. — Можешь вылить его, — сказала она уже не так уверенно, но всё же нагло. И отвернулась к окну. — Куда хочешь. У Эрика, кажется, даже вспыхнули глаза. Во всяком случае, так показалось Чарити, когда она смотрела на него в отражение начищенного стекла. — Я. Не. Спрашивал. Будешь ли. — Отчеканил он. — Разве не спрашивал? — Пей!!! — вскипел Эрик. — Да не хочу я! — бросила она через плечо и положила висок на спинку кресла. Эрик поставил чашку на стеклянный столик с таким усилием, что чудом его не разбил. Он встряхнул обожжённой рукой и цыкнул на Чарити, шагая то вправо, то влево перед ней. Она раздражённо опустила глаза. — Ты показушница, Чарити Колдуэлл, — скривил он и без того кривые губы. — Дитя. Припёрлась в Салем, мозолишь глаза соседкам и делаешь независимый вид, а сама — глядите — играешь со мной в молчанку из-за простенького проклятия. — Я бы посмотрела, что было бы с тобой. — Ничего бы не было! — огрызнулся он. — Одно маленькое происшествие — и тебя уже выбило из колеи. Ты никого не убила. — Я думала иначе! Он хмыкнул и остановился. — А что ещё ты думала? Что приедешь сюда, будешь делать здесь, что хочешь, взбесишь всех, а тебе пожмут за это руку? Ты в порядке, детка? — Они знали, на что давить! — огрызнулась Чарити и свирепо посмотрела на Эрика. У неё глянцево блестели глаза. — Мне паршиво. Я всё ещё слышу, как хрустят её кости. — Можешь наслаждаться этой паршивостью и дальше, — сказал безразлично Эрик. — Но я думал, ты больше чем просто нюня с громким именем. И раз уж ты решила играть в разные игры, то готова к последствиям. Он поджал губы, развернулся и вышел из комнаты. Чарити обняла себя за талию, уткнулась носом в обивку кресла. «Ну и пусть уходит. Как он меня назвал? Дитя?» — она поёрзала и закрыла глаза. Не хотелось ни есть, ни пить, ни курить. У неё медленно начиналась мигрень: она это знала. Особенность этой мигрени заключалась в том, что её было невозможно вылечить ни магическим, ни человеческим способами. У Чарити это была Ахиллесова пята, но она бы с радостью дала в себя выстрелить, чем медленно помирать от накатывающей тошноты, слабости и нестерпимой головной боли. Всё, что оставалось — сесть в углу, сжавшись до точки, и, замерев в одной неловкой позе, ждать, когда станет чуточку лучше.

2

Вся проблема Эрика была в том, что он не мог улететь от Чарити, пока она ему этого не прикажет. Хотя он очень хотел бы взмыть в небо, быстрой тенью скользнуть по речным водам и податься туда, где его дом. На свалку, конечно. Вместо этого Эрик сидел на ступеньках между первым и вторым этажом, мрачно уперев локти в колени и положив подбородок на руки. Он смотрел в никуда, на застывшую в столбах света пыль, и думал о том, что жизнь чертовски несправедлива к нему. Он привык уже не думать о чужих бедах и тяготах, потому что повидал их столько, что устал сочувствовать. Если отрезать от сердца кусочек за кусочком, можно раскроить его на лоскуты. И Эрик обещал себе этого не делать, зато сделал то, что было правильнее всего. Он очень старался очерстветь. В гостиной послышался бой часов. Эрик, неподвижный, как статуя, впервые за долгое время пошевелился и встал на затёкшие ноги. Сначала он хотел спуститься к Чарити, но не успел сделать и шага, как передумал. Эрик Бохе направился на второй этаж, чтобы как следует осмотреть свою невзрачную комнату, где будет спать и проводить всё то время, какое сочтёт нужным Чарити. От этого у него дёрнулась щека. Начищенные и до блеска натёртые воском половицы скрипели на все лады под его ногами, но не только потому, что дом был очень стар. Просто дому Эрик не нравился, и он не желал вести себя при