Лилия и Вёх

Окраина. Место, где убийство или ограбление — обычное явление. Миротворцы и паладины спускались сюда только в случае непосредственной угрозы для «Верхних», поэтому драка подростков в темном вонючем переулке никого не волновала. Мальчики тринадцати лет сцепились, словно собаки, и пытались разорвать друг друга на куски. Жилистый блондин с яростью вбил рослого щербатого паренька в стену, в то время как коротко стриженная девочка, сидя на груди у худощавого рыжеволосого мальчишки, раскрашивала уже в кровь избитыми костяшками его веснушчатое лицо. Рыжий нашел в себе силы и перевернулся, меняясь местами с девочкой, злобно проклинающей его и его семью до седьмого колена. — Третья, вставай! — крикнул блондин, отвлекаясь от своего оппонента и пропуская касательной удар в челюсть, — не лежи! — Захлопнись! И без тебя знаю! — рыкнула она, дёргаясь в удушающем. Девочка когтями впилась в грязные загорелые запястья парня. Тот заверещал и отшатнулся от неё, как от прокажённой, прижимая к себе кровоточащие руки. Рыжий дал деру, оставляя своего щербатого товарища один на один со смуглым пепельноволосым парнишкой, который, казалось, не замечал ни сломанного носа, ни рассечённых губы и брови. Он продолжал напирать и давить на своего соперника, больше походя на дикого отчаявшегося зверя. Черноволосый, нервно икнув и грязно выругавшись, бросился прочь, быстро скрываясь в бесконечных петлях переулков. — Ты как? — спросил блондин всё ещё лежащую на спине девочку. Она устало улыбнулась, прикрывая глаза и пряча лицо в изгибе разбитого локтя. — Порядок. — Тогда вставай. Нам нужно найти Седьмую, — учительским тоном произнес мальчик, подбирая с земли небольшой клинок, который у него выбили в разгаре битвы. — Зануда, — фыркнула синеволосая, — что с ней будет? Наверняка, спряталась где-нибудь, как и всегда. А мне, между прочим, печень отбили! Больно! — Нечего было спину открывать, глупая. — Блондин навис над девочкой, протягивая ей руку. Она демонстративно проигнорировала её и поднялась сама, сильно припадая на левую ногу. — Мразь! Всё-таки резанул сухожилие, падла! — В Башне тебя мигом подлатают, — медленно выдохнул мальчик, стряхивая с белых волос грязь и стирая слизь. — Если Эрагон не прибьёт меня раньше времени, — горько усмехнулась девочка, в конце концов принимая помощь и закидывая руку через плечо своему товарищу, который цепко взял ее за талию, — мы такой бардак устроили! А всё из-за какой-то побрякушки! — Это не побрякушка, а Кодекс. — Какая разница, Первый?! *** В кабине при помощи магии играла арфа. На кресле посреди комнаты сидел опустивший глаза в пол блондин. Он нервно мял ткань на своих штанах, старательно не обращая внимания на тянущую боль от ушибов и острую — от царапин. Высокий широкоплечий мужчина стоял спиной к мальчишке и с задумчивым выражением лица следил за последними, уходящими за горизонт лучами закатного солнца сквозь огромное панорамное окно. — Ты отлично справился, Первый. — Похвалил мальчика паладин, всё так же глядя на игру красок на улице. Парень непонимающе уставился на своего наставника. — О чём Вы, сэр? Мы же... Я облажался! — Первый не собирался сваливать ответственность на девочек. Он был лидером операции, а значит, он отвечал за успех или провал миссии в целом. — Неужели? Я поговорил с девочками, с разрешения их наставников, разумеется, и они сказали, что это благодаря твоим распоряжениям и плану вы не дали наёмникам заполучить Кодекс. — Нам просто повезло, что так называемые «наёмники» оказались шпаной чуть старше нас. Будь на их месте настоящие головорезы, мы бы живыми не ушли. А всё потому что я недостаточно сильный, — парень сжал колени до синяков и до крови закусил губу. Ему было так обидно от осознания собственной слабости, что он готов был разгромить весь кабинет своего наставника. — Прошу, сэр Авалон, помогите