Партитура

Однажды, в далеком детстве, Росио лег в кровать с твердым намерением никогда с нее не вставать. Кажется, это случилось после очередного семейного торжества и дурацкой шуточки, отпущенной дальним родственником. Этот старый идиот посмел заметить, что за прошедший год Росио совсем не вырос. Само по себе наблюдение вовсе не соответствовало действительности, а если и соответствовало, то какая разница! Прежде Росио задевали подобные мелочи, и он, обиженный на весь мир, решил лежать носом к стенке, пока не умрет. Плакать он себе запретил, но упрямые слезы все равно текли по щекам. Пришлось печально засыпать в сырости. Выдержки Росио хватило до утра. Он проснулся оттого, что солнце щекотало нос, и мстительно решил, что будет продолжать жить всем назло. Особенно назло мерзкому наблюдательному родственнику, который наверняка скоро отправится в Закат! Слишком уж хороший день расцветал за окном, чтобы бесцельно валяться в кровати и ждать смерти. К тому же оставался немаленький шанс вырасти повыше, и упустить его было никак нельзя. С тех пор Росио так и говорил себе: надо продолжать, что бы ни случилось, просто чтобы окружающие бесились. Он, кстати, почти не огорчился, когда понял, что не станет высоким, как отец и братья. И сейчас тоже нужно было продолжать. Росио поковырял пальцем ровную белую краску на стене; закатное солнце высвечивало спальню золотым и алым. Следовало встать и хоть шадди сварить, но разговор с Ойгеном забрал у Росио все силы. И зачем он вчера так напился? Почему решил, что внимание какого-то незнакомого ублюдка позволит ему почувствовать себя привлекательным? Стало только хуже. Перевернувшись на живот, Росио уткнулся в подушку. Он был слишком взрослым, чтобы плакать, поэтому просто лежал, задержав дыхание. Вчерашний вечер распадался на фрагменты. Росио смутно помнил, как пил, как смеялся с кем-то, как позволил себя целовать — и как это было отвратительно. Тогда-то он и решил, что нужно объясниться с Ойгеном. Сделать так, чтобы он понял, чтобы наконец разглядел. Ничего не вышло, потому что Росио был полным идиотом. И еще потому, что Ойген не испытывал к нему чувств. Сейчас, оглядываясь назад, Росио понимал: это было очевидно всем, кроме него. Ойген относился к нему с симпатией, эпизодически был доволен его работой, но за рамками обычной отстраненной дружелюбной вежливости ничего не таилось. Росио оказался не в его вкусе, такое случается. Наверное, ему, как и большинству, нравятся огромные качки. Или умные и спокойные задроты. Или… Какая разница! Не Росио, этого знания было вполне достаточно. Возможно, стоило вернуться домой. Отец всегда найдет ему занятие и, возможно, не будет слишком часто припоминать эту позорную историю и насмехаться. Вот только Росио отчаянно хотелось остаться. Не ради того, чтобы вмешаться в выборы в Дриксен (хотя и ради этого тоже). И уж точно не ради того, чтобы навязываться Ойгену (у Росио все же имелось чувство собственного достоинства). Ему просто нравилось здесь, а раненая гордость и обида… Это со временем пройдет, всегда проходило. Самым страшным будет смотреть на Ойгена завтра, потом станет легче. Возможно, у них даже получится стать настоящими друзьями. Провести всю жизнь, лежа носом к стенке и жалея себя, он все равно не сможет. Росио сел на кровати, проводил взглядом заходящее солнце, а затем встал, включил свет и отправился варить шадди. Внутри все будто застыло, и за своими привычными действиями Росио будто наблюдал со стороны. «Пройдет, — сказал он себе, следя, чтобы шадди не сбежал. — Надо продолжать». Росио все-таки поплакал — совсем недолго, перед самым сном, лежа в абсолютной темноте, и ему почти что не было за это стыдно.