нём прилично. Он был, как брюзгливый старик, недоволен этим помоечным изгоем, и тем, что своими тяжёлыми старыми ботинками он топчет эти доски и ковры. Когда Эрик остановился у своей комнаты и коснулся дверной ручки, она обожгла его лёгким электрическим разрядом. Эрик ойкнул и отдёрнул руку, но затем, точно забияку за пуговицу, схватил дверь за ту самую ручку и с вызовом сказал: — Я сломаю тебя. Собью с петель. Вырву замок. А если не угомонишься, буду слой за слоем снимать с тебя лак и краску ножом, пока не доберусь до древесины. Ну?! Дверь тихонько открылась сама собой. Эрик пнул её в назидание и вошёл. В комнате было темно и уныло. Эрик присмотрелся к кровати и сделал вывод, что поместится на ней, только если ляжет боком и свернётся калачиком. Он подошёл к окну и посмотрел на Федерал-стрит, где открывался весьма непримечательный вид на типовые двухэтажные дома красного кирпича с маленькими окошками. Это была жилая улица, и она выходила к церкви Табернакл, которая осталась здесь с давних времён. Эрик с тяжким вздохом смёл с полки слева от себя ошейник того фамильяра, что жил здесь до него. С громким звоном серебряного медальона по доскам, ошейник упал на пол. Эрик подумал: а ведь однажды и его ждёт похожая штука, которую Чарити нацепит на него как знак принадлежности. Он зависел от нрава и вкусов ведьмы: обычно фамильяров украшали браслетами, цепочками, кулонами, медальонами. Те, что обращались в птиц, носили кольца. Крупные хищники, собаки, кошки, лисы — ошейники, ленты и цепи. Заколдованные артефакты не исчезали, как другая одежда, которая оборачивалась в шерстяной или перьевой покров, а присутствовали на теле фамильяра постоянно. Эрику стало интересно, что для него придумала Чарити, но интерес был тоскливым, как если бы приговорённый к казни спросил, каким способом будет убит. Он измерил шагами комнату. В длину — всего семь. А в ширину — три. Комнатка маленькая и длинная, как футляр, и это ему не нравится. Ему кажется, что здесь душно. Он попробовал открыть окно, но створы издевательски зазвенели. Тогда он обещал и им выбить стёкла. Что за чёртов дом? Эрик чувствовал себя чужим здесь, чужим он и был. Открыв единственное маленькое окно настежь, он сел на край постели напротив и медленно, глубоко дышал через рот, стараясь справиться с нахлынувшим приступом гнева и паники. Ему нужно было смириться с тем, чем стала его жизнь. Он всегда знал, что его свободой распоряжалась ведьма. И только по счастливой случайности несколько лет без неё были просто передышкой, не более того. Раздался дверной звонок. Эрик мрачно посмотрел перед собой. Чарити выпрямилась в своём кресле. Они оба прекрасно слышали, что к ним кто-то пришёл, и этот кто-то неким образом проник за ворота. Эрик хорошо знал, что это мог быть гость из числа тех, кого ведьмы рода Колдуэлл внесли в список доверенных дому лиц. И вряд ли глупышка Чарити вносила в этот список правки. Был, конечно, ещё вариант — фамильяр ведьм из числа Высшего круга, но это вряд ли могло случиться. И снова звонок. Эрик вздохнул. Значит, ему и двери открывать придётся… хорошо. Он неторопливо встал и вразвалку поплёлся к лестнице. Кому очень надо, тот подождёт. Он спустился вниз и прошёл мимо гостиной, сильно горбясь. Чарити саркастично крикнула из кресла: — Не торопись, Эрик, что ты. Кто бы там ни был, он подождёт. Эрик остановился и медленно повернул голову к Чарити. Она испепеляла его гневным взором и массировала правый висок. Довольной она не выглядела, но Эрик тоже был не в лучшем расположении духа. — Вообще-то, я был занят, — заметил он. — И мне дольше идти вниз со второго этажа. — Это не мои