мне стать сильнее! — Пожалуй, расскажу тебе один секрет, который я узнал, когда был чуть постарше тебя, уже после поступления в Малакойскую академию. Видишь ли, сила, настоящая сила приходит не к тем, кто был рождён сильным, или быстрым, или ловким, или умным. Нет, — Авалон медленно повернулся к парню. В сумерках его тёмные глаза светились таинственным блеском. На губах красовалась лукавая полуулыбка, что свела с ума не одну женщину. — Подлинная сила достается тем, кто готов ради нее пойти на всё. Первый зачарованно слушал паладина, чинно мерившего шагами кабинет. Парень гулко сглотнул, не отрывая от наставника восхищённых глаз. — Чтобы победить превосходящего врага, нужно идти до конца. Стать тем, чего он боится...и если понадобится, то отказаться от человечности, превратившись в монстра. Ты готов отринуть чувства? Любовь и признание придется принести в жертву прогрессу и силе. Ты уверен, что сможешь нести это бремя? Это будет тяжело и очень больно. Я не хочу, чтобы ты лишал себя простых радостей жизни... — Вы спасли меня сэр, и я, не колеблясь, пожертвую всем ради общего блага, даже в ущерб себе! Я хочу драться и помогать! — мальчик подорвался со стула и схватился за лацканы белого пиджака мужчины, — прошу Вас! — Завтра же отправляемся в Железное королевство, к мастеру-кузнецу Хагену. *** Внутри Первого взрывалась сотня сверхновых. Сердце стучало так сильно, что едва не выбивало ребра, электрические разряды жалили все нервные окончания. Он нежно удерживал Гелию за шею, направляя, но не углубляя поцелуй. Гелия шумно дышал, до треска вцепившись в его майку. Первый внутренне возликовал: его не оттолкнули сразу и, похоже, пока не собирались. Блондин нависал над специалистом, мягко поглаживая кожу за его ушами. Гелия прикрыл глаза, громко выдохнув. У Первого от охватившего его фейерверка чувств закружилась голова. Он ни на секунду не переставал проклинать себя, не забывая при этом ругать Гелию, который по непонятным причинам не оттолкнул и не врезал ему по лицу. Если бы он это сделал, тогда они бы разошлись без сожалений и Первый смог бы вернуться к привычному укладу жизни. Он бы снова был один, не волнуясь ни о ком кроме своего меча, братьев и сестёр. Как он мог, словно уличный пёс, получивший долгожданный кусок мяса, увязаться за лаской и чуткостью, которые на самом деле были обычной вежливостью? Первый прекрасно понимал, что принимал желаемое за действительное и что Гелия наверняка так же мил со всеми остальными. Однако блондин впервые за долгое время почувствовал себя не вещью и не инструментом спасения людей, он был собой. Сомневающимся и не очень уверенным парнем, у которого всё ещё были проблемы с контролем и вспыльчивостью, обострившимся после вмешательства Хагена. Первому отчаянно хотелось забыться от проблем, от своего кредо и бремени. Забыть клятву, принесённую Совету паладинов и обещание данное Авалону. Как бы он не старался душить в себе чувства и эмоции, как бы он не убеждал себя в том, что он — не более, чем пешка на шахматной доске, которая добровольно поддалась чужой воле и вверила свою судьбу игроку, безразличного к её судьбе, и это был его, Первого, выбор, но у него не вышло полностью отказаться от человечности. Разве это было возможно? Разве может душа убить в себе то, что делает ее уникальной, живой? Разве он чем-то отличался от других подростков? Разве он заслужил такую судьбу? Разве у него по-настоящему когда-нибудь был выбор или за него уже давно всё решили? Первый зарычал в поцелуй, несильно прикусив губу Гелии, который испуганно ойкнул и очнулся от волшебства момента. Его руки упёрлись в широкую грудь и ощутимо надавили, отстраняя. Первый послушно отдалился, с непристойным звуком отлипая от сладких губ специалиста. В полумраке комнаты с трудом можно было разглядеть румянец на его бледном лице. Гелия закрыл