***

Смотреть на Ойгена и в самом деле было непросто, но Росио не стал прятать глаза. Он даже улыбнулся, когда капитан подошел пожелать ему доброго утра. Однако что-то все же выдало его, потому как Ойген вдруг нахмурился и негромко спросил: — У вас все в порядке, корнет Алва? — Да, — Росио почувствовал, что его губы дрожат. — Спасибо за беспокойство. — Что вы не поделили с капитаном? — шепотом спросила Хильде, перегнувшись через стол, когда Ойген ушел к себе. Росио пожал плечами и бросил как можно более равнодушно: — Ничего. Однако Хильде было не провести общими фразами. — Он тебя отшил? — со свойственной себе прямотой поинтересовалась она. Росио почувствовал, как вся его выдержка, вся решимость, начинает рассыпаться, как замок из песка. — Может быть, — процедил он. — Это неважно. Хильде посмотрела на него с искренним сочувствием, и от него стало еще хуже. — Мне жаль. — Не нужно жалеть, правда. Все в порядке. Глупо было думать, будто что-то получится. Росио взял в руки карандаш, повертел его и незаметно уколол острым грифелем подушечку указательного пальца. Тиски, сжимающие сердце, немного ослабли. — Если ты захочешь поговорить… — начала Хильде. — Нет, — перебил Росио резче, чем хотел. — Не захочу. Я правда в порядке. По лицу Хильде было очевидно: она нисколько не поверила в его притворство. Росио и сам себе не верил, но продолжать жить иначе, без этой брони лживых слов, не смог бы. Разговорами тут было не помочь. Покатились дни, серые и одинаковые. Время от времени Росио ловил на себе внимательный взгляд Ойгена, но не придавал этому значения. Наверное, он опасался, что Росио наделает неких неприятных разрушительных глупостей и сделает неловкую ситуацию еще паршивее. В такие моменты хотелось зайти к Ойгену в кабинет и прямо сказать, что никаких глупостей не будет, что Росио умеет принимать поражения достойно. Но кто знает, ждал ли Ойген именно таких слов? Разумнее было молчать. Разумнее было молчать, но такой возможности Росио упрямо не давали. Одним пасмурным утром он сражался с машиной, что не упрямо желала варить шадди. Именно этот бесславный момент избрал Ариго, чтобы подойти и глубокомысленно сообщить: — Вы зря на меня злитесь, Алва. Я на вашей стороне. Некоторое время Росио молча смотрел на него, забыв про шадди и прочие неприятности. Он пытался найти слова, чтобы выразить свои путанные эмоции, и после продолжительного неловкого молчания ограничился коротким: — Что? — Вы прекрасно понимаете, о чем я, — пояснил Ариго. — Просто знайте: я вам не враг. Договорились? И снова Алва не нашелся с ответом. Неужели Ойген ничего не рассказал лучшему другу? Не стал унижать Росио сильнее, чем тот уже унизил себя сам? От этой мысли внутри разлилось тепло. А может, Ариго просто решил, будто знает лучше, как им строить отношения?.. Росио почувствовал, что начинает закипать. — Не имеет значения, — огрызнулся он. — Все, что вы говорите, больше не имеет значения. Если позволите, я попытаюсь добыть немного шадди. На лице Ариго мелькнула растерянность. Кажется, он и правда ничего не знал о том, как ужасно Росио опозорился. — Да, разумеется, — Ариго отошел в сторону. — Вы, кстати, на кнопку не нажали. Поэтому эта закатная тварь и не работает. Он поспешил ретироваться, а Росио запоздало осознал, что и в самом деле не нажал эту кошкину кнопку. Собственная рассеянность раздражала, но справиться с ней не получалось: все силы уходили на то, чтобы не думать про Ойгена и свою неудачу. Росио все равно думал, особенно часто — о том несуществующем мире, где его все же полюбили бы взаимно. Никакого утешения и покоя эти мысли не приносили. Тем же вечером Росио случайно подсмотрел в окне, как Ариго встречает с работы жена. По служебной необходимости Росио встречался с ней несколько раз и знал немногое: ее зовут Ирэна; больница, где она работает судмедэкспертом, располагается в соседнем городе; говорить она предпочитает скупо и по делу. Чем-то неуловимым Ирэна напоминала Антонию — сестру, которую Росио едва знал. Та вышла замуж очень рано и уехала далеко, и в Алвасете выбиралась нечасто. Росио понимал, отчего: тихая, серьезная и спокойная, она вписывалась в их семью еще хуже, чем он сам. Однако молчать с ней было легко и приятно. Росио любил их редкие совместные прогулки к морю. Сам не понимая зачем, он наблюдал, как Ариго обнимает жену и улыбается, а та отвечает ему такой же счастливой улыбкой. Пожалуй, пришла запоздалая мысль, ревновать Ойгена и в самом деле было глупо… Но теперь это не имело никакого значения.

