Двоедушники

В городе Салем, штат Массачусетс, жизнь была спокойной и размеренной. Здесь не происходило — почти — очень долгое время каких-нибудь правонарушений и беззакония, кроме самых мелких, вроде угона велосипеда со школьной парковки, или кражи пива из супермаркета. Люди жили рутиной день ото дня, мирились, ссорились, поиздерживались в доходах, работали, смотрели телепередачи каждый вечер и увлечённо ругали детей, если те бегали на реку прыгать с разрушенного моста на верёвке. В общем, это были не проблемы, а ерунда. По крайней мере, все местные думали именно так, и им словно дела не было, что порой среди ночи из домов пропадали люди, а родные их забывали об этом, словно никогда и не помнили. И о том, что младенцы иногда умирали в своих кроватках безо всяких причин, забывали тоже. И что порой подростки сбегали из дома и их никто больше не мог найти. Но это были обычные, в общем-то, вещи. Даже не происшествия почти. И тем более, ничто из этого не касалось уклада жизни магической части общества. Больше того. В Салеме учёт таким случаям не вели, только если уж было что-то совсем из ряда вон. Но чего только не бывает в маленьких городах, верно?.. И так жизнь текла до восемнадцатого октября этого года, до того дня, как разносчик молока не нашёл дверь в Хизер-Холле открытой настежь, а хозяйку дома, мисс Табиту Колдуэлл, не обнаружил мёртвой в собственной гостиной. Её фамильяр лежал прямо возле двери: у него была свёрнута шея, и он спокойно смотрел мёртвыми глазами себе за спину. На том месте в тот же день побывали ведьмы из Совета. Они постановили, что это был не несчастный случай, а, вероятнее всего, убийство. Но кто и зачем убил мисс Колдуэлл? В этом предстояло разобраться. Ведьмы строили догадки и не делали ни одного предположения. Это было невозможно: они впервые столкнулись в расследовании этого дела, очень редкого, а потому возмутительного, с настолько магически непогрешимым пространством, как это. Кажется, всё в доме Колдуэлл осталось даже после убийства в спокойствии и гармонии, каким и должно быть в норме. Портило такое впечатление только тело Табиты, чёрное, как сожжённая свеча, в чёрном же прозрачном пеньюаре, и подвешенное за сломанную шею к люстре. Но больше даже, чем это, ведьм беспокоил ещё один вопрос. Кому мог после её смерти отойти дом? На него очень ясно ответил после панихиды местный нотариус. Табита Колдуэлл, увы, не оставила после себя завещания. Но мать её сделала это задолго до своей кончины. Она написала завещание за себя и за обеих дочерей, воспользовавшись своим правом старшей ведьмы в семье, и в бумагах чёрным по белому мистер Глик прочёл всему Совету: дом, и машина, и всё движимое и недвижимое имущество, и банковские счета здесь и в Бостоне, и земля на краю реки Хусатоник — тринадцать акров, всё принадлежало ей. Чарити Колдуэлл, дочке Флоренс Колдуэлл, родной сестры Табиты. Это же кошмар! Ведьмы были крайне недовольны. Флоренс в Совете любили куда меньше Табиты. Она всегда отличалась какими-то странными радикальными взглядами на суть вещей и была вне Совета. Больше того, бабка сплавила её дочь, Чарити, на север, когда той было только тринадцать, посчитав, что ребёнку там будет лучше — там, да! С полярными ведьмами! С этими бездушницами, которые с мётел не слезают и, говорят, домов не имея, постоянно кочуют над ледяными пустошами со своими фамильярами. Шутка ли, какое у неё теперь воспитание, у этой девочки? Знакома ли она с правилами и устоями Салема? Может ли она вообще зваться Колдуэлл? И вот Чарити днём раньше вручили право наследования дома и магическую фамильную печать. Затем показали, где расписаться. Нотариус передал ей все бумаги и ключ от дома. Он распоряжался этим делом и не мог бы ничего изменить, даже если бы захотел. Он бессильно наблюдал, зная, что Совет будет очень недоволен, как контору его покинула совсем ещё юная ведьма с чёрными прямыми волосами, ужасно похожая на свою бабушку породой, с глумливой усмешкой той, кто добилась своего и очень тому рада. Итак, это случилось. Все члены семьи Колдуэлл были мертвы. У Табиты, увы, не осталось наследницы, и в Салем вернулась её родная племянница Чарити. При ней не было фамильяра, что только роняло Чарити в глазах своих соседей: она приехала с нанятым сотрудником бостонского агентства мисс Стоу, славящегося тем, что там держали отличных вышколенных временных прислужников, из которых большинство потом находило себе ведьм. Но разве это дело? Чтобы у взрослой колдуньи не было своего фамильяра? А этим утром по всему Салему — благо он был невелик — расползлись слухи, что Чарити Колдуэлл якобы привезла в Хизер-Холл Помоечного Эрика. Многие недоверчиво хмыкали. Эти слухи совершенно уничтожали репутацию Чарити! Так сказать, вбивали гвоздь в гроб её хрупких взаимоотношений с другими салемцами. Как оно бывает в маленьком городе? Свои устои, свои порядки, своя жизнь и её темп. Лучше их принять, а не протестовать. Лучше — и себе дороже.

