Партитура

Если абстрагироваться от того, что в целом все шло по плану, картина, которую Ойген наблюдал в собственной гостиной, выглядела весьма странно. Даже, пожалуй, нездорово сюрреалистично. На жемчужно-сером, в тон стен, диване сидел дрикс и пил сваренный Вальдесом шадди. То есть, разумеется, не просто дрикс, а Олаф Кальдмеер, технически уже не подданный Дриксен. Рядом с ним расположился Герман и, насколько Ойген мог слышать, вел с Кальдмеером светский разговор об удивительно теплой в этом году весне. Шадди, к слову сказать, оказался весьма неплох. Способность Германа поддерживать теплую сердечную беседу с кем угодно была поистине безгранична. Поначалу Ойген колебался, стоит ли посвящать друга в курс дела, но здраво рассудил, что помощь надежного человека им не повредит. К тому же обсуждение грядущего предприятия международной значимости отвлекло Германа от попыток выяснить, что все-таки произошло между Ойгеном и Алвой. Правду говорить не хотелось — свое признание Алва сделал сугубо конфиденциально, и неправильно было бы разглашать эту информацию даже другу. Однако имелась и вторая, не менее важная причина: чем больше Ойген рассуждал о произошедшем, тем отчетливее становилось ощущение совершенной ошибки. Объективно он поступил правильно, но внутри все противилось этой правильности. Зная Германа, он бы определенно встал на сторону неведомой силы, что, вопреки всякой логике, чуяла изъяны в рационально продуманном решении. Своих решений Ойген обычно не менял и в этот раз не собирался делать исключений. Достаточно уже того, что он разрешил Алве участвовать в происходящем, хоть изначально и не желал подвергать опасности. Безусловно, учитывая все обстоятельства, тот был более чем готов к серьезным заданиям, и все же… Все же несколько ночей подряд Ойгену снился один и тот же сон. В нем Алва довольно реалистично истекал кровью у него на руках и шептал слова, которые никак не получалось разобрать. Увидеть такое в реальности Ойген не хотел, никогда. Однако излишне правдоподобный сон был лишь обыкновенным отражением страхов, а не достойным поводом для отстранения Алвы. К тому же чутье подсказывало, что, даже будучи отстраненным, тот найдет способ поучаствовать с максимальной небезопасностью для себя. Как ни крути, Алва был одним из главных архитекторов происходящего в гостиной безумия и просто так не отступился бы. Ойген перевел на него взгляд и отметил, что тот делит одно кресло с Вальдесом. Вернее сказать, Алва сидел непосредственно в кресле, а его марикьяркий приятель устроился на подлокотнике. Они болтали на кэналлийском и улыбались; концепт личного пространства и физически выраженной дружеской дистанции был от них невероятно далек. На Ойгена Алва не смотрел, и это почти демонстративное игнорирование несколько задевало. По сути, удивляться было нечему: незаметно для себя Ойген успел привыкнуть к постоянному вниманию и многозначительным взглядам. Бессмысленно отрицать, что откровенный флирт со стороны привлекательного молодого человека был лестен и приятен. Теперь придется отвыкать и смиряться с тем, что Алва глядит на других. Например, на Кальдмеера: Ойген следил не слишком пристально, однако насчитал около пяти заинтересованных взглядов. Неужели Алва решил?.. Хотя вряд ли, Вальдес его друг. Но что, если эти двое не против позвать Алву третьим? Что, если Кальдмеер и его спаситель лишь друзья с привилегиями или вовсе без них, или те привилегии давно наскучили и остались в прошлом? По крайней мере, ни ревности, ни беспокойства Вальдес не проявлял. Взгляд у Алвы был крайне цепким. Ойген сделал над собой усилие и обратил внимание на недопитый шадди. Ход собственных мыслей раздражал. Какое ему дело до личной жизни сотрудника? Объективно говоря, совершенно никакого. — Nada! — неожиданно донеслось звонкое кэналлийское слово. Ойген