рот ладонью и с какой-то обидой взглянул на Первого, у которого от этого взгляда больно кольнуло сердце и зарябило перед глазами. Почему он смотрел так, будто Первый предал его, будто сделал что-то ужасно подлое и низкое? Хотя, так оно и было. Лучше бы Гелия ему просто врезал и послал лесом, а не смотрел так, словно Первый самое жалкое создание во вселенной. Он до скрежета стиснул зубы, процедил едва слышное: «Прости», — и выбежал прочь из комнаты. Первый нёсся по коридорам, не разбирая дороги, но ему было плевать, что отбой уже прозвучал и он мог попасться дежурному профессору. Как же ему хотелось выть и кричать. Кровь демона в венах ускорилась и нагрелась. Первый знал, что если на него сейчас капнуть водой — она испарится. Он чувствовал, как снежный ком из мыслей, эмоций и ощущений становится всё больше и больше, запутываясь на манер клубка. Ему нужно было что-то придумать и выбраться из школы, нужно было найти способ вызволить сестёр, пока они ещё были живы, а он на это очень надеялся. После того, как Совет хладнокровно осудил их, Первый понял, что впредь будет работать только на себя и своего наставника. Оправдание на суде сделало его кандидатуру неподконтрольной юрисдикции Совета. Будучи сиротой, он официально переходил на попечение Авалона, отвечающего за него. Прямо сейчас Первый испытывал острую необходимость поговорить с наставником. Ему просто хотелось выговориться и, возможно, что-нибудь разрушить. *** Первый стоял у ворот Алфеи, понимая, что от наставника его отделял волшебный барьер. Парень был уверен, что его меч справится с защитой, но так же он знал, что никто из обитателей школы ему спасибо за это не скажет. Он уже всерьёз подумывал вернуться обратно, а по пути отыграться на ни в чём неповинных деревьях, однако на глаза попался крадущийся в тенях силуэт. Первый вгляделся в темноту, сразу же узнавая фею, с которой он разговаривал по прилёту на Эраклион. Блум подошла к барьеру, а на её лице был написан немой вопрос. Первый приветливо, но вымученно улыбнулся. Девушка отвела глаза, но вернула улыбку, заправляя огненную прядь за ухо. — Что ты здесь делаешь, Первый? — спросила она, с беспокойством смотря на парня. — Хотел кое с кем увидеться, — Первый передёрнул плечом, поднося руку к барьеру. Ладонь обдало неприятным электрическим теплом, — но, видимо, не судьба. К чему такие предосторожности? — Валтор нападает на один мир за другим, — при упоминании мага, Первый скривился, но фея, похоже, этого не заметила, — поэтому учителя решили перестраховаться. — Вижу. Может, оно и правильно. Вот только его это не остановит. — Почему ты так уверен? — Я просто знаю. А ты? Ты боролась с ним? Видела, на что он способен? — Первый уже знал ответ. — Да. — Решительно вскинулась фея, — но я не считаю его непобедимым! Он поплатится за всё, что сделал. Первый усмехнулся, хмыкнув. — А с кем ты хотел увидеться? — в голосе девушки слышалось нетерпение и...надежда. Первый открыл рот, но его прервал шорох перьев. Он обернулся, с облегчение узнавая в крылатом человеке Авалона, который в два взмаха мощных крыльев приземлился на землю. — Очевидно, что со мной, — произнес мужчина, складывая светящиеся золотом крылья за спиной. — Блум, уже поздно. Возвращайтесь в школу. — Профессор, как Вы... — Пожалуйста, Блум, не заставляйте меня ругаться. — Строго сказал Авалон, проводя пальцем по барьеру. Вслед за движением на светло-голубой поверхности купола появлялась белая линия, которая спустя мгновения превратилась в проход. Первый удивлено вскинул брови, а Блум не сдержала вздоха. — Разве это не ослабит барьер, сэр? — поинтересовался Первый, проскальзывая в щель за Авалоном. — Я принимал непосредственное участие в его создании: я знаю, что делаю. — Крылья за спиной паладина пропали, он вздернул подбородок и попросил Блум вернуться в свою комнату, а Первого — подождать его в кабинете (Авалон знал, что обоняние Первого его ещё ни разу не подводило). Первый решил проводить фею до её жилого блока, а заодно расспросить о произошедшем на Эраклионе. Какое-то время они шли молча, но Блум не выдержала и нарушила тишину. — Ты знаком с профессором Авалоном? — Он был учителем в моей старой школе, — объяснил парень без лишних подробностей. — Ты в порядке? Я слышал, что на Эраклионской вечеринке всё пошло наперекосяк. — Блум заметно потускнела, но мигом стёрла с лица разочарованное выражение, обернулась к Первому и искренне улыбнулась ему. — Хуже и быть не могло. Скай опозорил меня, объявив о своих отношениях с Диаспоро. Я-то думала, что их помолвка в прошлом, но, похоже, он всё время обманывал меня. К тому же Гелия пострадал... Как он? У Первого в груди засаднило, а внутренности обожгло огнем. Он надеялся, что его лицо не выдало его чувств. — Он очнулся, это главное. Скоро поправится. — Это ведь Валтор сделал с ним? — нахмурились фея. Первый отвёл взгляд и кивнул. — Ты дрался с ним? Вот почему... — Сейчас это неважно. — Поспешно прервал девушку блондин. — Я хочу тебя предупредить: не слушай его, что бы он ни говорил. — Первый пронзительно смотрел на Блум, которая под таким пристальным взглядом смутилась, опуская глаза. — С-спасибо, что проводил, — проблеяла девушка, сминая ткань юбки, — доброй ночи! Прежде чем Первый успел что-либо понять, пухлые девичьи губы мазнули его щеку и тут же испарились за дверью комнаты вместе со своей хозяйкой. Парень стоял, как громом пораженный, не в силах пошевелиться. Он глубоко вздохнул, взлохматил на затылке волосы, развернулся на пятках и пошел к кабинету Авалона. Профессор уже его ждал. Он сидел за столом в темноте, однако небольшая белая сфера освещала лакированную поверхность, позволяя мужчине без труда проверять работы фей. Чирканье ручки по бумаге приятно успокаивало. Первый невольно окунулся в воспоминания. В академии он часто проводил свободное от тренировок и уроков время в обществе Авалона, который легко мог и слушать его, и давать советы, и исправлять ошибки в контрольных или домашних письменах. — Проблемы? — негромко спросил Авалон, не отрываясь от проверки. — Чаю не хочешь? — Благодарю, сэр, но нет. — Отказался парень, неловко переминаясь с ноги на ногу. — Я бы хотел попросить совета или услышать Ваше мнение... — Насчёт чего? — Как мне избавиться от чувств? Авалон замер, медленно снял с носа очки и сощурил темные глаза, внимательно взирая на Первого, словно видел его в первый раз. Парень выпрямил спину и выпятил вперёд грудь. Мужчина устало улыбнулся, откидываясь на спинку кресла. — С чего такие вопросы? Дело ведь не в твоих сёстрах? Если в них, то я уже говорил, что работаю над этим, но вмешиваться в решения Совета — смерти подобно. Совет беспринципен и безжалостен, когда дело касается безопасности общества. Да и я уже не обладаю теми силой, влиянием и властью, что были у меня ещё пару лет назад... — Сейчас речь не о них, хотя освободить их мне никто не помешает. Даже если на моем пути встанет Великий Дракон, я не колеблясь его уничтожу! — с жаром ответил Первый. Авалон вскинул густую бровь и поставил подбородок на переплетённые в замке пальцы. — Если они не связаны с твоим вопросом тогда...