2

Марта Энгл очень любила субботу, первую половину дня, потому что выручка в это время была стабильно высокой. После церкви ведьмы нередко заходили к ней в кафе «Берниз», заказывали чашечку кофе и десерт, или апероль-лимонад, или коктейль на террасе, и подолгу обсуждали, что случилось во время мессы или за прошедшую неделю. Марта была в курсе очень многих слухов и совсем не удивилась, когда напротив её кафе на другой стороне улицы притормозил красный двухместный родстер, Феррари Калифорния. Машины этой в Салеме прежде не было видно, и Марта догадывалась, кто был за рулём. — Раритетная тачка, — присвистнул Габриэль Лье, её фамильяр. Он с интересом выглянул в окошко, вытирая руки полотенцем. Марта строго сдвинула брови. — Может, займёшься наконец делом? Долли Клэренс уже десять минут ждёт свой кофе. — И перестанешь пялиться в окно? — Он варится, — не смутился Габриэль и прищурился. — Раскладывающаяся крыша, алюминиевое шасси… — Ты так увлекаешься спорткарами? Не знала. — Просто… шикарная же лошадка! Марта смерила Габриэля очень внимательным взглядом. — Свари кофе. — Сказала она и встала на его место, когда он отошёл к кофе-машине. В этот момент из Феррари вышли двое. Марта прислонилась плечом к стене и заняла стратегическое место у окошка, отчего Габриэль только хмыкнул. — Шикарная тачка и шикарная хозяйка, — задумчиво сказала она и поморщилась. — Залётная птица в наших местах. — Чарити Колдуэлл, — кивнул Габриэль. — Но поверить не могу, кто рядом с ней. Калибан, форменный. — Может, она наняла его что-то сделать по дому, — предположила Марта. Окончательно поверить, что Эрик Бохе мог стать чьим-то фамильяром — а особенно войти в круг очень высокопоставленной семьи Колдуэлл — было немыслимо. — Я так не думаю, — возразил Габриэль, вовсю работая капучинатором и взбивая шапочку молочной пены в чашке. — Не представляю, что могло бы вытащить Бохе с его свалки. Только чудо. — Настоящее чудо — что они сейчас идут к нам, — сказала Марта и поправила цвета топлёного молока фартук поверх опрятного серого платья с точёными плечиками. — Я встречу гостью, а ты обнеси заказами столики. — Слушаюсь. — Пробормотал Гейб, посыпая корицей кофе. Волосы у него были тоже коричного цвета, а глаза — как два аквамариновых камня. Марта вышла с кухни, вздохнула и посмотрелась в зеркало на стене, которое очень, по её мнению, украшало коридор. Эта работа чертовски выматывает. Может, взять небольшой отпуск? Она говорила так каждый месяц и знала, что это невозможно. Она относится к категории тех, кто не может обходиться без своего дела. И пусть она ворчит и устаёт, пусть под карими мягкими глазами залегли тёмные круги, а возле губ появились первые морщинки — она просто не могла вот так оставить кафе. «Подумаю об этом как-нибудь после» — решила она, как и всегда. Но уже в тот момент её самомнение больно укололо. Она знала, что выйдет сейчас в зал, и там будет молодая и красивая Чарити Колдуэлл. Ведьма, у которой в семье с деньгами и связями было всё в абсолютном порядке. Ведьма, которая привлекла к себе внимание целого Салема.