снова посмотрел на Алву: тот хмурился и поджимал губы. Отчего-то казалось, что разговор двух приятелей коснулся именно его, Ойгена. — Ну ничего так ничего, зачем сразу рычать-то, — обиженно буркнул Вальдес. — Злой ты все-таки, малыш Росио. — Возможно, время перейти к делу? — вежливо намекнул Кальдмеер. Его манера говорить на талиг напомнила Ойгену его собственную — слишком правильную, слишком выученную. Это сходство тоже вызывало определенное раздражение. — Самое время, соглашусь, — Ойген кивнул. — Начинайте, господин Кальдмеер. Мне дали понять, что вы хотите поделиться с нами некой информацией. — Да, верно. Но прежде я хотел бы поблагодарить вас всех за то, что вы взялись нам помочь, — Кальдмеер коротко улыбнулся, и его сосредоточенное лицо просветлело. — Признаться, я не хотел снова возвращаться к этой истории, и все же меня убедили в том, что у нас может получиться воздать по справедливости. Они с Вальдесом обменялись короткими понимающими взглядами; это было похоже на разговор без слов. Так, по наблюдению Ойгена, смотрели друг на друга лишь старые супруги. Так незапамятно давно смотрели друг на друга родители. — Слышал, Росио? Я убедительный! — громким шепотом похвастался Вальдес. Он словно испугался, что случайно показал слишком много настоящего себя. — Да с тобой просто легче согласиться, — парировал Алва. Кальдмеер кашлянул. — Я чувствую себя обязанным своей, — Кальдмеер сделал едва заметную паузу, — новой родине. И своей старой — тоже. Это не личная месть Бермессеру. Создатель велел прощать, да и как не простить человека, чья судьба, по моему стороннему наблюдению, сложилась куда несчастливее моей. — Конечно, ведь он был обречен годами жить в бесконечном ужасе перед твоим неотвратимым возмездием, — прибавил Вальдес. — Ничего, скоро дождется и перестанет жить. Я хотел сказать, жить в ужасе! Думаю, все здесь согласятся, что нет ничего хуже неизвестности. — Ротгер. Ойгену показалось, будто он услышал несказанное: «Бесконечный ужас здесь только один, и это ты». — Все, молчу! Продолжай, пожалуйста. Алва вздохнул и демонстративным жестом закрыл лицо ладонью. Ойген отвел взгляд: не хватало еще, чтобы его интерес заметили. — Благодарю, — в голосе Кальдмеера послышалась легкая ирония, но лишь на мгновение. О делах он заговорил четко и сухо: — Через три дня Бермессер будет в Агмштадте и проведет там не более суток. Остановится в одноименной гостинице, приедет поздно вечером, днем встретится со Штанцлером, уедет вечером следующего дня. Он осторожный, даже боязливый человек, поэтому старается действовать быстро. Оттого и нам придется торопиться. Ойген кивнул. До Агмштадта недалеко, они успеют съездить на разведку и посмотреть, с чем предстоит работать. — Во время таких поездок Бермессер устраивает себе небольшие… развлечения. На родине он опасается проявлять свои вкусы. Особенно после нескольких обличающих газетных статей. — Потому что себя стесняется, — вставил Вальдес, который по своим меркам молчал невероятно долго. — Кому есть дело до статей? За эти его развлечения в Дриксен уже даже не сажают. — Очевидно, так и есть. Стесняется, боится самого себя в первую очередь. Я верно понимаю, что вы… — взгляд Кальдмеера остановился на Алве. Тот мгновенно вскинул подбородок повыше. — Вы будете нашей приманкой? — Да, я, — гордо ответил Алва. Ойген посмотрел на Германа: тот явно тревожился, немотря на то, что решение уже было принято. Но запрещать Алве что бы то ни было… Это могло закончиться смертельно, в первую очередь для Алвы. — В таком случае вам нужно иметь в виду, что Бермессер крайне подозрителен, поэтому не пытайтесь с ним знакомиться и привлекать излишнее внимание, — продолжил Кальдмеер. — Просто будьте собой, вас сложно не заметить. Алва старательно держал непроницаемо серьезное лицо, но Ойген видел: ему приятен этот комплимент. Собственное