проблемы, — пробормотала Чарити, прикрыв рукой глаза. — И не мои тем более. — Ты долго будешь стоять здесь и разглагольствовать? — повысила голос Чарити. — Или всё же подойдёшь к двери?! Как нарочно, снова настойчиво позвонили. Эрик хмыкнул. — Только не нервничай, — бросил он через плечо. Чарити прикрыла глаза ладонью и плотно сжала губы, чтобы не проклясть вслед чёртового Эрика с его закидонами. Она услышала, как он снял цепочку, провернул замок и открыл дверь. Послышался вежливый мужской голос. Эрик грубо спросил, что нужно. Чужой фамильяр ответил тихо, Чарити не разобрала, что. Собственно, она и не вслушивалась. Делать ей больше нечего. Она со вздохом поёрзала в кресле, закинув ногу на ногу, но не могла сесть удобно. Затем уронила руку на подлокотник и раздражённо взмахнула указательным пальцем. Тотчас тяжёлые бархатные гардины сами собой проехались вдоль окон, полностью закрыв их от солнечного света. Комната погрузилась в тусклый полумрак. — Так-то лучше, — проворчала Чарити и подпрыгнула в кресле, когда Эрик с грохотом закрыл дверь. Он объявился на пороге гостиной, кисло глядя на очень злую Чарити. — Я заколдую тебя, Эрик Бохе, — гневно сказала она, — и ты у меня будешь по струночке ходить. — Понятия не имею, о чём ты говоришь, — парировал он и поднял руку, в которой держал чёрный конверт с печатью. — Знаешь, что это? — Письмо. — Ты так проницательна, Чарити! Я поражён. Она закатила глаза. Эрик широким шагом пересёк гостиную и бросил письмо ей на колени. — Это из Сестринства. Есть печать Помоны Кроули. Чарити вздохнула и недовольно взяла письмо в руки, разглядывая его со всех сторон. — И что? — У нас неприятности, — самым ласковым тоном сказал Эрик и с улыбкой перетащил другое кресло против Чарити, а затем сел в него, раздвинув колени в стороны. — Вот как? И какие? — Помона Кроули, — он поскрёб щёку, — глава Салемского сестринства. Проще говоря, Самая Важная Ведьма. С очень дурным характером. Пишет тебе лично. Понимаешь, в чём дело? — Мне всё равно, какой у неё характер, — фыркнула Чарити и встряхнула ладонью. В ней тут же появился маленький ножичек для бумаг с ручкой из слоновой кости. Его Эрик прежде видел в кабинете на чердаке, на рабочем столе старой хозяйки дома. — У меня он тоже не сахар. — Самокритично. — Он пристально смотрел, как Чарити вскрыла письмо и достала кремовую бумагу, сложенную пополам. — Но только стерва Кроули способна попортить тебе нервишки. И даже выжить из города, если ты ей чем-то не понравишься. Подумай над этим. — Я должна нравиться ещё и ей? — пробормотала Чарити, скользя глазами по строчкам. — Что за ерунда. Это письмо — чистая формальность. Ты паникёр, Эрик. Просто старый помоечный паникёр. — Что там написано? — Что меня приглашают завтра на бранч в Дом Всех Сестёр, познакомиться с местной общиной. — Чарити пожала плечами и отбросила письмо на ковёр, снова закрыв глаза ладонью. — Ничего ужасного. А теперь уходи, у меня разыгралась мигрень. — Ты опять выкинешь какую-нибудь ерунду при них, — уверенно сказал Эрик, — и тебе несдобровать. — Да почему ты такой пессимист?! — устало вздохнула Чарити. — Потому, что я здесь всю жизнь, — огрызнулся он и птичьи нахохлился, вжав шею в плечи. — И потому, что знаю: тот, кто Сестринству не по нраву, проблем не оберётся, пока не покинет… — Покинет? — поморщилась Чарити и убрала руку от лица. Эрик мрачно улыбнулся и посмотрел на неё. — Да, покинет, дорогуша. Салем. А может, Массачусетс. Или переедет с запада Штатов. А там, кто знает. Может, этот континент. По спине Чарити пополз холодок, но она не подала виду, даже когда Эрик прибавил в конце: — Или эту планету.