3

Чарити словно не знала, что сегодня в церкви прошла субботняя месса, и была одета в вызывающе белый. А если точнее, молочно-белый. Белым было всё: и газовый платок поверх гладких чёрных волос, и полупрозрачное тонкое платье с длинными рукавами, облегающими узкие запястья. Белой была лента подвязок, выглядывающая в длинный разрез платья на бедре. Белыми были чулки и сапожки на невысоком устойчивом каблуке. И даже декоративный атласный лиф, подчёркивающий невыразительную грудь, тоже был до противного белым. — Тебя здесь проклянут, ты дождёшься, — сказал Эрик. Чарити жалостливо улыбнулась ему. — Перестань. Из-за белой одежды? Мы что, в религиозные фанатики записались? Или никто из местных не следит за модой? — Мы — нет, но посмотри вокруг. Не кажется, что многовато осуждающих взглядов? Эрик был прав, и Чарити это знала. Она не то чтобы пыталась казаться оригиналкой, но подсознательно не хотела менять свои вкусы и привычки. Смелостью и напористостью она пошла в бабку. Поправив любимое кольцо с розовым топазом, Чарити вскользь оценила обстановку. Салемская улица близ площади Трёх Виселиц была залита тёплым осенним солнцем. Цветочная лавка шагах в двадцати от Феррари выставила на продажу букеты из цинний, роз, флоксов, гортензий, астр и гвоздик. Следом были тёмные пустые витрины антикварного магазина. Вдали над площадью высился шпиль церкви с перевёрнутым крестом. В кафе «Берниз» с изящной вывеской, на террасе, заняли большой столик у самого окна четыре ведьмы. Немногочисленные прохожие действительно посматривали на Чарити, но с особыми осуждением и усмешкой глядели на неё именно колдуньи. Не отрывая взглядов, они молчали — и молча тянули свои напитки, пряча лица в тени шляп и беретов. — Ты нарываешься на неприятности, — тихо сказал Эрик. — Даже не думаю. Я просто хочу пообедать, — холодно улыбнулась она. Но он подошёл к Чарити и взял её за локоть, резко притянув к себе. Тёплым боком почуял, как она вздрогнула. Ему показалось — испуганно, и окинула его быстрым взором. — Ты здесь чужая. Не думай, что сможешь ходить перед ними и делать, что тебе вздумается, или дразнить их, упаси духи. Это тебе не полярный круг и не большой город типа Бостона. Ты не на Манхэттене. Ты в Салеме, — голос у него стал низким и хриплым. Он смотрел куда-то в небо, поверх ведьм, кафе и крыш — но в поле зрения держал всё и всех. — И здесь выделяться не принято. Выделяешься — значит, ты не с ними. — Я и не с ними, — дерзко ответила Чарити и толкнула его локтем. Эрик сжал его ещё крепче, так, что рука заныла. — Отпусти. — Запомни одно. — Глаза у него потемнели от злости. — Ты впутываешь в какую-то глупую детскую игру не только себя, но и меня. Я этого не потерплю. — Столько нервов из-за цвета платья? — Чарити подняла на него взгляд и прищурилась. — Ты шутишь, что ли? — Это не просто цвет. В субботу носят чёрный, потому что ходят в церковь. Это уважение. Это традиции. Всё то, на чём зиждется их власть. Ты не уважаешь их власть? — Я должна сперва узнать их ближе, — не отступила она и уже резче вырвала руку, шагнув назад. Эрик отпустил, медленно сжав пальцы в кулак. — Я не могу и не буду уважать кого-то бездумно. В конце концов, я здесь новый человек. Могла и не знать таких тонкостей. — Могла, но вряд ли не знала. Она поджала губы, повернулась к кафе и уверенно пошла через дорогу. Больше она не собиралась выслушивать, как Эрик-с-Помойки её вздумал распекать. Пусть полоскает мозги кому-нибудь ещё! Он обязан слушаться её. Он — её слуга, а не наоборот! Машин сейчас было мало. Дороги были пустыми. Эрик быстро, насколько мог, последовал за Чарити. С его лица не сходило мрачное выражение: он с самого начала знал, что добром это не кончится — но не думал, что глупенькая ведьмочка повезёт их прямо в центр. Немыслимый каприз с её стороны. Они прошли на террасу. Чарити сделала пару шагов и остановилась, словно осматриваясь; небрежно приподняла рукава, обнажив косточки на запястьях. Пальцы сверкали