раздражение, вызванное этим наблюдением, было решительно задавлено. — Отравить его или подсыпать снотворное не выйдет, он принимает множество противоядий. Боится покушений на себя, вот уже много лет, и никому не доверяет. — Я предпочитаю разбираться своими руками, — сообщил Алва. — Справлюсь. — Не сомневаюсь. Также Бермессер тщеславен и падок на лесть. Любит, когда им искренне восхищаются. Этим вы можете несколько усыпить его бдительность. — И с этим я справлюсь тоже. — Да было б чем там восхищаться! — тихо вставил свое слово Вальдес. Алва пихнул его локтем в бок. — Дальше, если все пройдет гладко, вам придется вскрыть сейф в его номере. С этим, как я понял, проблем у вас также не возникнет. Внутри вы обнаружите флешку, которую Бермессер должен передать Штанцлеру. — Вы знаете, что на ней? — Алва прищурился. Кальдмеер кивнул. — Предполагаем, что знаем. По нашим данным, последние месяцы Штанцлер и Бермессер обсуждают проекты будущего пакета соглашений между Талигом и Дриксен, выгодного для них и не особенно приятного для всех остальных. Полагаю, на флешке будут эти проекты. Если повезет, еще и сведения о финансовой отчетности. Заберите флешку и немедленно уходите. Желательно таким образом, чтобы вас видело как можно меньше людей. — Мы с капитаном будем ждать вас в условленном месте, — прибавил Герман. — Мне все понятно, — так же сдержанно ответил Алва. Повисло молчание. Каждый обдумывал свою часть задания; Ойген старался не считать взгляды, что Алва кидал на Кальдмеера. — С вашей стороны было очень храбро согласиться, — негромко сказал тот. — Спасибо вам. — Пока что не за что. Встретимся, когда флешка будет у нас в руках. — Договорились. А сейчас, пожалуй, нам пора. Провожать не нужно. Кальдмеер поднялся с дивана и пожал руки всем присутствующим. Судя по печальному выражению лица, Вальдес рассчитывал на пару чашек шадди, однако настаивать не стал. Когда «гости» скрылись в прихожей, Алва неожиданно вскочил на ноги, выдохнул и торопливо пошел следом. Выражение лица у него было боевое и серьезное. Переглянувшись, Ойген и Герман тоже вышли в прихожую — и получили сомнительное удовольствие наблюдать, как Алва говорит с Кальдмеером по-кэналлийски, а тот отвечает, причем с едва заметным акцентом. Оба собеседника выглядели до неприличия счастливыми и довольными друг другом. Вальдес, что удивительно, помалкивал, лишь переводил восторженный взгляд с одного на другого. Раздражение Ойгена вновь почти вырывалось из-под контроля, и только теплая рука Германа на плече напоминала о необходимости сдерживать неподобающие эмоции. — И о чем же вы говорили? — спросил Ойген, когда после извинений за неудобство, новой порции прощаний и «Росио-сейчас-вам-все-объяснит-наверное-если захочет» двое наконец ушли. Алва ухмыльнулся, причем отвратительно ехидным образом. — Подозреваете нас в чем-то, капитан? Думаете, я решил тайком продать родину какому-то дриксу? Не беспокойтесь об этом. Сами знаете, Кальдмеер уже тысячу лет как не подданный Дриксен. Он живет в Алвасете, служит в местной полиции под именем… — Пойду попью воды, — встрял Герман. — Вы, в общем… Не скучайте без меня. И позовите как закончите. С этими словами он торопливо ушел на кухню. — Я ни в чем вас не подозреваю, — сухо проговорил Ойген. Поведение Германа показалось крайне неуместным: с чего он решил, будто им требуется уединение? — Просто интересуюсь. Можете не рассказывать, если не хотите. — Отчего не рассказать? Это просто глупая история из детства, — Алва небрежно оперся плечом о стену, заправил за ухо выбившуюся прядь волос и показался отчего-то еще красивее, чем обычно. Возможно, потому что Ойген впервые видел его стенах своего дома, и было так легко представить… Нет. Этого представлять не стоило. — …заблудился в плохом районе, потерял старшего брата, и меня выручил один