3

Первая ночь в Хизер-Холле прошла сносно. Чарити с достоинством назвала это так, Эрик обозначил кратко и ёмко, одним словом, которое всеобъемлюще описывало его отношение к дому и ситуации — «дерьмо». Чарити ничего другого от него и не ждала. С полуночи до утра, пока не рассвело, она ворочалась в спальне, которую занимали до неё все бывшие главы дома, включая бабку и тётку. Матери эта комната никогда не принадлежала. Она главой дома не была, так что ей и не полагалось спать в Чёрной Спальне. Чарити хорошо помнила, что тётка упоминала это не раз и не два в письмах. Отчего-то это составляло предмет её гордости. Что ж, вот теперь Чарити заняла это место и не нашла в нём ничего особенного. Ну, да, кровать огромная, под чёрным балдахином, выполнена из тёмного лакированного дерева. Против неё — такой же монструозный шкаф, очевидно, сделанный одним гарнитуром с кроватью. Две тумбочки, большие лампы на них, в шкафах всякая ерунда осталась ещё от покойной тётки. Чарити не велела этому нанятому Биллу, или как его там, разбирать старые вещи. Не хватало ещё бесхозному фамильяру рыться у неё на полках! Она решила, что сама, как заедет в дом, разберётся со всем имуществом и подробно изучит, что оно из себя представляет. Чарити лежала в кровати без сна, разглаживая руками чёрное покрывало, похожее на пиратский парус, и вслушивалась в скрипы, стоны и шорохи старого дома, где всё было слишком непривычным и чужим, хотя её пытались убедить, что Хизер-Холл — родное место, и что здесь она родилась, и здесь она должна быть счастлива. Так, во всяком случае, утверждала бабушка. К концу жизни она утверждала много чего противоречащего своим ранним заявлениям. Чарити помнила слова бабушки, пока та не умерла, и слова Эрика — тоже. Дом живой, и он должен принять свою хозяйку. В противном случае, ничего хорошего не жди. «Всё поглотит однажды» — со знанием дела заявила бабка. Почему-то Чарити вспомнила об этом только сейчас, ночью, и поёжилась. С болезнью бабушка начала стремительно стареть. Куда-то делась магическая форма, которой она так стойко держалась всё время, сколько Чарити себя помнила. За год из цветущей женщины немногим за шестьдесят она одряхлела и постарела, стала тенью себя, и порой делала и говорила не то, что должна была. Может, прекратила сдерживаться, а может, пыталась что-то донести до Чарити. Один чёрт, этого уже не узнать. Чарити не могла уснуть, потому что ей впервые за долгие-долгие годы было страшно. Она не боялась спать в северных притонах, в отелях, где было опасно голову на подушку опустить, а здесь, в стенах материнского дома, дрожала, как осиновый лист. Прислушиваясь к тишине в бессоннице, около трёх часов или четырёх, быть может, она разобрала какой-то неравномерный звук. Сперва подумала, кашель или рык. Потом опешила, сообразив, что это был храп. Храпел, конечно, Эрик, больше было некому. Чарити вспомнила всё, что говорили об индейцах, в частности, что они крайне тихие и не издают посторонних лишних шумов. Хотелось бы ей сейчас всех этих людей подвести к кровати Эрика и оставить возле неё! Как ни странно, безмятежный Эрик Бохе своим жутким храпом очень ей помог. До того с ней говорил скрипами, стонами половиц и постукиванием где-то в глубине стен сам дом. Теперь его место занял наглый Бохе, который храпел, как бульдог. Четыре