от бликующих в кольцах камней. Следом за спиной Чарити вырос сгорбленный Эрик. Он был в простом растянутом чёрном свитере и чёрной майке под ним. Старые потёртые джинсы и крепкие кожаные ботинки, ещё сырые после душа распущенные волосы — всё показывало его неблагополучие, его небрежение своим внешним видом и образом жизни. На смуглом лице, неподвижном, точно маска деревянного индейского идола, чёрными обелисками ровно светились глаза. Он очевидно разменял третий десяток и, несмотря на врождённые внушительные габариты, выглядел болезненно. Эти двое смотрелись вместе неподражаемо до абсурда — и оба это прекрасно знали. Чарити без спешки прошла к крайнему столику, тому, что был у ровно подстриженных зелёных кустов, в которых запутались оранжевые и жёлтые опавшие листья. Осень в этом году была очень ранней. Она спокойно опустилась в удобное бархатное кресло и закинула ногу на ногу. Кажется, её вниманием завладела какая-то рекламная табличка акция «С добрым утром!», чашка капучино и круассан за два девяносто девять! и она совсем не видела, с какой мрачностью на неё глядят ведьмы. Эрик упал в кресло напротив и развалился в нём, привычно оперев локоть на ручку и раздвинув колени. Длинные ноги он безуспешно попытался уместить под столиком, но вышло неважно, и он вытянул их в проход и скрестил в лодыжках. Какое-то время они молчали. Чарити делала невозмутимый вид, хотя Эрик заметил — то и дело посматривала то на припаркованную машину или по сторонам. Он уронил затылок на спинку кресла и вымученно прикрыл глаза. — За что мне всё это, — пробормотал он. Тогда же из кафе вышла хозяйка с меню на сгибе локтя. Как и все ведьмы, стройная и элегантная, но куда более усталая и простая, нежели праздно собравшиеся гостьи за угловым столиком террасы, она работала, и очень помногу — это сказывалось на её внешнем виде, и жестах, и движениях, и даже услужливой улыбке. Эрик очень хорошо знал её, как и она — его. Не единожды он прилетал к ней на задний двор и клевал остатки еды, которые она выносила ему и таким, как он, а не выбрасывала в мусорный бак. За одно это он мог уважать Марту Энгл, хотя знал, что она его недолюбливает. Вот и сейчас она совсем не взглянула на него, а вежливо подала меню Чарити и улыбнулась ей. — Добро пожаловать в Салем, мисс Колдуэлл. На вид ей было немногим больше тридцати. Эрик помнил её тридцатилетней, когда он сам был мальчишкой. — Добрый день, — Чарити пригладила волосы и открыла меню. — А вы?.. — Марта Энгл, мисс. Хозяйка этого местечка. Вы у нас впервые? — вопрос был задан из вежливости. Она хорошо знала всех посетителей наперечёт, даже если те посещали кафе лишь однажды. — Да. Я сразу возьму кофе. — Она посмотрела на Эрика: он увлечённо разглядывал прозрачную крышу террасы. — Думаю, он тоже. — Мне лучше чёрный. — А вам, мисс? — у неё на лице всё ещё стыла улыбка. Если сначала она казалась дружелюбной, теперь Чарити думала, что она больше напоминает оскал. — Латте, фраппе, капучино, американо… У нас есть все виды. — Апельсиновый раф, — оживилась Чарити. — И что-то сытное. — Есть ланчи, вот здесь, на пятой странице. Чарити углубилась в меню, не замечая, что Эрик нервно косился в сторону ведьм. Они уже не стесняясь пристально смотрели на юную Колдуэлл. — Тогда вот это и это… — она указала на лёгкий салат со слабосолёной сёмгой и кунжутом, а также на блюдо с кус-кусом. — Ты же не против, Эрик? Он покачал головой. Больше всего он хотел убраться отсюда как можно скорее, и ему было плевать, что проглотить. В хорошие дни он ел что придётся, в плохие — что найдёт, а в очень плохие — ничего, но это если нет заработка. Заработать на свалке было непросто, хотя деньги он выручал очень неплохие: это поразительно, но на мусоре тоже можно было заработать. Правда, этого всё равно толком ни на что не хватало. Чарити же наконец сказала до конца свой заказ. Закончив круассаном с маслом и джемом, она потеряла к Марте интерес и отвлеклась на свой телефон. И той