***

Вальдес не объявлялся и игнорировал попытки выйти на связь. Такое уже случалось, и не раз, и неизменно раздражало. Сейчас его молчание было и вовсе неактуально: Росио требовалось занять себя чем-то важным и полезным, вынырнуть из рутины и перестать наконец внутренне замирать от каждого взгляда, что Ойген на него бросал. Убедить себя в том, что за этими взглядами не скрывалось ничего трепетного и потаенного, не выходило. Чтобы отвлечься, Росио решил самостоятельно собрать досье на Бермессера. Это занятие всерьез увлекло его уже тем, что источников на талиг и на кэналлийском было недостаточно, а электронный переводчик с дриксен имел своеобразные представления о том, как должен выглядеть читабельный текст. Попутно Росио выяснил, что его спасителя из детства зовут Олаф Кальдмеер, и понять это сейчас показалось… странным и забавным одновременно. Интересно, узнал бы тот Росио, если бы встретил сейчас? Соблазн заставить Вальдеса их познакомить становился все сильнее. Впрочем, для начала следовало в принципе найти Вальдеса, который явно не желал быть найденным. Да и отомстить за то, как с Кальдмеером обошлись, хотелось не менее сильно. В том, что именно ему предстоит лицом к лицу столкнуться с Бермессером, Росио не сомневался: из всех заговорщиков он точно вызовет меньше всего подозрений. После того, что Росио раскопал в светских хрониках, даже призраки сомнений исчезли: как оказалось, Бермессер неоднократно судился с изданиями разной степени желтизны из-за того, что ему приписывали романы с молодыми (иногда слишком молодыми) мужчинами. Судя по фото, ему нравились худые и темноволосые, и это стало еще одним удачным совпадением. Если узнать, когда он прибывает в Талиг и где останавливается, Росио мог бы познакомиться с ним и при должной удаче получить доступ к необходимой информации. Собственная идея показалась настолько прекрасной и захватывающей, что тоска была забыта. Не то чтобы у Росио имелись надежды, что этот план заставит Ойгена влюбиться в него без памяти… Но, возможно, он хотя бы оценит храбрость. Ждать, пока объявится Вальдес, было невыносимо, и Росио решился поделиться своим проектом следующим же утром. Перед тем, как постучаться в кабинет, пришлось несколько раз вздохнуть и выдохнуть, чтобы успокоить бешено колотящееся сердце. — У вас найдется для меня минутка, капитан? — Да, корнет Алва, проходите. В мыслях этот разговор был простым и изящным: Росио коротко и четко излагал, как намерен втереться в доверие Бермессеру, Ойген сдержанно выражал свое восхищение его находчивостью и храбростью, а дальше они вместе ждали новостей от Вальдеса. Однако на деле все оказалось сложнее: под невозмутимым взглядом светлых глаз Росио снова вспомнил тот несчастливый вечер, когда полез с поцелуями, а потом с идиотскими признаниями. Все идеи и планы показались вдруг глупыми, а он сам — бездарным неудачником. — Вы хотели что-то сказать мне? — холодно поинтересовался Ойген. — Да, я… — Росио нервно облизнул губы и опустился на стул, хоть ему этого и не предложили. — У меня возникла одна идея относительно, того… дела. Вы понимаете, о чем я говорю, правда? Лицо Ойгена помрачнело, но Росио чувствовал: если он замолчит сейчас, то уже ни слова сказать не сможет. — Я понимаю, что еще рано, мы не знаем подробностей, и Вальдес еще не выходил на связь… — Выходил, — неожиданно прервал его Ойген. — Мы с ним встречаемся сегодня вечером. Росио показалось, будто его оглушили. Однако растерянность почти сразу сменилась жгучей обидой. — Вот как. А рассказать мне вы забыли? Или… Вы и не собирались мне рассказывать? — неверяще спросил Росио. — И запретили Вальдесу рассказывать мне? Ловко же вы меня отодвинули. — Да, запретил, и я рад, что он послушался меня и своей бергерской половины. Я планировал сам вам рассказать, с тем условием, что вы не станете геройствовать. — Геройствовать? —Росио осознал, что до боли стиснул пальцы, сплетенные в замок. — Вы… — Я знаю, что пришло вам в голову, корнет Алва, — взгляд Ойгена стал удушающе тяжелым. — И мой ответ — нет. Я не стану подкладывать вас под Бермессера. Мы найдем другой способ. Не хочу, чтобы вы в это лезли. Росио сглотнул. Он думал, что никакие потрясения уже не заденут его, но это… Неужели Ойген считал его настолько недостойным доверия? Или попросту слабым? От злости потемнело перед