полицейский, чьего имени я даже не спросил, — донеслось будто издалека, сквозь тяжело стучащий в ушах пульс. — Так вот, Кальдмеер тоже меня вспомнил. Сказал, что у меня удивительные глаза. Очень красивые и необычные. Такие сложно забыть. Ойген прекрасно понимал, что Кальдмеер вряд ли позволил себе многословно хвалить чужие глаза, когда рядом стоял Вальдес. Да и в целом он не производил впечатление человека, склонного к подобным комплиментам. Скорее всего, Алва придумал это, чтобы подразнить. Вестись на это было глупо; Ойген не собирался терять голову ни от ревности, ни от прочих быстротечных чувств, ни от желания прикоснуться. — Еще парочка подобных вопросов, и я решу что вы приревновали, капитан, — невинно проговорил Алва, точно подслушав эти темные мысли. — Что, конечно же, не соответствует действительности. Может, позовем Ариго и еще раз обсудим наш план? Возражать Ойген не стал. Этой ночью ему снова приснился тот же сон: Алва лежал на заднем сидении машины, головой устроившись на коленях у Ойгена. Всюду была кровь, и на руках у Ойгена тоже. Дыхание Алвы было хриплым, рукой он безуспешно пытался зажать рану в боку. — Вы очень красивы, корнет Алва, — сказал Ойген, и более неуместных слов было не подобрать. Однако Алва слабо улыбнулся, поймал его ладонь и поднес к своим холодеющим губам. На этом моменте Ойген проснулся. До звонка будильника оставалось два часа, однако снова задремать не вышло. Накануне дня, на который было запланировано их предприятие, сон повторился с точностью до малейшей детали.

***

Квартира у Алвы оказалась именно такой, какой Ойген ее себе и представлял. Очень белой и явно недешевой, однако в каждом идеально подобранном предмете мебели, в каждой незапоминающейся картине на стене, даже в блеске дорогой бытовой техники читалась абсолютная хозяйская незаинтересованность. Очевидно, это было всего лишь местом, куда Алва приходил спать и где не стремился создать уют. Ойген не вполне понимал, что чувствует по этому поводу. Привычное желание исправить нечто, по его мнению, неправильное и нефункциональное мешалось с… Дверь, ведущая в спальню Алвы, скрипнула, и мысль оборвалась. — Ух ты, — вежливо сказал Герман. Ойген промолчал. Когда Алва сказал, что подобрал достаточно скромный и вместе с тем сногсшибательный наряд для их миссии, он решил ничего себе не представлять. Ойген в принципе избегал представлять Алву в каких бы то ни было обстоятельствах, включая самые интимные. Всегда можно было вообразить кого-то похожего и не искушать себя лишний раз. Тем временем Алва улыбнулся. Не пытаясь соблазнить, просто улыбнулся, и от одной мысли, что так же будут улыбаться Бермессеру, стало… неприятно. — Ну, как я выгляжу, капитан? — спросил Алва. Его синие глаза скрывали карие линзы, но от этого не делалось легче. Во многом потому, что эти глаза были аккуратно подведены черным карандашом и оттого казались еще глубже и пронзительнее. Линии были идеальными: не слишком жирными, чтоб показаться вульгарными, и в то же время достаточно приметными. Мелькнула странная мысль: если карандаш вдруг размажется, у Ойгена будет повод предложить свою помощь. Мелькнула — и тут же исчезла. Волосы у Алвы всегда были красивыми, но сейчас они казались пышнее и длиннее. Взгляд скользнул ниже. Ничего нового Ойген, конечно же, не увидел. Он уже давно разглядел и разворот плеч, и тонкую талию, и красивую задницу, хотя в последнем избегал себе признаваться. И все-таки сейчас, в простой черной майке и кожаных штанах, Алва показался совершенным по-новому. Или дело было в том, что прежде Ойген не позволял себе рассматривать своего подчиненного так откровенно? Он осознал, что, кажется, уже довольно продолжительное время забывает дышать. — Капитан? — окликнул Алва. — Так как я выгляжу? Он расправил плечи и поднял подбородок повыше. Короткая майка чуть