пришлось просто уйти. — Они всё ещё на меня смотрят? — спросила Чарити, не отрывая глаз от экрана. Он бросил на неё розовый яркий свет, и глаза стали совсем фиалковыми. — Да, — сказал Эрик, нагло уставившись на них в ответ. Он заметил, что у одной — с каштановым каре — на коленях сидел большой кот с бархатной чёрной шубкой. А у другой возле плеча пристроился большой серый попугай-жако с красным хвостом. У ног третьей лежал косматый чёрный пёс. Все они были их фамильярами, никто из них не превращался в человека. Очень быстро высокий белый мужчина с волосами цвета корицы и голубыми глазами принёс ланч и кофе. На нём был такой же фартук, как на Марте, и он был очень вежлив с Чарити, а на Эрика боялся даже взглянуть и нарочно отводил взгляд. Эрик холодно игнорировал его. Он относился ко всем фамильярам не с жалостью и не с пониманием, в его поведении не было сочувствия и прочей ерунды, не было чувства локтя. Где этот локоть, когда он подыхал от отравы, рассыпанной по свалке? Куда этот локоть грёбаный делся, когда он просил помощи совсем ещё мальчишкой? Нет ничего между ними. Ни братства, ни товарищества. Только скупая, холодная и трезвая оценка — кто ты, насколько ты силён и опасен, смогу ли я совладать с тобой, если будет нужно, и если нас закроют хозяйки в одной комнате, кто будет главным. По всем признакам Эрик мог бы, потому его боялись и игнорировали. Он разочарованно посмотрел себе в тарелку с широкими белыми бортиками и даже выразить не мог, как сильно хотел бы сейчас простой гамбургер, фасолевый суп и бокал холодного светлого пива, но не кус-кус и не чёрный кофе. Он привык брать, что дают, а большего не требовать. У него была своя теория насчёт жизни и всего, что в ней случалось с такими, как он. Теория эта заключалась в том, что он не мог считаться со своими вкусами, потому что был вроде как несвободен — потому что когда-то эта сопля Чарити Колдуэлл сделала его своим. Если раньше это было не так, и судьба ставила перед ним выбор — помереть в тридцатник, но жить с гордо поднятой головой, или батрачить на колдуний, собирая по крошкам на жизнь и драгоценное время, добавленное к неделям, месяцам и годам жизни, то это был другой разговор. Он почти помирал, но был свободен. И он мог сказать: жри свой кус-кус, пожалуйста, сама. Теперь всё было немного не так. И выделываться он не мог, потому что Чарити вернулась за ним на помойку и забрала оттуда, как забытую вещь. Сначала ненужную, а потом вроде бы сгодившуюся. Так что он просто взял вилку и начал есть.

4

Возле кафе их ждал невысокий опрятный молодой человек с тёмными каштановыми волосами, зачёсанными на прямой пробор. Он был в хорошем костюме из твида, в белой рубашке и в туфлях. Эрик очень хмуро посмотрел на него, но Чарити уже свыклась с его физиономией — всегда недовольной, и сказала: — Это Билл Стёрджесс. Он работал на меня по контракту. — Интересно, какая у него дубль-форма, — себе под нос пробурчал Эрик. — Боюсь вообразить. — Доброго дня, мисс Колдуэлл! Эрик закатил глаза, когда Билл Стёрджесс подошёл к ним ближе. Он не успел дойти до Чарити, когда Эрик просто вытянул вперёд руку и сказал: — Пять шагов. Билл запнулся и встал. Он не сразу понял, чего от него хочет этот высокий неопрятный мужчина, но он выглядел далеко не как подходящий для Чарити фамильяр. Билл взглянул на свою временную хозяйку. Она безмятежно вскинула брови. — Полагаю, лучше его послушаться, — заключила она. — Но я прекрасно слышу тебя отсюда. Все поручения выполнены? — Да, мисс. Всё по списку. — Очень хорошо! — она посмотрела на Эрика. Для этого пришлось задрать подбородок. — Ты запоминаешь, как он ко мне обращается? — Нет, — отрезал Эрик и зевнул. Она покачала головой и вынула из потайного кармашка иглу. Показала её Биллу. Острие сверкнуло на солнце. Ей почудилось, его глаза обрели цепкую неподвижность, едва он увидел заветный предмет. — Здесь — два года, — сказала она. Билл явно этого не ожидал. Он был ошарашен, хотя очень