И я тебя тоже

Мисти страшно, Мисти больно, сейчас Мисти, как никогда, ощущает цепкие лапы тьмы, царапающие изнутри острыми когтями и не желающие отпускать. Остаток ночи она проводит в слезах, засыпает лишь под утро, да и то — сон ее рваный и нервный, да и какой тут может быть сон? Мисти по-прежнему отказывается верить в реальность происходящего. Так не должно быть. Не должно. Не может Корделия, ее Корделия, такая светлая, такая живая и сильная просто взять и исчезнуть. Мисти стремится как можно сильнее прижаться к ней, прикоснуться как можно больше раз, чтобы ощутить: она все еще реальна, все еще здесь. Но что, если скоро, совсем скоро… Нет, нет, Мисти не хочет даже думать об этом! В отчаянной попытке разобраться Мисти разговаривает с Миртл, выспрашивает все-все подробности природы Верховной, и вердикт неутешителен: когда новая Верховная расцветает, жизненные силы прежней начинают стремительно угасать. Лучше бы, черт возьми, Корделия и вовсе не становилась Верховной! Разве Мисти от этого стала бы любить ее меньше? Первым порывом Мисти становится ненависть к Мэллори, ненависть к себе самой за то, что притащила ее в Академию, но очень скоро это чувство остывает: Мэллори не виновата, абсолютно не виновата, и Мисти это понимает. Мэллори и сама не хочет такой ценой становиться Верховной, она готова все сделать, готова отказаться, но едва ли такой способ может найтись… Увы, таков закон природы. Корделия принимает решение больше не прятаться, и они с Мисти открывают всем свои тайные отношения, длившиеся почти год. Хэнк все понимает, не устраивает скандалов и спокойно отпускает жену, искренне сочувствуя ее ситуации. Сложнее ситуация обстоит с Тэрри — как и все дети в раннем подростковом возрасте, она воспринимает все весьма остро, кричит на Мисти, обвиняет ее в разрушении семьи ее родителей… Однако, стоит лишь Тэрри узнать о более страшном, вся сила ее гнева тотчас же обрушивается на Мэллори: Тэрри кричит ей, что все это из-за нее, требует, чтобы она убиралась из Академии… Мэллори отчаянно пытается оправдаться, Мисти и вовсе боится показываться девочке на глаза — одним словом, все напряжены, у всех нервы на пределе, и Мисти вновь которую ночь подряд не удается выспаться. До чего смешными и нелепыми кажутся теперь Мисти ее прежние переживания: если прежде ей было тяжело оттого, что Корделия не всецело ей принадлежала, то теперь она и вовсе стремительно ускользает от нее сквозь пальцы… И теперь Мисти готова хоть еще тысячу лет делить ее с Хэнком, лишь бы только Корделия жила, лишь бы только она была в порядке! О, почему так несправедливо устроен мир? Мисти все чаще видит Корделию разбитой, изможденной, все чаще видит ее слезы, что она так упрямо старается от нее скрывать… И оттого опускаются руки. — Я не хочу тебя оставлять, родная, — Корделия обнимает, целует и сажает ее к себе на колени, так, что Мисти слышит учащенное биение ее сердца. Все бы отдала, лишь бы вырвать ее из лап неумолимой тьмы! — Я рядом, мисс Корделия, — Мисти сглатывает поступившую слезу. — Я всегда здесь для тебя. Мисти в смятении, в полном смятении, и понятия не имеет, что ей делать дальше.