часа дурного сна не способствовали ни хорошему самочувствию, ни достойному внешнему виду. Чарити поднялась в мрачном настроении, удручённо думая, что её ждёт непростой день, который она проведёт после такой же непростой ночи. Сдув со лба чёрную прядь, Чарити приняла утренний душ и попыталась смотреть на жизнь веселее. Как нельзя кстати, веселья добавил Эрик. — Душ на первом этаже сломан, — проворчал он, спустившись на кухню, где Чарити уже готовила кофе. — Мне чёрный с молоком. Погорячее. — Я не намерена делать тебе кофе, — спокойно ответила Чарити. — Я твоя ведьма, если ты забыл об этом. — Нет, почему же, помню. Но этот печальный факт не помешает тебе варить нормальный кофе? Чарити недобро покачала головой и посмотрела на Эрика. Он переоделся в мешковатую серую футболку с длинными рукавами и такие же свободные повидавшие виды штаны карго. На грудь, оставляя по ткани сырые дорожки, спускались влажные чёрные волосы. Чарити вздохнула. Как там говорила бабушка? Главное — терпение. В противном случае, можно всегда жахнуть по наглецу магией. — Сегодня мы идёт на бранч, ты помнишь? — спросила она. — А ты? — невозмутимо парировал Эрик. — Сделай мне кофе. — Обождёшь. — Я старше, — заметил он. — Ты должна меня уважать. И к тому же, я варю ужасный кофе. Буду просто назло тебе переводить зерно. — Переводи. — Ты на нём разоришься, обеднеешь и не сможешь носить свои цацки стоимостью как пятеро таких как я, — улыбнулся Эрик. Чарити улыбнулась в ответ. Он не смотрел на неё, она — на него, но оба хорошо знали, что Чарити точно сделает ему кофе. Он упал за стол и вытянул ноги. Затем размял шею, громко хрустнув позвонками. — Что вообще будет на этом бранче? Чарити открыла шкаф и нашла там самую большую кружку, чёрную, как грешная ведьминская душа, с ироничной надписью «Босс» сбоку. Из-за габаритов она быстро определила её Эрику и сперва прогрела, плеснув кипяток из чайника. — Кексы, — Эрик задумался. — Мороженое. Печенья. Пирожные. Бисквиты. Пудинги. — Ты серьёзно? — Ну да, — Эрик потёр подбородок. — Кормят там действительно неплохо. По крайней мере, я сужу об остатках, которые они выбрасывали. Чарити закатила глаза и налила свежесваренный кофе. Он повис в воздухе терпкой горечью, от которой Эрик сразу взбодрился. — Хорошо, — одобрил он, выжидающе глядя на кружку. — А вообще, это чистая формальность. Сёстры собираются на бранче каждую неделю. — Каждую?! — Чарити задохнулась. — Им заняться нечем? — Да. Настолько, что они наслали простенькое проклятие на новенькую в Салеме, — пожал плечами Эрик. — а что, из еды совсем ничего нет? — Тебя же не приклеили к этому стулу? — спокойно спросила Чарити. Вздохнув, Эрик с неохотой встал и дошёл до холодильника. Поворошил рукой между двумя большими пачками любимых творожных десертов Чарити, катнул в сторону маленькую сырную голову. Поморщился на пучок зелени и безлактозные сливки. — Что за дерьмо? — упрекнул он. — Есть здесь что-то съедобное? — Полон холодильник еды. — Не вижу никакой еды. Чарити вздохнула. Эрик Бохе очень мешал её тихому спокойному утру: — Там бекон. И яйца. — Их нужно готовить, — поморщился Эрик и цокнул языком, согнувшись к полке. нашёл на полке баночку анчоусов. — А вот это сойдёт. Чарити изящно уселась на свой стул и отпила немного кофе из тонкостенной белой чашки, одёрнула пышные