старался держать себя в руках. — Вы так щедры… — начал он и запнулся, когда она повела рукой, взывая к тишине. — Это не всё, погоди. Те письма, что я отдала тебе на станции Брейвенхёрст? — Они со мной, мисс. — Прекрасно! — она помедлила, затем резко приказала. — Сожги их. — Но… — он хотел сказать: «Но вы же поручили мне отправить их нынче вечером, после пяти часов, в Сарлоу, в Таллахасси, в Бостон и в Нью-Хэвен». Но сказал другое. — Будет сделано, мисс. — Очень хорошо, — кивнула Чарити и выпустила из руки иглу. Та по-колдовски поплыла по воздуху прямо к фамильяру. Несколько секунд томительного ожидания — и он с заметным облегчением расслабил напряжённое лицо. — Боже, — фыркнул Эрик, — он едва не обделался от радости. — Ступай, ты свободен — сказала Чарити и мотнула подбородком Бохе. — А ты — за мной. Она игнорировала поклоны Билла и дошла до своего Феррари, заняв водительское место. Эрик мрачно обернулся на фамильяра. — Крыса, или норка, или ящерица… — начал перечислять он. — Не угадал. Ты садишься или нет? И он сел. — Пристегни ремень. Все три ведьмы провожали машину внимательными взглядами. Марта Энгл тоже смотрела, но из окна своей кухни. Как и Габриэль: он вышел с подносом, на котором стояли коктейли. — Тебе не кажется, что нам одним многовато внимания? — весело спросила Чарити. — Ну ты же этого и хотела, — проворчал он и отвернулся. Они покатили обратно домой — Эрик молчал. Чарити тихонько покачивала головой в такт музыке, которую напевала себе под нос. От центра до элитного квартала с домами ведьм ехать было около двадцати минут. Чарити свернула на живописную дорогу, змеющуюся мимо пролеска. Она всё равно никуда не торопилась, хотя можно было добраться до нужной развилки по общей трассе куда быстрее. Мимо пролетали лиственницы, клёны, пихты; одно дерево за другим сливалось в бесконечную зелёную ленту всех оттенков. Феррари мчал, низко пофыркивая у самого асфальта. — Зачем тебе нужен был этот концерт? — спросил Эрик, продолжая наблюдать за лесом. Чарити побарабанила пальцами по рулю. — О чём ты? — Обо всём этом. Ты поехала в центр — зачем? Выпить кофе? — Тебя показать. — Очень остроумно. Чего-то я здесь не знаю. Но знать хочу. Даже хуже того: должен. Ну? Он прищурился и повернулся к Чарити, вперив в неё свой пристальный, непроницаемый взгляд. Чарити поёжилась. — Что — ну? — Ты будешь говорить? — Мы уже разговариваем. — Очень остроумно. Но если ты будешь скрывать от меня что-то важное, и если между нами не будет доверия, — он помолчал. — Не то чтобы я стремлюсь к этому. Но работать на ведьму, которая плетёт интриги у тебя за спиной — то ещё удовольствие. — Ты просто должен делать то, что я скажу. Голос звучал беспечно, но между её бровей залегла хмурая складка. Эрик поморщился. — Что за дерьмо? Мы так не договаривались. И я против. Я не буду прыгать с моста только потому, что ты скажешь — прыгай. — В этом вся соль, не находишь? — она потянулась к сумочке за сигаретой. Наощупь достала пачку, вынула одну, зажала между губ. — Ты делаешь то, что я скажу, и делаешь это хорошо и не задумываясь. — Вот ещё. Если ты хочешь, чтобы тебе лизали задницу по команде, можешь вернуть своего Фила или как его там… — Не помню уже. Дорога уходила вправо, за тенистые, низко свисающие ветки деревьев. Чарити зажгла сигарету от указательного пальца и затянулась. — Вот ты говоришь — мы так не договаривались. Наш уговор был — служи мне, а я обеспечу тебе свободу. — Это вообще на свободу не похоже пока что, — огрызнулся он. — Я хочу знать условия контракта, в конце концов. — Ты всё узнаешь, — сказала она. И глаза у неё обрели стальной блеск. Эрик выглядел обеспокоенным. — Ты сказала — тебе нужна помощь, и когда я окажу её, ты… — он запнулся. Чарити затянулась снова. Дым, который она выдыхала из приоткрытых губ, был тоже фиалковым. — Я должен знать, чего ты хочешь и что меня за это ждёт. Ты обещала всё рассказать. — Я сделаю это, — с нажимом сказала она. — Когда придёт