задралась, и открывшаяся взгляду полоска светлой кожи показалась вопиюще непристойной. Как, впрочем, и слишком низкая посадка штанов. — Соответственно поставленной задаче, — отстраненно ответил Ойген. — Не ожидал от вас другой реакции, господин офицер, — проговорил Алва с сильным кэналлийским акцентом. — Надеюсь, хотя бы на Бермессера мои чары подействуют. Кстати, а вам я как, Ариго? — Красиво, — сообщил тот, почему-то рассматривая картины на стенах. — Правда? Вы начинаете мне нравиться, — мурлыкнул Алва. — Кстати, это ремень от дома Валмон? — неожиданно спросил Герман. Алва уставился на него с искренним изумлением. — Вы действительно начинаете мне нравиться! Не подозревал, что вы знаете такие слова. Да, это Валмон. Подарок на Зимний Излом от самого господина Валмона, если вам интересно. На внутренней стороне мои инициалы. — Я тоже не подозревал в тебе таких глубин, Герман, — прибавил Ойген. На его взгляд ремень был совершенно обычным, черным, с серебристой бляхой. — А что такого? — Герман пожал плечами. — Вообще-то я интересуюсь модой. Мог бы и заметить, знаешь ли, если бы почаще на меня смотрел! — О, мы ему просто неинтересны, Ариго, — неожиданно поддержал Алва. — Не принимайте близко к сердцу. Хотя, если между нами, мне тоже обидно. — Рад, что вы наконец-то нашли общий язык, — прокомментировал происходящее Ойген. — Однако нам пора. Алва ухмыльнулся в ответ. Он старался держаться дерзко и спокойно, но Ойген чувствовал: он нервничает. Пожалуй, в этом был и положительный момент — излишнее спокойствие приводит к неуместной самоуверенности и ошибкам. И все же Алву хотелось успокоить, а еще — никуда не пускать и не разрешать рисковать собой. — Наденьте куртку, иначе замерзнете, — сказал Ойген вместо множества ненужных слов. Алва кивнул. На его лице мелькнуло раненое выражение. А может, так просто показалось. Кожаная куртка едва прикрывала спину и вряд ли могла согреть, но Ойген не стал это комментировать. Пожалуй, он тоже излишне нервничал. Когда они вышли на улицу, и Герман торопливо — излишне торопливо — сел за руль, Ойген все-таки не выдержал. Он крепко взял Алву за локоть, не давая открыть дверцу машины, и тот мгновенно замер, повинуясь прикосновению. — Что-то не так, капитан? Грудь Алвы часто вздымалась, взгляд остановился. Он был похож на зверя, загнанного в ловушку. Ойген чувствовал терпкий, горячий запах его парфюма, и это путало мысли. Алву не хотелось отпускать, никуда и никогда. — Знаю, вам не нравятся такие просьбы, и все же я могу попросить вас не геройствовать? Если вам покажется, что ситуация небезопасна, если что-то пойдет не по плану — уходите. Мы найдем другой способ. Губы Алвы исказила злая ухмылка. Он поднял голову и обжег Ойгена незнакомым темным взглядом. Однако линзы не убрали из глаз привычное упрямое выражение. — Все-таки боитесь, что придется разбираться с моим отцом? — Нет, — Ойген качнул головой и сказал то, что жило в мыслях уже очень давно. — Боюсь никогда не увидеть вас живым. Это единственное, чего я теперь боюсь. Вы крайне ценный, корнет Алва. Не забывайте об этом, пожалуйста. Не стоило произносить таких слов, они обнажали трусость и душевную слабость. Однако лицо Алвы вдруг стало спокойнее. Словно тревога Ойгена придала ему сил и уверенности. — Не надо, — он покачал головой и отступил в сторону, разрывая прикосновение. — Не говорите о подобном. Моя мама говорит, что это привлекает… плохое. Лучше уж вы пообещайте, что выпьете со мной шадди, когда я вернусь. Дружески, можете даже позвать Ариго, я не против. Поболтаем про модные тренды. — Договорились, — легко сказал Ойген, будто это обещание могло уберечь от беды. — Только я угощаю. Алва улыбнулся, снова не пытаясь соблазнить — и при этом добиваясь противоположного эффекта. — Ловлю на слове, капитан. А теперь поехали, не люблю заставлять себя ждать.