глазами. — Но почему? — Это небезопасно. Вы недостаточно опытны. Как я объясню вашему отцу, если с вами что-то случится? Росио захотелось рассмеяться. Так было в детства, так было в юности, так было всегда — все сходилось на отце, и сбежать из его тени было невозможно. Как бы сильно Росио ни старался, ничего не выходило. — Мой отец, — Росио усмехнулся. — Вечно мой отец! Ах, что же скажет великий и ужасный Алваро Алва? А вдруг он будет недоволен? А вдруг он накажет? Вы… Вы действительно так ничего обо мне и не поняли? — Корнет Алва, я понял, что… — начал Ойген, но Росио больше не мог молчать. Он чувствовал, что говорит лишнее — и, возможно, это станет последним, что он скажет своему капитану. Однако застарелая боль переплеталась со свежей и неудержимо прорывалась наружу. — Вы все боитесь моего отца, трясетесь перед ним… А я хочу, чтобы тряслись передо мной! Чтобы меня боялись, чтобы меня уважали! — Росио выдохнул, вскочил на ноги и стукнул кулаком по столу. — Но этого не будет, я недостоин, всегда буду недостоин, даже если в лепешку расшибусь! Квальдэто цэра, да зачем я вообще пытаюсь! Тяжело оперевшись ладонями о стол, Росио внимательно посмотрел на Ойгена и сказал тише: — Я ведь вас победил, отчего вы считаете меня слабаком? Или… вы мне поддались? Как и все, мне ведь все поддаются, вы не знали? С самого начала, всегда! Поддаются, а потом намекают, что я сам по себе я ничего не стою. Сказал это, Росио почувствовал себя пустым и обессиленным. Зачем он пытался достучаться? Ойген уже все для себя решил, да и этот истерический срыв вряд ли заставит его изменить мнение. Он видел в Росио лишь навязанную головную боль и ничего больше. А уж после этого нелепого признания… После него Росио бы и сам себя уважать перестал. Он отвел взгляд и опустился на стул. Возможно, ему стоило бы лежать носом к стенке до самой смерти. Не продолжать. — Нет, я вам не поддался, — спокойно проговорил Ойген. — Вы победили честно. И вы правы в своих упреках. Простите меня. Росио недоверчиво посмотрел на него. На спокойном лице Ойгена отражалось нечто смутно напоминающее сожаление и раскаяние. До этого момента Росио и не знал, что всегда хотел посмотреть на такого Ойгена. Увидеть хотя бы какой-то отблеск эмоции, принадлежащий лишь ему одному. — Ничего, — Росио слабо улыбнулся. — Мне просто хочется, чтобы вы меня уважали. Чтобы ценили. Раз уж… неважно. Забудьте. Я хочу помочь и знаю, что справлюсь. Особенно с вашей помощью. Ойген ничего не ответил. Его лицо снова утратило всякое выражение, и тем удивительнее показались произнесенные им слова: — Откровенно говоря, дело не в вашем отце. И совсем не в том, что я боюсь его. Собственный вдох показался слишком громким и чувственным. — А в чем же тогда? — спросил Росио. — В вас, — просто сказал Ойген. — Я не хочу вас потерять. Но и запирать вас в золотую клетку несправедливо. Особенно учитывая, насколько сильно вы жаждете из нее сбежать. Еще раз прошу вас меня простить. Сегодня после службы будьте готов к встрече. Разумеется, этими словами Ойген вовсе не давал никаких романтических надежд, но Росио почувствовал, как внутри снова загорается свет. Пусть не любовь, Леворукий с этой любовью, но его ценили и, кажется, все-таки немного уважали. — К слову, я умею вскрывать сейфы, — повинуясь порыву вдохновения, сообщил Росио. — Вальдес научил? — поинтересовался Ойген. — Нет, отец, — Росио улыбнулся: все-таки в его детстве имелись и редкие приятные моменты. — Иногда под настроение он учил нас действительно полезным вещам. Правда, когда я вскрыл его сейф без разрешения, ему почему-то не понравилось. Тишина, что повисла в воздухе, была легкой и уютной, совсем прежней, не испорченной лишними словами и поступками. Однако случившегося было не стереть, и Росио об этом помнил. — Многие сомневаются, но… я умею слышать отказ, капитан, — сказал он, чтобы между ними не осталось недоговорок. — У вас не будет со мной проблем. Обещаю. На лице Ойгена мелькнуло некое чувство, совсем мимолетное и оттого нечитаемое. — Я не сомневаюсь в этом, корнет Алва, — серьезно проговорил он. — Я рад. Честно говоря, даже не представляю, как вы собирались обойтись без меня! На самом деле настоящей радости Росио не испытывал с того самого дня, как его отвергли, но эта половинчатая радость тоже годилась. Она была лучше, чем ничего.