О? Ты серьёзно? — обречённо усмехнулся паладин. Первый не стал оправдываться, ибо Авалон знал его, как облупленного: врать было бессмысленно. — Что мне делать, сэр? — Первый понуро опустил голову, слепо пялясь на ковёрный узор. — И что же ты хочешь от меня услышать? — голос Авалона сквозил холодной сталью, разрушающей ночную тишину. — Хочу услышать и понять, где я ошибся. Я ведь всё делал правильно: ни с кем не сближался, старался не привязываться, постоянно твердил себе, что быть клинком неплохо! — Первый! — Авалон встал с места, хлопнув рукой по столу. — Я обрёл силу и знания, но так и не смог уберечь сестёр и брата! — Второй сам выбрал свой путь. Он не прошел проверку. Сила поглотила его разум: Третья спасла твою душу от пролития братской крови. — Какой ценой! Они с Седьмой сейчас в измерении Омега! Всё из-за этого дурацкого кодекса и Совета с их чёртовой клятвой... Первый чувствовал, как в нем снова разгорается гнев и закипает ярость. Он сжал кулаки, впиваясь удлинившимися когтями в ладони. Горячая кровь закапала на ворсистый светлый ковёр. — Первый, — Авалон вышел из-за стола, подошёл к парню и сильно тряхнул его за плечи, стараясь привести в себя. — Успокойся и расскажи, что произошло. Ты больше не собственность Совета. Тебе не нужно волноваться о кодексе чести. — Я... — Влюбился? — Это слишком громко сказано. Вы же знаете, что я не умею любить и никогда не смогу научиться...хотя, очень этого хочу... — Первый закусил губу, бесцветно глядя на наставника пустыми золотыми глазами. Авалон покровительственно потрепал его по голове, ещё сильнее взлохматив белые волосы. — Это неправда. Я видел и знаю, как ты любишь своих братьев и сестер. Тебе вовсе не чужды человеческие чувства, Первый. — Мы с ними связаны не только клятвой, но и кредо. Мы братья и сёстры по оружию и чести. У нас одна цель и одни идеи. — И всё же все вы разные. У каждого из вас свои воспоминания, свои мысли и чувства, свои взгляды на выпавшую на ваши души участь. Каждый из вас по-своему уникален и прекрасен. Неужели ты думаешь, что Совет избавил вас от человечности? Вам внушали, что некоторые жизни ценнее других, но это не так. Жизнь — это величайшая ценность, ею нужно дорожить и её нужно уважать, чьей бы она ни была... — Я устал, сэр. Устал бороться и выживать. Я хочу жить. Однако я знаю, что не могу себе этого позволить: если сильные не будут сражаться, если я перестану сражаться за мир, баланс и безопасность, тогда слабые умрут. Равновесие сил нарушится. Особенно сейчас, когда зло набирает мощь и силу. — Первый бросил на Авалона вызывающий взгляд. Тот по-отечески сжал его смуглые плечи. — Это твой выбор, Первый. Решай сам, что для тебя важнее: долг или жизнь. Ты пришел за советом, но, боюсь, я не смогу тебе помочь. — Твердо говорил паладин, — но я всё же скажу, что у тебя должен быть стимул сражаться. Должна быть воля к победе. У меня она есть. У меня есть то, за что не жалко отдать жизнь (Первый понял, что профессор говорил о своих жёнах). А у тебя? За что ты готов бороться? В голове сам собой всплыл бледный, но четкий образ Гелии. Его темные длинные волосы, голубые глаза, белая чистая кожа и умопомрачительный цветочный запах. Первый невольно улыбнулся, вспоминая яркий румянец на его щеках, закушенную губу и несдержанное тяжёлое дыхание в поцелуй. Его лёгкие и изящные линии в альбоме и четкость, даже резкость движений в бою — так сильно отличающиеся друг от друга, но в лице Гелии смешивающиеся в сумасшедший коктейль из противоречий. Они были знакомы так недолго, но в Первом уже жило острое желание защитить Гелию и разорвать в клочья любого, кто сделал (он позаботится о мучительной кончине Валтора) или когда-нибудь посмеет сделать ему больно. И дело было вовсе не в догматах, внушенных Хагеном, о защите людей. Первый понимал, что картина его мира трещала по швам, а всему виной тому был обычный человек, который отнёсся к нему не как к вещи или инструменту. Гелия не был снисходительным, как преподаватели. Он просто был человеком: наивным и нежным, замкнутым, но с большим и добрым сердцем. Его хотелось укрыть от всего мира, запереть в башне и сторожить, не подпуская никого. Первый не хотел отказываться от Гелии, хотя и понимал, что так будет правильней и лучше для них обоих. — Пожалуй, отвлеку тебя от самобичевания, — Авалон вывел Первого из раздумий, — у меня есть идея, которая, возможно, спасет девочек из измерения Омега...