прозрачные рукава ночной рубашки. Эрик, весело крякнув, упал напротив и громко отхлебнул свой кофе. — Сатана… — вздохнула Чарити и потёрла лоб. Эрик уже увлечённо глотал анчоусы целиком, держа их за хвосты. — Эрик, что ты делаешь? — Я? Завтракаю. И тебе советую. На одном творожке с кофе долго не протянешь, — он прищурился. — Или ты готовишь местечко для бранча? — Ты пойдёшь со мной, — ровным голосом заметила Чарити. Эрик со стуком поставил банку анчоусов на стол и уставился на неё. — Можешь нанять кого-нибудь из агентства, сходить одна и сказать, что я умер, — заявил он. — Что меня наконец завалило мусором. Что я вскрылся. Не вздумай тащить меня к Кроули. — Что так? — Чарити весело ухмыльнулась. — Не любишь официальные мероприятия? — Поверь, ничем хорошим это не кончится. — Он съел ещё рыбину и поскрёб щёку. — Во-первых, у них со мной давние тёрки. — Какое им вообще до тебя дело… — Представь себе, немалое. Они уже давно положили глаз на мою помойку, — проворчал Эрик и вскинулся. — Чего ты улыбаешься? Думаешь, это смешно? — Думаю, что Чёрным Сёстрам плевать на твою помойку, Эрик, — ласково сказала Чарити. — И все уже знают, что ты мой фамильяр. Мы не отвертимся. — На тебя и так косо смотрят. Теперь вообще подумают, что ты чокнутая, и поставят против твоего имени галочку. Вот что я скажу. — Он лёг грудью на стол и поманил к себе Чарити. — Не усугубляй своё шаткое положение. Постарайся влиться в их стройные мрачные ряды. Выпей с ними чаю. Побеседуй. Будь паинькой. И тогда, может быть, в Салеме тебе найдётся местечко. — Ага, — тихо пробормотала Чарити. — Возле помойки.

3

Мэделин Блэкшир прожила в Салеме все отведённые ей двадцать пять недолгих лет. Детство она провела в Вересковом тупике с матерью и тёткой, недалёкими, но покорными и исполнительными ведьмами, которые ходили на посылках у таких семейств, как Торнгуд, Лаберхолл, Лавлейс, Пэдимур, Малтон, Тосни и Колдуэлл. Чтобы получить звание Чёрной Сестры, ей пришлось много потрудиться, и трудилась она с юных лет. Она знала, что таких, как она — девочек из менее обеспеченных семей без мощной поддержки аристократического прошлого — презрительно звали фамильярками, как кошек, приблудившихся к прислуге на кухне. Она выполняла различные поручения, мерзкие, оскорбительные, скучные, унизительные, те, которые не поручишь фамильяру, но она — она могла бы выполнить. На неё бы не подумали, что она шпионка семьи Тосни за семьёй Буоно, потому что она своя, ведьма. Удобно было подставлять чужих прислужников. Все шишки за магические подставы другим юным колдуньям доставались им. Мэделин была вечной четвёртой в любой компании, и не смела общаться с теми, с кем хотела — спаси Сатана, это были бы люди! Но, нужно заметить, четвёртая — это первая из жалких фамильярок, и уже неплохой результат, потому Берта Малтон, мать Каролины и Клары Малтон, сестёр-близняшек, и взяла на себя заботу о попечительстве в Совете Сестёр. Стать Чёрной Сестрой почётно. В семье Блэкшир ни одна ведьма не заслужила этого статуса по крови и по делам, но не Мэделин. Мэдди была слеплена из другого теста. Она знала, что однажды всё равно будет и богаче, и известнее своих родственниц. Уж помяните её слово. Этим утром Берта Малтон позвонила ей по городскому телефону, как обычно. Она сказала только два слова: «Бранч в Доме», а