время. — И когда же это случится? Как ты планируешь разорвать наш магический союз? — Я всё обдумала! Сперва доедем до дома. — Я сейчас выйду из машины, Чарити, и чёрта с два ты меня найдёшь. — Ты знаешь, что найду, — повысила она голос. Он хлёстко зазвенел в воздухе. Эрик невольно сжал плечи. Чёртова магия чёртовых ведьм. Пока она имеет на него такое влияние, он совершенно бессилен! Волну её гнева и тревоги — тревоги? Взаправду? — он чувствовал кожей как вибрацию. Он резонировал вместе с ней и ощущал всё то, сильное и неконтролируемое, что она источала. Она ещё так молода. Она не умеет держать себя в руках с ним рядом. Может обманывать, кого хочет, он-то всё видит… Что-то сбоку мелькнуло между деревьев. Стоял безмятежный солнечный день. Небо не предвещало угрозы, в воздухе не пахло озоном и разрядами электричества: Эрик не заметил ничего необычного. Не было предвестников беды, пока беда не случилась. Феррари катила по дороге, там, где деревья смыкали кроны у самого асфальта. На закрытом повороте под колёса — из сени старых лиственниц — упала девочка. — Сатана! — воскликнула Чарити и ударила по тормозам, выворачивая руль. Эрик вцепился в дверную ручку и с ужасом смотрел, как ребёнок исчез под капотом. Феррари, урча мотором, проскочила его, как кочку, и проехалась сначала задними, потом передними колёсами. Её развернуло — так, что мир дал круг перед глазами. Пахло жжёной резиной. На дороге остался графитовый тормозной след. — Святой Сатана, — шепнула Чарити, когда машина смолкла. Эрик сам заглушил мотор и взял ведьму за плечо, беспокойно глядя ей в лицо. Она остолбенела. — Я сбила ребёнка. — Он бросился нам под колёса, — тихо произнёс Эрик. — Внезапно. — Как же так. — Она отстегнула ремень безопасности и торопливо вышла из машины. Серебряный хищный ромб передней фары был забрызган кровью. Чарити обошла капот, и ей пригодилось всё мужество, чтобы посмотреть назад, на дорогу. Эрик поспешил к маленькому телу, веретеном лежащему на асфальте. Вместе с чёрными следами шин там была и багровая грязная полоса. — Скажи, что это не ребёнок, — попросила вдруг Чарити. — Скажи, что это кто-то подшутил над нами из местных. Эрик промолчал. Он присел на колено возле тела. Ему хватило взгляда на изломанный, искалеченный труп, где каждая косточка, кажется, была теперь не на своём месте — труп с рукой, раздавленной в кашу колесом тяжёлой машины. И он прикрыл глаза. — Ребёнок выбежал из леса, — сказал он. — Мы ничего не успели. Это была секунда. Чарити заломила руки. Присела на капот, не замечая, что кровью пачкает белое платье, и спрятала в ладонях лицо, так сильно сжимая виски пальцами, пока они не заболели. Эрик молчал, что-то уточнять она боялась. Она не верила, что это произошло. Она не верила, что убила ребёнка. Эрик внимательно рассматривал маленькую покойницу. Он вынул из кармана жёлтые рабочие перчатки — по привычке держал их там всегда, потому что на свалке они частенько пригождались. Затем перевернул девочку и поморщился. Вместо затылка — плоское месиво; в волосах видна вспухшая корка расколотого черепа и что-то белое. Он много раз мозжил головы и знал, что мозги имеют неприятное свойство вытекать, и что прозрачная жидкая плёнка, натёкшая из носа — это ликвор. Девочке было лет восемь. Она казалась даже меньше своих лет. — Нужен брезент, или плед, или простыня, — сказал Эрик и повёл ладонью над детским лицом, чтобы опустить веки на стеклянные глаза. Чарити молчала и кусала губы. Она знала, что он прав, и что ребёнка нужно прикрыть. А потом? Потом положить тело в багажник и поехать в полицейский участок. Она должна сделать это, потому что у девочки кажется, она была в светлой кофточке и джинсах, но Чарити не так уверена есть родители, которые должны знать, что случилось с их ребёнком. — Чарити, — Эрик позвал уже более раздражённо. — Отомри. — Да-да, — спохватилась она и соскочила с капота. Сложив руки перед собой — ладонь к ладони — она сосредоточилась и тут же