Мэдди уже всё поняла. В этот раз она была приглашена, она была среди остальных! Сдержано ответив мисс Малтон, что придёт без опозданий, Мэдди аккуратно положила чёрную трубку на рычаг и прижала ладонь к груди, не в состоянии сдержать улыбки. Наконец-то! Столько лет она шла к этому, и вот сегодня сбудется всё, чего она так добивалась. Она носила за проклятыми близняшками их ланчи, прослушивала и подсматривала для их мамаши, околачивалась близ Дома, делая вид, что просто прогуливается, а сама мечтала заглянуть в окно хоть на чуточку… — Цезарь, — громко окликнула она фамильяра. Он промолчал. — Цезарь?! — Да, мисс Мэдди? Он был на кухне и чистил картошку. Матери не здоровилось третий день. Она хотела подышать над картофельным паром и прочистить носовые пазухи, но Мэдди знала, в чём причина того, что она не могла спокойно дышать. Вовсе не в заложенном носе, и никакая травка, покрошенная в отвар, и никакие пасы тут тоже не помогут. Мэдди окинула Цезаря взглядом. Высокий, с флегматичным взглядом, темнокожий и коротко стриженый, он был само олицетворение несокрушимого спокойствия. Даже когда Мэделин бушевала и злилась, Цезаря ничто не могло смутить или напугать, хотя мать и тётка на всякий случай расползались по своим комнатам. — Что ты там делаешь? — громко спросила она. Цезарь ответил что-то невнятное, вроде бы, «чщуртошку». — Что-что? — прищурилась Мэдди. — Говори чётко, дорогуша. — Чищу картошку, мисс Мэдди, — пробасил он. — Я вижу, что чистишь, — с отвращением сказала она. — Я иду сегодня на бранч, ты будешь меня сопровождать. — Да, мисс Мэдди. — Сними это. — Она указала на его холщовый синий фартук. — И помойся. Будь опрятным. Там будет много важных женщин, мне нельзя опозориться. — Да, мисс Мэдди. Мэдди вздохнула и, потерев бледные щёки, посмотрела на носки своих туфель. Нужно столько всего успеть, времени очень мало, и она так долго этого ждала. Как бы знать, приготовилась бы заранее. Через полтора часа она, одетая в аккуратное чёрное платье по фигуре, с убранными в пучок светлыми волосами, с изящной заколкой-бабочкой сбоку села в машину. За рулём её семейного, одного-на-троих, серого форда был Цезарь. Он выглядел в своей рубашке с воротничком, едва смыкающимся на толстой чёрной шее, как цирковой медведь в юбочке. Мэдди не сказала ему, хорошо или плохо он оделся, но про себя подумала, что не против была бы однажды сменить этого фамильяра на другого. Поизящнее. Они очень быстро добрались до Дома Всех Сестёр на Эббот-Бэй, и выяснилось, что почти все были на месте. Мэдди смотрела по машинам. Все девять семей собрались здесь, и она, десятая, примкнёт к ним в свой дебют. Мэделин на корню задушила улыбку, чтобы не выглядеть слишком счастливой — с ведьмами нельзя ни на секунду терять лица; она быстро пригладила ладонью волосы и спросила у Цезаря: — Ну? Как я выгляжу? Он неуклюже повернулся за рулём, где ему было очевидно мало места, и с басовитым добродушием сказал: — Как всегда хорошо, мисс Мэдди. Очень красиво. Она не нуждалась в его оценке и комплименте. Только в подтверждении собственной мысли: всё в порядке, и она в порядке в том числе. Она войдёт в Дом, и во время бранча ей сообщат важное известие. Она станет Чёрной Сестрой. Она станет Чёрной Сестрой. Иначе и быть не может. Она станет… — Время подходит, мисс Мэдди. — Чёрт. Поезжай. Припаркуйся возле лужайки, как другие. Мэдди была абсолютно уверена, что всё пройдёт как она задумала. Иначе зачем ещё звать её на бранч? Нет, сегодня она получит очень хорошие новости, и лучше не беспокоиться, а подумать, как повести себя, когда Старшая Сестра скажет: мы решили взять тебя, Мэделин Сельма Блэкшир, в наш тесный сестринский круг… Форд встал между Мерседесом и Крайслером. Мэдди отмахнулась от постоянно преследующего чувства стыда. Очень скоро и ей будут доступны все эти богатства, ведь среди Чёрных Сестёр нет обделённых связями и финансами. Она выпорхнула из машины, Цезарь со скрипом сидений вылез следом. Каблучки Мэдди цокали по узкой гравийной дорожке. Ей казалось, все вокруг знают, что сегодня — её день, и, выпрямив спину, она изящно пошла к крыльцу. Там, оказывается, кто-то стоял. В тени навеса были другие ведьмы. Их лиц Мэдди не видела, но заметила, что они пристально смотрели на неё. И кажется, одобрительно улыбались. Мэдди воспряла духом и развернула плечи. Даже Цезарь, который огромной горой брёл за её спиной, совсем не смущал. Это была её минута славы. Её… — Прошу прощения, — невозмутимо сказала какая-то девица в чёрном платке, повязанном под подбородком. — Я вас обойду. И она впрямь обошла Мэдди, щёлкая шпильками по камушкам. Чёрное шёлковое платье на ней было что вторая кожа; оно держалось либо на магии, либо на честном слове. Со спины казалось, что оно вот-вот соскользнёт, и девушка будет совсем нагой. В длинном вырезе до самого бедра мелькал чёрный тонкий чулок на красивой ленте. Шея была скрыта под широким жемчужным ошейником, на руках выше локтей красовались прозрачные чёрные перчатки. Она не держала в руках ничего тяжелее бархатной сумочки и живо командовала фамильяром: — Побыстрее, Эрик. Мы очень опаздываем. Следом за девушкой широко прошагала высокая чёрная тень. Сгорбленный могучий мужчина, смуглый и черноволосый, пихнул плечом Цезаря и недобро зыркнул на него исподлобья. Он был в чёрной свободной рубашке и таких же штанах. Волосы свисали мокрым каскадом вдоль лица и по спине, и только по наметкам горба Мэдди узнала его, а заодно и его хозяйку. О них шумел весь Салем. Чарити Колдуэлл собственной персоной! Мэдди охватило недоброе предчувствие. Она поспешила к крыльцу, но ей иронично казалось, что, чем быстрее она идёт, тем дальше от неё Дом. Спина Эрика, заслонившая тоненькую Чарити, была всё дальше. Мэдди едва не задохнулась. Как же так? Наконец, когда Чарити вошла в дом, к нему сумела подобраться и изрядно вспотевшая Мэдди. Отпыхиваясь, следом по ступенькам поднялся Цезарь. К тому времени все ведьмы скрылись внутри. — Что это было, мисс Мэдди? — спросил он очень осторожно. Она встретилась взглядом с его карими маленькими глазами и серьёзно сказала: — Иди ко всем фамильярам, будь начеку. Этот красный, что с дамой в жемчуге, опасный тип. Ты его знаешь. Помоечный Эрик. — Знаю, — едва не прорычал Цезарь. — Он ловил рыбу у меня из-под носа на озере. Он потрошил мусорные баки и оставлял после себя погром. У него скверный характер. — Только не заводи никаких скандалов, — резко сказала Мэдди. — Не вздумай драться. Из-за этого меня могут… Она даже не стала додумывать, что, и поджала губы. — Не заставляй наказывать тебя, Цезарь. И здоровяк вздрогнул, пошёл пятнами, кивнул: — Да, мисс Мэдди.