встряхнула белую простынь, которая была сначала не меньше носового платка, а затем уже развернулась в большое полотно. Чарити медленно подошла к Эрику и, поджав губы, посмотрела на тело, которое он прикрывал — по большей части — собой. Сгорбившись ещё сильнее, он буркнул: — Давай сюда. Она вручила ему простынь, и он быстро накрыл ребёнка. Затем встал и вздохнул. — Я не понимаю, откуда она взялась, — убитым голосом сказала Чарити, не сводя глаз с покрытого белым маленького тела. — Из нихренландии, — поделился своим мнением Эрик и мрачно утёр нос запястьем. — Это чертовски плохо. — Я знаю. — Нельзя всё это здесь оставлять, — он обвёл глазами дорогу. — Я хочу отвезти её в полицию. — Правильно. Впервые в его голосе появилось какое-то тёплое участие. Он опустил руку на плечо Чары и сжал его. — Послушай, — серьёзно, но тихо сказал Эрик Бохе. — Ни магией, ничем другим нельзя спасти человека, который за одну секунду вылетел под колёса. Из неё сделали фарш не потому, что ты — плохой человек. Ты попала в беду, потому что так просто случилось. Чарити кивнула, опустив голову. Только сейчас Эрик увидел, что она была сама ещё ребёнок. В груди, повыше диафрагмы, но пониже сердца, что-то очень горько сдавило. — Что теперь будет, — пробормотала она. — Тебе? Ничего, если это обычный ребёнок, — мрачно ответил Эрик на вопрос, который она подразумевала. — Твой статус достаточно высок, чтобы это просто посчитали несчастным случаем. Ну, может, выкатишь кругленькую сумму её родителям. — Я убила человека, — заметила Чарити и подняла на него глаза. Они ярко блестели, и зрачки в них плыли, отчего казалось, их там не пара — а все четыре. Эрик недоверчиво прищурился. Хочет сказать, её заест совесть? Разве таких, как она, заедает? — Хорошо, — Эрик убрал руку с её плеча. — Мы сделаем это, мы со всем разберёмся. Потом поедем домой и обязательно поговорим. — Только не уходи пока что, — попросила вдруг Чарити беспокойно. У него не было и мысли бросить её — во всяком случае, сейчас, даже несмотря на разговор, который был до аварии. Но кивнул. И увидел, что у неё на лице появилось облегчение. — Ладно, — сказал он и пошёл к телу. Она лежала там, под простынёй. Укутанная в белое, как в саван. Эрик покачал головой и обошёл пятно крови. Он встал на колено и удобнее взял неожиданно тяжёлое, неподатливое тело на руки. Чара поспешила открыть ему багажник. Эрик сделал шаг и другой. Неожиданно ему показалось, что идти стало тяжелее. — Странное чувство, — сказал он, — но будто меня что-то держит. — О чём это ты? — нахмурилась Чарити, обняв себя за плечи. — Будто… — он помолчал. — Не даёт мне идти. Ему показалось, от рук по всему телу поднялся зловещий холод. Неестественный. Ненормальный. Ему почудилось, на загривке волосы встали дыбом, а воздух наэлектризовался. Он наконец почуял беду. И посмотрел вниз, на простынь. — Что вы сделали со мной, — прошептала она очень тихо. Чарити попятилась, бледнея. Эрик Бохе сжал пальцы, как птица — когти, на плечах девочки. Он смотрел, как простынь легонько, словно от движения ветра, всколыхнулась ему по ногам. День был безветренным. Всё смолкло в неестественной тишине. — Эрик, — неуверенно позвала Чарити. Простынь ожила и бросилась ему в лицо с низким рёвом, точно не ребёнок кричал, а ревел сквозь помехи большой дикий зверь. — Мать вашу… Эрик вцепился в простынь и с огромным усилием оттолкнул белую фигуру от себя, швырнув её на асфальт. Он развернулся, встав между ней и Чарити, и пристально наблюдал, как простыня поднимается сама собой вверх, принимая очертания ребёнка, как если бы тот надумал накрыться ею. — У тебя грязные руки! — зарычало оно под тканью и угрожающе быстро зашагало на Эрика. — Иди и кайся! Кайся! Кайся! Кайся! С каждым словом голос был всё более хриплым и напоминал карканье. В «кайся» Чарити, кажется, слышала даже «кар-р-рся» как никогда чётко, и вздрогнула, когда Эрик Бохе шагнул навстречу покойнице… и сдёрнул с неё простыню. Под ней была пустота.